В одном западно-африканском племени рассказывают, что когда богу стало скучно, он слепил из глины мужчину и женщину и вдохнул в них жизнь.
Мужчина и женщина посмотрели друг на друга и засмеялись.
Бог отправил их в мир, они жили долго и счастливо, и от них произошли все остальные люди.
Мне вот это “засмеялись” очень нравится.
Теперь про Иванова, стоматолога.
От него ушла жена.
Потому что романтики в Иванове столько же, сколько в бетонном надолбе.
Вообще-то Иванов всегда такой был, не романтичный, но жена десять лет надеялась, что романтика вот-вот прорежется.
Как зуб мудрости.
Увы.
Иванов год ходил сам не свой, анализировал то и это и всё глубже погружался в трясину мрачной мизантропии.
Летом завотделением сказал, вы, ФёдорЮрьич, прекрасный врач, но с таким лицом работать нельзя, в зеркале себя видели? пришли с похорон и настроены мстить, пациенты пугаются, возьмите отпуск, слетайте к морю, солнце там, девушки, вашу мерихлюндию как рукой снимет.
Ни к какому морю Иванов не полетел.
Ни людей вообще, ни девушек в частности видеть не хотелось.
Уехал в оставшуюся от деда хату-развалюху, слонялся из угла в угол и пытался не задавать себе вечные вопросы, но получалось плохо.
Мерихлюндия росла и крепла.
Но как-то посмотрел из окна на реку, постоял, подумал.
И переволок на берег шесть неизвестно зачем припасённых дедом коротких брёвен, выяснил в интернете, как их связать в плот, съездил в город за верёвками, палаткой и котелком, затарился продуктами.
Слева плыли заливные луга, справа лес, по небу солнце.
Причалил, высадился, расположился, развёл костерок, огляделся.
И увидел он, что это хорошо.
Утром к нему приблудился щенок.
Худой, рёбра торчат.
Сел в паре метров и посмотрел прямо в душу, в то место, где гнездится совесть.
Деваться некуда, Иванов сварил макароны, бухнул в котелок полбанки тушёнки.
Щенок наелся до пуза-барабана.
А когда Иванов отчалил, заскулил и сперва пытался догнать плот по берегу, а потом бросился в воду и поплыл, отчаянно загребая лапами.
Ну что ты тут будешь делать.
Река несла их неспешно, и хорошо было им обоим.
На пятый день, выбравшись утром из палатки, Иванов увидел, как красиво течение колышет развязавшиеся верёвки и что предпоследнее бревно готовится к отплытию, вслед за товарками.
То ли интернет напутал, то ли сам накосячил.
Иванов решил не сдаваться, связал покрепче два оставшихся бревна, из веток собрал и закрепил нечто вроде настила.
Без оверкиля не обошлось, но приспособился.
Теперь по левую руку уплывал назад лес, по правую поля, под облаками плыли птицы, щенок тявкал на диких уток - разве что на голову не садились, бесстрашные.
И стало абсолютно не важно, кто виноват и что делать.
Иванов поправил два лопуха на голове - замену потерявшейся бейсболке - и ни с того ни с сего запел, громко и фальшиво.
Про речку и Марусю с белыми ногами.
Сам удивился, откуда, из каких глубин появилась эта Маруся.
А в это время на правом берегу печалилась главный зоотехник агрофирмы ***, тоже Иванова, только фамилия другая.
Всё у неё было хорошо: и красивая, и умная, и привес по бычкам лучший в районе, и жених - завидная партия, три магазина в райцентре - вчера сказал, всё, Настя, хорош коровам хвосты крутить, в выходные едем за кольцами, заодно свадебное платье выберешь.
Но почему-то было плохо.
Сперва Иванова услышала какие-то странные вопли, не успела испугаться, как из-за поворота выплыла странная конструкция, два бревна, на которых сидели заросший щетиной мужик с лопухами на голове и мелкий пёсик.
Мужик немузыкально орал во всю глотку, пёсик подвывал.
Жуть.
И Иванова расхохоталась.
А мужик осёкся и тоже засмеялся.
А пёсик ничего не понял, но за компанию радостно залаял.
У Иванова недавно была пациентка, бодрая старушка Петрова, семидесяти двух лет, жаловалась, болит внизу справа, чему там болеть, оказалось, режется зуб мудрости.
Кстати, не такой уж уникальный случай.
Бывает.
