guaricema

guaricema

Лысый и бородатый мужик из Астаны. По профессии — разработчик и архитектор программного обеспечения. Немного автор и блогер (фу!), тащусь от программирования, дизайна, лингвистики и психоанализа.
Пикабушник
14К рейтинг 47 подписчиков 11 подписок 34 поста 7 в горячем

Парень, который хотел, чтобы его потрогали

Настоящие городские легенды отличаются от выдумок и фантазий тем, что рассказчики таких историй не хватают тебя за пуговицу на рубашке, не торопятся рассказать легенду во всех деталях и подробностях. Скорее, вам приходится ждать удачного момента, чтобы очевидец событий, переборов свои сомнения, хотя бы попытался рассказать вам о том, что с ним произошло.

Парень, который хотел, чтобы его потрогали Рассказ, Мистика, Воспоминания, Страшные истории, CreepyStory, Проза, Городские легенды, Длиннопост

И рассказ очевидца не льется ручейком слов, скорее вам, как исследователю, приходится продираться через череду недомолвок, сомнений и самое главное в этом — терпение и понимание. Потому что произошедшее с собеседником — возможно, самое нелогичное, самое жуткое, что происходило с ним в жизни — и говорить об этом просто тяжело.

Эта история — из разряда тех, что рассказаны мне близкими людьми, которым я безмерно доверяю. А потом — подтверждены независимыми рассказчиками. Первый раз я услышал историю о парне, который хотел, чтобы его потрогали — от собственного отчима, человека жесткого, обладающего материалистическим взглядом на жизнь — и так себе не объяснившего толком, что же с ним произошло в ту ночь.

В тех далеких семидесятых годах прошлого века он, молодой, 25-летний человек поссорился с женой. Так часто бывает — ругаешься с близким человеком, хлопаешь дверью — и только на улице понимаешь, что идти тебе некуда. А ночевать где-то надо.

Целиноград в те времена отличался тишиной и спокойствием. В маленьких зеленых двориках возле сквера, где стоит памятник Пушкину, что возле завода «Целинсельмаш» казалось, не происходило ничего — настоящая деревня, где жители двухэтажных домов за сквером умудрялись даже куриц в своих сараях держать. Единственным злачным местом и ориентиром в те времена служил ресторан «Север». Старожилы до сих пор имеют в виду его, когда говорят, что пойдут «на север».

И вот молодой человек, на улице, один. Уже темно, два часа ночи, идти некуда. И он решает заночевать в машине, недавно купленном подержанном «Москвиче». Неудобно, тесно, но спать можно — во всяком случае лучше, чем просто ночевать на лавочке ранней осенью. Так и заснул.

Проснулся — еще не рассвело. Сначала даже не понял, что произошло и что его разбудило. На улице все еще темно, едва-едва пробивается зарождающийся рассвет. Светящиеся стрелки подаренных сестрой «командирских» часов показывали пять минут пятого утра. И тут дошло, вдруг — проснулся потому, что кто-то или что-то раскачивает машину, в которой он спит.

Дальше я передам слово очевидцу, потому что записи вел именно в таком формате — и передать всю ситуацию от третьего лица не смогу:

Я посмотрел назад — и увидел парня, который раскачивал мой «Москвич», держась за багажник. Выскочил из машины, кричу ему негромко — «Эй, ты что делаешь?» — а он продолжает раскачивать автомобиль. При этом — тихо-тихо подвывает, так тоненько тянет звук «у-у-у» на одной ноте. И качает, качает.

Подхожу к нему ближе — вижу, бледный парняга, лет двадцати, волосы слипшиеся, давно немытые. И абсолютно дурные глаза, я таких еще никогда не видел. И холод — от парня просто веяло холодом, я прямо продрог весь — но списал это на утреннюю промозглость. И пока я все это осознаю — парень продолжает раскачивать мою машину. И выть тоже продолжает.

Я его позвал. Он не слышит или не обращает внимания. Черты лица скрыты темнотой, только глаза блестят от чего-то — а ближе подходить, чтобы посмотреть на лицо, почему-то не хочется, уж больно он жуткий. Раскачивает он машину и воет, и воет. Мне это надоело — я не робкого десятка, подхожу чуть ближе и уже кричу ему:

— А ну, не трогай машину! Не трогай, я сказал! А то я тебя сейчас так потрогаю, что костей не соберешь!

И вот тут его зацепило — он оставил машину в покое, повернулся ко мне — и вдруг протянул руку. И вот когда раздался его голос — меня проняло по-настоящему. Его голос звучал так, как звучат последние литры воды, утекающие в сливное отверстие ванной. Такой дрожащий и булькающий голос, какого не бывает у нормальных людей.

— Ты потрогай меня. Пожалуйста. Потрогай меня за руку. Потрогай.

И он пошел на меня. Тянет ко мне руку, идет ко мне — и постоянно просит, чтобы я его потрогал. Но я в этот момент почему-то точно понимаю, что если потрогаю его — совершу самую большую ошибку в своей жизни. И начинаю пятиться от него. Спиной вперед.

А он прёт на меня — и талдычит без конца своим булькающим голосом:

— Потрогай меня. За руку. Потрогай за руку. Меня. За руку. Потрогай.

А я уже вижу его лицо — на улице рассветало, уже различимы черты лица — немного оплывшие, каких не бывает у живых. Спиной я вдруг чувствую стену моего дома, я, все-таки, дошел до нее и уперся, прижался к ней. А эта тварь — остановилась в полутора метрах от меня, тянет руку и продолжает:

— Потрогай меня за руку. Прошу. Пожалуйста. Потрогай. За руку.

И тянет руку, на которой я отчетливо вижу синюшные, обломанные ногти. Тянет и просит. Просьба настолько невыносима, настолько жутко звучит — что я хочу только одного, чтобы он заткнулся наконец! Чтобы перестал просить. И ради этого я готов его потрогать, даже если это последнее, что я сделаю в жизни.

Я не знаю, что стало бы со мной, если бы не раздался петушиный крик где-то неподалеку. Парня словно слизнуло, как будто кусочек кинопленки вырезали — только что он стоял передо мной, и вот — стало вдруг посветлее, а парня нет. Я стою, прижавшись к стене, мокрый от пота и страха, руки дрожат — но живой.

Я так никому и не рассказал эту историю. Зато мне стали понятны причины спешных, необоснованных разменов квартир моих некоторых соседей — мужики что-то лепетали маловразумительное, если их спрашивали о причинах. И так же терялся и лепетал я, когда в недельный срок поменял квартиру на относительно удобный вариант по улице Московской, напротив 14-ой школы. Но остаться на старом месте — было выше моих сил.

На этом его рассказ заканчивается. Отчим действительно не любил тот район города. Когда его коллеги сняли в этом дворе квартиру — высказался неодобрительно, а если был вынужден заезжать туда по делам, то делал это с неохотой.

Подтверждение истории отчима я получил несколько лет спустя — когда знакомый алматинец, переехавший в Астану на ПМЖ, был вынужден заночевать в машине в тех же дворах, где жил когда-то отчим. Приехал в Астану с вещами, в ночь, хозяева арендуемой квартиры еще спали — и он решил дождаться их прямо на месте.

Проснулся в раскачивающейся машине в пять минут пятого. Спросонок подумал, что несильный толчок, землетрясение, что для Алматы обычное дело — вылез наружу и услышал чьи-то завывания. И тут — крик петуха, и, как по команде — перестала качаться машина и прекратился вой. Знакомый решил, что примерещилось во сне — и рассказывал историю как курьез.

А я считаю, что ему повезло — ведь летом рассветает раньше.

Показать полностью

Попутчица с карагандинской трассы

История о попутчице с карагандинской трассы выбивается из ряда городских легенд Астаны. Действие её происходит не в Астане, а далеко за Карагандой — но леденящие душу подробности не оставляют сомнений, что легенда неотрывно связана с Астаной и её жителями.

Попутчица с карагандинской трассы Рассказ, CreepyStory, Страшные истории, Мистика, Городские легенды

Эту историю рассказывают водители, рискнувшие в одиночку добираться на своем автомобиле из Алматы в Астану. И все дают однозначную рекомендацию — под Карагандой нельзя оказываться в ночь. А если оказался — не останавливайся ни в коем случае. Ибо все, что здесь написано — рассказано серьезными людьми, достойными доверия.

Дорога — ничего так. Не скоростная трасса на Боровое, конечно, но ехать можно. Главное проехать Балхаш, там начинается нормальный асфальт. И вот летишь ты себе в сторону Астаны, музыка играет, шины шумят. Редко-редко проезжают машины навстречу, редко-редко обгоняют по «встречке». Тишь да гладь. Если бы не ночь.

Ночь уже наступила, включены фары — и вот незадачливый водитель где-то после деревушки Аксу-Аюлы, видит одинокую, «голосующую» девушку. Степь кругом, ни машины, ни домика какого — откуда она тут взялась. Разумеется, останавливается:

— С Вами все в порядке?

Простая девчонка, лет восемнадцать. Не страшная, но и не красавица — миленькая, но не более того. В глаза не смотрит, прячет взгляд, в руках даже сумочки нет. Она отвечает:

— Да. Вы не подвезете меня до дома, в Караганду?

Какой нормальный человек откажет? Подсаживает к себе девушку — и вперед, до Караганды. Молча, в тишине, только музыка играет — а водитель поглядывает на девушку. Та, вроде в порядке, но где-то одежда порвана, и что-то не так с ней. Что-то не то, понимаете? Это как не спутать похороны с юбилеем, так и здесь — не спутаешь человека ни с чем. А это не человек.

Но мозг — штука странная. Он все иррациональное и страшное запихивает подальше. И сердобольный водитель на всякий случай спрашивает:

— С Вами точно все в порядке?

— Да, спасибо, — отвечает попутчица. — Вы не дадите мне телефон, позвонить домой?

Водителю не жалко — пусть звонит. Может, родные волноваться меньше будут или встретят где-нибудь. Дает мобильный — «Звони!». Проходит минут десять пути — и тут до водителя доходит: «Где девчонка?». А её нет. Натурально, в машине никого, кроме водителя, нет.

Стоп, по тормозам. Шок, руки начинают трястись — кто-то бегает вокруг машины, кто-то нервно курит, кто-то заглядывает в багажник. И почти все берут мобильник, который так и валяется на пассажирском сидении — мобильник, у которого в списке набранных номеров — один новый телефонный номер. Незнакомый номер, с кодом Караганды.

Водитель набирает этот номер. И там, словно ждут звонка, поднимают трубку.

— Да? Алло?

Водитель начинает, сбиваясь и волнуясь, объяснять, что произошло, но его прерывают:

— Мы знаем. Так каждый год. Одиннадцать лет назад нашу дочь жестоко убили в том месте, где вы сейчас стоите. Каждый год, в этот день, нам звонят в это время — сначала звонок обрывается, а потом… А потом звоните вы, те, кто её подвозил, нашу доченьку.

И у водителя вдруг наступает прозрение — тысячи мелких деталей всплывают: и спутанные волосы девушки, и синюшный цвет кожи, и тусклые, бесцветные глаза, и измазанная землей одежда, и странный, сладковатый запах в салоне. И холод, заползающий в душу. И водитель, проклиная все, мчится по трассе дальше — в Астану, в Караганду, лишь бы подальше от этого жуткого места, куда угодно — но подальше.

И на голове — прядка новых седых волосков.

Показать полностью

Daily Talks: зачем учить английский, цели и искусственный интеллект (на русском)

Свершилось — вышел второй выпуск. Поговорим об изучении английского, целях и том, как их правильно ставить. Обязательно коснемся современного прогресса, искуственного интеллекта и главного вопроса современности — «А стоит ли бояться AI?».

Для тех, кому не нравится Rutube — есть вариант видео на YouTube.

Показать полностью

Фигурка в лунном свете

Старожилы помнят те времена, когда на здании, наискосок от «Рамстора», стояла огромная надпись — DUCAT. А на одной из букв больные на голову маркетологи этой компании посадили фигурку человека в полный размер. Манекен, то есть. В одежде, по-моему, даже в шляпе — всем, кто был внизу, казалось, что это самый настоящий человек сидит, спрыгнуть хочет.

Фигурка в лунном свете Страшные истории, Рассказ, Воспоминания из детства, Мистика, CreepyStory, Городские легенды

Конечно, первое время милиция и пожарники чуть не вешались — им приходилось реагировать на многочисленные звонки сердобольных жителей Астаны: «Помогите, тут с крыши человек спрыгнуть хочет!». Потом ничего — обвыклись все с фигуркой, стала она такой достопримечательностью — сидит себе и сидит. Если какая пенсионерка вдруг паниковала в автобусе, её попутчики объясняли, в чем дело.

А у молодежи появилась новая мода — на спор лазать на крышу этого здания, чтобы посидеть рядом с фигуркой. Извращенный шик, надо сказать, в этом был — что ни говори, жутковато было на крыше, на огромной высоте. А уж взбираться на хлипкую рекламную конструкцию — и того жутче.

Фигурка та, надо сказать, при ближайшем рассмотрении оказалась грубо сляпанным манекеном, одетым в грязную, омытую всеми дождями и снегами одежду. Приколочен, правда, он был на совесть — как не пытались юные хулиганы утащить его с собой — не выходило. Да и страшно на такой высоте, без страховки-то.

КСК мучилось, в попытках предотвратить проникновение на крышу дома. Ни кодовые замки не спасали, ни висячие гиганты на двери, ведущей на крышу. Первые ломались, коды к ним узнавались любыми путями, висячие замки сбивались — спор есть спор. Страдали сотрудники, одним словом.

А потом — с крыши упал подросток. Ночью, в абсолютно безветренную погоду. На небе ни тучки, лишь полная луна освещала трагическую кончину молодого парнишки. И как отрезало — на крышу перестали лезть в принципе. Потому, что по городу поползли слухи про то, что происходит там при луне.

Основой для слухов служил рассказ друга и подружки погибшего паренька — в ту ночь они влезли на крышу вместе с ним. Погибший полез на конструкцию, друг с подругой не стали, «очканули», как они выражались. Они клялись, что стояли и только смотрели на то, как Асет подбирается к фигурке, садится рядом — и глумливо её обнимает.

А в лунном свете крыша, по их рассказам, выглядела по-другому. Кожа друг у друга казалась мертвенно-бледной, лунный свет сам по себе менял очертания предметов, усиливая те или иные линии контура. И тишина. Почему-то было тихо, притом они явственно слышали автомобильный шум там, внизу. Но так, словно в уши им набили ваты — глухо-глухо слышали.

И вот этот неверный свет — он как-то так освещал все вокруг, что на мгновение им показалось, что фигурка шевельнулась. Никто, конечно, не поверил глазам — ровно до того момента, как Асет, легко, словно его подтолкнули, спрыгнул вниз. А фигура — фигура манекена! — чуть повернулась в их сторону, с жуткой ухмылкой, едва различимой в лунном свете, и приглашающим кивком показала на место, рядом с собой.

А Асет даже не вскрикнул, падая. Друг и подруга бегом добежали домой, каждый к себе, в полном ступоре, не сказав никому ни слова, никуда не позвонив. Эту историю из них вытянул дорогущий психотерапевт, нанятый озабоченными родителями детей. Вытянул — и посоветовал забыть.

Полгода спустя фигурку сняли по настоятельной рекомендации органов внутренних дел. Точнее, даже не рекомендации, а неофициальному приказу — потому что с крыши больше никто не падал, но вот три тела, найденных на крыше впоследствии, одно за другим — это уже перебор. Все три — погибли от разрыва сердца. Причем все три — стопроцентные «висяки» — ни свидетелей, ни улик.

Только гримасы ужаса на лицах, такие, что хоронить приходилось в закрытом гробу.

Показать полностью 1

Троллейбус №4

Наверное, в каждом городе есть своя история о призрачном троллейбусе. Но только в Астане эта история правдива и реалистична, как и все, что происходило с троллейбусами и троллейбусным парком. Так случилось, что троллейбусы в городе стали никому не нужны. В 1991 году грянула независимость — и все вдруг заплавали в мутной капиталистической водичке.

Троллейбус №4 Рассказ, Страшные истории, Мистика, Городские легенды

Менялся город, менялись основные маршруты — они вдруг оказались вдали от тех линий, которые прокладывались для троллейбусов еще в советские времена. Полноценного капитализма в отношении троллейбусного парка не вышло — электричество было дешевым, бензин дорогой — доходило до того, что троллейбусному транспорту настоятельно рекомендовали повышать цены на проезд вместе с автобусным — как, например, это случилось в 1998 году.

Парк техники ветшал, понадобились дотации — и вот он результат, до 70 миллионов тенге в год из местного бюджета — на троллейбусы. И аким Астаны принимает волевое решение — ликвидируем троллейбусы как класс. Нечего им делать в нашем с вами городе.

А троллейбусы — они же почти живые. И парк — с давней историей и своими традициями. И люди все больше своеобразные там работали. А на фоне общей разрухи появилась новая традиция — немного выпивать после рабочего дня. Каждый приносил по чуть-чуть съестного из дома, домашних солений, соленого сала — садились прямо в ангарах, на импровизированных столах из ящиков, на газетках — и по-человечески, за грустными разговорами, чисто в лечебных целях.

А Игорь — он не пил. В принципе. А в этот день новость — троллейбусному парку не жить. Ну и накатил, за компанию. Не «посиделка» вышла, а поминки или похороны, так было мрачно и грустно за импровизированным дастарханом.

Игорь пил много, не пьянея почти. Только глаза мутнели с каждой выпитой рюмкой. Вообще странно — не пил никогда, а тут дал жару. А потом встал — и буркнул что-то насчет того, что пойдет силовой агрегат своего троллейбуса глянет, чет шумит там. Никто внимания и не обратил.

А когда жахнуло — и вспышка в троллейбусе Игоря от разряда прошедшего — побежали все и разом. Звонить в «скорую», отключать питание, оттаскивать горелые останки. Жуть, в общем. Милиция приехала, начальство, запах как услышали спиртного — головы пообещали снять всем. Ну а всем-то что? Все равно на улицу выбрасывают.

А на следующий день новость — тело Игоря из морга, возле первой городской больницы, пропало. И троллейбус его из парка — тю-тю. Но про тело Игоря — на уровне слухов все было, ибо хоронили его в закрытом гробу и останков никто не видел из работников парка, но вот троллейбус... Как троллейбус увели из парка с поврежденным силовым агрегатом — да так, что сторож не заметил — никто не знал.

Махнули рукой — украли и украли. На металлолом сдали. И почти забыли эту историю, пока не пошли по городу слухи, про троллейбус номер №4, который под полночь появляется в случайных местах по линии маршрута — и увозит подвыпивших пассажиров, забывших о ликвидации этого вида транспорта.

Ну, троллейбусники посмеялись — и махнули рукой. Дел у самих было по горло, зарплату не платят, работы нет — пока однажды на работу не пришел трезвый как стекло, бледный и потерянный Васильевич, местный электросварщик. И пока путаясь, пугаясь и оглядываясь не рассказал историю о том, как вчера возвращался подвыпивший из гостей — и на «Конгресс Холле» чуть не сел в этот самый троллейбус.

Никто даже не засмеялся, потому что Васильевич клялся, что управлял троллейбусом покойный Игорёк, обгорелый, с пустыми глазницами — и только то, что троллейбус захлопнул перед ним свои двери — уберегло Васильевича от прямой поездки прямо в ад.

Наверное, Игорь узнал его и пожалел.

Показать полностью 1

Акции

Бессмертным классикам посвящается.

Ночью, около двенадцати, по проспекту Республики шли два друга. Один — красавец, высокий брюнет, в стильной, приталенной рубашке и джинсах, второй — рыжий, невысокий парень, в старенькой, застиранной футболке и шортах. Шли молча, без разговоров. Брюнет напевал негромко что-то про «чумачечую весну», а его приятель сплевывал тягучую слюну прямо на асфальт.

Акции Рассказ, Рерайт, Антон Чехов, Длиннопост, Астана, Казахстан

— Посидим? — спросил брюнет, когда приятели добрели до пересечения Кенесары и Республики, туда, где под фонарями расположилась огромная шахматная доска с фигурами.

Рыжий кивнул, и оба присели на лавочку.

— Тут такое дело, Серый, — сказал брюнет. — Займи тысяч пятнадцать, на неделю?

Рыжий молчал.

— Да не, ты чё, мне реально надо. Лажанулся я сегодня. Жена дала цепочку, в ломард заложить — сегодня надо по ипотеке платить. Я заложил и вот, сегодня при тебе в автоматах эти деньги и оставил...

Рыжий сплюнул на асфальт.

— Тварь ты, Марат. — сказал он, покривив губами. — Тварь. Какого рожна ты играл в автоматы, если денег своих нет? Тварь и слабак. Не, ты помолчи, я тебе скажу сейчас... Прибарахлился опять, джинсы прикупил? Модник, твою мать — ни работы, ни денег. Сидишь на шее у жены, по десятке выпрашиваешь то на штаны, то на туфли. Связи, знакомства... Типа и того знаешь, и с тем дела имел — понты одни. Ты сегодня понтовался перед людьми, а мне за тебя стыдно было. А уж когда слюну пускать на эти автоматы начинаешь — так и дал бы в рожу...

— Серый, ты чего? Серый...

— Да фиг с ним, я все пойму, если что... Но не понимаю, зачем ты сейчас в автоматах скандал поднял, мол, свет моргнул, а у тебя стрит был до туза? Позорище.

Марат покраснел, как рак, начал что-то горячо говорить. Серый стоял на своем. Постепенно оба устали и замолчали.

— Облажался я, — сказал брюнет после паузы. — Пойми... Вшатал денег прилично, чужих, долгов сделал, теперь кранты мне... Я ж как на иголках сейчас, как на иголках... По уши в дерьме... А от этого и еще больше косячить начинаю, по-черному косячу. Вот выиграл бы сегодня — все бы бросил, заново бы начал жить... Не наезжай, сам вспомни Ваську Корейца...

— Помню я твоего Корейца, — перебил рыжий. — Помню... Наворовал чужого, набил мошну, а когда прихватили — рыдать начал. Пока воровал — не рыдал. Стыдно должно быть... Не будь у него родственников, выгородивших его, не было бы этого Корейца сейчас. А потом пристроили за дочку важняка, все — как у Христа за пазухой. Вот так у вас всегда, у альфонсов...

Сергей вскочил и начал жестикулировать.

— Жена твоя, например... И хозяйка, и с карьерой... Зачем ты ей? Что она нашла в тебе? Ты сегодня троих молодух глазами раздел, у одной даже телефон выпросил. Тебе дали, альфонсу, а я всю жизнь пашу, честно — и хоть бы хны! А помнишь, ведь свадьбу играть собирались мы с твоей женой, пока с тобой я её не познакомил... И все, пропала моя Жанна.

— Опять ревнуешь? — засмеялся брюнет. — Не знал, что ты до сих пор нозишь по этому поводу!

Сергея вдруг как накрыло. Автоматически, на злости он выбросил руку вперед — и двинул ей в челюсть приятеля. Глухо ударилась о брусчатку сотка брюнета и разлетелась на части. Все произошло разом, в один миг, глупо, нелепо. Рыжему сразу стало стыдно. Он повернулся — и зашагал прочь. Дойдя до украинского посольства, он оглянулся, подождал чего-то — а потом, вдруг пошел дальше.

Марат долго сидел молча, не двигаясь. Мимо прошел патруль, проверил его документы. Марат продемонстрировал им свое удостоверение — и пошел домой.

«Щас начнет нудеть Жанка, — думал он, поднимаясь на лифте. — Нудеть за деньги. Разноется, развоняется... Овца... Скажу, что ограбили...»

Дверь открыла теща. Улыбающаяся.

— Поздравляю! — радостно улыбалась она.

— С чем?

— А щас узнаешь! Проходи.

Марат покачал головой и зашел в спальню. На кровати сидела его жена, Жанна, миниатюрная брюнетка с химией на голове. Увидев мужа, она вскочила и бросилась ему на шею.

— Маратик! — закричала она. — Повезло! Ты не представляешь, я чуть умерла от радости... Смотри!

Она подскочила к кровати, схватила с неё газету.

— Ну, читай же! Мои акции «Народного IPO» выросли! У нас теперь куча денег, ведь у меня есть акции... Я просто их спрятала, потому что ты бы их продал... А Сергей мне их подарил, когда мы собирались жениться, а потом назад не взял... Мы теперь богаты, Марат, ты теперь исправишься, все будет хорошо... Ты же мне изменял и играл на деньги только от безысходности, от бедности... Я же понимаю. Ты на самом деле умный, хороший...

Жанна запрыгала на кровати.

— Неожиданно, да? Я грустила сидела, ненавидела себя, а потом прочитала газету — и вижу! Всех обзвонила уже... Все поздравляют! Марат, ты куда?

Марат заглянул в газету. Ошеломленный, потерянный, молча, стоял посреди комнаты. Потом повернулся и с газетой в руках вышел из квартиры.

— До «Китайской стены», пятьсот! — крикнул он в окошко остановившейся старенькой иномарки, с шымкентскими номерами.

Приехал по адресу. Никого.

«На работе, видать, — подумал он, — а потом с подружками зависла... Подожду...»

И он встал у подъезда. Прошло полчаса, час. Пробило уже три ночи — усталый, он потихоньку двинулся на выход, в арку со двора. И тут у самой арки, он встретился в высокой, худой блондинкой в коротком платьице. Блондинка шла в сопровождении крепкого, спортивного парня.

— Поговорим, Настя? — обратился Марат к ней.

Спортивный парень насупился и стал напирать на Марата.

— Я щас, — сказал блондинка парню и отошла с Маратом в сторонку. — Что нужно?

— Я к тебе, Настюш... По делу... — начал заикаться Марат. — Жаль, что ты не одна, мы бы...

— Давай быстрее, мне некогда!

— Нового хахаля завела? Некогда? Почему ты выгнала меня? Почему не захотела жить вместе? Потому... Потому что денег я тебе мало давал? Вот и облом, представь себе... Да-да! Помнишь, я тебе дарил акции «Народного IPO». На, читай! Это теперь миллионы!

Блондинка взяла газету в руки и жадными глазами стала пробегать строчки первой страницы.

А в то же время другие глаза, опухшие от слез, безумные от горя и несчастий, глядели в ящик трюмо и искали акции «Народного IPO». Всю ночь напролет. Акции были украдены — и Жанна знала, кто их украл.

Сергей так и не заснул в ту ночь. Ему было стыдно за тот удар, нанесенный Марату.

Показать полностью 1

Отворот

Они были когда-то коллегами. Даже несколько лет работали в крупной торговой компании, кабинет в кабинет. А потом вдруг закрутилось, завертелось — он заметил её, такую одинокую, она не выдержала натиска его ухаживаний, таких искренних и красивых. Оба были молодыми, едва за тридцать, и свободными. Чувства вспыхнули — и через какое-то время их стали считать парой.

Отворот Рассказ, Лирика, Проза, Любовь, Длиннопост

Его хватило на два года, её на три. Её персональный третий год был адом — еще год она любила его, страдала, то с головой ныряла в депрессию, то с воодушевлением начинала поливать его грязью в разговорах с общими знакомыми. В общем, грязи хватило бы с лихвой и на троих таких, как он — но её это не останавливало. Она находила какое-то животное удовлетворение в происходящем, в её маленькой, ежедневной мести ему, когда-то такому родному и любимому.

Да и он был хорош — регулярно подбрасывал топлива в топку её ненависти. То пригласит в гости с намёком на приятное продолжение вечера, то просто скажет в разговоре по телефону что-нибудь обидное и неприятное. Её личная война с ним в среде общих знакомых не оставалась без ответа — он, нет-нет, да подбрасывал друзьям темы для пересудов.

К концу третьего года любовь у неё прошла. Она снова вернулась к своему одиночеству, изредка разбавляемому разовыми встречами с приятными сверстниками из числа одноразовых знакомых. Жизнь потекла своим чередом — и только досадные мелочи, бывало, напоминали ей о нём — но тот самый третий год не прошел даром: каждая черточка любимого в её воспоминаниях обросла грязью и гадостями. Все его напускное благородство, вся его демонстративная порядочность разбилась о горькую правду жизни — об его непристойности, затянутые выплаты занятых когда-то для него денег, распускаемые слухи.

И вот, спустя пять долгих лет, она снова встречает его на улице — счастливого, женатого, успешного. Конечно, она не собиралась здороваться — только гадливая ухмылка скользнула по её лицу — но он тоже узнал её. И понял всё с первого взгляда. И попытался заговорить с ней, торопливым, но спокойным и ровным голосом.

И она почти ушла. Остановила её только поспешно брошенная им фраза про «отворот». Это было так нелепо и настолько глупо, что она, ошарашенная, замерла, не веря своим ушам. Весь её опыт общения с магической стороной жизни сводился к десятку походов по гадалкам вместе с подружками. Ничего такие посещения ей не дали — только однообразные уверения в скором появлении принца на белом коне, в счастливом замужестве и красивых детях.

Как бы то ни было, они оказались в маленьком, уютном кафе, где он сделал заказ на двоих — и начал торопливо рассказывать. И с каждой секундой его рассказа, её недоверие сменялось удивлением, а пелена перед глазами, застилавшая её взгляд уже шестой год постепенно растворялась.

Каждое его слово, каждое его откровение было словно удар отбойного молотка в основание той стены, что она воздвигла между собой и своей несчастной любовью. Бах! И вот он начинает рассказывать о том, как ломая себя, раз за разом, делал ей непристойные предложения, стараясь посильнее унизиться в её глазах. И она вспоминает, как неестественно звучали его предложения, какой вымученной была его, якобы нахальная, улыбка. А в тех редких случаях, когда она, изголодавшаяся по его рукам, вдруг соглашалась — у него внезапно находились неотложные дела и ничего из этих затей не выходило.

Трах! И он рассказывает о том, как намеренно тянул с возвратом чужих денег, которые она занимала для него, как демонстративно купил автомобиль в тот период — и расстарался, чтобы все общие знакомые узнали об этом в тот же день. Он тянул со сроками как мог, выжимая, выдавливая из неё по капле ощущение его надежности и обязательности. И она вдруг вспомнила, что он ведь так ни разу и не подвел её — в самый последний момент всегда находились деньги, да и, скорее всего, никуда и не пропадали.

Бум! Он начинает говорить о том, как распространял слухи, как старательно сочинял истории погаже, чтобы досадить ей и её чувствам. А она, уже почти прозревшая, вдруг поняла, что ничего по-настоящему серьезного он никогда и никому не рассказывал — ни о ней лично, ни о её тайнах и неприятных болячках. Она вдруг отчетливо осознала, что она, год воевала с ним по всем правилам и со всей серьезностью, тогда как он — играл, притворялся, старался не навредить.

Грумх! И вот пелена спадает с её глаз, когда он начинает говорить о том, как мучился её страданиями и как хотел помочь, как старательно подыгрывал её партии, как вымарывал все приятные и счастливые воспоминания о себе самом. Пелены нет, она сидит немного грустная, немного удивленная, смотрит на него, на то, как он просит прощения, как говорит о том, что безумно рад тому, что она справилась — и наконец-то выбросила его из головы.

Пелены нет, а он, уже счастливый, улыбающийся своей замечательной улыбкой, рассказывает, что женат, что у него замечательная дочка и ей три года. А она мешает свой кофе маленькой ложечкой и думает о разном. И вот он начинает торопливо собираться, платит по счету, убегает — и она тоже выходит на улицу, бесконечно повторяя про себя, какой он полный и круглый дурак. Родной и любимый дурак.

И она идет по улице своей неповторимой походкой, все такая же одинокая, тридцативосьмилетняя женщина — а на лице её сияет улыбка. Чистая, безудержная улыбка любви, которую она отложила на долгих пять лет. Она идет по улице, зная, что и тот год, и последующие пять лет — не стоят двух лет её счастья и сегодняшнего дня.

Она идет по улице, такая несчастная и, одновременно, такая счастливая в своей безответной любви.

Показать полностью 1

Причину смерти установить не удалось

Лет с двадцати Санька мечтал об одной простой вещи – снова поесть нормальной советской сгущенки. Ну, той, которая продавалась в каждом советском магазине – с всегда одинаковыми этикетками и всегда одинаковым содержимым. Лет до шестнадцати, и Санька это отчетливо помнил, такая сгущенка была, а потом вдруг исчезла. Её как языком слизнуло с прилавков магазинов.

Причину смерти установить не удалось Рассказ, Сгущенка, Ностальгия, Воспоминания из детства, Длиннопост

Появившаяся взамен не могла даже сравниться с тем, что было раньше – несмотря на разнообразие и красочность этикеток. Стоило только открыть красивую, цветную банку консервным ножом, попробовать её содержимое – и, фи, сразу приходило понимание, что вот это – это не сгущенка. Это так, жалкая пародия на неё.

Отличалось все – цвет, консистенция, сахаристость, послевкусие, которое оставлял продукт Санькиных мечтаний – и ни один из кандидатов даже близко не приблизился к идеалу. Впрочем, Саньке и не нужны были заменители, Санька хотел только тот вкус, что запал в его душу.

Со временем это желание превратилось в навязчивую идею. Со стороны-то все выглядело прилично – ну у кого нет странностей? Маленьких, пустяковых. Вот и у Саньки, ныне – Александра Семеновича, тридцатипятилетнего преуспевающего мужчины, была такая странность. Он искал, искал ту самую сгущенку из своего детства.

Потихоньку собралась коллекция. Санька всегда брал по две банки, одну на пробу, другую на память. Открытые банки со сгущенкой, из которых было отъедено едва-едва для пробы, летели в помойку – а её несчастные товарки оставались доживать век на «пьедестале позора». Пьедесталом позора Санька называл красивую деревянную этажерку в одной из комнат, на полках которой мостились «неудачницы» из мира сгущенного молока.

Куда Санька поставит представительницу той единственной, что все никак не могла найтись, Санька себе не представлял. Но он знал, что момент, когда та самая будет найдена – будет самым прекрасным мигом в его жизни. Санька знал, что рано или поздно это произойдет и не торопил события. Жил жизнью обычного человека и искал.

Приятели и знакомые, конечно, знали о маленькой слабости Саньки. За глаза покручивали пальцем у виска, но всегда старательно присматривались к соответствующим отделам супермаркетов. Иногда, если доводилось, привозили Саньке совсем уж редкие экземпляры из зарубежных поездок – сам Санька путешествовать не любил и жил уединенно, эдаким бобылём.

И вот однажды у Саньки случилось счастье. Ему позвонил старый друг и собутыльник Михалыч, известный своей предпринимательской жилкой и связями. Голос Михалыча в трубке просто бился трепетом удачи:

– Семёныч! Друг! Приезжай, пулей! Я для тебя тут такое достал!

– Куда, Михалыч? Что случилось? – спросил Санька, уже зная внутри, что мечта его сбылась. – Ты нашел? Нет, правда, нашел?

– Саня! Не задавай вопросов, езжай быстро ко мне на склад. И денег прихвати.

И тут Михалыч положил трубку. Санька, чувствуя, как колотится его сердце, мигом собрался и отправился к другу. И Михалыч его ожиданий не обманул – этот ухарь умудрился раздобыть сгущенку. Ту самую, советскую, честную, без обмана. Со складов продуктового резерва, достал по огромному блату. И не банку, не две – а ящик. И Саньке даже присматриваться не пришлось, он и так чувствовал, что в ящике находится то самое, о чем он мечтал пятнадцать лет.

Санька был готов расцеловать друга. Тяжелый ящик по пути домой казался легчайшей ношей, ноги сами несли Саньку домой. «Быстрей, быстрей» – думалось ему. Посмотреть, открыть, попробовать – оно или нет? Остальное Саньке виделось, словно он спал – подъезд, дверь, квартира, вот он сбросил куртку прямо на пол, куда-то швырнул ключи от квартиры – и начался миг торжества!

Санька вскрыл пыльный ящик и достал новехонькую, блестящую банку настоящей советской сгущенки. Сгущенки, сделанной по всем советским стандартам и правилам. На складах продуктового резерва банки сохранились просто идеально, и Санька уже воочию видел, как одна из них встанет на самом почетном месте его квартиры.

Благоговея, он трогал банку, рассматривал этикетку, читал надписи. Санька тянул время, предвкушал. Играл лучиками солнца, отражающимися на торцах, даже пару раз подбросил банку под потолок – и, играя, ловил её. Прижимал прохладным боком к щеке и катал между ладоней. Наконец, он достал консервный нож – и вскрыл предмет долгих мечтаний.

Боже, казалось, восхитительный запах сгущенного молока одним моментом ударил Саньке в ноздри. Нежно-бежевый, густой нектар наполнял жестяное нутро банки. И вот он, миг священнодействия – чайная ложка погрузилась в сгущенку, наполнилась густой субстанцией – и отправилась в Санькин рот.

Миг блаженства. Миг триумфа. Санькин организм, вкусовые сосочки языка и пищевод торжествовали, наполняли его жизнь смыслом. Санька отправлял в рот ложку за ложкой, наслаждаясь, блаженствуя, сибаритствуя на свой, Санькин, лад. Каждые десять-двенадцать ложек, Санька отвлекался, пил простую воду, вымывая остатки сгущенки изо рта, чтобы обновить вкусовые ощущения – и снова ел. Санька наслаждался мечтой.

Санька не помнил, сколько времени прошло с тех пор, как он вернулся домой со сгущенкой. Возвращался он засветло, а сколько прошло времени с тех пор – Санька не знал. Точно знал Санька только три вещи – на улице уже стемнело, Саньке очень плохо и Санька умирает, лежа на полу своей собственной кухни. В рекордные сроки, в безумии концентрированного торжества, Санька уничтожил ящик сгущенного молока, запив его невероятным количеством воды.

Санькин живот раздулся, болел и просил пощады. Санька почти не мог шевелиться, но руки еще слушались его – и он задрал рубашку повыше. Скосив глаза вниз, Санька застонал от увиденного – раздутый живот походил на изрезанную трещинами поверхность земли после землетрясения. Кровавые овраги змейками расползлись по коже – каждый вздох, казалось, угрожал – вдруг кожа живота не выдержит? Вдруг лопнет?

Конечно, Саньке было наплевать на это. Лопнет живот, или нет – ему, считай, все равно уже не жить. Однако Саньке безумно хотелось в туалет. Санька расслаблял в себе все, что только можно – но так ничего и не смог. Организм, наполненный рекордным количеством сгущенки, как-то склеившийся изнутри, просто отказывался выполнять свои функции. И Санька, парализованный, умирал лежа на спине, долго и мучительно – набитый сгущенкой и водой.

Отошел Санька, тяжело агонизируя, проклиная свою глупую мечту и свою глупую смерть. Момент триумфа оставил только горький осадок, а единственная задорная мыслишка, бившаяся в его голове, ввергала в грусть. Умирая, Санька думал только о медицинском свидетельстве на свое мертвое тело — свидетельство, в которое пораженные патологоанатомы впишут причину его смерти – «попа слиплась от сладкого».

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!