Парень, который хотел, чтобы его потрогали⁠⁠

Настоящие городские легенды отличаются от выдумок и фантазий тем, что рассказчики таких историй не хватают тебя за пуговицу на рубашке, не торопятся рассказать легенду во всех деталях и подробностях. Скорее, вам приходится ждать удачного момента, чтобы очевидец событий, переборов свои сомнения, хотя бы попытался рассказать вам о том, что с ним произошло.

И рассказ очевидца не льется ручейком слов, скорее вам, как исследователю, приходится продираться через череду недомолвок, сомнений и самое главное в этом — терпение и понимание. Потому что произошедшее с собеседником — возможно, самое нелогичное, самое жуткое, что происходило с ним в жизни — и говорить об этом просто тяжело.

Эта история — из разряда тех, что рассказаны мне близкими людьми, которым я безмерно доверяю. А потом — подтверждены независимыми рассказчиками. Первый раз я услышал историю о парне, который хотел, чтобы его потрогали — от собственного отчима, человека жесткого, обладающего материалистическим взглядом на жизнь — и так себе не объяснившего толком, что же с ним произошло в ту ночь.

В тех далеких семидесятых годах прошлого века он, молодой, 25-летний человек поссорился с женой. Так часто бывает — ругаешься с близким человеком, хлопаешь дверью — и только на улице понимаешь, что идти тебе некуда. А ночевать где-то надо.

Целиноград в те времена отличался тишиной и спокойствием. В маленьких зеленых двориках возле сквера, где стоит памятник Пушкину, что возле завода «Целинсельмаш» казалось, не происходило ничего — настоящая деревня, где жители двухэтажных домов за сквером умудрялись даже куриц в своих сараях держать. Единственным злачным местом и ориентиром в те времена служил ресторан «Север». Старожилы до сих пор имеют в виду его, когда говорят, что пойдут «на север».

И вот молодой человек, на улице, один. Уже темно, два часа ночи, идти некуда. И он решает заночевать в машине, недавно купленном подержанном «Москвиче». Неудобно, тесно, но спать можно — во всяком случае лучше, чем просто ночевать на лавочке ранней осенью. Так и заснул.

Проснулся — еще не рассвело. Сначала даже не понял, что произошло и что его разбудило. На улице все еще темно, едва-едва пробивается зарождающийся рассвет. Светящиеся стрелки подаренных сестрой «командирских» часов показывали пять минут пятого утра. И тут дошло, вдруг — проснулся потому, что кто-то или что-то раскачивает машину, в которой он спит.

Дальше я передам слово очевидцу, потому что записи вел именно в таком формате — и передать всю ситуацию от третьего лица не смогу:

Я посмотрел назад — и увидел парня, который раскачивал мой «Москвич», держась за багажник. Выскочил из машины, кричу ему негромко — «Эй, ты что делаешь?» — а он продолжает раскачивать автомобиль. При этом — тихо-тихо подвывает, так тоненько тянет звук «у-у-у» на одной ноте. И качает, качает.

Подхожу к нему ближе — вижу, бледный парняга, лет двадцати, волосы слипшиеся, давно немытые. И абсолютно дурные глаза, я таких еще никогда не видел. И холод — от парня просто веяло холодом, я прямо продрог весь — но списал это на утреннюю промозглость. И пока я все это осознаю — парень продолжает раскачивать мою машину. И выть тоже продолжает.

Я его позвал. Он не слышит или не обращает внимания. Черты лица скрыты темнотой, только глаза блестят от чего-то — а ближе подходить, чтобы посмотреть на лицо, почему-то не хочется, уж больно он жуткий. Раскачивает он машину и воет, и воет. Мне это надоело — я не робкого десятка, подхожу чуть ближе и уже кричу ему:

— А ну, не трогай машину! Не трогай, я сказал! А то я тебя сейчас так потрогаю, что костей не соберешь!

И вот тут его зацепило — он оставил машину в покое, повернулся ко мне — и вдруг протянул руку. И вот когда раздался его голос — меня проняло по-настоящему. Его голос звучал так, как звучат последние литры воды, утекающие в сливное отверстие ванной. Такой дрожащий и булькающий голос, какого не бывает у нормальных людей.

— Ты потрогай меня. Пожалуйста. Потрогай меня за руку. Потрогай.

И он пошел на меня. Тянет ко мне руку, идет ко мне — и постоянно просит, чтобы я его потрогал. Но я в этот момент почему-то точно понимаю, что если потрогаю его — совершу самую большую ошибку в своей жизни. И начинаю пятиться от него. Спиной вперед.

А он прёт на меня — и талдычит без конца своим булькающим голосом:

— Потрогай меня. За руку. Потрогай за руку. Меня. За руку. Потрогай.

А я уже вижу его лицо — на улице рассветало, уже различимы черты лица — немного оплывшие, каких не бывает у живых. Спиной я вдруг чувствую стену моего дома, я, все-таки, дошел до нее и уперся, прижался к ней. А эта тварь — остановилась в полутора метрах от меня, тянет руку и продолжает:

— Потрогай меня за руку. Прошу. Пожалуйста. Потрогай. За руку.

И тянет руку, на которой я отчетливо вижу синюшные, обломанные ногти. Тянет и просит. Просьба настолько невыносима, настолько жутко звучит — что я хочу только одного, чтобы он заткнулся наконец! Чтобы перестал просить. И ради этого я готов его потрогать, даже если это последнее, что я сделаю в жизни.

Я не знаю, что стало бы со мной, если бы не раздался петушиный крик где-то неподалеку. Парня словно слизнуло, как будто кусочек кинопленки вырезали — только что он стоял передо мной, и вот — стало вдруг посветлее, а парня нет. Я стою, прижавшись к стене, мокрый от пота и страха, руки дрожат — но живой.

Я так никому и не рассказал эту историю. Зато мне стали понятны причины спешных, необоснованных разменов квартир моих некоторых соседей — мужики что-то лепетали маловразумительное, если их спрашивали о причинах. И так же терялся и лепетал я, когда в недельный срок поменял квартиру на относительно удобный вариант по улице Московской, напротив 14-ой школы. Но остаться на старом месте — было выше моих сил.

На этом его рассказ заканчивается. Отчим действительно не любил тот район города. Когда его коллеги сняли в этом дворе квартиру — высказался неодобрительно, а если был вынужден заезжать туда по делам, то делал это с неохотой.

Подтверждение истории отчима я получил несколько лет спустя — когда знакомый алматинец, переехавший в Астану на ПМЖ, был вынужден заночевать в машине в тех же дворах, где жил когда-то отчим. Приехал в Астану с вещами, в ночь, хозяева арендуемой квартиры еще спали — и он решил дождаться их прямо на месте.

Проснулся в раскачивающейся машине в пять минут пятого. Спросонок подумал, что несильный толчок, землетрясение, что для Алматы обычное дело — вылез наружу и услышал чьи-то завывания. И тут — крик петуха, и, как по команде — перестала качаться машина и прекратился вой. Знакомый решил, что примерещилось во сне — и рассказывал историю как курьез.

А я считаю, что ему повезло — ведь летом рассветает раньше.