Фигурка в лунном свете⁠⁠

Старожилы помнят те времена, когда на здании, наискосок от «Рамстора», стояла огромная надпись — DUCAT. А на одной из букв больные на голову маркетологи этой компании посадили фигурку человека в полный размер. Манекен, то есть. В одежде, по-моему, даже в шляпе — всем, кто был внизу, казалось, что это самый настоящий человек сидит, спрыгнуть хочет.

Конечно, первое время милиция и пожарники чуть не вешались — им приходилось реагировать на многочисленные звонки сердобольных жителей Астаны: «Помогите, тут с крыши человек спрыгнуть хочет!». Потом ничего — обвыклись все с фигуркой, стала она такой достопримечательностью — сидит себе и сидит. Если какая пенсионерка вдруг паниковала в автобусе, её попутчики объясняли, в чем дело.

А у молодежи появилась новая мода — на спор лазать на крышу этого здания, чтобы посидеть рядом с фигуркой. Извращенный шик, надо сказать, в этом был — что ни говори, жутковато было на крыше, на огромной высоте. А уж взбираться на хлипкую рекламную конструкцию — и того жутче.

Фигурка та, надо сказать, при ближайшем рассмотрении оказалась грубо сляпанным манекеном, одетым в грязную, омытую всеми дождями и снегами одежду. Приколочен, правда, он был на совесть — как не пытались юные хулиганы утащить его с собой — не выходило. Да и страшно на такой высоте, без страховки-то.

КСК мучилось, в попытках предотвратить проникновение на крышу дома. Ни кодовые замки не спасали, ни висячие гиганты на двери, ведущей на крышу. Первые ломались, коды к ним узнавались любыми путями, висячие замки сбивались — спор есть спор. Страдали сотрудники, одним словом.

А потом — с крыши упал подросток. Ночью, в абсолютно безветренную погоду. На небе ни тучки, лишь полная луна освещала трагическую кончину молодого парнишки. И как отрезало — на крышу перестали лезть в принципе. Потому, что по городу поползли слухи про то, что происходит там при луне.

Основой для слухов служил рассказ друга и подружки погибшего паренька — в ту ночь они влезли на крышу вместе с ним. Погибший полез на конструкцию, друг с подругой не стали, «очканули», как они выражались. Они клялись, что стояли и только смотрели на то, как Асет подбирается к фигурке, садится рядом — и глумливо её обнимает.

А в лунном свете крыша, по их рассказам, выглядела по-другому. Кожа друг у друга казалась мертвенно-бледной, лунный свет сам по себе менял очертания предметов, усиливая те или иные линии контура. И тишина. Почему-то было тихо, притом они явственно слышали автомобильный шум там, внизу. Но так, словно в уши им набили ваты — глухо-глухо слышали.

И вот этот неверный свет — он как-то так освещал все вокруг, что на мгновение им показалось, что фигурка шевельнулась. Никто, конечно, не поверил глазам — ровно до того момента, как Асет, легко, словно его подтолкнули, спрыгнул вниз. А фигура — фигура манекена! — чуть повернулась в их сторону, с жуткой ухмылкой, едва различимой в лунном свете, и приглашающим кивком показала на место, рядом с собой.

А Асет даже не вскрикнул, падая. Друг и подруга бегом добежали домой, каждый к себе, в полном ступоре, не сказав никому ни слова, никуда не позвонив. Эту историю из них вытянул дорогущий психотерапевт, нанятый озабоченными родителями детей. Вытянул — и посоветовал забыть.

Полгода спустя фигурку сняли по настоятельной рекомендации органов внутренних дел. Точнее, даже не рекомендации, а неофициальному приказу — потому что с крыши больше никто не падал, но вот три тела, найденных на крыше впоследствии, одно за другим — это уже перебор. Все три — погибли от разрыва сердца. Причем все три — стопроцентные «висяки» — ни свидетелей, ни улик.

Только гримасы ужаса на лицах, такие, что хоронить приходилось в закрытом гробу.