femme.kira

Итак, продолжаем рассказывать про пекарню. Как говорится, работа сама предлагает темы для журналистики.

- Девушка, мне - тарт. (с)

Ойймамадорогая. Тут такое дело, в современных кассах продукты забиты под определенными названиями которые обычно написаны на ценнике. То есть, если кассир проговаривает вам список покупок:"Большая сосиска в тесте", это не потому что ему так хочется. Не надо хихикать, что где-то в закромах есть маленькая....Это - торговое название изделия. И если вы не приговариваете его достаточно понятно, то возможны неприятные сюрпризы. Вплоть до того, что вам завернут совсем не то, что покупали. По большей или меньшей цене.

Тарт может быть с лимоном и апельсином, кондитерка.  А может быть со шпинатом и ветчиной....Сытное. )))Да-да, ну вы поняли. Положите хлебушек на место, не кидайтесь в кассира.

Хлебушек за 65-ть, вам тож не пробьют. Цены скачут чуть ли не каждую неделю, поэтому запоминать их не имеет смысла. Кирпич\ булка не прокатит.

Понимаю, вчитываться неохота. А у некоторых более серьезная проблема и это я без иронии, человек просто не видит названия. В таком случае всегда лучше уточнить, а как называется то или другое круглое\прямоугольное хлебобулочное изделие)). Всегда подскажем, честно.

А пока я живу в мире где существует Сочный с творогом, слойка Детская(вместо Датской), торт ЗАхар, миндрапульки(макарон миндальный), ульки с маком, буркареки, кирпичи и кирпичики, хлеб Черный рыцарь ( Черный Янтарь) и "Вот это вот, ну что вы копаетесь я же русским языком показываю!" Сплошная угадайка.

Что делать,  если вы покупали Черного рыцаря, а вместо этого в пакете простой Столовый?

Как я уже писала в первом посте. Пожалуйста ВСЕГДА берите чек. При наличии оного мы с легкостью заменим товар и тысячу раз извинимся. Купили слойку с черникой, но на полпути к дому разлюбили чернику и возжелали абрикос? Не проблема, при наличии целой слойки и чека. Делаем отмену чека, возврат денег (при безналичном расчете денюжка капнет обратно в течении трех дней) и удовлетворим гнев покупателя.

Отдельная боль - кофе. Его берут до 500 в день и каждый раз ты уточняешь как попка-дурак: "Большой или маленький? 0,3 или 0,2.

А сейчас, мякотка. Никто не любит очереди и до работы в этом уютном месте, казалось бы, что это вина нерасторопного обслуживания.

Медляки долго не задерживаются, менеджеры и наставники отсеивают капуш еще на начальных отборах. Меня спасла ресторанная привычка все делать максимально быстро.

Представьте, человек перед вами сначала минут 10 всматривается в доску, заказывает кофе. Не тот. Ему переделывают\отменяют. Потом он играет  в угадайку с продавцом))), потом просит разрезать\завернуть определенным образом. А потом ему резко становится нужно не это(уже взвешанное и разрезанное).....Ваши эмоции? Особенно если вы торопитесь на работу и зашли за эспрессо?

Не надо так). Пожалуйста. Очень прошу. Мне в эту смену как-то "везло" на путаницу с тартами. К концу дня уже не могла сдержать нервный хохот. Словно злой флэшмоб).

Люблю вас, люди. Правда, иначе не пошла бы работать в обслуживание. Но в каждой сфере есть нюансы. Искренне считаю, что все это от недостатка информации в тех или иных вопросах.

В целом, мои замечательные потребители выпечки, вежливые и очень позитивные единицы социума. Есть много постоянных, которые заходят каждый день. Про них, в следующем посте.

Всем добра, приходите на скидочки после восьми...

[Юбилейная. Я хочу поблагодарить всех читателей, судя по плюсам вас 21 человек. Для меня очень важно видеть любое шевеление в сторону произведения. Спасибо вам всем, огромное.]

- Не женился еще?

От неожиданности, аж подавился. Остальная разведка сдержанно загоготала. Шуткует Батя. Юрка, прокашлявшись, утер сопли:

- Нет. Из наших, только Мишка охомутался.

- Что?!!!- взревел старший Соловец, вскочив со своего места и напугав лесорубов:

- Да как он посмел?! Без меня?!На ком?!

- На Любушке Красильниковой. Девчушка у них, презабавнейшая.

- Что?!!!

- Паш, да ты у нас дед, а мы не слуху ни духу!

- Магарыч зажилил, пень усатый. Не зря тебе Юрок прикус исправил.

- Не шутишь? Реально женился? - вроде и не ахти какая новость, а почти шоковое состояние.

Юрка не понимал, хорошее же известие:

- Давно. Еще в прошлом году.

- Вот поганец! От слов моих нет! Я ж его, охламона уже почти в Снежнерадск пристроил. Столько лет проталкивал! И где теперь это сокровище коптит?

- Начальник зверодобычи. Зря вы его так, Пал Михалыч. Мишка жилы рвет, чтобы девочек обеспечить. Мировой парень.

- Да я жилы всю жизнь рвал, что бы он как раз зад поберег! Все Варвара! Поработаем на благо отечества, поработаем! О! - он покрутил перед Юркиным лицом дулю:

- Заработали. Камни ценные и те, в почках. Думал, хоть сын поживет припеваючи. Сосватал за девчонку столичную, думал поженю как школу закончит, а он уже выстрелил, паршивец. ОХ, ти мне тошненько.

Дядя Паша, пошатываясь, ушел в землянку.

Батя усмехнулся в бороду:

- Да, брат. Неловко вышло. Ишь как распереживался. Нервы у него ни к бесу. В эту вылазку крепко нам от коркуморов досталось. Чистые бестии, а не люди. Шестерых положили, а Пашку в плен взяли. Думал, уже не увижу живым, но удалось прокрасться в их ставку и …- у Бати задергалась левая щека. Она у него часто жила своей особенной жизнью, когда отец вспоминал про дурное:

- Сам понимаешь, не мог же я его там бросить. Как потом Мишке в глаза смотреть?

- Коркуморы терпеть не могут чужаков на своих землях. Это - чистый народ. Ты же знал это.

- А что делать, Юкки? Нам нужны металлы для вычислительных машин. Договорится с этими дикарями никак, приходится нахрапом.

- Ты и с толишенами не шибко договаривался…

- Это другое.

В груди закипала чистая злоба.

- Сколько крови на руках твоих, отец? Невинной крови, чем провинились коркуморы если просто соблюдали завет предков, напитавших земли своим соком и костями? Они не соблюдают заветов гостеприимства и не предлагают своих женщин. Даже ступив на их землю, ты уже приносишь тяжкое оскорбление, так может поэтому их племя самое многочисленное и свирепое? Для чего нужно было тревожить покой хозяев льдов? Неужели в советской земле больше не было места, где рождается нужный металл?

- Я не жду, что ты поймешь меня, сын. По крайней мере, не сейчас. Молод еще. Гляди как расхорохорился, чисто глухарь на току. Одичал совсем на своей зверодобыче. Ничего, в команде, это пройдет.

На том и спать легли. Наутро, Батя поднялся до будильника, но сына уже и след простыл. Даже не попрощался.

- Вот упрямый осленок. Как время-то летит, вырос наш Юкки. - Мужчина погладил висевшего на шее костяного идолочка и бережно убрал его за ворот.

Входная дверь стукнула. Тихо в доме. Бабушка и Коля спят давно. Юрка осторожно снял с плеч тюки и разделся. Ох и крепкий дух, надо проморозить как следует. Шутка ли, три месяца горячей воды не видать. Так, ополаскивался, что б мхом не зарасти.

Зажег на кухне электричество, зашуршал у ледника перекладывая припасы. Не густо, видимо Колька на охоту совсем забил.

- Я тебя ждал после завтра. - Пересмешник стоял в дверной проеме зябко переминаясь с ноги на ногу.

- Но дверь не запер?- Юрка улыбнулся.

Обнялись, Савва хлопотал у плиты, собирая поздний ужин. Казалось все шло как обычно, но чем дольше Юрка наблюдал за ним, тем тревожнее становилось на душе:

- Саввушка, ты здоров?

- Да, какой там. - он присел на лавку, обливаясь холодным потом:

- Ты как уехал, совсем ни к черту с сердцем. Оперировать надо.

Пришла беда - открывай ворота. Как же так, сколько лет Пересмешнику? Сорок?Пятьдесят?

У Юрки закружилась голова, о чем он только думал, эгоист проклятый! Свободы захотел! Бороздить с братом снега и льды! Оставить человека умирать одинокой смертью.

- Это все твои дежурства в больничке. Все, шабаш зверозаготовке. Завтра же поеду в шестерку и запишусь на экзамены.

- Нельзя, Юрок. У Бати на тебя свои планы.

- Обломится. У меня на себя, свои собственные планы.

Бледный-то какой, худой. В одном Батя был прав. Старший сын дурной, молодой и зеленый. Это не отнять. Юрка бережно проводил Пересмешника до спальни и вернулся на кухню, ладно. Уборку он затеет завтра. Сначала выспится и надерет Кольке уши.

Мырза усердно елозил тряпкой по деревянному полу натирая его до блеска. А ведь он предупреждал, с Юркой шутки плохи. Такой старший брат, круче кипятка. Вот и утирал Николай кровавую юшку, безропотно бегая по дому и выполняя три тысячи запущенных дел. Клавдия Демидовдна ворчала замешивая бадью теста на шанежки:

- Я тебе, обормоту сколько раз говорила? Мне что ли, поясницу гнуть или Савве? Гулять это хорошо, но и по дому помогать надо.

- Так он еще и гулял?! - из коридора донесся звонкий шлепок:

- Батя из Снежнерадска на днях приедет и что он увидит? Паутину до полу?!

Коленька ,стрелой пронесся мимо двери пытаясь укрыться в дровяннике. Умирая в душе, от приближающегося топота.

- Совести у тебя нет, Савва болен! Бабушка и так за четверых пашет!

- Прости-прости! Ярику привезли игрушку. С ладошку, такая занятная. Там волк в лукошко яйца ловит. Пропади она пропадом…

С треском снялась с петель дверь и Коленька сдавленно пискнул. Юрка стоял перед ним.Огромный, выше учителя Центарей. И злющий, хуже цепного пса:

- Ты мне что сказал? Работай Юрочка, я присмотрю за бабушкой. И что я вижу? - в Колю полетел дневник, пестрящий красным:

- На цифрового волка поди попроще охотится, чем на пегого? Но как ты ложишься спать спокойно когда в леднике полкуропатки, да мешок чигликов?У Саввы беда с сердцем. Это мотор человека. Бабушке-седьмой десяток и все на тебя, паршивца пашет!

- Я все понял! Честное пионерское.

Нет, Коленька не обижался на Юрку. Это он еще легеньких люлей получил. Звонких, но не больнючих. С тройным усердием, мальчик бросился на фронт уборки и к обеду вся усадьба Зимородков превратилась в предмет выставки образцового сельхоз подворья.

- Что за суматоха у вас с утра пораньше? - Крапушкин облокотился на забор стряхивая пепел. Коля, тормознул перед стайкой приплясывая на месте с двумя ведрами дымящегося пойла для свиней:

- Папку ждем. Мне пора, дядь Слав. - и след простыл.

От оно как. Крапушкин задумчиво прищурился в зимний сумрак. Дождались значит. Пересмешник Зимородку может уже и не защита, слаб больно. Мечталось, что оступится легендарный Батя, Слава Крапушкин его к ногтю и все. Всей семьей в Снежнерадск, в один конец. Гуляй душа и радуйся.

Ан нет. Его самого три раза за месяц вызывали в центр и трепали на собраниях. Видать, капнул таки Саввушка куда надо.

Когда он захотел остаться в Логове из-за женщины своей мечты, его предупреждали, куратор мол, зверь лютый. Своего козла не протащишь. И выслужиться не дает и сам не выслуживается. Пятнадцать лет воду мутит.

Да он и сам замечал, что уж больно лояльничает, понимашь, Савва Игнатич. Словно, потворствует заключенным. Написал отчет, так его вызвали на ковер и отодрали площадно. Пересмешник опора и надежда партии. Пересмешник, герой финской. Представлен к звезде третий степени товарища Берии. Личный друг товарища Соловец…

- От тварина, не прикопаться…

- Тятя-тятя! А чего ты тут мерзнешь?- Нинка прибежала из школы осторожно, по дуге обходя вольер с разбрехавшимися псами.

- Да ничего, ясынька. Ты не шуми, мамка прилегла. Неможется ей. - Крапушкин приголубил падчерицу уведя ее в дом и помогая снять верхнюю одёжу.

- Вся растрепалась, доца. Тихо, не вертись. - он зажал в пальцах скользкую атласную ленточку:

- Ты - хороший папка.Танька просто глупая, не понимает.

Крапушкин с трудом подавил в горле то ли стон, то ли рык.

Да уж! Не понимает! Волчата и те ласковее, да дома не пакостят. Вот и сейчас, Нинка вернулась и давай шуршать. Подметает, половики трясет. Самовар тащит поперк ее больше, понимает что матери помощь нужна. А эту, лошадь стоеросовую где носит?

Домой Танечка Крапушкина вернулась около одиннадцати вечера. Окна темны.

Она обернулась на усадьбу Зимородков. Юрка еще не спал, теплый свет пробивался через штору ложась косым лучом на утоптанную дорожку. Черт белобрысый. И что она только в нем нашла? Сережа вот, гораздо лучше. На золотую медаль идет.

В передней, она тихонечко разделась и с трудом заложила дверь на тройной засов. На носочках прокралась по коридору мимо родительской спальни, поднялась по скрипучей лестнице к себе и включив свет, громко ойкнула. На кровати сидел хмурной отчим.

- Где шлялась? - без приветствий начался допрос.

- А вам что за дело? - девушка с трудом взгромоздила на стул тяжеленный портфель.

Крапушкин взъерошил волосы яростно кусая ус:

- Ты хоть о приличиях подумай, мать в таком положении, ей кажный нерв беречь надо!

- Тише вы. - яростно зашипела Таня, чистой гадюкой:

- Я в школе допоздна сидела.- она бросила на кровать толстую пачку методичек на постель:

- Думаете легко, в ручную все это сверстать. На руках ни одного живого места.

На лице Крапушкина пробежал парад сменяемых эмоций. Тут было и облегчение,и досада, и вина, и ярость:

- Да етишкина ж ты жисть! Танечка, ну хоть бы позвонила, что задерживаешься. Я б встретил. Ну мало ли что.

- Вот народит вам маманя дите, о нем и пекитесь. А меня, оставьте в покое. За меня комсомол переживает, даже если мало и что!

- Да что ты ж тыж выдра то така! Я ж от души, от всего сердца!

- А папу вы тоже, от всего сердца мучили! Думаете, вы лучше?!Ничем не лучше! Ненавижу!!

Девушку отбросило к дверям мощной оплеухой. Боль была такая, словно снесли пол головы. Слезы ручьем хлынули из глаз. На шум прибежала мама, держась за свой уродливый, раздутый живот и Нинка, которая повисла на руке отчима так же, как раньше хваталась за злые руки родного отца:

- Тятя-таточка! Не бей, пожалуйста!

Все ударились в рев.

Крапушкин не знал к кому кидаться, плюнул с досады и выйдя из комнаты загрохотал лестницей на чердак.

- Мама! Зачем ты вышла за него замуж! Зачем?! - Танька наревелась до якутских слив под глазами.

- Доча! Он хороших человек. Нинк, ну хоть ты то! Успокойтесь.

- Тятко, хороший. Он добрый.

- Да? - Таня повернулась лицом по которому на глазах расплывался здоровенный отек:

- Добрый? А если тебя так?!

Нинка опасливо отодвинулась в сторонку:

- Так меня вроде не за что?

- У! Гнида!

- Прекратите. - мать устало поднялась с пола и присела на кровать успокаивая разболевшееся нутро:

- Твое счастье, что не отец. Иваша бы тебя прибил за такую явку до дому! Забыла уже, как месяц молоком отпаивали? Вячеслав Семеныч, духу своего не жалеет. Нинка он хоть улыбаться стала. Брата тебе на родим. Что еще надо-то? Нинок, иди - иди в кроватку.У Танюхи дурь в голове помутилася.

- Я завтра в школу не пойду. - девушка спихнула портфель на пол и сердито посмотрела на мать.

Мария Николаевна выпрямилась уперев руки в бока:

- А не ходи! Ты ж у меня самостоятельная. Все сама знаешь как делать. Да только чтобы и в доме я тебя не видела. Мне нахлебников не надь. И кто место свое забыл, тоже не надь.

На пароме потряхивало. Голова адски мерзла, нет все-таки не просто так пращуры завещали не стричь волос. В нагрудном кармане огнем жгло удостоверение многопрофильного врача. Теперь Саввушка может отдохнуть и восстановиться. Больничку он возьмет на себя. Царица Тамара подмогнет.

Тянуло в дрему. За две недели костьми лег на курсах, многое он и так знал, а уж практики у него было всяко побольше распределенных студентов.

- Семечки! “Таежная правда”!Ситро! Семечки! “Таежная правда”, конверты!

Голос разносчицы показался до боли знакомым. Спокойный ровный, хорошо поставленный. Только слегка прокуренный.

Юрка встрепенулся. Да не может быть. Встал с лавки и подошел к обвешанной стендами с продукцией женщине.

- Молодой человек, что вам отпустить? Папирос?

- Ирина Владимировна…Вы ли это?

Выдра всплеснула руками, разбросав семечки из большого эмалированного ведра:

- Юра! Ох и вырос!

- Вы свободны?!!

- На реабилитации. В феврале перевели на текстильную фабрику, а оттуда уже домой под поручительство Саввы Игнатьича. - Выдра сильно постарела, умные карие глаза глубоко ввалились:

- Вот, работаю теперь в союзпечати.

- А живете где?

- Так, как Золовчиху схоронили, жить то мне толком негде. Ночую прямо тут, на пароме. Холодно, но ничего. Терпимо.

Она отвернулась к покупателю шурша журналом. Брякнула в привязанную кружечку мелочь.

- Коношевича помните? Диму?

- Конечно помню. Хороший мальчик был, умный.

- У него мама одна живет.Думаю, пустит на постой.

- Да ты что? Похлопочи за меня, будь добр. Я одичала немного. - Ирина Владимировна нервно дернула наголо бритой головой, оголив из под шапки синюю височную татуировку:

- Ору ночами, так что люди выгоняют. Кому нужна психичка.

- Я поговорю. - Юрка протянул ей пять рублей и взял целую пачку плохо расходящейся “Правды”. Сойдет, окна заклеить.

- А я тебя не узнала, представляешь? Испугалась, думала, офицер подошел. Где сейчас будешь?

- С понедельника за Савву. В больничке.

- О как! Вот тебе и прогульщик. - в сломленной зэчке проснулась прежняя, возмущенная Ирина Владимировна:

- Зимородок, ну как при таком таланте к учебе можно было столько лет раздолбайничать? - она взмахнула товаром, словно флагом:

- Госы сдал? Сколько баллов?

- Сорок шесть, с половиной.

- Чудовище, просто чудовище! С твоей-то головой и сорок шесть! Что ты улыбаешься?

Юрка не мог сдержать смех:

- Ирина Владимировна, только из “класса” не выгоняйте, вода нынче студеная больно.

На душе стало хорошо-хорошо. Может Выдра и не была приятным человеком, но однозначно не заслуживала смерти от лучевой болезни. И она однозначно, точно была хорошим педагогом.

На причала встречал изрядно одряхлевший Мишкин кот. Юрка взял дрожащую тушку и спрятал за пазуху полушубка:

- Опять ты удрал. А Любаша тебя искать будет, ну что ж ты неугомонный такой?

Кота увезли в новую квартиру молодоженов. Да только привыкший к выгулу, мурчалкин нет-нет, да и давал деру из царства парового отопления и газа. Управление заготовок лесного и полевого хозяйство уже закрыли, поэтому Юрка решил оставить усатого с ночевкой. Мишке можно будет просто позвонить, в конце-концов.

В кухне сидел Коля. Подперев голову рукой, он выводил буквы в тетради чистописания. Кивнули друг-другу. Увидев кота, мальчик осторожно положил перо на подставку и завинтил крышку чернильницы:

- Бублик опять сбежал?

- Есть такое. А где бабушка?

- Пошла к Крапушкиной, чет там подмогнуть надо. - Николай поднял глаза на брата и онемел.

- Что застыл? - Зима подошел к буфету и достал из ящика небольшое ручное зеркальце. Ебать-колотить….Отрастить бороду и чисто - Батя.

Младшему брату в голову пришла та же мысль. С топотом убежал наверх и вернулся с большим кожаным футляром в котором хранил фотографии.

Они сравнивали большой портрет отца с Юркиным отображением в стекле.

- Как ты похож…Жутко, прямо.

- Чего жуткого?

- Будто он седой и осы покусали.

Кухню огласил радостный Колькин визг, Юрка подхватил меньшого на плечо и закружил:

- Ах ты, козявка ленивая! Ставь чайник, я поднимусь к Савве. Вдруг не спит.

- Ты только потише с ним. Мама сказала, что все плохо.

- Знаю. Не дергайся. У старшаков все под контролем.

Конечно за две недели курсов и беготни о Саввушкином здоровье, Юрка чуть не сдох. Спал часов четырнадцать, и то. Урывками.

Как же непривычно было видеть его в постели. Такого спокойного и истощенного. Это Пересмешник-то. Человек способный заломать пегого голыми руками.

- Ты чего оболванился то?- Савва приподнялся на подушках зажигая лампу. Юрка проверил огонь в печи и достал из кармана сложенные бумаги и удостоверение:

- В среду я тебя положу в стационар. А в следующий вторник придет транспорт до Магадана. Тебя прооперирует Штольдерман. Вот сопроводиловка.

- Но …как? - удивить Пересмешника было невозможно. Однако Юрка с этим справился. Он присел на стул возле кровати неловко сцепив руки:

- Только не ругайся, пожалуйста.

Как бы так, в двух словах и не беспокоя больного, рассказать о многочасовых ожиданиях в приемных. Бодание с государственным аппаратом. Холодные перелеты, в военном транспорте за пузырь. Чтобы оказаться и тут и там, в самые сжатые сроки. И огромную взятку самому профессору Штольдерману за помощь осужденному.

- Я продал всеход…

- Что?!

Юрка не успел увернуться от подушки.

- Да я тебя!

- Тихо-тихо. Тебе нельзя волноваться. - Зима в полумраке шуршал у тумбочки капая лекарство в стакан.

- Да на него же очередь в полгода. Юрок, учишь тебя, учишь!

- Не кипишуй. На вот. Пей.

Как забавно переплетаются ленты Юргалэ. Девятнадцать лет Пересмешник сражался за его здоровье, пора ответочку слать. Что ж он, совсем за чмо неблагодарное держит!

Савва вяло бранился, но Юрка слышал в его голосе почти потерянную надежду. Она тлела слабеньким огоньком. Наконец, замолчал. Микстура захватывала его в объятия Морфея.

- Вот ты и вырос, Юрок.

- Думаешь?

- Да. Когда берешь на себя груз забот о других людях, это и есть настоящая зрелость. Ссыкун и себя-то еле вытаскивает. Вечное дитя. Сомневающееся, осторожное.

Он спокойно и глубоко задышал. Вот и славненько, вот и хорошо.Юрка поправил одеяло натянув почти до шеи.

В телефонной трубке шли рваные гудки. Наконец, чей-то женский голос устало спросил:

- Слушаю.

Это не Любушка. Любин голос Юрка бы не перепутал ни с чем.

- Кто это?

- Зимородок, это я. Таня.

- Нирингай, что ты там забыла? К ребенку даже не думай подходить, руки переломаю.

- Больно надо. - в трубку раздраженно фыркнули:

- Да и Люба ее никому не дает. Зачем звонил? Мишка спит уже.

- Бублик опять на правый берег утек. Заброшу завтра в контору.

- Понятно.- звякнула крышка. Наверное готовит что-то:

- Погоди, а ты то там что забыла?

- Живу я тут. Мамашка из дома выставила. Мешаю я их семейному счастью. Давно надо было уйти.

- А деньги?

- Устроилась техничкой в школу. Чай не тунеядка. Работать и учится святое право каждого комсомольца. А тебя, говорят, старшим в больницу поставили?

- Да, в понедельник приступаю.

- Везуха.

Юрка накрутил на палец пружинистый провод и прислонился к кухонной стенке:

- За что выгнали-то?

- Тебе то что за надобность? Выгнали и точка. Мне бы только школу закончить и уеду в институт. К теплу и пряникам.

- Тебе нельзя без сопок. Без луны. Заболеешь здорово.

- Юрк, ну ты врач, а такую дремучую чепуху порешь. На участке теперь бубном лечить будут?

- Посмотрим. Ладно, бывай.

Зима осторожно вернул трубку на рычаги. Вот дела. Дверь в передней стукнула, бабушка вернулась. Она топала и оббивала палкой снег с одежды:

- Юрочка! Ну что? На щите или со щитом?

- Со щитом. Клавдия Демидовна, как вы тут? - он помог ей повесит одежду на просушку:

- Да помолясь. Зоечку то, видишь, схоронили. - пожилая женщина тяжело оперлась о спинку стула переводя дыхание и обмахиваясь краем платка:

- А вся ее общественная работа осталась. Даже те кто ругали Золовчиху, сейчас по ней плачут. Жалко. Чистый был человек. Добрый.

Что тут скажешь.Вязь в шнурке, она такая. Будь здоров Пересмешник, не умерла бы Золовчиха. Тамариных навыков не хватило, а Юрка зад в тайге просиживал. Вот и порвалась ниточка.

- Баб Клар, где мой дом?

Старушка замерла, подвязывая передник:

- Да ты что? Не знаешь что ли?Вот проказник, тут он. Дом твой. Четыре стены и крыша. От, совсем замотался.

Она повернулась к плите шмякнув на сковороду ком жира. Зашкворчали беляши. Такая уютная, пухленькая и низенькая, как деревянная резная игрушка.

- Бабуль, тебе давно говорили, что ты красивая?

- Что?! Ах, охальник! Где слов нахватался! От, я тебе! Иди, иди отседа. Спать давно пора. - вафельное полотенце совсем не больно шлепало по стриженой макушке.

Юрка посмеиваясь поднялся к себе в комнату, предварительно заглянув к Савве и Коленьке

Савва мирно спал тяжелым забытьем больного, а Колька спалился читающим с фонариком..

Зима собрал одеяло в комок, поймав мальчишку в болтающийся кутуль:

- Так вот куда моя динамо делась.

Коля брякнулся на скрипнувшую кровать потирая копчик.

- Чего читаешь? А. Тут я бессилен. - он покрутил в руках очень потрепанный томик “Восемьдесят тысяч километров под водой”:

- Только зажги свет, не порти глаза. И не воруй мои вещи. - он потряс динамо фонариком:

- На почте нужны рабочие руки. Пару часов после школы и купишь такой же.

- Ба не разрешит.

- Ба всегда все разрешит, если это не в ущерб учебе и дому.

- Ого! Не, я не потяну.

Старший брат безжалостно покрутил замечательным фонариком перед носом:

- Не попробуешь, не узнаешь.

Любаша поудобнее прехваила Бестреву, осторожно ступая по обледенелой дороге. Мимо на снегоходах, с завыванием радиолы промчалась компания молодежи. Беся заворочалась в своей жесткой лежке и захныкала. Девушка автоматически зашипела укачивая младенца:

- Тихо-тихо. - она остановилась в нерешительности. Куда ж пойти? Ноги сами повернули налево.

Дом культуры темнел стилизованным шатром. Конечно, уже поздно все разошлись по домам. Люба вздрогнула от холода пробравшегося под шубу. Нет, она не плакала. Не плакала когда папа кричал и хватался за голову капая маме настойку пиона. Не плакала, когда отец Мишки крутил Бесю и так и эдак, удивляясь:

- В кого только пошла?! Чернявая-то какая…

И они всей родней перебирали фотокарточки со скурпулезностью старателей выискивая знакомые черты. Вроде у бабы Гали были такие глаза. А у деда Степы локоны. Да кто ж поймет, фотокарточка - то черно белая.

И только Люба могла часами перебирать Беськины кудряшки погруженная в свои мысли. Как на отца похожа. Просто вылитая. Ничего, дочь. Прорвемся.

У афиш кто-то стоял. Поправив съехавший платок, девушка прищурилась. Зима. Точно, он.

Юрка обернулся на звук шагов:

- Здоров. Чё-йт вы тут?

Любаша попыталась улыбнуться, но мышцы лица свело камнем. Она больше не улыбалась. И не плакала. Чувства словно перенеслись за толстую ватную стену. Доносясь, неясными отголосками.

- Да мы..гуляем.

- В такой холод? - Юрка заглянул в конверт приподняв два слоя укрывайки:

- Как наше здоровье? Диатез отступил? - ребенок радостно закряхтел узнав знакомое лицо.

- А ты почему не дома? С больнички идешь?

- Да. - Юрка еще раз поднял глаза на громаду здания:

- Сегодня годовщина. Хотел немного помолчать. Да и Батя вернулся… - их с Любой голоса звучали на одинаково тоскливой ноте.

Вернулся и разом  все перестало быть прежним.

Пока большинство стенает об отсутствии занятости, я в очередной раз перепрофилировалась. На этот раз, в пекаря-продавца-кассира. И тут рассказ не о адских километражах обучения и многоэтапных экзаменах, а о том как происходит продажа хлеба в пекарнях. Оговорюсь, что не всех, а речь идет о крупной сети Спб.

Рабочий день начинается...в пять утра. Теоретически смены 2\2, но практике приходится пахать и 5\1 и 3\1. Людей катастрофически не хватает.

Приходишь в место отбывания трудодней, переодеваешься, моешь руки и ....Вы не поверите, серьезно. Достаешь с вечера приготовленный хлеб на расстой.

Да, в пекарнях пекут хлеб. Честно, серьезно. Конечно далеко не весь ассортимент, но сотрудники с радостью расскажут каких булок и слоек касалась их рука(тщательно вымытая и в перчатке). У нас для этого дела есть суперские современные конвекторы.

Пока хлебушек подходит и выпекается, быстренько, минуток за сорок, перелопачиваем ВЕСЬ ассортимент сверяя сроки годности. Заполняем документы, подготавливаем  и прогреваем кофемашину. Наливаем чайник, салфеточки, пергамент(хер знает почему хоз.бумага так называется), вилочки-палочки.

Без десяти семь приезжает хлеб нашего завода с улыбчивым бедолагой Абдуллой. У него то квас из машины сопрут, то батоны покусают. Сверяем все по накладным, созваниваемся с отделом доставки, если есть косяки. Выкладываем тепленький, с нежной корочкой, товар на витрины.  Как это все умопомрачительно пахнет).

С пинка и в три приема, заправляем кассу. Включаем телевизор, кондей...музыка. Музыка, это отдельная боль. Она записана на флешке. И крутится, как пытка фашистов под Одессой. Но и это можно было бы терпеть, если б не милый женский голос напоминающий о масочном режиме. Которого уже нет. А флешку нам заменят, дай ты свет, к Новому году.

В восемь я уже готова улыбаться когда вы приходите взять эспрессо, расплачиваясь пятью тысячами рублей...

В небольших пекарнях на утро оставляется совсем маленькая сумма размена. Инкассацию проводят несколько раз в день во избежание ограблений. Брать у нас не чего. Выбегать "разменять" в соседних магазинах мы не имеем право по протоколу. Это оставление материальных ценностей без присмотра, а мы мат. ответственные.

Кстати, о протоколе.

- Девушка, мне половиночку столового, половину городского. И ВСЁ!

Нет, блядь, не все. Потому что у нас - алгоритм. За несоблюдение которого - минус премия. А еще - доп. продажи, которые каждый день разные. Я понимаю, что вам эта информация нужна как рыбке - зонтик. И поверьте, долблю как пономарь не от хорошей жизни, даже если вы каждый день приходите за капучино и круассаном. Не надо швырять хлеб, не надо сердится. Попробуйте войти в положение. Но так или иначе, я все равно продолжаю улыбаться и желать вам хорошего дня. This is my job.

- Девушка, а у вас хлебушек свежий?

Хлеб списывается одним днем. Не бывает вчерашнего хлеба. Но вы же все умные люди и понимаете, что когда приходите" На вечерние скидочки после восьми", хлебушек уже 10 часов маринуется на открытых полках....Хотите реально свежий, пожалуйте к открытию пекарни. Он аж выпрыгивать из рук будет.

А вот конкретно наша продукция свежая-всегда, ровно до шести часов вечера. В шесть мы выключаем печи, моем их. Так же как и  протвини с остальными аксессуарами.

В течение дня все наши столики и стулья обрабатываются 0, 5% антибактом. Нами же, какие уборщицы, о чем вы? И плевать, что магазин - пекарня, а не кафе, зачем убирать за собой поднос? Оставляйте, конечно. Мы же ждем вас снова, хорошего дня.

Оплатить часть картой, часть наличными. Легко. Это - сколько угодно. Даже если вас человек 15 подростков))))Современные кассы и не такое умеют. Но! В последние дни Адово лагают карты от Сбербанка. Пожалуйста, носите с собой небольшую сумму наличных на этот случай.  Не надо швырять в меня хлебом, хорошего дня! Ждем на вечерние скидочки!)

Кондитерка.

Кондитерские изделия поставляются от разных фирм, но лидирует "К". Мы с удовольствием расскажем сколько калорий, из чего состоит, но будьте готовы услышать ответ на свой вопрос)). Потому как в составе торта "Захер", есть ...майонез. Меланж, видимо исчез из нашей страны с развалом союза, поэтому кондитеры выкручиваются как могут. Сливки в заварных булках - растительные, а миндальные макарон не берите вообще!!! Особенно детям, заклинаю всем святым. Потому что у них крайне размытые сроки хранения и в подавляющем большинстве в витринах - просрочка. Современная кондитерка широкого потребления, это заменители на заменителях + эрзац сахар. Коронованный Аспартам...

- Девушка, мне нужно что нибудь без глютена. Страшная аллергия, знаете-ли. До отека Квинке.

....Здоровья погибшим, как любит говорить одна моя коллега. В пекарнях без глютеновая только вода в бутылках. Массовая культура выпечки еще не доросла до рисовой, кукурузной и прочей муки отличной от пшеничной и ржаной. (опять же, говорю конкретно за Питер, пацаны). 

- Да вы одурели!!! Почему так дорого?!!!

Это еще ничего, я посмотрю что вы скажете числа так эдак, 24-го....Потомучта крЫзис. А если серьезно, дорожает все. Перевозки, компоненты ииии...вот когда я говорю: "Возьмите чек, пожалуйста". Это жжжж, не спроста. Там расписан НДС и прочие налоговые обдиралова с покупки. Все это заложено у конечную цену. Да-да, вы поняли. Не надо кидать в меня хлебом. Сотни людей приложили много усилий, что бы он дошел до вас. Пусть и по вечерней скидочке.

В течении дня мы отсылаем фото и видео отчеты на каждый свой чих. Писанины в нашем ремесле едва ли не больше, чем основной работы. Но вот, девять часов, пекарня закрывается...а работа - продолжается )))).

Готовим выпечку на завтра, считаем кассу, убираем ВСЁ помещение, моем стены и раз в неделю - потолок. Это - еда, а еда - это святое.

А еще, где то часа в три дня могут прислать инвентаризацию.... Значит раньше половины двенадцатого ночи никто никуда не уйдет. Пока не будет отсчитана последняя зубочистка.  И не найден закатившийся в угол морозилки солодовый ролл!!!Ни дна ему, не покрышки...

Выключаем кассу, телевизор, музыку, кондиционер. Ставим на сигнализацию

и пошатываясь, словно бойцы Первой мировой расползаемся, что бы поспать хотя бы 5 часов.

А теперь, о приятном. Оплачивается - все. До последней минуты переработки, дополнительные выходы в двойном размере, все праздничные дни и больничные. Сделать за месяц 100т. - изи. Если вышло у крохотной меня, то почему не получится у кого-то еще?

Очень хороший ДМС( с зубами, кто страдает, тот поймет). Все рабочие точки подбираются индивидуально, не дальше десяти минут пешком от дома работника. Постоянные конкурсы с денежными наградами и обучение\семинары. Хлебушек месить, это вам не фунт изюму. В Карельский, надо - два....

Замечательный коллектив. Мы все друг-друга знаем, общаемся и вне работы, хотя сотрудников чуть больше 800 человек. Так что если жизнь приперла, а рядом есть пекарня - вы знаете что делать).

Спасибо что прочитали, хорошего вам всем дня. Приходите на скидочки после восьми....

Юрка, свернув лавку бросился вперед. Дядя! Живой! Постаревший, но  живой толишен! Живой толишен!Старший!

- Дядя! Как?! Почему?!! Где ты был? Что произошло? - Юрка захлебывался родным языком, тряся старшего, хватая его за руки и плечи:

- Столько времени, я столько времени справлял по вам тризну! Я думал, все мертвы, что я остался один!

Т-ише, тише, мое бедное дитя сестры. Успокойся.Дай я на тебя посмотрю. Вырос настоящим толишеном. Я то, глупец, боялся.

- А Омичи? Что стало с Омичи?Дядя, ты знаешь?

- Знаю. Утри слезы. Недостойно мужчины.

- Хорошо, прости. Не верю своим глазам. Савва, это мой дядя! Такаэру, Танцующий с ветром.

Понял. Вы слишком похожи.

- Боги мои! Вот так с ума от радости и сходят.

Юрка налил себе воды в стакан и выпил, размазывая по лицу копоть и слезы. Антрополог только посмеивался:

- Да, юноша. Представьте, спрашиваю в колхозе, не видели ли местные идолов толишенов, а они мне, так у них и спросите.Один тут сторожем работает. Тут то я и обалдел.

- Дайте отдышаться. Мне нужно немного времени.

- Конечно,Юрочка сходи в душ. Кирюша свирь добыл. Сейчас ужинать будем. - Пересмешник снял с кастрюли крышку и моментально потянуло королевской ухой.

- Хорошо.

Видя как юноша медлит Такаэру снова взял со стола трубку и поставил лавку на место:

- Не бойся, я не исчезну. Не с моими коленями.

- Хорошо. Мне просто не верится.

Юрка прикрыл за собой дверь и взбежал по лестнице перепрыгивая через три ступени. Вот это день! Как все поменялось в один момент!

Вода была прохладненькой, ну конечно, все вылили. Вон сколько гостей. В сопках его сожрут. Летом мыться-шкуру не любить. Но тут - бабушка, гости. Придется потерпеть. Выйдя из ванной он встретил в коридоре “чекиста"приехавшего с остальными:

- Туалет на право.

Юрка взялся за ручку двери и хотел войти в свою комнату.

- Юкки, ты не узнал меня?

Зима остолбенел.  Он знал этот голос. Из далекого прошлого. Веселый, серьезный, спокойный и гневный.

- Мы не нашли твоего тела, я не верил. Младший, как же быстро ты вырос.

Колени стали ватными. Этого просто не может быть. Невозможно.

- Омичи….

На кухне Савва прислушивался:

- Что-то тихо у них там наверху.

- Все буде хорошо. - Такаэру выбил трубку:

- Они, дети одной матери. За года накопилось тем для разговоров.

- Так вы дальше на север? К йокумэнам?

- Да, Омичи получил разнарядку. Будет новым парторгом. А я там устроюсь как-нибудь. Старость доживать. Ноги ни к черту.

- Поглядим мы на ваши ноги, нет ничего такого что нельзя было бы вылечить.

Пересмешника разрывало от любопытства, потому что история Юрки интриговала его едва ли не больше самого мальчика. С Зимородка взятки-гладки , за последующие пятнадцать лет, он появлялся в доме от силы раз шесть и то. Дня на три на четыре. Тут не до разговоров по душам.

- Кирюша, накрывайте на стол. Тарелки в буфете. Пойду посмотрю что там у них.

Омичи и Юкки сидели на полу в темной комнате крепко обнявшись. Юрка тихо плакал.

- Ужинать пойдете?- Савва постучался и приоткрыл дверь.

- Погодите вы с ужином. Не видите, сосуд души разбит. Столько лет хранить в сердце горе.

- Может укол? Успокоительное?

- Обойдется. - Омичи погладил младшего брата по голове, а Юрка еще сильнее вцепился объятиями:

- Трапезничайте без нас.

Зима пребывал в пограничном состоянии между сном и явью.

Когда толишен теряет семью, его сердце разбивается на мелкие осколки и не Юргалэ, ни Инукай ничего не может с этим поделать. Человек либо умирает. Либо как мама, становится шаманом.

- Мама осиротела?

- Да. ее нашли в Великом лесу, одну - одинешеньку. Я думаю, дело было в альбинизме. Датахены или коркуморы. Их кочевые пути пересекались в этой точке. Бросили замерзать, а толишены нашли. Зима в тот год выдалась особенно суровая. Дедушка рассказывал , что еще бы немного и спасать было уже некого. И хоть он и бабушки были к ней особенно внимательны, сосуд души разлетелся на мелкие осколки. Прямо как у тебя. Не против ослабить хватку?

- Так как так получилось? Почему вы с дядей выжили?

И потек неспешный рассказ про то, как после смерти первого толишена, мать заподозрила неладное. Перед этим толишены нанимались работать на одном месторождении и рассказывали странное. После смерти дедушки мама запретила входить в ярангу, потому что и сама была уже нездорова, а Юкки валялся в бреду. Такэру с Омичи решили посмотреть, что за месторождение разрабатывают русские. Умилостивить злого духа пробужденного бурением и договорится. Но не дошли.

- Заболели?

- Нет. На нас напали реликты. Да такие, которых я никогда не видел. Дядю сильно потрепалии меня не обошли. Если бы не геологи, тут бы нам и конец. Очнулись в больнице Снежнерадска. Когда я поправился, то был отправлен в детский дом. Почему-то никто не верил, что мне уже двадцать. Не выглядел. Выучил русский язык, учился. Сдал экзамены за одиннадцать классов, вступил в комсомол, закончил партшколу. Дяде дали инвалидность, он устроился сторожем. звучит как то не по геройски, да?

- Плевать как звучит. Главное что вы выжили.

Юрка с сожалением провел по коротко стриженным волосам брата. Какие косы обстригли. Половины силы лишили.

- Как же ты среднее образование получил?

- Твой отец со мной занимался. Так что проблемы были только с русским языком.

- Отец общался с тобой?

- Конечно. Мне было одиннадцать когда мама вышла за него замуж. Много лет твой отец был моим наставником.

- Мне такой чести не досталось.

-Тебя учил его лучший друг.

Потрескивало в печи пламя.

- Когда вы вернулись?

- Три года спустя. Нашли могильник и похоронили всех как следует. Стоянку буквально выжгли до черна и увезли землю. Убили всех собак и оленей.

- А зимник?

- Нет, не тронули. Не нашли. Мы с дядей законсервировали его по мере сил.

- А мама?

- Думаю, что видел ее останки. Но не уверен. Главное, я там не нашел твоего тела. Это давало силы.

Юрка сжал кулаки. Страшно подумать через что пришлось пройти гордому и свободолюбивому Омичи. Как насмехались, дразнили и издевались дети и взрослые. По сути , уже взрослого мужчину, прошедшего инициацию. Женатого. И ждущего своего первого ребенка, обескровили и унизили.

Но судя по его положению, он прошел через все достойно. Чтобы снова увидеть младшего брата. Собрать осколки семьи. И начать все заново.

- Не обсуждается!- Пересмешник треснул кулаком по столу.

- Тогда я убегу!

- Я тебя найду! Всегда находил!Щенок ты несмышленый, сиди в теплом!

- Савва, они-моя семья!

- -Ты -несовершеннолетний. Только только закончил школу. Записан на работу и подведешь под монастырь всех:Меня, твоего опекуна. Центарея, начальника распределительного рабочего отряда. Мишку, в конце-концов!

- Я хочу жить с дядей!

- До двадцати одного и думать не моги!!! Подумай о Коле. И прекрати эту детскую истерику.

Я спрошу у отца.Вот если разрешит, я пас. Но пока я отвечаю за твою жизнь и здоровье, будь любезен ночевать под этой крышей!!!

Зима вышел из кухни от души треснув дверью.

- Я те похлопаю!!! Вот сукин сын. - Пересмешник потер грудь, слева кололо.

Ну и задачка. Кто ж знал, что кто то из толишенов выжил. А должны были знать! Небось такие же как Крапушкин зачистку делали. Сплошные халтурщики в деле.

Коля робко заглянул в кухню:

- Савва, я все примеры решил.

- Только ты мне приносишь хорошие новости, малыш. Давай проверю.

С не меньшим грохотом закрылась входная дверь. Мальчик вздрогнул:

- Юрка не в духе.

- Подростковые фортеля. Перерастет.

Зима по скрипучим мосткам шел в бюро зверо добычи. Омичи уехал две недели назад и забрал с собой дядю. Мир снова стал белым.Белым и тоскливым.

Когда вошел в кабинет, снял шапку и остановился в ожидании. Мишка сидел за столом начальника, курил и зверски крутил ручку телефона:

- Вашу ж в душу!!!Пеерегудов! Але! Зараза, а не связь, что у вас по мясу? Сколько?! Мало, Перегудов! Стране нужна птица, а вы там самогонный пункт наладили, нехорошо. Выношу устное предупреждение. Что к концу недели норму выполнили. ША! До связи.

- Ну ты брат, настоящий начальник.

- Ты тоже еще. Замучаешься процент считать. Вступал бы как все, в артель.

- С кем, с твоими уголовниками?

- Беспризорниками. И не наговаривай на парней. - Соловец тряхнул счетами.

- Как Любаша?

Мишка тяжело вздохнул.

Взрослая жизнь навалилась на плечи слишком быстро.

Он не успевал. Не успевал жить в новенькой двушке на левом берегу. Не успевал руководить зверодобычей. Не успевал быть мужем.Муж, объелся груш.

Люба ходила неживая. Лишь баюкая свой живот чуточку отмерзала. Мишка старался изо всех сил. Работал по четырнадцать часов, брал подработки. Но с Любой они и полсловом не перебрасывались.

- По прежнему. Может она с горя умом тронулась?

- Может. Сто килограмм оленины, тридцать-потрошеной птицы и восемьдесят килограмм рыбы первого сорта. Сто тридцать, второго сорта и сколько там третьего.

Костяшки счет бодро стучали.Соловец сверился с бланками приемки и полез в сейф:

- Чтоб всей бригаде Перегудова так работать. Держи. Еще разрешение на забой выписать?

- Нет. - Юрка скрупулезно пересчитал купюры:

- Надо по дому пошуршать и Савва в больничке зашивается. Ты..это. Приведи Любашу на осмотр Тамаре. Лучше перебдеть.

- Ты б зашел. Она не показывает, но рада видеть старых друзей. а то… понимаешь, сторонятся. Будто беременность заразна.

- Посмотрим. Мне к маме Димки нужно.

- Говорят, ты своих нашел?

Зима натянул на голову капюшон куртки:

- Нашел. И потерял.

- Рад за тебя.- невпопад брякнул почти не слушающий Мишка раскрывший объемный гроссбух.

Юрка вышел на улицу и направился к капитальному зданию сберегательной кассы.До конца лета подойдет его очередь на всеход. Сумма почти накоплена. И там уж ни Саввушка, ни кто-то другой не смогут удержать его в клетке.

До зуда хотелось свободы.

Когда проходил мимо школы его окликнула Таня. Десятиклассница. После девятого ушли четверо: он, Мишка, Люба и Димка. Все остальные работали на школьном огороде, посещали кружки и грелись под крылом Центарея. Осенью зазвонит звонок, Колька пойдет во второй класс, а Таня повяжет бантики и сядет за парту вместе с Мерзляковым. Такая далекая и такая чужая жизнь.

- Привет, нирингай.

Она стала еще выше и тоньше. Коротко стриглась, красивый ребенок без пола и взросления.

- Перестань. Я никая не нечисть.

- Заливай другому. - Зима сел на ступеньку постукивая о ладонь сигаретной пачкой. Курить на территории школы он бы не рискнул.

- К отчиму приходил твой брат. Это ведь твой брат?

- Да.

- Подумать только, старший брат Зимы-парторг. Угостишь сигаретой?

- Нет.

- А мне отчим проигрыватель купил. Может придешь?Пластинки послушаем?

- Марши?

- Ну почему марши? Чайковского конечно нет, ты знаешь, он в списках. Но Шостакович, Ростропович…

- И Алеша Попович. Нет, Тань. И ты это...завязывай короч. Лучше в сторону Сережи повернись и впейся. Я тебе не по зубам. К Тому же….

Юрка понятнулся, щурясь на бубен солнца.

- Я люблю что б кровь с молоком и грудь, что мяч.

Он нарочито грубо высморкнулся в лужу и пошел прочь.

- Да нужен ты мне!!!!!Косорылый!

Таня свекольно побагровела и вскочила на ноги:

- Чтоб ты сдох! Под забором! Сам ты черт!

Камень просвистел и ударил Юрку в голову.Теплый ручеек крови потек на затылок.Ой дура-дуреха.

Ну допустим, он-то налепит пластырь и до смерти заживёт. А другой развернется  и тоненькая шейка нирингай хрупнет в один момент.

Даже полегчало.

Он перекинул в правую руку тяжелый мешок. В нем только лучшие деликатесы:свирь, калгач, полоски соленого с прожилочками сала, голубые яйца сойки, соленый чеснок и папоротник. Сушеные грибы.

Дом Коношевичей стоял незапертым. Маленький, покосившийся...Печку Юрка подправил. Стены подпер. Гвоздь долбоеб, конечно. Работы на пару дней.

Мама Димки, Василина Юрьевна нарадоваться не могла.

- Юрочка. вот спасибо! На что мне старой такое счастье.

- Не За что, мы с Димкой побратимы.

Пол до стелил, утеплил. Поменял оконные рамы, ну и подкармливал, конечно. Лечил.

Юрке, ему что собаки, что люди. Разницы особой он не видел.

Пожилая, одинокая женщина была ему рада. Старалась задержать подольше. Она подрабатывала нянечкой в детском саду и вязала на заказ. Мастерица была.

- Раньше, пока глазами крепка была, кружева мастерила. А как слепнуть стала, на шерсть перешла. О! Зелень! Спасибо тебе большое! Мой руки, что это? Кровь?! Что ж ты молчишь, а ну садись!Ничего себе! За что так тебя?

- За не оправданные ожидания. Ничего… Ай!!

- Терпи. Всю рубашку залил, а ну, снимай.

- Да не надо.

Но с ней спорить…С матерями особо не повоюешь.

- Вот и Димка такой был. Вернется, места живого нет. И молчит.

Женщина осторожно приподняла тяжелые волосы парня, переложив их на плечо и оголив глубокую ссадину:

- Знала бы что на сносях, сидела бы тише воды - ниже травы. От же, за глупость материнскую платит.

Она часто так бормотала, разговаривая сама с собой и удивляясь, если ей отвечали. Мама Димки попала сюда в бессрочную ссылку и могла работать только на вакансиях низкой квалификации. Отца расстреляли еще в Новосибирске.

- Неправильный коммунизм….А где он - правильный...В армию вот ушел. Говорит, не переживай. Как тут не переживать, если по аналитике война не за горами.

Василину в поселке считали блаженной, а вслед за ней и Гвоздя, недалеким.

До ссылки, Василина Юрьевна преподавала историю и политологию в государственном новосибирском университете. Но коммунизм разочаровал ее все больше, а уверенность в собственной исключительности давала ложное ощущение неприкосновенности, поддразнивать партийных бонз было так весело. Ей и ее мужу, интеллигентам до мозга костей.

Только кости ей на погребение и выдали, а на этапе тюремный врач поставил пятую неделю.

И тропическую рыбку выбросило в холодное море Лаптевых. Рыжие волосы Василины побелели. Она разучилась улыбаться и маленький Димка никак не мог понять, почему?

- Мой руки, Юрочка. Одной обедать-тоска смертная.

Зима послушно гремел умывальником. Такая потусторонняя. Одинокая. Спящая.

Гвоздь писал ему каждую неделю. Письма состояли из нарезанных распечаток, от руки писать было нельзя. Определенный выбор слов и выражений. Юрка как-то попросил на почте армейский бланк и подсчитал, не больше восьмидесяти вариантов.

Сухой, казенный язык.

Только вот Димка вкладывал в конверт сушеные листики и цветы. Для мамы. Такой трогательный жест цензура пропускала. А Юрка перебирая стебельки и былинки знал, куда перебрасывают военную часть побратима. Люби и знай любимый край.

Дома к нему подошел Колька:

- Савва сказал, у меня две ошибки.

- Прогресс, молодец. С пяти до двух, это результат.

- Юр, а ты правда уедешь?

- Когда-нибудь.Но не сейчас и не в следующем году. Надо дождаться папу. И совершеннолетия.

Зима снял с плиты закипевший чайник. Смешной у него брат. Нескладный, шумный. Стоит познакомить их с Омичи. А может…

И не стоит.

Разбитый сосуд. Два совершенно разных мира. А если осколки разбитых сосудов перемешались и уже не разобрать где какой? Вот незадача.

Лето пролетело в один миг. Убитым зверем, рыбой, ягодами, заготовленными дровами и новеньким всеходом. Отлучками к йокумэнам и нескончаемыми разговорами с Омичи.

И все говорили, ну вот и славно. Холодает, дожди, осень идет.

Вот и славно, пора менять пастбища.

Вот и славно, станет дорога. Выпадет снег. Опустится тьма. И вернется зима.

Юрка, рывком проснулся. В холодной части яранги ворчали собаки. Жир почти прогорел, но в пологе все еще сохранялось тепло. Ворчание перешло на рык,клацнули зубы.

- У! Холера!

Это Елушкин. Юрка сел и потянулся к аккуратно сложенной одежде. Любопытная морда, из ссыльных отправленных на отработку. Валили лес неподалеку от стоянки. Одевшись вышел на улицу, почесывая за ушами мощного кобеля.

Елушкин, прыгал рядом на одной ноге стараясь рассмотреть ущерб нанесенный песьими зубами.

- Я тебе, лопоухому, что говорил? - Юрка закурил папиросу и подхватив котелок свернул к ручью:

- Позови голосом, не суйся к зверью.

- Так я звал. Хер добудишься.

- Ммм. - неопределенно протянул Юрка, проломив тонкий ледок и зачерпнув убийственно холодной воды:

- Что звал? - он вернулся к яранге и застыл над тщедушным мужичков скрестив руки на груди.

- Слыш, беда у нас. Старшой уехал за харчами, да и все. Должен был вчера к вечеру вернуться.

- Жрать нечего или поискать?

- Да, жрать то мы добыли. Тошно что волки задрали, как выбираться то будем? - Елушкин с неприкрытой завистью перевел взгляд на блестящий никелем, новенький всеход. Юрка с досады, плюнул. Попил чайку. Снежком перекусил и за баранку.

Надо было от кочевать подальше. Юргалэ карает за лень. Эти лесозаготовки уже поперек горла стояли. То у них на мужика кедр упал и помял бедолагу, то на доходягу Елушкина выскочил одинокий пегий, и сегодня приперся! Юрка проверял свои ловушки, через день наведываясь к лагерю, по зову этого несчастного.

- А ты куда собрался? - ссыльный отпустил подножку:

- Так, путь показать. - жопа мутная. Будто Юрка путя до Ключей не знает:

- Иди к своим и не смей по стоянке шарить! Загрызут.

- Да понял я, понял… - Елушкин грустно засеменил по тропке, святя голым задом сквозь разодранные штаны.

Часа через три добрался до Ключей. Небольшого шахтерского поселения, в котором только-только возвели три барака, да сложили продовольственную точку.

- Петлицин? - кладовщик бросил на него беглый взгляд поверх очков и мазнул палец по влажной губке:

- Вчера, с утра как уехал. Получил по описи и поминай как звали.

- А куда направлялся?

- Два дня назад реликта видели, так он в обходняк по Оврагу двинул. Не добрался, что ль?

- В том-то и дело, что не добрался.

- И что теперь делать? Дать радио в Центр?

- Погодите пока. - Юрка поправил ремень винтовки:

- Смотаюсь - посмотрю. Если не найду - вернусь и радируем.

- Похлопочи, что людей зря дергать. - согласился кладовщик и шумно захлопнув окошко выдачи.

Погода стояла ясная и вряд ли он сбился с пути. Это ж тайга, а не сопки. Одно дерево не похоже на другое ,как и люди отличаются друг от друга.

Чтоб ты провалился, если засекли реликта, почему не вызвали вертолет? Зачем так рисковать?

Выехал из леса к оврагу, огромной расщелине по дну которой струились бурные потоки стремящиеся к морю. Юрка открыл дверь и высунулся на звенящий от прохлады воздух. Колея снегохода и привязанного к нему прицепа шла метрах в десяти от края. Значит, сюда-то он добрался.

Всеход, выплюнув из под себя снежное крошево, плавно заскользил вдоль колеи. Если Петлицин добрался до моста, то уже наверно чехвостит Елушкина и в хвост и в гриву.

Надежды не оправдались. Всего в полуметре от капитальной переправы, в снегу валялся брошенный снегоход и опрокинутые на бок прицепы.

Кругом волчьи следы.

Юрка выпрыгнул из машины осторожно разглядывая цепочку сражения. Тут значит он попал в пегого. Судя по стремительному прыжку, промазал и засадил в плечо. А вот тут, его сорвали со снегохода, протащили…Где же тело? Пегие не едят людей, это всем известно.

За сугробом Юрка остановился. Следы подкованных ботинок. Люди. С запада шли люди. Человек восемь-девять.

Обойдя все побоище и не найдя ничего кроме редких пятен крови, Юрка вернулся к снегоходу. Нужно довезти припасы до лесорубов.

Уже успел разгрузить один прицеп как легкий, словно дружеский щелбан, выстрел, выбил из под ног камушек.

- Косоглазый! Руки за голову и отошел от советского имущества!

Силен. Подкрался как лемминг, ни учуял, ни услышал. Юрка медленно поднял руки и развернулся на голос.

В возрасте мужик.Седобородый, могучий. А ружьишко-то у него древнее, небось еще царя видало.

- Давай, сигай к своим богам. Я сегодня добрый. - дуло качнулось в сторону оврага.

Бандит? Да не похож. Он, зеленое сукно гимнастерки торчит. Дезертир? Возможно.Ловким мячиком, Юрка подпрыгнул и перекатился за опрокинутый снегоход. Птичкой чиркнула пуля.

- Играть вздумал, тля?! От меня не убежишь.

Ну допустим, не убежишь, а уползешь. Да так, что чуткая ласка не приметит. Извиваясь подобно змее, беззвучно Юрка выскользнул из укрытия, по дуге заходя в тыл агрессору укрываясь за наметенными сугробами и деревьями.

- Давай, выходи падла. Я тебя на всю жизнь крысятничать отучу!

Ох, как же Юрка недолюбливал подобных личностей. Пулять не разобравшись, милое дело.

Словно осторожный кот, шаг за шагом он подкрадывался к своей жертве проскальзывая ступнями по тонкому слою снега, убаюкивая его и упрашивая не скрипеть.

Нападающий же подходил все ближе к его брошенному укрытию сердито ворча в бороду:

- Оглох он там, что ль?

- Даю выговорится. - резко дернувшись на голос, стрелок получил прикладом в лицо и мягко рухнул в снег.

- Отучит он меня крысятничать. - в три оборота, Юрка связал снайпера и рывком задрал балаклаву:

- Да я в жизни чужого не брал! …Опаньки.

Перед ним, светя выбитым зубом и закатив глаза лежал батя Мишки. Соловец Павел Михалыч, собственной персоной.

За полгода отец почти не изменился. Только седины в черных прядях добавилось. Он слушал рассказ старшего Соловца недоверчиво поглядывая на Юрку и хлопая себя по колену:

- Ну ты силен, брат. Уложить Пашку, это уметь надо. Савва выучил?

Юрка молча кивнул уставившись на свои ободранные руки. В землянке лесорубов тоненько постанывал, спасенный разведкой Петлицин. Не подоспей Батин отряд, конец бы незадачливому начальнику смены. Соловец поутру вернулся обратно, чтобы заняться ровно тем, что хотел Юрка.

- А мы, брат в Снежнерадск вызваны. Все в такой спешке консервировали, беда прям. - отец усмехнулся внимательно рассматривая старшого. Вырос. Совсем мужиком стал. Косматый, мрачный, настоящий толишен.

- Ты-то что на Кромке забыл? Чай, далековато от Четверки.

- Учетку вел. Для мехозаготовки.

- Работал, значит. А что школа?

- Не срослось. - Юрка кусал губы. Да в гробу он эту школу видел. Ему бы к йокуменам. К Омичи и дяде. Отец нахмурился:

- Что ж ты так. - в голосе звучала легкая досада, но заметив как сын огорчился и еще дальше отодвинулся от костра, Батя примирительно протянул ему кружку с концентратом:

- Да и шут с ним. Давай к нам в отряд, всему научу.

- Мне и на звереодобыче норм.

- Не перечь.

Юрка вздрогнул и замолчал. Сила от Бати струилась волнами, словно от разогретого на солнце камня. С таким спорить, себе дороже. Да и ничего страшного, наоборот. Разведка кочевала из края в край и могла заходить в резервации. Узнает новое, обучится и утечет водичкой, только его и видели.

- Ты давай завтра к себе на объект. Закончишь отчет, мы как раз домой из столицы вернемся. Там и покумекаем. Еще ж, что Савва скажет. Взъерепениться, наверняка. Небось, к больничке тебя пристраивал?

- Было дело. - обжигаясь, хлебал густой суп. Проголодался, ужас просто. Не день, а несчастье. Это потому что он вчера черного зайца подстрелил. Польстился на красивую шкурку. Хотел Кольке шапку справить.Говорить или не говорить про Тамару? Юрка скосил взгляд на Батю, тот смолил цигарку щурясь от дыма.

Не стоит. Вмешиваться промеж супругов, что класть голову под копыто. Взрослые люди, разберутся.

Переговорная находилась наверху. Небольшая комната с решетчатым окном и геранью на подоконнике. Стол и две лавки.

Выдра сильно похудела, налысо бритая, у уголков рта и глаз засохшая короста.

Дорогие мои, как же вы смогли, да как же это…

А тем временем на столе появлялись настоящие сокровища. Теплые чулки, пимы, тулуп, консервы, сухое молоко, бруски жира, пачки сигарет, таблетки.

- Саввушка сказал, что он работает над вашей реабилитацией. Не опускайте руки. Вот это вам бабушка Золовчиха передала, тут ягоды сушеные и мед.

Выдра заливалась благодарными слезами:

- Хорошие мои, да как же вы смогли пронести, как разрешили? Дайте я на вас посмотрю.

Юрка наконец выложил все гостинцы и сел на пол скрестив ноги:

- Как вы тут?

- Да... Как. - Учительница теребила разорванный рукав:

- В шесть утра подъем. Утренняя поверка и распределение на работы. Если в прачечную или столовую, куда ни шло. Если в поля - все. Пиши пропало.

Она показала обмороженные руки.

- В двенадцать завтрак. Картофельная затирка и сто грамм хлеба. До восьми работа. Ужин. Тут когда как. Я вчера в супе рыбную голову нашла, так радовалась. - Выдра вытерла набежавшие слезы:

- И так день за днем. Как ваша учеба? Как Миша? Сережа? Сашенька? Ваня? Девочки?

- Все благополучны. Ирина Владимировна, вы бы переоделись. Что б не отняли. Мы отвернемся.

- Да-да. Правда, что это я.

Они с Димкой развернулись лицом ко входу.

- Савва Игнатич и правда похлопочет? - вполголоса спросил Гвоздь.

- Из “машины” можно достать человека, если очень постараться. Нельзя, чтобы она оставалась здесь до осени.

- А что осенью?

- Сбор мхов.

- Все, ребята. Хорошо-то как! Тепло.

Рассовав по многочисленным карманам подарки, Выдра округлилась. Глаза счастливо блестели.

- Не падайте духом. Мы вас вытащим в Четверку обратно.

-  Буду держаться. Спасибо Савве Игнатичу по гроб жизни. А пока, буду работать чтобы вернуть доверие партии. Хотя, к педагогике меня уже не пустят.

На обратном пути Димка долго молчал. В пустом бараке они зажгли пару ламп и растопили печи. Юрка курил, примостившись у вьюшки и жмуря свои раскосые, кошачьи глаза.

- Вот такой он, кнут. Побратим.

- И ты считаешь, это правильно? Что в конце концов Выдра сделала? За что ее и на такие тяжелые работы?

- Закон прописан и не обсуждается. Я не знаю Дим, правильно это. Или не правильно. Просто это есть. И нам в этом жить.

Юрка качнул головой и бросил окурок в печь:

- Савва научил меня золотому правилу: если какой-то политический строй существует, какие бы минусы в нем не присутствовали, все лучше, чем гражданская война. Маховик раскачивается на раз-два, а остановить его невозможно. Гвоздь потер затылок. Ему, рожденному в ссылке стало неуютно. Нужно было перевести тему:

- Что будешь делать после школы?

- Запишусь в зверодобычу.

- Учиться дальше не пойдешь?

На кой оно? Пересмешник мой вуз. А там ты из армии вернешься, пойдем в рудоразведку.

Димка сел на кровать:

- О мамке моей позаботься, пожалуйста. Она с каждым годом все слабее и слабее. Паек совсем скудный.

- Не думай об этом. Ты мой брат. Мать моего брата никогда не будет ни в чем знать нужды.

- Спасибо. И еще... Приглядывай за Таней.

Зима усмехнулся. Вот это поворот:

- Дим, не влюбляйся в эту девушку. Она не человек. В теле Тани живет нирингай. Держись от нее подальше.

- Что ты несешь? Да, она долго болела. Сережа рассказывал как она мучилась. Но... Да что я тут с тобой болтаю. Давай спать.

Приглушили свет и легли. Зима повернулся спиной. Димка долго смотрел в эту упрямую спину. Что за человек Юра Зимородок?

В полутьме барака всплыл гигантский лев. Он мягко проплыл над печами и улегся на беловолосого укрыв своим полупрозрачным телом.

“ЭТО МОЙ ЧЕЛОВЕК”

Димка не мог пошевелиться. От ужаса прошиб пот. Лев повернул голову и открыл пасть. Вместо глотки в ней простиралось холодное как лед, искрящееся звездное небо. Одним движением наваждение заглотило Юрку растворившись в разбросанных по матрасу прядях.

Да ну его к бесу! Димка закрыл глаза. Кто его знает, может Зима и прав. Может он и правда-шаман. Нет-нет. Просто они устали. Это все от недосыпа.

Когда ребята вернулись замерзшие и довольные с гулянья, эта парочка уже видела седьмой сон.

Центарей шикнул на ребят.

- Да они дрыхнут как суслики. Громом не разбудишь. - Цирк упал на постель в обуви и смял грязными подошвами одеяло:

- Ефим! Копыта убрал счаз-же! - рявкнул в конец умотанный Центарей. Димка подскочил на кровати как ужаленный, а Зима просто натянул на голову подушку.

- Свинота! Как земля носит!- не мог успокоится Василь Агафич.

- Собрал манатки и спать в предбанник! Циркевич, дважды повторять не буду! Стоит только поверить, что вы люди, как сразу доказываете обратное. Так! Раздеваемся, сушим обувь, дежурные сегодня кто? Таня, что по дежурным? Одежду развесить, все протереть, воду на утро набрать. И только попробуйте завтра проспать, три шкуры спущу!

Учитель гневно дернул бровью и ушел за вторую печь, где для него была приготовлена постель. Ребята тихо зашуршали. Расстилались, грели воду для умывания, заспанный Коношевич улегся обратно. Бесы метельные, разве можно так вести себя при преподавателе.

А Юрке хоть бы хныры, спит и ноги разбросал.

На утро кого-то пришили к матрасу, кого-то расписали зубным порошком и насовали снега в носки. Заспавшегося Сашу Коржикова, “отправили на луну” вздернув кровать “на попа”. Санек разбил подбородок о собственные колени.

К тому времени как Центарей пришел собирать своих зверей на кормежку, все толпились перед бараком, курили и играли в снежки.

Во время завтрака, Рыжий с компанией таки выцепили тет-а-тет нескольких курсисточек побелозубить. Когда ехали на работы, то конца не было сальным шуточкам. Барышни приглашали всех на танцы, но Василек оказался суров.

- Никаких танцев, вы на отработке. В пятницу, идем строем на просмотр патриотического фильма “Америка - враг всего живого”.

- Это вы, Василь Агафьевич, враг всего живого. Нужно же быть таким бессердечным, чтобы впервые в жизни не пустить на танцы. - обиженно заявила Оксаночка.

- Деточка моя, если бы я был уверен, что привезу семь матрешек и увезу семь матрешек, то и вопросов бы не возникало. Но тут велик риск астрономической прогрессии.

Озадаченная Миленкович села на свое место и задумалась:

- Зачем возить с собой матрешек?

- Да это он про этих матрешек говорил, - Мясо похлопал себя по животу:

- Которых, вы, бабы, в себе притаскивать любите.

Ксанка залилась томатом и поглубже натянула капюшон под дружный гогот.

Возили на ферму саженцев, на подземный завод по производству овощей и фруктов. Ребята только ахали. Потом повезли на учебные полигоны училища Безопасности.

К шести часам вечера все устали так, что могли еле еле шевелить столовыми приборами. Многих, кто дорвался до свежих фруктов, прошибло диареей. На полигоне Мишку посекло камешками и он заливал борщ густой, коммунистической кровью из разбитой брови. Все ненавидяще улыбались жизнерадостному Карловичу, который порхал между рядов раздавая сух-пайки на завтра.

- Ничего-ничего. Сейчас транспорт подъедет, всех в сан-часть отвезем. Лиха беда-начало. Это , голубчики мои, с непривычки. На строганине долго не протянешь. Витамины! Вот что делает советского человека супер, сверх-человеком.

Сверх-людей обожравшихся витаминами меленько трясло от слабости.

Ряды не покинули лишь с пяток ребят из школы, да беспризорники с железными желудками.

В бараке сразу стало тихо. Без девочек и их веселого гомона за занавеской, даже тоскливо. Василь Агафич поехал со всеми в больницу и ребята остались предоставлены самим себе.

Разделились на два кружка разделенных печкой. Работяги не бузили и даже сделали уборку, курили у печки тихо переговариваясь.

Юрка морщился от их похабного жаргона. Хотя, если подумать, то особых проблем от них не было.

С тех пор как их осталось девять.

Почти все воспитанники работного дома погибли в первые весенние недели, когда били сваи под дом Культуры. Их даже не стали доставать из грязи. Так и поставили культурный центр на двадцати шести телах.

Уцелели только несовершеннолетние, да Лоб. Который приехал в день “торжественной закладки первого камня”.

Зиме даже было обидно, не успел поквитаться с самыми матерыми. Хотя Яма, Рыжий, Мясо и Смола, представляли не меньшую опасность. Уж больно мутными были воды их сознания.

- Юр, они по ходу хотят слинять из общаги, слышишь?

- Гвоздь замер, укутавшись в одеяло и прислушиваясь.

- Не моя печаль чужих детей качать. - Зима прокашлялся и заговорил громче:

- Они же не такие дебилы, что бы идти нарушая комендантский час, без пропусков, по режимному городу!!! Подставляя не только себя, но и замечательного учителя, который в них верит!!!

С той стороны печки замолчали, потом к ним высунулся Лоб и покрутил пальцем у виска:

- Что разорался? Шуткуют пацаны, ща спать ляжем, не пиши геморрой.

Зима отсалютовал и вернулся обратно в постель. Детский сад, штаны на лямках.

Скорей бы домой. Тамара с Радой за это время переедут в город. А бабушка с Колей останутся у Пересмешника. Коля сам высказал эту идею, и Пересмешник ее поддержал. Он возился с ним так же как и с маленьким Юкки.

Зима даже немного ревновал, но Коля стал хорошо учится, часами носился по морозу и вырос за эти месяцы почти на четыре сантиметра. Как старшему, было понятно, Коленькино место - здесь. В доме отца.

Хлопнула дверь. Центарей прошел на свою половину. Юрка встал и осторожно ступая по студеному полу, заглянул в пространство между печками:

- Василь Агафич, как они?

- Завтра-послезавтра выпишут. Беда у нас Юрочка, даже не знаю как сказать.

- Какая беда?

Центарей скрутил самокрутку:

- Красильникова, то - беременна. Играет в молчанку, ничего не говорит. Вот и не уследил я за матрешками. Не знаешь кто мог с ней такое сотворить?

Зима ошарашенно хлопал глазами. Нет, он понятия не имел как отличница Любочка, любимая дочка папы, красного командира, могла “залететь” в девятом классе.

- Садись давай, - учитель похлопал по кровати:

- Что босой? Простынешь.

- Большой срок?

- Пару месяцев.

- Так, давайте абортируем проблему.

- В том то и дело, что будущая мать против. Говорю же, ни на что не дает согласия, ни пьет, ни ест. Думает, выкидыш спровоцируем. Тебя просит. Так... Я чего спросить хотел. Не твой, ребеночек-то?

Мой ребеночек родится через три месяца. Три моих ребеночка. А вот что случилось с Любашей, знать не знаю.

Центарей подавился сигаретой:

- Ну детки. Короче, ложись спать, а завтра после завтрака садись на всеход до Холодильников. Выйдешь на Краснопутиловской, там больница. Уговори эту дуру на аборт, пожалуйста. Как я ее отцу в глаза смотреть буду?

- Это, как получится. А что с отработкой?

- Да поставлю я тебе отработку. Только помоги решить этот вопрос.

Любаша лежала бледненькая, под капельницей. Наверное, плакала всю ночь. Ей выделили отдельный бокс у входа в который дежурила нянечка.

- Ты что-ль, папашка? Распишитесь, не позорь девку!

Юрка отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Прикрыл за собой дверь, сел рядом с кроватью. Халат выданный в гардеробе, был ему мал и висел на плечах.

- Как ты?

- Тошнит очень сильно. Кое-как держалась, а вчера утрясло окончательно.

Девушка болезненно скривилась:

- Тебя Василек прислал?

- Вроде того.

- Сказала, же. Ребенок ни в чем не виноват. Моя вина, мне и отвечать.

- Мишка?

Люба отвернулась к стенке:

- Нет. Сима Вахмутов. Гнилой.

Юркино сердце ухнуло под ноги. Двадцать второй из двадцати шести.

- Снасильничал?

- Нет.

Любушка затряслась от безутешного плача. Что тут скажешь. Юрка достал из сумки сухпаек.

- Держи. Это мой. Обязательно поешь, хоть немножечко. И прекрати истерику. Ребенку это вредно.

Мишка лежал в общей палате, выглядел очень бодрым играл с тремя мужиками в подкидного дурака. Увидев Зиму сообщил:

Гля какая пижама. Мне б домой, да казенная.

Угу. Халат накинь, выйдем.

Мишка сопел и слушал. И радостно ему было и обидно.

Так, что тут думать? Пусть выпишут, да в закс. Не давать же ребенку фамилию уголовника.

А как же Люба?

Не понравлюсь-разведемся, там уже и злые языки поутихнут. У человека горе такое, разве ж брошу? Не уходи, я мамке позвоню.

Ты б с Любой сначала поговорил.

А! Точно, верно. Я сейчас.

К вечеру ситуация наладилась. Папа Любочки обещал открутить Мишке уши, тетя Клава пообещала повырывать обоим ноги, но через два дня в заксе Логова-6 прошла очень скромная церемония бракосочетания.

Люба, белее столовых скатертей, неловко чмокнула жениха в щечку.

Ну что, товарищи Соловец. Поспешили вы конечно, но поступили правильно, создав, понимаешь, крепкую коммунистическую ячейку.

Беспризорники как-то враз поутихли и стали величать Мишку, Михал Палычем. Пацан смущался:

Да вы что, да разве иначе можно? Прекратите.

Остальная практика прошла почти без происшествий, только под конец, конечно же, никто не пошел на глубоко патриотический фильм. Все, включая Зиму, были выловлены Центареем на танцах.

Начиналось знойное, такое короткое и коварное, северное лето.

Колька сидел на берегу Йор-Калы не отрывая взгляда от самодельного поплавка. Рядом с ним, чуть подросшим за год, но все еще слишком щуплым и лопоухим, сидел мировецкий мишкин Кот.

Ловили чигликов.

С другой стороны от Кольки сидел Мырза. Плотный, крепкий, выше Николая на два головы и младше на полгода. Папка у него был из йокуменов, а мамка из Новосиба. Мырза средненько учился, зато умел делать классные лодочки из бересты, вырезать потешных оленей и мастерски запускал “блинчики”.

Сначала они с Колькой дрались по нескольку раз в день. Потом каждый день. Потом, раз в неделю. А потом Мырза подошел к Кольке и сунул ему в руку сварганеный из пропитанного лаком яйца поплавок. С перьями наверху и бубенцом внутри.

Весь день Колька думал, что сие значит, извелся весь.

А на следующий день пришел к нему домой, в многоэтажку с консьержем и выложил на стол старательно переплетенные листы.

Это... короч... тут... правила. Примеры. И... разное...

Они уставившись в пол засопели. Мырза бережно убрал тетрадь в ящик:

Добро. Чаю хочешь?

На следующей неделе когда до Кольки докопались третьеклассники, в кучу малу ледоколом вломился Мырза и расшвыряв всех, поставил Николая на ноги.

Я, это. Математику на четыре написал.

Колька утирая кровавые сопли кивнул.

Приходи в субботу.

Так и подружились. Мырза был немногословен и чем то похож на Юрку. Может потому что оба они были полукровки, и что Юрку, что Мырзу не очень любили в поселке. Ну, то есть как, любили пока они что-то делали. А вот Кольке Мырза нравился просто так. Он даже просил не вмешиваться в драки:

Я и сам могу. Должен смочь. Юрка говорит, мышцы развивать надо.

Только вот Мырза кивал согласно, но в следующем замесе всегда прикрывал спину. Так что били их вдвоем и те, кто раньше приставал только к Николаю, теперь не оставляли в покое и полукровку.

Мишкин кот хрустел свежей рыбкой, Незамерзайка катила свои ледяные воды, жарко пригревало солнце пробивающееся сквозь паутину гнуса. У реки не так сильно жалили - ветром сносило, да птицы охотились.

Колька сначала света из-за мошкары не взвидел, а потом ничего так, обвык.

Мама с Радой уже в квартиру перебрались, а они с бабушкой у Саввы остались. Ба вообще прижилась, прям как местная. Будто всю жизнь на северах. Огород затеяла, часто с Золовчихой уходила в сопки и приносила оттуда пахучий чеснок, дикий лук, аккуратные пучки щавеля и тушки косоглазых зайцев.

Без мамы и Рады жилось спокойнее.

Они устроили свое царство, так похожее на их прошлую, столичную жизнь. Кольке она уже была неинтересна. Суета все. Вот с Юркой и Гвоздем - это тема. А если с Саввой, то вообще Большой Фестиваль. Тут тебе и сопки, и охота, и интереснейшие истории у огня.

Но Гвоздя весной призвали в армию, и Юрка все больше пропадал неизвестно где. Устроился на полставки в леспромхоз, возвращался воняющий нестерпимо всем чем только можно, быстро ел и уходил спать к собакам. Тяжело переживал расставание с побратимом. Заработанные деньги откладывал, копил на всеход.

С левого берега сверкая алыми, эмалированными бортами приближался паром. Колька подхватил плетенку с рыбой и кота, забираясь по откосу повыше.

- Я мамку проведаю.

- Лады.

Котик прощально муркнул и не спеша потрусил к домам, Колька поспешил к причалу.

С пришвартованного парома вывозили транспорт. На втором этаже толпились пассажиры. Мальчик опустил в автомат пять копеек и взял твердый картонный билет.

Возвращалась какая-то экспедиция. Сгружали тюки, мешки. Выводили брыкающихся оленей. Среди людей особенно выделялся седобородый бойкий мужичек, который кричал сразу на всех и умудрялся быть в шести местах одновременно.

Давайте, ребята, поднажмите! Совсем немного до мягких постелей осталось, а там и транспорт в Снежнерадск придет! Месяц до дома остался! Мальчик, не крутись под ногами!

Легко сказать, когда столько интересного! И какие-то каменные , завернутые в сено идолы, и свернутые, обожженные кожи. Коробки с образцами и фанерные папки из которых выглядывают пучки высушенных листьев. И даже самый настоящий индеец, весьма почтенного возраста поддерживаемый под локоть рослым мужчиной. Наверно городской, так хорошо одет. Прямо как летчик. И остальные с ним осторожничают. Партийный значит.

Колька протянул билет кондуктору и поднялся наверх. Отдохнут в поселке, сходят в кино или на представление к Радке. А когда прилетит вертолет, вернутся в мир, где фильм разный каждую неделю, вместо кондукторов в транспорте проверяющие автоматы и шоколад можно купить в киоске, а не ждать на него талон.

Зато тут он совершенно перестал болеть. И научился есть сырое мясо и рыбу. А еще, он в начале весны подстрелил глухаря. Сам.

Левый берег сильно изменился, его обработали инсектицидами, проложили дороги. На единственном перекрестке установили светофор. Разбили альпийские горки и установили киоск союзпечати. Только торговали в нем одной газетой, да папиросами. Ни воздушных шаров, ни переводных картинок.

В квартире никого не было. Колька положил рыбу в раковину и включил электрическую плиту. Она долго нагревалась, успеет почистить. Радка - коза. Все на мать свалила, сама только и знает как пудры покупать. Ну, ничего, осенью вернется отец….

Коля задумчиво опустил нож.

Вернется и что? Этого, казалось, не знал никто. Даже Юрка. А брат был очень умным.

Когда Тамара вернулась домой, Колька уже нажарил рыбы, сварил картошку на пюре и вымыл полы в комнатах.

- Сына! Какой ты чумазый!

- Это от мошки, сало. Привет, мам.

- Какой ты молодец, Колька! Я то думала, опять консервами давиться буду! А чисто-то как!

Мальчик улыбался от уха до уха. Мама подуспокоилась, работала по-прежнему много, но опять шутила и даже стала носить сережки.

- Давай, поешь со мной. Когда обратно?

- Часов на семь хочу. Еще урок делать.

- Уроки.

- Да, какая разница. Юрка мне все уши открутит, если тройку по математике не исправлю…

- Как нам его не хватало, этого Юрки. Все-таки мужское воспитание - это совсем другая штука.

Ты по папе скучаешь?

- Нет, больше, нет. - Тамара налила в чашки чай.- Когда он вернется, то будет жить в своем доме, а мы - в своем. Может, хоть тогда переберешься?

- Жить с Радкой в одной комнате? Накуся!

- А вот с этими словами прекращай, давай. Я еще могу вытерпеть твои замашки Гавроша, но за речью следи.

- Это все окружение языковой среды… - буркнул Коленька.

- Оставь, пусть Рада ради смеха посуду вымоет. Она немного оторвалась от реальности.

Юрка вернулся домой часам к десяти. Грязный, хмурый в окружении своры.

В доме были гости. Да уж. Гадство.

Из кухни доносился знакомый голос: "Феноменальные наблюдения! Самая высокая оценка из центра….."

Да это же голос Валерия Степановича. Уже столько времени прошло? Хоть одна хорошая новость. Юрка поспешил наверх и столкнулся с Коленькой, выбежавшим ему на встречу.

- Привет, почему не в постели?

- Уроки еще делаю, Савва сказал, что бы ты срочно шел к ним, вот прям сразу!

- М-м? Что за срочность... Ложись спать. Завтра доделаешь. Бабушка уже спит?

- Давно.

- И тебе пора. Давай.

Он спустился вниз и открыл дверь в кухню, боги, ну и несет от него.

- Доброго вечерочка. Валерий Степанович, как я рад вас видеть.

- Юра! Как ты вырос за полгода! Косая сажень, дай я тебя обниму.

В кухне набилось много народу: старый знакомый охотник Кирюша, проводник-охотник, Савва, уверенно хозяйничающий около печки, мужчина в коже. Еще один “чекист”. Снова-здорово. И пожилой индеец, дрожащими руками откладывающий в сторону раскуренную трубку.

Такой знакомый.

Значится, по вашим наводкам мы такое нашли, только посмотри! - Валерий Степанович ликующе размахивал какими-то телеграммами:

Из Снежнерадска, с нарочным. Все, пробили мы себе красный пропуск. Шабаш зиме, поедем в лето.

Юрка его не слышал внимательно разглядывая незнакомца, который казался таким знакомым. И татуировки на запястьях и вышивка на одежде...Глаза..

- Юкки, как ты вырос.

- Дядя!?

Да не то что бы бить. Это же толпа уголовников за гаражами. Понятно, что далеко не всем нравился Юрка-толишен. Но об этом ему сообщили без криков, культурно. А желающие свернуть чужаку шею, выстроились в очередь.

Панику поднял Мишка, но когда Люба с Гвоздем добрались до площади, на которой происходило ристалище, стало понятно, что помощь нужна не Юрке, а тому, кто на него напал.

Самбо Цинтарея не прошло мимо, и первый же наивный йокумэн к этому не был готов.

Нет, если этот парень дотянулся бы до Юрки своим копьем, то тут конец. Сделать это было трудновато, Зима был в превосходном расположении духа: сытый и в меру раззадоренный. Склонись весы в противоположную сторону, скорее всего, убил бы. Без суда и следствия.

Потому что та девушка, которая пришла к Юрке в тот, первый раз, была его нареченной.

И хоть йокумэны свято чтили свои обычаи, религия Лысого Бога уже изменила мышление молодого поколения. А с ней пришли и пуританские нравы.

Девушка-то понесла и очень этому радовалась. И семья ее. Юрка попросил ее приехать в Логово для родов. В конце концов, хоть что-то для этого ребенка он должен сделать. Например, уберечь его мать от послеродовой горячки. Неплохой подарок. Ну, и подарить жизнь его "отцу".

Копье, выбитое из рук противника, опрокинуло йокумена, ударом древка в грудь, а потом гудело в холодном воздухе, вонзившись в сантиметре от головы. Шах и мат.

Площадь, до этого молчавшая, ожила, заголосила. Все радовались.

- Белый мир должен оставаться белым. Ты хороший воин. Станешь славным мужем. - Юрка

примирительно протянул руку. Парень не задумываясь ни секунду ухватился за нее:

- Хорошо дерешься. Такой сын мне нужен. Копье понравилось? Хорошее копье, дарю.

Очередь жаждущих Юркиной крови сама собой рассосалась. Ну в самом деле, мало ли дел у мужиков? Вон, погода прояснилась, можно в море выйти сети проверить.

А то уж больно ловок мальчонка. Мог бы копьецо и в горло воткнуть. Отвел в последнюю секунду. 

- Клево!!! - Колька сиял от обожания:

- Ловко ты его! Раз-раз и вот так и вот!

Зима протянул ему копье:

- Посмотри, какая резьба искусная. И баланс то что надо. Дорогая вещь.

Жизнь выкупил. Не поскупился.

- Да вообще. Можно подержать?

Люба подошла к Мишке и взяла его за руку:

- Ты чего?!

- Ничего. Не отходи от меня. Ни на шаг.

- Хорошо.- обалдел от такой благосклонности парень.

- Ловко ты его.- Гвоздь потер замерзающие щеки:

- А зареченских что? Жалел?

- Нет. Когда нападают в лоб, как бы не был силен оппонент, есть некая толика удачи. А когда получаешь кирпичом по затылку, и на тебя нападают семеро, то ни о каких правилах честной войны уже не идет и речи.

- М... А за меня почему вступился? Тогда.

Коленька с треском заехал себе древком копья в лоб. Довертелся.

Всех оглушил громогласный рев.

- Потому что еду отнимают только падальщики. Это неправильно. Ну? Чего орешь? Лоб покажи, снег приложи. От “шишки“ никто не умер.

С другой стороны их бивуака подбежала встревоженная Рада:

- Коля! Коленька! Что Этот тебе сделал?Ударил?! Он тебя ударил?!!

Юрка закатил глаза и махнул рукой. Потом подобрал копье и обернулся к Гвоздю:

- Мне нужно поговорить с шаманом племени. Займи их чем-нибудь, пожалуйста.

Димка поскреб в затылке, потом хлопнул себя по коленям :

- Ну что? Луна яркая, может смотаемся в тундру? Посмотрим реликтовых.

Огромный носорог разделял снежное полотно на две полосы. Он задумчиво раскапывал снег, вырывая с корнем невысокие кусты и медленно пережевывал их, волоча за собой свалявшиеся кисточки шерсти. Рада опустила бинокль, который тут же отобрал младший брат.

- Откуда они тут взялись? Все эти носороги, медведи и волки?

Когда то давно, до войны, север был одной большой научной станцией. Сажали мхи, строили заводы, восстанавливали популяции реликтовых животных.

- Зачем?

- Да кто ж их знает? Ни у кого нет, а у нас есть. Что бы было. Раньше их держали в заповедниках, приезжали туристы.

- А потом?

- Грянула третья финская, стало не до носорожиков. Выжили единицы. Родят, ищут себе подобных. Печальные здоровяки.

- Там волки! Здоровые какие! - Коленька чуть не вывалился из люка снегохода.

- Это пегие. У вас в гостиной шкурой такого волка диван обтянут.

- Вонючей.

Гвоздь отвез их на вершину самой высокой сопки. Через ряд они спускались к заметенной тундре. Вдали, едва видный начинался Великий лес.

- Рада, смотри! Олени! Какие красивые! Серебряные!!!

- Это гигантеусы, большерогие. На самом деле в древности, они были меньше. Это наши генетики начудили.

- А что они едят??? Это ж сколько нужно сена.

- Как и носорожики, они едят все подряд. Траву, мох, кусты, ветки, водоросли. Мышей.

- И им хватает?

- Ну, как видишь. Не замерзла?

- Какой вы заботливый Дмитрий. Юрку бы этому поучить.

- Заботы в нем море. Только вот. Ее нужно заслужить.

- Не говорите ерунды. Избалованный, эгоистичный, грубый и совершенно не чуткий. Весь в папу.

- Я бы поспорил. Смотри, песец. Такой малюсенький, с булавочку.

Тот кто не хочет знать человека, никогда его не узнает. Это Димка понял еще в глубоком детстве. Характер Зимы спокойный, покрытый льдами, хранил в себе цунами страстей. Только вот узнать их было дано не каждому. Но слабого или попавшего в беду Зима не бросал никогда, даже если ситуация была для него откровенно патовой.

А ведь он, Гвоздь, тогда смалодушничал. Заломался спасибо сказать. Стыдно было, что этот косорылый его в слезах видел. Так обидно было: думал добытчик, мяса мамке принесет. А эти лбы все отняли. Ревел просто в голос. Кто ж знал…

- А кто это там летит?

- Где?

- Я замерз.

- Ихтиорнисы. Спать укладываются.

- Я замерз!

- Сейчас Аврора играть будет.

- Вот это да! Обычно зеленая!

- И такая бывает.

- Я ЗАМЕРЗ!!!

Нет, в Этом Дмитрии однозначно была изюминка. Волевой, спокойный. “Тыкает” правда, но это понятно. Кто ж их тут в глуши культуре учил. Мотор чихал в холостую.

- Застрял, зараза. Сидите тут.

- Мы потерялись? Мы умрем? Я увижу маму!?

- Увидишь, не волнуйся. Дмитрий сейчас все решит. Успокойся. - монотонно, словно магнитофон, Рада повторяла слова заученные с детства.

Коленька был их с мамой надеждой. Сколько радости было когда УЗИ показало, что родится мальчик. Сколько чаяний с ним было связано. Но отец не приехал даже посмотреть на него. Да и смотреть, в общем то, было не на что. Слабый, нервный, какой уж тут сын и наследник рудной разведки. Смех один.

Снегоход приподнялся и девушка поняла, что Гвоздь вытолкал тяжеленный транспорт в одиночку. 

- Ну, как вы тут? - хлопнула дверь, и в вонючее тепло иглами скользнул морозный воздух. Затарахтел двигатель:

- О! Счастье какое. Ну, пристегнитесь. Скоро приедем.

Поселение встретило их пустыми , косо освещенными улицами. Только дозорные на вышках, не оставляли свой пост.

- А где все? - Рада поежилась. Как же хорошо за высокими стенами. Ветер снаружи ветер пробирал до костей.

- Дойдем до яранги - узнаем. Что, Колька, устал? Залазь на спину. Донесу.

“Дома” Наотамэ разрисовывала Любушку синей краской. Мишка самозабвенно храпел высунув ноги из спального полога.

- Красивая-красивая! На. Съешь. Худая. Нет-нет. Нельзя худая. Надо что б!.. - Наотамэ деловито качнула грудью:

- Тогда вот он - твой будет. Слушай Наотамэ. У Наотамэ осенью свадьба.

- Привет! - Гвоздь сгрузил спящего мальчишку в Мишкину обитель:

- Куда все делись?

- На площади. У мертвеца камлают.

- И Юрка?

- Да, там что то с бубном связанное. Я замерзла, да и с Наотамэ веселее. Охота там торчать. Есть хотите?

- Хотят. - гостеприимство Наотамэ было ультимативным. Да и строганинка хороша, чаек горячий. Раду разморило:

- Все. Я мечтать о душе и спать. Спасибо за прогулку.

- А я пойду посмотрю, что с Юркой. Доброй ночи. Отдохните как следует. Завтра путь неблизкий.

Главная площадь поселения показалась ему странным местом . Надо отдать должное, йокумэны постарались сделать ее удобоваримым местом для парадов и майских праздников. Снег убран, площадь вознесена на насыпь, чтобы не погрязнуть в весенней воде. Монумент с бюстом Ленина убран бусами и хвостами куниц. Под ним, на троне из оленьих рогов присутулилась мумия. По периметру были расставлены плошки с чадащими фитилями, развевались по ветру бисерные нити.

Старый шаман-председатель крутился вокруг костра. Люди, обступившие площадь, приплясывали в такт, хлопая в ладоши. Прямо за мумией, скрестив ноги и усевшись на медвежью шкуру, замер Юрка. “Надо было фотоаппарат взять, такой кадр пропадает.”- досадливо сплюнул Димка.

Йокумены приодели белобрысого кандидата для инициации. Зима был облачен в какие то невообразимые меха, с кистями, оторочками. С капюшона на лицо, совершенно его закрывая, спускались бисерные нити и ленты.

Сначала тихо, потом все громче, старый шаман начал петь. Площадь окружили практически все йокумэны колхоза, все эти люди подпевали, раскачиваясь и хлопая в ладоши. Димка впал в какой-то пространственный транс. Он слышал то, про что рассказывала Люба. Ветер, снег, скрип льдов о берег, люди и огонь ткали мелодию.

Вот и оставайся после всего этого атеистом.

Может и правда все то, что Юрка рассказывает. Все они просто украшения для волос Юргалэ. И покойный Луц, и Крапушкин, и сам Димка. Тогда… в чем смысл? Зачем бороться с капиталистами, ловить контру, если все - это всего лишь волосы? Много ли им уделяют внимания? В конце концов никто не бессмертен. Даже товарищ Смолец.

Димка очнулся и в ужасе зажал рот руками, хотя это были всего лишь мысли.

Мороз пробирал до костей, поднялся ветер. Площадь опустела, только Юрка остался один на один с посвящением.

Гвоздь подошел ближе и заметил, что сквозь бисер и ленты пробивается сизый дымок. Новоявленный шаман смолил самокрутку.

- Ты там зад себе еще не отморозил?

- Отморозил. Ноги затекли, не разогнуться. Помоги-ка…

Димка подставил его на ноги.

-- Забавная у них тут самодеятельность. Их бы в ансамбль песни и пляски, забирают почище самогона.

Юрка меленько хромал рядом, потирая седалище:

- Этника, вещь прекрасная. С этим я согласен, но все же, прояви уважение к ритуалу. Просидеть на холоде сорок минут - это тебе не хухры-мухры.

- Проявляю-проявляю. Ты там из под своего кокошника вообще что-нибудь видишь? Завесили, чисто невеста.

В лицо Димке прилетел шершавый снег. Их дружескую перепалку прервал оглушительный, сотрясающий скалы рев.

Юрка резко сменил направление, почти бегом, приволакивая ноги ломанулся к воротам. Гвоздь припустил следом.

Реликтовый лев сидел у входа в деревню, жмурясь от ветра.

Юрка почтительно преклонил колени:

- Тууат нерюнгри, я так рад тебя видеть. Ты пришел навестить своего служителя?

Лев еще раз оглушительно зевнул и потянулся шумно обнюхивая Юркину шапку. Зима задохнулся от зловонного дыхания, а Димка не рискнул выйти за ворота от ужаса.

Перед таким зверем человек что спичка.

“Все мы, просто украшения для волос Юргалэ”

Юрка разговаривал с этой громадиной о чем то своем, зверином. Почесывал горячий шерстистый нос, заглядывал в задумчивые карие глаза. Пока льву это не надоело и он огромным прыжком растворился в подступающей вьюге.

- А если бы он тебя сожрал?

- Не сожрал. Я для него, что мошка. Хранители не едят своих шаманов. Ну, по крайней мере, пока они не марают снег своими делами.

Они тихо переговаривались в спальном пологе. Снаружи бесновалась непогода. Храпел и постанывал Мишка. Ворочался беспокойным лесным сном Коленька.

- И тебе не страшно?

- Страшно. Мне, Димочка, почти постоянно страшно. Просыпаюсь с этим чувством и засыпаю. И так много этого страха, что он в конце концов ужался и превратился в осторожность. В чистом же виде страх не позволяет трезво мыслить. Да и устаешь боятся буквально всего: отца, школу, Савву…

- А Савву то зачем боятся?

Зима замолчал. Гвоздь почувствовал, что вышел на тонкий лед и свернул тему:

- Давай спать. Завтра до дому, отдохнуть нужно.

Зима прошла уж, а никто особо и не заметил. По первой оттепели схоронили Луца. Отгуляли первое мая. Но это ж такое дело, снег еще и не думал сходить. За то люди вовсю радовались солнцу.

- А знаешь почему солнца тута так мало? - Рыжий сидел на перилах школьного крыльца. Он ел горстями сушеную тюльку из газетного кулька и строил глазки умирающей от отвращения Любочке:

- Потому что оно по карточкам. Гы-гы-гы.

- Рыжиков! Оставить политесы. Чтоб я тебя видел на три метра от девочек, поял?

- Ну что вы Василь Агафьич, напраслину на меня возводите? Я ж, ромашка альпийская, пальцем не трону.

- Вот-вот. Именно, что не пальцем. Крапушкина где?

- Кто это? Ребята переглянулись. Василек чертыхнулся в усы:

- Таня! Староста ваша.

- В библиотеку пошла. Озябла.

- Мерзляков, сходи за ней Транспорт придет с минуты на минуту. А вы разбредаетесь. Коношевич, следи за стадом.

Девятый класс и старшая группа воспитанников трудового дома отправлялась на весеннюю повинность. Хотя трудовой отработкой это можно было назвать с натяжкой. Скорее это была экскурсия по хозяйствам и знакомство с профессиями. Дирекция для такого дела выписала из центра всеход. Из репродуктора, закрепленного посредине катка, простужено хрипел вальс “Прощание с Москвой”. Девочки нарядились в кумачовые платочки поверх шапочек.

Наконец, шипя подушками по бездорожью, легко слово утюг по простыне, всеход подкатил к школе. Зима сел рядом с Димкой и закрыл глаза. Последние недели четыре он зверски не высыпался, подменяя Тамару и Пересмешника в больничке. Строительство левого берега шло полным ходом и людей покалечившихся на стройке становилось все больше. Среди них было мало профессиональных рабочих, так что количество поломанных и обмороженных росли в геометрической прогрессии.

Зато совсем недавно прошло торжественное открытие Дома Культуры. Достроили большой магазин “Краса Севера”, сдали под эксплуатацию первую девятиэтажку. С подъемником.

Пришлось посадить на первом этаже старичка-вахтера, потому что в первую неделю кто-то из ребят трудового училища додумался продавать на катание в лифте билеты.

Белая макушка Юрки уперлась в плечо Димки. Тот придержал ее ладонью, чтоб не болталась.

Гвоздь судорожно морщил складку между бровями. Девятый класс подходил к концу. Учебой он не блистал, и по возрасту должен был пойти осенью в армию.

Сердце судорожно сжималось за мать, как одна? В последнее время здоровье постоянно ее подводило. Одна надежда на Юрку. Побратимы как-никак.

Всеход обогнул украшенное зеленым куполом здание Дома Культуры и выехал на главную дорогу ведущую к паромной переправе через Незамерзайку.

Еще головная боль. Гвоздь поморщился.

Рада. Что она от него хотела, понятно всем. Дело доходило до того, что приличия уже трещали. И дело даже не в том, что Гвоздю она не нравилась. Как может не нравится ухоженная и такая красивая девушка? К тому же за Радкой бегало табуном все половозрелое население поселка, но сама она смотрела только в сторону Коношевича.

Только вот…

Гвоздь осторожно скосил глаза на Танечку Крапушкину. Худенькая, беленькая, она сидела особняком от остальных. Пыталась читать.

Нет, ни о каких отношениях думать не моги. Сначала нужно закрепится. Сломать клеймо рожденного в ссылке. Заслужить доверие комсомольцев. Обзавестись работой и домом.

Короче, Танечка к тому времени наверно уже третьего ребенка родит. Не от него.

Семья в пустоту - дело гиблое.

Нет.

Вернется из армии, Зима как раз в георазведке освоится. Туда то Димка и подастся. Конечно он не такой умный, и шпат от кварца не отличит. Но даже ученым нужно есть и где-то спать. Труженики разведки бывают не только умственного труда.

Эх, Таня, Таня. Королева моя, недоступная.

Форсировали Незамерзайку. Часа через четыре сделали привал. Попили чаю, закусили пайком. Зима приятно удивил, раздав всем из своей поклажи по копченой рыбине. Даже беспризорников не обделил.

Следующий отрезок пути все отчаянно воняли рыбой, но сытые и согревшиеся шутили и бузили. У Славки Кривоухого нашлась старенькая гармоника с западающими кнопками. Он пиликал на ней свое , блатное, но и правильные песни знал.

Так что в Логово-6 влетали грязные, вонючие и с музыкой. Центарей нервно дымил самокруткой.

Заселились в барак. Девочек отгородили шторкой. Начальник общежития выдал всем тазики, по бруску серого мыла и строем, под “Белы снега Суоми”, двинулись в баню.

Развалившегося на полке Мишку разморило до философии:

- Вот, хорошо все-таки живем, братцы. Горячая вода есть, дрова - есть. Валенки и те - есть! В других местах глядишь похуже будет.

- Это где? - поинтересовался здоровый как кабан, Рыжий.

- В Финляндии, естественно. Там значит так: старший из школы приходит, обувь снимает и на печку лезет, а младший обувается и во вторую смену идет.

- А что ж он на печку лезет, если она не топлена?

- Да кто ж его знает. - простодушно пожал плечами Мишка:

- Мож его крысы одолели.

- Любитель Советов. - Лоб спустился с полок и сел рядом с Зимой. По сравнению с другими Лоб сильно выделялся, потому что правая половина его тела будто усохла. Сильно болел, а потом вот так случилось. И нога короче, и рука, да позвоночник изогнулся. Только лоб остался большой и красивый. Сократовский.

- Вот как ты думаешь, почему я тут оказался?

- Знать не знаю. - Юрка обрушил на себя ушат воды.

- Отец у меня офицер, мама ученый-иммунолог. Все партийные. Папа в полковнике, всю третью Финскую прошел. А как сухотка напала, так меня прям из школы на поезд и сначала в Передовищи, а потом сюда. Рожей не вышел.

- Ты его не слушай... Врет он как дышит. - Рыжий погрозил Лбу кулаком:

- Тут невинных нет. Кто за разбой, кто по мокрухе. Это они нормальные. Даже раскосый. А ты знай свое место.

- Вот-вот. - кивнул Мишка:

- Советская власть такого бы не допустила. Отправили на перевоспитание, значит было за что. И все вы можете вернуть кредит доверия стране. За тем и приехали.

Конечно же, Мишины валенки - спиздили. Ну потому что разговоры-разговорами, а не думай что ты нам друг. Так что семенил он до барака в шерстяных носках, подвывая от мороза.

День казался бесконечно долгим. Сначала они около полутора часов ждали своего куратора. Одновременно стараясь растопить две барачные печи. Куратор оказался безмерно пузатеньким мужичком, с острой черной бородкой и заиндевевшими круглыми очками.

- Так, молодежь. Минуточку внимания.

Гвоздь рявкнул на весь барак:

- Ти-и-иха!

Мужичек отряхнул валенки и протер очки о шубу:

- Благодарю. Рад, весьма рад видеть столько крепких, готовых к труду, наследников наших сел и колхозов. Я заместитель заведующего трудовой терапией, Карл Фридрихович. Постройтесь-постройтесь, дайте на вас взглянуть. Ну, а ты что такой понурый?

- У него валенки в бане сперли.

- Нехорошо-нехорошо, расследуем. А это кто такой. Что за птица? Китаец, по обмену? Почему меня не предупредили?

- “Тунгус”. На пмж. Юрий Зимородок.

Центарей показался на глаза, отчаявшись растопить вторую печку;

- Наш, русский мальчик. Можете расслабиться.

- Приведите в человеческий вид. Я не могу привести в столовую этакого лохматика. Вы там в своем четвертом совсем одичали что ли? Горластый, на вот. Возьми бумажку и с ней на склад. Это третье здание на право. Получи там валенки. Какой у тебя размер? Сорок четвертого. Да, подшитые не бери. Там новые есть. И поживее, ужин стынет. Зазябли никак, без горячего-то?

Димка вернулся с белыми, хрустящими от новья, валенками. Мишка светился от счастья:

- Смотри, заводские. Красотища.

Зима молчал, обуваясь в пимы и натягивая на голову малицу. В чем то этот Карл и Фридрих прав, одичал он маленечко. Ничего, всего две недели перетерпеть прилизанным. А потом шабаш. И школе, и прочим, людным местам.

Когда все оделись, строем по два направились принимать пищу. Шестерка отличалась от четверки. Многоэтажные здания, вышки. Много военных. Собаки. Заборы, всеходы. Вдалеке, светили многоглазыми фонарями уранодобывающие фабрики. Девочки чуть не свернули шеи на яркую вывеску “Универмаг Кедр”. Во дворах, на горках и снежных крепостях возились румяные дети.

- Смотрите, молодежь. Каких-то десять лет назад тут не было ровным счетом ничего. Но! Группа энтузиастов, совершенно бесплатно отправилась на поселение. Из десятерых, через год осталось в живых трое. Вот, полюбуйтесь, скульптурное изображение. Да-с. Еще несколько лет ушло на селекцию и насаждение мшатников. Работа тут не из легких, но нам всегда требуются специалисты. Тут наше училище, проходите, вот веничек.

Ребята обметали ноги и с блаженством окунались в тепло светлого и жарко натопленного помещения.

В столовой училища играла музыка. С потолка свисали кашпо с живым цветами. Посредине бил веселыми струйками фонтан. Ребята не могли сдержать восторг. Вот это хоромы!

Пузатый Карл явно радовался, потирая ладони:

- Курточки в гардероб вешайте и пойдемте, первое стынет. Наше училище одно из первых по олимпиадам в области. Вот, Василь Агафичь, проходите. Ребята, умывальники - там.

- Сколько можно мыться, только что из бани. - возмутился Сережа.

Таня поцокала языком и показала на нарядный агитплакат, где злобная бактерия подпираемая финским солдатом вгрызалась в сердце красноармейца.

- Если ты страны герой, постоянно руки мой.- хохотнул Мишка и потянулся за мылом.

- Шикарно живут.- Гвоздь рассматривал бордовую ковровую дорожку, бра и фонтан.

- Так не повсеместно. Тут пестуют молодых и ретивых, которые должны быть завлечены пряником в нужную сторону. Я тебе после ужина кнут покажу. - Зима вытер руки свеженьким полотенчиком с красными петухами.

- На ужин так же спустились и ученики. Рыжий с сотоварищами взбодрились. Преобладал женский контингент. Смешливые, в одинаковых косыночках, но каждая при помаде и локонах. Весь женский курс томительно благоухал “Авророй” и “Сиреневым рассветом”.

- Каки цацы.- Чернь набивал рот супом, свернув шею на коренных обитателей.

- Вон та, цыганочка, особо. - Рыжий утер рот горбушкой.

- Особо не зыркайте. Только неприятностей не хватало.- осадил плотских Мясо.

- У тя елда ща стол пробьет, так что не воспитывай. Политрук.

Ужин роскошный. Три блюда, компот, сладкое. Девочки не осилили и половины. Таня заворачивала в салфетку цукаты и конфеты. Для Нинки.

Карл расхаживал между столов зорко контролируя чтобы хватило поровну:

- Барышни напротив - будущие инженеры агрономии, наши мастера зеленщики и химики. Юноши также могут получить эти профессии. Но им геройствовать подавай, все в Техникум Безопасности норовят утечь, а ведь энергетика страны напрямую зависит от наших мшатников, да-да. Без урана, замерзнет Родина-мама. Кушайте-кушайте. У техникума имеются комфортное общежитие, до полевых работ развозит транспорт. Завтра я вам все покажу. После еды подойдите к раздаточному окошку, вам выдадут сухпаек на утро. В семь я приеду за вами, так что сегодня вернитесь в барак и хорошенько выспитесь.

- А погулять можно?

- Конечно можно, сходите в синематограф. Пройдитесь по ботанической галерее. Василь Агафичь, покажите им нашего Симурчика, а потом спать в теплые постели. Вы мне завтра нужны отдохнувшие и полные сил.

Но выйдя из столовой, Зима развернулся и зашагал обратно к бараку, Центарей окликнул его:

- Юрок, ты куда?

- Спать, Василь Агафичь.

Гвоздь вышел из толпы:

- Я его провожу.

- Хорошо, попробуйте растопить вторую печку. Мы вернемся часам к десяти.

- Добро.

Вернувшись, Зима вытащил свои мешки и стал перекладывать газетные свертки.

- Куда пойдем?

- Найдем Выдру. И посмотрим кнут. Саввушка оформил пропуск.

Пойдем, у нас не так много времени.

В Шестерке Юрка уже бывал. Поэтому ни кино, ни ботанический сад, ни, тем паче, ручной мамонт Симурчик ему был не интересен. Минут через десять они на городском всеходе доехали до границы закрытой, заводской зоны.

Юрка подготовил документы и предъявил их на КПП. Охранник долго рассматривал печати и подписи.

- Проходите. Подождите немного, к вам подойдет сопровождающий.

- Спасибо.

- Не выходите за пределы ограждения, автоматчики стреляют на поражение.

Димка сглотнул.

Минут через шесть подъехал снегоход с конвоиром, и тяжелые металлические врата отворились.

Мир открывшийся перед Димой совсем не походил на леденцовую радость открытых улиц. Узкие решетчатые проходы опутанные егозой, блудливые лучи прожекторов. Шеренги людей скованных наручниками по парно.

- Что это? - у Гвоздя перехватило дыхание.

- Это? Трудовое воспитание несознательных. Тех, кого не прельстила столовая с фонтаном и ковровой дорожкой. Вот ты поверил в историю Лба?

- Нет, конечно. Кто в этот бред поверит.

- Ну-ну, а тем временем по документам Лоб - Мирослав Ваеньсьев.

- Что? Он - сын генерала Ваеньсьева?!

- Выходит что так. В то время как его безутешные родители похоронили даже его имя, Мирославушка коптит тут личико из-за своей болезни.

- Это несправедливо.

- Мы не говорим сейчас о справедливости или несправедливости. Мы говорим о идеологии. А следуя ей, у красивого и умного генерала и его красавицы жены не может родится сын с сухоткой.

По лабиринту решеток и контрольнопропускных врат они приехали в жилую зону. Мрачными столбиками домино на фоне полей уранового мха, высились двухэтажные женские бараки.

Конвоир пинком открыл дверь.

Помещение освещалась тусклыми лампами. Посредине, кирпичной кишкой лежала длинная печь, на которой, удушливо воняя, сушилась обувь. По обеим сторонам в три ряда, до самого потолка высились нары. На вошедших со всех сторон уставились испуганные глаза. Молодые и старые женщины замерли, как будто в игре “Море волнуется раз..”

- Томашевич! Томашевич, я сказал!!!

Наверху завозились и срываясь на перекладинам , вниз заспешила завернутая в тряпье фигурка.

- Здесь…

- В переговорную, живо!

Женщина потупив взгляд засеменила к лестнице. Димка обрел дар речи:

- Ирина Владимировна, вы хоть обуйтесь…

Остановилась, не веря своим ушам, подняла взгляд от пола:

- Мальчики?...

С Димкой в последнее время сблизились. Обоим не хватало отцов и матерей. Оба любили сопки и свободу. Гвоздь не обладал разговорчивостью Мишки, был спокоен и нечеловечески вынослив. В последнее время он стал тенью Зимы, куда бы тот ни пошел.

Юрка учил его наречию толишенов. Было приятно поговорить с кем-то на родном языке, друг оказался удивительно восприимчивым и, несмотря на еще ограниченный словарный запас, уверенно строил фразы.

Аж завидки брали, ему б так с французским.

- Как рука?

- Мерзнет собака. Как это слово? Затекает.

- Разрабатывай. Надо же такое учудить было. Да еще и с правой рукой. Ты же охотник!

- Ругай. Ругай собаку.

Юрка влепил ему щелбан:

- Завтра пойду на рыбалку, принесу поддонца. Ешь, она полезная. Все быстро заживет. Нельзя хворать когда столько дел.

- Да-да, старший.

Рада вышла в гостиную на звуки голосов. Она раньше слышала другой язык, но этот был ни на что не похож. Косоглазый сидел за столом с другим парнем. Широкоплечий. Суровые глубоко посаженные, черные как ночь глаза. Упрямый подбородок. Взрослый. Ее возраста, как же он оказался с Юркой в одном классе? Не красавец, но было в нем нечто притягательное, звериное.

На столе валялись бурые бинты. У гостя что-то случилось с рукой.

- Развели бардак! - она сердито собрала их рукой.

- Кто это?

- Дочь первой жены.

- Сестра? - перешел на русский Димка.

- Нет.

- Я - Рада. Рада Зимородок.

- Дмитрий. Коношевич.

- А почему тогда “Гвоздь”?

- Долгая история.

Зима встал и собрал аптечку.

- Пойдем в комнату, она не даст нормально пообщаться.

- Нужны вы, школьники еще! Просто бабушка спрашивала где можно взять жир.

- В подполе, бочка справа от лестницы. Спустись лучше сама, там крутые ступеньки.

- А ты помочь не хочешь? - девушка раздраженно щелкнула пальцами.

- Не велик труд. Пойдем, Дим.

Ложись на пол и слушай. Растворись в тишине. Конечно, тут не та тишина которая окружает нас на воле.

Свобода никогда не молчит. Поет ветер, стрекочут и стонут льды. С грохотом пушечных выстрелов наползают торосы. Но все это, совокупность звуков - и есть необходимая тишина. Лежа вот так, голова к голове. В темноте. В тишине.

Я слышу как ты дышишь. Ветер твоей души. Как дышат собаки этажами ниже. Как дышит спящий Савва, зловонное дыхание незваного гостя. Сбивчивое дыхание мальчика. Медленное дыхание пожилой женщины. Свист ураганного ветра жизни молодой девушки. Одинокой, испуганной.

Понимаешь? Даже если ты не видишь, и не слышишь, ты продолжаешь чувствовать. Как животное, всей поверхностью тела.

Помнишь, я рассказывал тебе про Омичи?

От крика внизу, резко сели и на летели в темноте друг на друга. Димка не мог проморгаться от наваждения.

- Что это было? Мы разговаривали ...молча?

- Да. Однако, что это Радка развопилась. - Юра включил свет, и они с Гвоздем подскочили от неожиданной догадки:

- Луц!

- Луц!

Вячеслав прошелся по обветренной щеке бритвой. И так чисто, но требовалось совершить ровно двадцать движений. А то....

Руки задрожали.

Нет-нет, никаких плохих мыслей. Сегодня такой важный вечер.

Мужчина открыл кран и хорошо пригладил ершик волос. Ровно десять раз.

Проклятая погода.

Казалось, в Екатеринбурге можно было на тот свет отправится, но эти ссыльные территории, как-то особливо не пригодны для проживания. Три свитера, подштанники, три пары носков. О каком впечатлении может идти речь? Никакого лоска при даме.

Но все же.

Крапушкин обулся в неподъемные валенки и отдернул тулуп. Пора.

В доме Луцов приятно пахло свежей выпечкой. Мария Николавевна, простая, чуть полная женщина, вышла в коридор:

- Вечерочка, Вячеслав Семеныч. Что случилось?

- Да ничего, Мария Николаевна. Подумал, дров у вас в поленнице маловато, а у меня время освободилось. Топорик дадите, подмогу.

- Не стоит. Тань?! Таня! Подстругай щепы!

- Что вы! Девочка еще нездорова. И где это видано, ребенок с топором?

Крапушкин сам взял из под печки колун.

Метель ли, холод ли. А дом где живут его женщины должен быть протоплен на совесть. И калитка перекосилась. Собак вот в вольерах нет, надо купить парочку. Снег расчистить.

К тому времени как Мария Николавна позвала его ужинать, Луцы были обеспечены дровами на месяц, а двор радовал порядком и крепко запертой калиткой.

- Как вы ловко со всем сладили. Я уже и не знала кого просить.

У нее красивые руки. Натруженные, с мозолями. Это вам не белоручки, которые только и знают, что на пудры тратится. И девочки такие славные. Ниночка артисткой будет. Он как танцует: загляденье, ласковая. Робкая, правда, так попривыкнет, мож пройдет. Танечка, кровинка бедная, сколько натерпелась. И за что только таким уродам как евреи, такое счастье выпадает? Неправильно это.

- Мария Николаевна, тяжело вам одной-то?

- Да не то слово, Вячеслав Семеныч. Замаялась. Нинка опять из обуви выросла. Последнюю собаку медведь задрал. Карточки задерживают, последнюю муку перевела.

- Об этом как раз поговорить хотел. Как бы начать? Мужчина я непростой, с характером, это правда. Однако на вас или, тем паче, на девочек никогда и голоса не повышу. Оклад стабильный, пропитание по повышенному разряду. Танюша сможет поступить в институт. Помогу, устрою.

- Я не понимаю к чему вы ведете, Вячеслав Семеныч?

- Выходите за меня, Мария. Машенька. Смените фамилию... Меня сюда надолго прислали, а там, опять в столицу уедем.

- Да что вы! У меня два рта. Да и сама... далеко не девочка.

- А мне девочка и не нужна. Вы - умница. Добрая, заботливая. Отличная хозяйка и мать. Запали, вот где. - Крапушкин с такой силой ударил себя кулаком в грудь, что казалось сломал себе ребра:

- Ведь мне скоро уже сорок, а в сердце запали все трое. Давайте распишемся?

Женщина теребила передник.

Жена чекиста. Какое будущее для девочек. И так она устала, как устала! Вдовой жить горько. Да и Танька совсем от рук отбилась. А Вячеслав мужчина приличный, советский. Опять же, госслужащий. Лучше партии на этом краю мира и не найти.

- Только у меня одно требование.

- Все что хотите, Мария Николаевна.

- Увижу хоть раз пьяным…

- Понял.

С грохотом покатилась разбитая посуда, Таня подслушавшая разговор из кухни, швырнула на пол поднос и в чем была, босая, выбежала на улицу.

Юрка уже лег спать, когда над поселком завыла тревожная сирена.

Адреналином выбросило из мягких одеял. Свет. Одежда. Обувь.

Оружейный шкаф.

На лестнице столкнулся с Радой, крикнул: “Включи рубильник! Запри дверь!”

И выскочил в мятущуюся белым шумом темноту.

Пересмешник скатился с лестницы минутой позже, с криком:

- Стой! Вернись сию секунду!

Но куда там, Юрца уже и след простыл.

- Ах, чтоб тебя! Рада, в щитке большой такой рубильник, включи его. Их отпугивает свет и шум.

В спальнях воем плакал Коленька.

Девушка без труда выполнила просьбу и прислушалась, дом окутало электрическое пощелкивание. Бледная как стенка Тамара спустилась позже:

- Что происходит?

- Без паники. Реликтовые. - Савва, убрал с подоконника “Щучий хвост” и отодвинул занавесь, чтобы женщина могла рассмотреть черный силуэт колоссального льва, нависший над освещенным во все поля поселком.

С грохотом в обморок упали обе. Рада - ударившись головой об угол печи, а Тамара свернув скатерть с самоваром.

Зима бежал на лыжах сквозь буран. Сердце-пело.

Это его лев.

Он пришел к нему. Не зря Юрка складывал жертвенные курганы из убитых туш оленей и котиков. Не зря пел сопкам свои толишенские песни. Не зря разносил вещи со своим запахом по всем сопкам.

“Приветствую тебя, Туаат нирюнчи. О, как велик твой облик. Как прекрасен лик твой. Как могучи твои лапы. Как...”

Лев лежал, перекрыв своим телом дорогу к левому берегу. Шепча молитву Юрка подходил все ближе и ближе. И наконец встал лицом к лицу с прекрасной снежно-серой кошкой. В гриве намерзли огромные комья снега и льда. Внимательные янтарные глаза, размером с суповую тарелку рассматривали гостя, пришедшего сквозь снежное крошево.

Юрка снял варежку и робко коснулся шерсти. Лев фыркнул, но не отодвинулся.

- Хорошая кошка….Такая большая. Такая сильная.

Юноша медленно, словно в замедленной съемке, снял с плеча мешок. Его он заготовил давно. Вяленые оленьи ноги.

Любимое лакомство крупных хищников. Каждое божество любит хорошо покушать. Но когда Тууат нирюнчи благосклонно принял его подношение, сердце Юрки дрогнуло. Между лап зверя лежала тоненькая человеческая рука.

"Спокойно. Если он решил кого-то забрать, то так тому и быть. Не мне судить. Не суди, да не дрогнет сердце.”

Но лев держал свою ношу бережно, уложив на теплые лапы и согревая дыханием. В два счета закончив с трапезой. Он поднял морду и негромко рыкнул. Юрка попятился и сел в снег.

Пауза затягивалась. Животное раздраженно мотало хвостом и не отводило взгляда.

“ВОЗЬМИ”

Голос в голове оглушил, растоптал и даже на мгновение ослепил. Лев встал и прыжками растворился в метели оставив на снегу распластанную человеческую фигурку.

Нирингай. Какая ты холодная.

Таня была жива. Видимо, лев нашел, едва отключилась и принес обратно к поселку. Все ее лицо и руки покрывали ссадины от вылизывания.

- Загулялся чертик, увела луна. Пляшет на снежинке, голова дурна. Подскользнулся чертик и копытца врозь…

Медленно просыпалась. От горячей воды валил пар. Юрка не торопясь намыливал отросшие немного волосы, включил воду. Руки и ноги ломило, ну да. Убежала же буквально в ботах. Погодите? А где это она сейчас?!!

В ванне. В ванне!?

- Только очень прошу, не ори. Все только уснули.

- Ты чего это!? Не смотри!!! Отвернись сейчас же!!!

- Да не смотрю-не смотрю. Что я там не видел.

- Это не правильно. Я же девушка.

- Я заметил.

- Выйди!

- И не подумаю. Тебя и на три минуты одну оставить нельзя с такими суицидальными наклонностями.

Юрка отвернулся и сел, прислонившись спиной к теплому чугунному боку бойлера. Заструился к потолку терпкий табачный дым:

- Луна позвала или случилось что?

- Никто меня не звал.

- Тогда что случилось?

Девушка уткнулась лицом в колени. Ну что она ему сейчас расскажет? Что гадкий Крапушкин который убил папу и сослал Выдру теперь будет ее отчимом? Что она в этом виновата?

- Я позвонил твоей маме. Она очень сильно плакала. Очень. Благодарила. Не за что меня благодарить. Я по своим делам вышел. Даже не знал, что ты сбежала. Крапушкин, между прочим , тебя ищет. До сих пор не вернулся.

- Что б он там замерз! - Таня ударила кулаками по воде заливаясь слезами бессилия.

- Не брызгайся. - Зима загасил окурок в раковине и выбросил его в урну:

- И поаккуратней со словами. Убежала ты, или ушла вслед за луной, не важно. Но теперь никто не сможет убедить меня в том, что ты человек. Выжить в такую пургу. Ополаскивайся и пойдем спать.

- Сам ты... не человек! И с тобой спать я не буду.

- Значит, полежишь рядом до рассвета.

- Никогда! Лучше домой.

- Реликт все еще рядом. Хрена с два выпущу!

- Тогда я буду спать здесь.

Таня окунулась с головой и встала, задернув шторку. Юра перекинул полотенце:

- С выключенным бойлером эта комната быстро остывает до льда. Держи.

- Что это?

- Треники и рубаха. Твое, все мокрое.

Они вышли в коридор. Юрка приоткрыл дверь своей комнаты:

- Заходи.

Слышно было как через толщу снега воет тревожная сирена. Через разобранный диван, с улицы наискосок падал луч света. Юра сел на него и похлопал рядом.

- Ложись, не бойся. И пальцем не трону. Я ж не зверь какой.

Они даже не соприкасались, но Таня чувствовала приятное тепло. Конечно же, спит положив голову на руку. Почему-то она так и думала. Красивый.

- Слушай…

- М?

- В классе поговаривают…

- Тоска.

- Короче, говорят у тебя уже был половой опыт.

Юрка затрясся. Девушка даже испугалась, пока не сообразила что он просто смеется зажав рот ладонями.

- Погоди... какой опыт?

- Половой.

Юрка уткнулся лицом в подушку мелко перебирая ногами. Потом сел взлохматив волосы:

- О таком разговаривать с девушками неприлично.

- Так был?

Зима перевернулся на живот:

- А тебе что за радость? Ну был.

Танино сердце сжалось, омываемое волной ревности:

- С кем?

- Не переживай, эти девушки не из поселка. Вы, пока еще в возраст войдете.

- Значит. Слишком мала?

- Ты-то? Дурочка. Кто ж с нирингай связаться захочет? Окрутишь голову, выпьешь теплую кровь и ускачешь на луне плясать. Спи. Ушатала.

Таня обиженно повернулась спиной. Ах так, значит! Не годны они ему. Хотя, о чем она думает? Отвратительный убийца станет ее отчимом. Она будет вынуждена обедать с ним за одним столом. Нинка будет называть его папой. Мама будет стирать его рубашки ворча, что опять все манжеты в крови. А они будут в крови, потому что он убийца!

В школе... Страшно представить, что будет ждать ее в школе. Проще уйти и замерзнуть, как и хотела. Какого черта Юрка ее обратно притащил? Сказал же, что не специально. Шел бы и дальше. Далась ему маленькая нирингай.

Стоп.

Почему она снова про него думает? Проблема гораздо более крупного масштаба. Как завтра посмотреть в глаза матери? Что сказать?

- Спи. - на лицо легла большая теплая ладонь:

- Что будет, то будет, маленький чертенок. Доверься Юргалэ.

- А ты расскажешь мне еще про луну и нирингай?

- Расскажу. Завтра. Спи, Тань.

На зимних каникулах Юрка отпросился у Пересмешника съездить к йокумэнам. Даже причину придумал: провести прививочную кампанию и осмотр страждущих. На самом деле он хотел встретится с шаманом племени и задать пару вопросов. Поохотится, ну и…

- Не вопрос. Я сам хотел попросить тебя выполнить несколько поручений.

Юрка вздохнул.

Поручением было увезти Раду и Колю куда подальше. Не, не то что бы Зиму задевало то, что Савва решил “окучить” мачеху. В конце-концов с отцом они были побратимами, просто ни Рада, ни там паче Коленька в его планы не входили.

К тому же за ним увязался Мишка, а за Мишкой Любочка. И гвоздем программы стал, собственно, Гвоздь. Он еле поместился в вездеход и стукался головой о крышу на резких виражах.

Съездил по быстрому, ничего не скажешь.

- Юрка странный. Он меня бесит. - Рада поправила шапку.

- М-м? - протянул Димка в очередной раз стукнувшись головой на кочке.

- А ты куда пойдешь после выпуска? Этот балбес не хочет никуда поступать.

- Весной в армию. - Гвоздь достал пачку папирос, перехватил гневный взгляд девушки и спрятал ее обратно в карман:

- Зима не единственный второгодник.

- Значит и Юрка пойдет? - Рада почувствовала крылья за спиной, три года свободы от этого косоглазого ублюдка.

- Нет. Он недостаточно хорош для нашей советской армии.

- У меня белый билет.

- Что!? Ты же здоров как кабаняка. Михаил, вы единственный нормальный в этой компании, чем болен этот блаженный?

- Ты чем-то болен?

- Заткнулись все. Не отвлекайте.

- Радка, задавишь! Корова толстая!- пищал Коля зажатый посредине.

- Пешком пойдете.

Снегоход вынырнул из сопок к побережью. Колька восхищенно выдохнул, аж со свистом. Над морем Лаптевых, в чернильной темноте полярного морока крутилось, переливаясь огнями, северное сияние. Рада тоже не в силах была отвести взгляда, пробирала дрожь. Красота неба казалась страшной. Девушка судорожно вцепилась в руку Гвоздя.

- Спокойно. Это Белая Аврора. Мирное небо. А вот когда время Черной Авроры, лучше и правда не выходить из дома.

- Черная? - оживился Коленька.

- Не продолжайте, Дмитрий. Этот товарищ не самого храброго десятка.

- Радка, ты толстая, отодвинься.

Часа через четыре все уже переругались и изнылись.  Коленька вопил, что ему нужно в туалет, Рада поносила Юрку на чем свет стоит, Люба ударила Мишку в ухо, потому что он не зная куда пристроить руки положил ей ладонь на колено, Димка набил на лбу синяк, но наконец появились вышки йокумэнов.

Юрка въехал через каменную арку свернул к снежно-каменной стене и заглушил мотор.

- Приехали.

На полусогнутых, новоявленные натуралисты высыпались в утоптанный снег.

йокумэны первыми признали Советскую власть, отвергли своих отсталых Богов и перешли на полу-оседлый образ жизни. Поэтому их особо не трогали, помогли организовать колхоз имени товарища Соловец, дали кое-какой рыболовный инвентарь и оставили в покое, снабдив бюстом Ленина и парторгом.

Последний, правда в скором времени испортился, так что его выпотрошили, высушили и отнесли на главную площадь, где с ним продолжал общаться шаман. Смерть - еще не повод оставлять пост назначенный партией.

Хоть народность йокумэн исправно снабжала лагеря поселенцев питательными водорослями и прочими дарами моря, сдавала жир и пушнину, но в целом контактировать с “людьми жидких глаз” не желала.

В первую очередь был виноват языковой барьер, индейцы ни в какую не хотели учить русский язык. Де сложно, язык Бога и все дела. Так что объяснялись больше пантомимой. В свою очередь высокие начальники не рвались изучать йокумэнский, что свело общение с малой народностью на практическое “нет”.

Ну, как говорится, оброк платят и дело с концом.

Кое-что из технологий йокумэны переняли. Например, землянки. Правда их было штуки три - четыре. Копать смерзшуюся в камень землю было делом нелегким. В селении преобладали традиционные чумы.

- Это же пещерный век… - восхищенно выдохнул Мишка.

К небу тянулись ниточки дыма. Ревели олени, с гоняемые на вечернюю дойку. По наклонным улицам поселка, освещенного электричеством, сновали люди и собаки. Развевались и гремели на ветру тотемы из костей, хвостов и разноцветных кожаных шнуров.

- Что встали? Дим, отвязывай нарты. Не расходитесь,я найду председателя и договорюсь о стоянке.

Юрка растворился в толпе словно его и не было. Первыми гостей заметили дети. Они обступили Любочку и Раду, тыкая пальцами в светлую кожу и пытаясь отщипнуть на память клок светлых волос. Потом они переключились на Коленьку и ему пришлось туго.

Йокуменские детки были покрепче и толще раз в пять. От их дружеских тычков он превратился в импровизированный воланчик.

Веселье прекратил седовласый индеец, который прогнал хулиганов щедро отхлестав по пятым точкам свернутым арканом. Из его криков стало понятно, что так обходится с гостями у йокумэнов было не принято.

- Михи-михи! - сложив ладони старик направился к Димке.

- Что он хочет?

- Я откуда знаю. - Мишка помог девушкам встать:

- Может хочет денег или табаку.

- Он просит прощения, за неразумных детей. - Юрка поднимался в горку в сопровождении мужчин и женщин:

- Йокумэны гордый народ и попрошайничать не станут. А вот подарки примут с удовольствием.

Он перешел на быстрый гортанный язык и все завертелось. Их увлекли виз по улице, толкали и подпирали, хватали за рукава не прекращая общаться.

- О, нет-нет, только не в землянку. - Зима успел высвободить совершенно обалдевших от такого многолюдья ребят:

- Пойдемте, нам дали место под ярангу.

- А почему не в землянку?

С вопросами пришлось подождать. Под общим пологом наконец воскурился фитиль жировика и все уселись наблюдая за хлопотами йокумэнских женщин.

- Пипец как я устал. - Мишка завалился на бок. Любочка уже дремала свернувшись в одном из спальных пологов. Рада пыталась успокоить Коленьку, а Юрка с Димой разговаривали с тем самым стариком, который оказался председателем колхоза.

Если бы Мишка напрягся несколько месяцев назад и запомнил употребляемые Юркой слова, то с пятого на десятое понял бы, что речь идет об охоте, расположении прививочного лагеря, развлечениях гостей в рамках поселения и прочем, о чем можно поговорить гостю с хозяином.

- Миш, руки в ноги и выдолби девочкам нужник. - Зима протянул мешок из которого торчали алюминиевые стойки разборного санитарного контейнера.

- Ооооо, почему я, почему не Гвоздь?

- Потому что Гвоздь хоть сейчас готов на лыжи и к морю. Километров сорок. А тебе жилу качать надо. Превозмогать. Давай, обернись до ужина.

Ворча, парень натянул шапку и вышел из яранги. Впрочем, практически сразу вернулся обратно:

- Где бить-то?

- Шагах в пятнадцати, позади, чтоб не на дороге стоял.

Димка заглянул в полог где Рада пыталась утихомирить распсиховавшегося Коленьку:

- Снежком умой его. Скоро есть.

Девушка вышла к ним и села к очагу:

- Сам умоется. Мама разбаловала в край. - она раздраженно вытерла испачканные руки о подол шубы.

Гвоздь молчал. Рада конечно, была красивой. Интересная девушка, шумная, заводная. Но было в ней нечто целлулоидное. Отталкивающе искусственное. В том как она разговаривала, жестикулировала.

Вот, к примеру, мудрит у очага йокумэнка.

Хрен знает сколько ей лет. Молодая. Только Юрка предупредил, что они тут и в тринадцать и в четырнадцать выглядят как в двадцать, а Дима не такой. Татуированное лицо, одежда расшита алыми полосочками ткани, полная. Даже нет, плотная. С блестящими, черными с синевой, волосами. Такая живая и настоящая во всех своих движениях, нескрываемой радости и любопытстве.

Ее хотелось потрогать. Поцеловать.

-...свалили. Вымахала верста стоеросовая и во всем мама с папой виноваты.

Рада лишилась дара речи. Юрка же сел рядом с Гвоздем и достал из мешка кисет:

- Сядь. Полусестра. Нити жизни сложились так, что ты сейчас здесь. На краю мира. И значит для чего-то ты тут очень нужна.

- Тебе что ль?

- Может и мне. Может Коле. Или Любе. Или Бегущей по Инею, кстати знакомься. Ее зовут Нуатмэ, Бегущая по Инею. Она немного говорит по русски. Будет вам помогать.

Девушка дружелюбно улыбнулась:

- Нуатмэ. Я. Говорить губами бога. Не сердится. Буран будет. Красивая, красивая белая.

Ты... тоже очень красивая, Нуатмэ.- Рада окончательно ошалела от такого урезанного русского и особенно, губ бога.

В ярангу впорхнула еще одна барышня индейского происхождения. В красивой вышитой малице, с косами увитыми костяными бусинами. Зима улыбнулся и встал устремляясь к гостье.

- О чем они говорят? - Рада пододвинулась к Гвоздю. Нуатмэ растолкала сонного Коленьку и Любу, вручила всем по каменной плошке с жирным супом из которого торчали куски вареной оленины.

- Она рада, что Зима приехал. В общих чертах. Я еще недостаточно много слов знаю.

Гвоздь занялся едой. Рада нахмурилась, нет что-то Дима недоговаривал конкретно. Девушка ей не нравилась, слишком развязно себя вела и чуть ли не лезла на сводного брата.

На сегодня никаких дел не было. Приехали уже к вечеру и если Димка и Юрка чувствовали себя нормально, то Мишку и девочек уже укатало, про Кольку и говорить нечего. Мальчик уснул уткнувшись лицом в пустую тарелку.

- Ложитесь. Тут безопасно, Нуатамэ останется.

- А вы куда? - У Мишки слипались глаза.

- Пройдемся, перед сном. - Гвоздь легонько щелкнул его по носу.

Все расползались по спальным пологам. Ночь вступила в свои права.

- Он больной. Смотри какой худенький.

- А мне нравятся его глаза.

- Как у шамана?

- Да.

- А правда говорят что всех будут гнусом кусать?

- Правда. Только это не больно.

- А мне шаман зуб вылечил.

- Да ну?

- Во, смотри какая дырка.

- Так и я вылечить могу.

- Ну что он там?

- Да вроде смотал. Сейчас бросит.

Детишки тешились бросая аркан на камень. Коленька развлекался с ними с самого утра. Хоть языковой барьер и мешал процессу, но все окупалось терпением местных ребятишек, которым председатель обещал головы по отрывать если с маленьким гостем что-нибудь случится. А гость этот уж больно жилочкой тонок был. Собак боялся, оленей боялся, с горы кататься боялся, из лука стрелять боялся, копье бросать боялся. Хоть аркана не боялся, и то мясо.

Правда кидал и сматывал он его настолько бесконечно долго, что извел всех. Вот и коротали время разговором.

- Жирная нога, нога хорошая. Есть свежее. Чтоб во рту бегало. На. Ешь. Красивая, еще красивая будешь.

Рада, сдерживая рвотные позывы, отнекивалась. От распоротой брюшины валил пар, перемазанные кровью йокумэнки лакомились свежатиной. Картина представляла собой алчную трапезу вампиров, все это пахло и чавкало, сочилось на перепачканный снег и ввергало столичную девушку в первобытный ужас.

А Люба ничего так, с аппетитом лопала сырое мясо вполголоса сетуя, что чесночок бы не помешал, но и солью тоже хорошо.

- Ты же отравишься. Кто знает сколько глистов в этом олене?

- Ай, сколько бы не было, все съедобные. Если что, у Юрочки есть таблетки.

С раннего утра Зима принимал пациентов и детей, которых успели отловить для вакцинации. Ночь они с Гвоздем провели в землянке и несгибаемый доминанта-Дмитрий до сих пор спал утомленный новыми впечатлениями.

Юрка застегнул муфту тонометр, пожилая женщина  жаловалась на головную боль. Нет, вспоминать неловко. Он то еще на Саввушку грешил, а сам-то. В такой ситуации даже “груша” тонометра пыхтела двусмысленно. Все человеческое не чуждо даже комсомольцам.

У йокумэнов все оказались более-менее здоровы. К ужину он уже управился с делами и вернулся в ярангу.

Гвоздь сидел не высовывая лица из капюшона. Рядом надулся обозленный Мишка.

То есть Гвоздя Зима за человека держит, а его спать уложили, как маленького.

Рада тоже сидела пасмурнее тучи. Всем нашлось дело, даже Коле. Ну не привлекали те нехитрые радости первобытного существования колхоза, которые предлагали. К тому же ее не покидало ощущение тревоги, что-то происходило, а что, она не могла понять. Скучный белый день в кромешном мраке воняющий чадом масляных плошек. Могли бы и в ярангу электричество бросить в конце-концов.

Любаша не разделяла ее пессимизма. Она уже и олених подоила и мастер-класс кулинарии прошла, даже потанцевала на свежем воздухе под народные мотивы:

- Нет, Юрочка я больше с тобой никуда не поеду. Я только и делаю , что ем.

Любаша села рядом с Мишкой:

- А что вы такие грустные? Поссорились что ли?

- Ничего и не ссорились. - Мишка готов был взорваться от негодования:

- Просто эти единоличники совсем забыли про товарищеские обязательства.

- Миш, не начинай, а? - Зима похлопал его по плечу:

- У тебя же серьезные намерения. Не то что мы.

- Это на кого у него там серьезные намерения? - Люба с интересом присоединилась к беседе:

- Надеюсь Мишенька ничего там после спектакля себе не нафантазировал? А то забавный такой, после занавеса подошел. Я, говорит, стану охотником и буду тебя кормить. Если я проголодаюсь, то уйду к йокумэнам. У них тут и оленина и медвежатина. На чигликах долго не протянешь.

Парень вскочил как ужаленный и выбежал вон. Юрка поспешил за ним.

- Ну зачем ты так? - Гвоздь потянулся за угольком, чтобы прикурить трубку:

- Он же искренен в своем порыве. Даже Юрку на измор взял, что бы охоте обучил.

- О чем ты вообще говоришь? - Люба перестала улыбаться. Рада фыркнула:

- О чем вы ВООБЩЕ говорите? Пойду посмотрю как там Николай.

После того как девушка вышла, Люба пересела к Димке:

- Не шути так пожалуйста, тоже мне , женихаться полез. Он же еще совсем ребенок.

- Ребенок-ребенком, а сходить к индианкам с нами хотел.

- Куда?!!!

- О, у многих народов севера есть такой милый обычай. Делиться своими дочерьми и сестрами для укрепления генофонда.

В полумраке жилища стало совсем тихо.

- И вы ими просто... воспользовались? - Люба не верила своим ушам:

- Вы! Простыми, мало образованными женщинами, которые находятся под защитой нашего государства! Погоди... и Юра тоже?

- Да.

- Поверить не могу.

- Можешь сообщить на комсомольском собрании. Правда Зима на него сто-пудово не придет.

- Ты ужасный! А Юрка... Я в нем ужасно разочарована, просто ужасно! Кто знает что он делает в больничке и что он делал с Таней? Нет, если он способен на такое...

Димка заметил, что девушка плачет. Да. Нелегко ей. Создать чистый образ , влюбится в него, а он оказывается вполне себе земной, плотский и способен пачкать и пачкаться.

- Что ж. - Люба постепенно успокаивалась:

- Хорошо, что Мишку в свой вертеп пороков не затащили.

- Их никто не заставлял. И мы прекрасно провели время.

- Конечно! - она опять разозлилась:

- Естественно! Как можно плохо провести время с не до конца освобожденными от межполовых предрассудков, наивными маленькими девочками!

- Они не выглядели маленькими.

- Знать вас не хочу. Один Мишка нормальный. - Люба высморкалась в вышитый платочек.

- Расскажешь? - Коношевич философски выдохнул клуб табачного дыма.

- Надо больно!

В ярангу, чуть не сбив с ног Наотамэ, вбежал Коленька:

- Там!!! Юрку бить будут! - и пританцовывая на месте, убежал обратно.