demonword

Начало там: https://pikabu.ru/story/osen_egora_odintsova_5340560

7.

Шеф вызвал Егора в конце рабочего дня.

— Присаживайся, — сказал он, подписывая какие-то бумаги. Егор, волнуясь, сел в дорогое кожаное кресло напротив начальника.

Шеф отложил паркеровскую ручку и обратился к Егору:

— Есть клиент. Ищет партнеров среди коммерческих банков и завтра придет ко мне. Будешь присутствовать и давать разъяснения. Нам нужен этот клиент. Подготовь сегодня отчетные данные, отметь лучшие наши показатели и проведи анализ перспектив. Лена тебе поможет, она у нас готовила отчетность для головы. Возможно, придется остаться допоздна. Но чтобы завтра был безупречен.

Они обсудили дополнительные детали, Егор понял, что вечер потерян.

Наконец шеф отложил свою ручку и потянулся. Егор даже застеснялся: начальник тоже человек.

— Ты рыбалкой не увлекаешься? — спросил шеф Егора.

Тот отрицательно помотал головой, потом спохватился, сказал, что не очень.

— А я бы хотел взять удочку и на острова свалить на пару дней. Посидеть в заливах. Рыбы там немеряно… эх, — шеф мечтательно вздохнул.

Зачем он показывает мне свои слабые места, этот опытный скряга и гроза подчиненных? Может, хочет поспособствовать карьере?

Шеф нагнулся, стал рыться в ящике стола. Потом неожиданно выпрямился и спросил:

— Ты, говорят, в лесу один не боишься ночевать. Это правда?

Егор опешил.

И чего они все прицепились к этому факту? И, главное, откуда узнали?

Он кивнул, сделав лицо скучающим.

— Экстремал! — вроде бы одобрил шеф. — Нервишки крепкие, видать. Может тебя на VIP-клиентов перебросить?

Точно о карьере будет говорить, решил Егор.

Но шеф стал почему-то рассказывать о том, как он в молодости ходил покорять Саяны. Длинная и не очень интересная история о бедствиях туристов, возомнивших себя профессиональными альпинистами. Егор чуть не задремал в кресле.

Потом шеф его отпустил, и он принялся за задание. В голове было пусто, хотелось есть и спать. На улице стемнело. Окно превратилось в черную прямоугольную дыру. Егор считал, рисовал диаграммы, сочинял фразы, которые будет говорить при обращении внимания клиента на тот или иной показатель. Возложенная ответственность, конечно, пугала, но было приятно, что начальство тебя выделило. Единственное, что посоветовал шеф, это убрать с лица отрешенное выражение. «Это не делает тебя серьезным!» — добавил он веско.

Лену Егор отправил домой. Она больше мешала, чем помогала. Егор был ей симпатичен, она хотела поболтать о всякой глупости. И когда Лена спросила про новый фильм, который показывали в кинотеатре, он аккуратно, не обижая, убедил ее, что она устала, и ей пора домой. Может быть, она поняла, что мешает Егору и, что, наверное, раздражает его. Однако она ушла, весело попрощавшись.

Глупа ли она? — подумал Егор. — Любой, кто мыслит не так как я, является ли дураком? Или это как раз заблуждение дураков. С Леной мне скучно. Мне скучно вообще со всеми. Кто-то может меня развлечь, но мне все равно скучно. Если я остаюсь один, мне гораздо интереснее. Вот даже сейчас, когда я пишу эти бесконечные бессмысленные цифры, они являются для меня чем-то иным, нежели абстрактным отражением реальности. Их бессмысленность очаровывает. Бессмысленность моего одиночества очаровывает. Самодостаточность? Нет. Иначе я бы не искал смысла жизни, не ощущал нехватку неизвестно чего.

Егор отбросил ручку. Выключил компьютер. Шел одиннадцатый час вечера. До дому еще добираться полчаса. Он собрал листы в папку, закрыл дверь, отдал ключ охране. Вышел в ночь.

8.

Пункт тестирования находился в здании Дома Культуры. Вокруг Егор увидел много людей. Они бродили по двору группами, переговаривались и разглядывали вновь прибывших со злой усмешкой. Некоторые были с плакатами с надписями вроде «УХОДИТЕ», «ОСТАВЬТЕ НАС». За всем этим напряженно наблюдал отряд ОМОНа. Лица спецназовцев были злые и усталые. Из дома выходили люди, и каждый раз по толпе проходил вздох «нет». Это означало, что человек не прошел собеседование. Таким образом, он становился своим. Никто, кроме ОМОНа не знал, что для людей с положительными результатами, если таковые будут, приготовлен специальный выход в противоположном конце здания. Егор этого тоже не знал и подошел поближе, надеясь увидеть кого-нибудь «избранного».

Воображение нарисовало ему картину: он проходит собеседование, и на выходе возмущенная толпа разрывает его.

Толпа ожидала чудес, несмотря на серый будничный вечер. На скамейку влез человек с мегафоном и призвал граждан «не проходить собеседование» — никто не знал, что ему вчера отказали.

Зачем нам избранные? — подумал Егор. Почему мы так не хотим отдать их лучшей жизни? Нет, пусть они живут здесь, подвергаясь унижению со стороны всякого хамья, тяготясь своей беспомощностью и непониманием перед этим миром. Нет, мы не дадим им свободу. Они нам нужны для того, чтобы видеть, как плохо им здесь и чувствовать удовлетворение от их мучений. Они должны страдать, так же как мы. Не пустим, прохода здесь нет. Мы никогда вас не послушаем, никогда не оценим, никогда не заметим. Но стоит вам попытаться сбежать, мы защитим вас от вас самих.

Кто-то заорал у Егора под ухом. «Идите вон!» Егор узнал Серегу. Тот успел побывать на собеседовании в первый день открытия пункта. «Я ухожу», — говорил он тогда и прощался со всеми. Чуть не продал свою квартиру, но неудача спасла его имущество. Чего не скажешь о голове. Что его там спрашивали, он не рассказывал. А со временем сам поверил в то, что ему удалось пройти тест, но он отказался идти к иномирянам из патриотичных соображений. «Земля наш дом!» — вопил он вместе с многонациональной толпой у пункта. Неведомые пришельцы объединили против себя все расы и культуры планеты. Каждый мог сказать: землянин — это звучит гордо!

— Здорово, старик! — закричал Серега и схватил его за руку. — Посмотри, они делят нас на избранных и отбросов!

И в самом деле. С этого момента между людьми пролегала глубокая пропасть. Одни были лучше, а другие хуже, и вторые никогда уже не могли стать первыми. Даже если пришельцы скоро уйдут, сможем ли мы жить по-прежнему, зная, что в нас чего-то не хватает? Можно жить без руки или ноги, можно жить без мозгов. Но без надежды жизнь сумрачна и бессмысленна. У нас отнимают надежду на будущее, что гораздо хуже лишения сиюминутных ожиданий.

А может, не думать об этом, а уйти в толпу, и стать таким же, как все? Во всяком случае, будет не скучно. Взять с Серегой транспарант в два метра длиной и бороться за правду, не задавая глупых вопросов. Только нужно чтобы меня приняли, чтобы я стал своим.

Егор усмехнулся мысли о возможности пройти собеседование

Кто-то вышел из здания. Кто-то закричал: «его взяли, мужики!». Толпа, поддавшись провокации, сначала оцепенела, а затем взревела, полетел один камень, затем пустая бутылка…

9.

Мелкая ледяная крупа сыпала в окно, шуршала по стеклу и ложилась сугробиком на подоконник. Стоял конец ноября, промозглый и ветреный.

— Что ж, ладно, — сказала в трубку Лена, — я позвоню подруге, может, она пойдет со мной.

Гудки скрыли ее разочарование.

Егор зашел на кухню, не включая свет. Гудел холодильник, капала вода из крана. Пахло лавровым листом и свежим хлебом.

Он сел на табурет и обхватил голову руками. Усталость на работе, постоянная смена погоды сказывались на самочувствии. Телу хотелось лежать и не двигаться, а мозг требовал бежать вперед, прочь из этой серости и мнимого уюта.

Уйду в дворники, — подумал Егор. Встать на заре, расчистить снег или подмести тротуар. Вдыхать полной грудью свежий воздух. А потом в голову пришли мысли, что год за годом ты подметаешь одну и ту же улицу, убираешь один и тот же двор, и никто не оценит то, что ты делаешь, и по-прежнему будет мусорить и гадить.

— Да чего ж я хочу! — воскликнул он.

В обед он встретил Серегу. Тот заставил его поклясться, что не выдаст жуткую тайну. Потому что теперь Серега — член партизанской группы, ведущей войну против вторжения.

— Террорист что ли? — переспросил Егор.

Серега обиделся, и Егору показалось, что обида приятеля будет длиться долго. До нового года точно. Потому что в день зимнего солнцестояния пришельцы уйдут. Их мир и наш разлетятся пузырями во времени и пространстве, и каждый продолжит свой собственный полет в этом безумном творении демиурга. В научных журналах уже печатались статьи по так называемой «сверхновой физике». Но их мало, кто понимал. Проще было отрицать или, еще лучше, проклинать то, что не понимаешь.

Егор почувствовал симпатию к иномирянам. И даже зависть.

Хорошо им, наверное, — таких как Серега, у них точно нет. Таких они, к собственному счастью, не берут.

Когда я стал человеконенавистником? — спросил он себя. И стал вспоминать.

Тихое детство в книгах и уроках. Интеллигентные мать с отцом. Первая сигарета, первый поцелуй. Выпускной и отравление алкоголем. Студенческие хлопоты. Журналист в убогой студенческой газете. Поиск работы. Ничего выдающегося. Стандартная линия жизни. Слишком стандартная. Разве при этом становятся человеконенавистником? Значит, было что-то еще. Как раз выдающееся, значимое. Но вот не вспомнить, не понять. Сюда бы психоаналитика с диваном и тихим кабинетом. Поваляться, поболтать ни о чем. Методом свободных ассоциаций…

Ветер с силой бросил в окно горсть снежной крупы. Егор вздрогнул. В голову пришла мысль о том, как бы эстетично смотрелась его меланхолия в художественном исполнении. Не хватает только пафосных декораций. Мне бы доспехи и меч, а вместо кухни — ночной привал в зимнем лесу.

Интересно, — подумал он, — а может у этих иномирян по ту сторону находится средневековый мир в духе сказочных рассказов? Наверное, не только я думаю об этом, а еще тысячи, миллионы эскейпистов спят и видят свое доблестное будущее в неизведанных мирах, в сражениях с драконами и несправедливостью.

10.

За неделю до исхода мир замер. Словно все вдруг устали доказывать свою правоту. Улицы опустели, пункты тестирования стали безлюдны и охранялись скучающими милиционерами. Мир ждал чуда: исход сам по себе был интересен. Большинство вдруг поняло, что уход иномирян это навсегда. И стало как-то очень грустно. Как будто давний соперник в игре вдруг сказал: ты знаешь, мы уже выросли из этой игры, я ухожу. Еще бесились ультрапатриоты, еще проповедовал сибирский старец, но взоры землян устремлялись на телеэкраны, где готовился показ великого исхода. Шоу с музыкой и прощаниями. Даниил выступил с благодарностями и даже прослезился. Несомненно, прослезился и не один миллион телезрителей. Позже статистика предъявит любопытные данные о снижении уровня преступности на всей планете, а также заболеваемости, смертности и еще ряда показателей в эти дни. Каждый понимал, что все теперь меняется, и будущее пугало неизвестностью больше, чем обычно, так как по-старому жить уже не получится.

За день до исхода на планету напала странная апатия. Трудно поверить, что это было всеобщее настроение, потом говорили про воздействие неизвестных науке лучей, гипноз, отравление воды и так далее. Такие теории имели право существовать хотя бы потому, что люди порой вели себя совсем неожиданно. Например, сибирский старец пришел с повинной в отделение милиции и попросил пожизненно заключить его в одиночную камеру. Жители планеты уставились в экраны, где в прямом эфире показывали европейскую площадь — то место, откуда началось вторжение.

11.

Егор прошмыгнул мимо милиционера. Пункт тестирования находился в здании школы. Той, где Егор когда-то учился. Давно. В прошлом тысячелетии. Ориентируясь по указателям, он добрался до кабинета. «Странно, что я не помню этих коридоров, — удивился он, — словно я здесь никогда не был. Неужели память опять сыграла со мной злую шутку?». Перед кабинетом с табличкой «тестирование» он остановился. Немного потоптался. Помялся. Судьба решалась здесь, от новой жизни его отделяла дверь. Одна дверь впереди и двадцать шесть лет позади…

Заходите, — сказал чей-то голос. Егор подпрыгнул, оглянулся и, никого рядом не обнаружив, открыл дверь.

Внутри была пустая комната со столом и стулом. С потолка свисала голая лампочка и тускло светила, неспособная сотворить даже тень. В окне напротив было темно. Егор не сразу догадался, что там ночь, хотя часы показывали полдень. А когда понял и пригляделся, то увидел в заоконной темноте черный прямоугольник того самого дома, что видно из его окна. И даже услышал шум березовой листвы. «Чудеса!» — прошептал он, и ему стало очень страшно.

— Садитесь, — сказал Голос. Егор постеснялся вертеть головой в поисках источника голоса. Пусть все будет по их правилам.

— Итак, Егор Одинцов, времени мало. Вы пришли сюда в здравом уме?

Егор подумал, что не уверен, но кивнул в ответ. Видимо, это заметили.

— Поверьте, Егор Одинцов, люди, приходящие сюда часто заблуждаются в причинах, побудивших их отправиться на тестирование. В вашем случае это не так, что нам нравится. Вы согласны?

— Я… не знаю… — прошептал Егор,

— Скажите, Егор Одинцов, если человек бежит от себя, будет ли он всегда бежать от других людей?

Егор задумался, сказал:

— Это вопрос, требующий размышления, нельзя ответить не подумав…

— Абсолютно согласен, — восторженно сообщил Голос, — но если бы это спросили меня, я бы ответил утвердительно.

— Есть люди, которые бегут от себя, помогая другим решать проблемы, чтобы не разбираться в своих.

— О да, кажется, вы называете их альтруистами…

— Нет, вы не правы, — сказал Егор, — альтруисты это те, кто…

Голос перебил его:

— Егор Одинцов, вы часто перечите собственному мнению, которое весьма ясное и однозначное. Как вы думаете, это помогает вам убежать от себя?

— Я не хочу навязывать свое мнение другим, вряд ли кому-то понравится, что я думаю по тем или иным вопросам…

— Как интересно, — не понятно было, язвил ли Голос или его интонация выражала искреннее любопытство.

— А вот такой вопрос, Егор Одинцов, если позволите…

— Да, — прохрипел он.

— Если я вам скажу, что вся эта история с вторжением, тестированием, беспорядками и прочими событиями создана для отвода глаз, а нашей целью было заставить вас, Егор Одинцов, прийти к нам. Что вы на это скажете?

— Глупость какая-то…

— И из всех жителей вашей планеты нам нужны только вы.

Они наблюдали за его реакциями. Егор понимал это и буквально ощущал, что сотни или даже тысячи глаз направлены на него. Предательски замигала лампочка. Он не знал, что ответить. Честно не знал. Любой ответ был бы идиотским. Они явно издевались. Ну и пусть. Им это зачем-то надо. Не я первый, хоть и, может быть, последний.

— Ах, Егор Одинцов, — Голос мечтательно вздохнул, — ваш мир такой прекрасный, но вряд ли вы его заслужили. Мы изучали вас несколько месяцев и пришли к выводу, что человек — разрушитель. Он разрушает мир вокруг себя, но что еще нелепее, начинает он с самого себя и самим собою заканчивает. Хотите, я вам открою страшную тайну? Мы заберем с собой несколько тысяч потенциальных убийц, насильников и прочих людей, приносящих чрезмерное разрушение. Как вам такой поворот?

Егор подумал про Серегу. Про тех, кто устраивал террористические акты на пунктах тестирования — их же не взяли. Голос врал, но чего он добивался?

— Сомнительно, — сказал Егор.

Голос хмыкнул. Очень по-человечески хмыкнул. Как базарная торговка, которую уличают в наценке, мол, ишь какой умник выискался.

— И правда, в сообразительности вам не откажешь, Егор Одинцов, — подтвердил Голос, — но все ли вы учли, всеми ли фактами владеете? Впрочем, не важно. Вы нам нравитесь, Егор. Скажите, а вы в самом деле не боитесь оставаться один в ночном лесу?

Егор вздрогнул. Раздался треск радиопомех. Неужели они общаются со мной через обычный микрофон? И при чем здесь дурацкий лес? — подумал Егор. Они опять изучали его реакцию, читали мысли, препарировали чувства. А сердце бешено колотилось. Чудо было впереди. Бессмысленное и беспощадное чудо.

— Ждите решение! — вдруг заявил Голос, уже чужой, металлический, словно робот.

12.

Этот сон он видел довольно часто, но не придавал ему значения. Обычный страшный сон. Темный лес или роща, ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, приходится доверять ощущениям, когда натыкаешься на дерево или куст. И постоянное чувство, что кто-то рядом, очень близко, и кажется, что слышишь его дыхание.

— Кто здесь? — кричал он, и неведомые силы шепотом повторяли его слова. — Кто я? — спрашивал он, а в ответ шелестело сотнями голосов странное эхо.

Меня просто не понимают, — думал он, — «я блуждаю в этом проклятом лесу, и никому нет до меня дела». Виноват ли он, что заблудился? Но спросить об этом тоже некого. Вокруг тьма и бестолковая тишина.

Он привык к этому сну, как привыкают к увечью или хронической болезни. Вечная обреченность выражается тяжестью будней. И единственное спасение — считать себя особенным. Только это спасает в унылый промозглый день, когда все одинаковые под моросящим дождем реальности.

И однажды я уйду. Сожгу все документы, отключу электричество, оставлю открытой дверь. И уйду. Эта мысль ощутимо греет, и на душе становится радостно. И не говорите, что я себя обманываю. Я сбегу из этой тьмы, вырвусь из темного леса к свету. Вы еще не знаете. Мне дадут шанс…