Навеяно http://pikabu.ru/story/5__kak_ya_v_psikhushke_lezhal_moya_qu...
У каждого есть свои скелеты в шкафу. Одного из своих я сегодня достану.
Году в 96-ом то было. Первый развод мне дался тяжело. Всё-таки почти 9 лет вместе, не хухры-мухры. Сон не шёл, работа не работалась. Потому, после оформления всех официальных при разводе бумаг, я, предупредив своих мастеров, свалил в отгулы, коих у меня было, как на Барбоске блох, жрать водку. Параллельно, с моим трёх дневным загулом, «в моих палестинах» назревала интрига (начальник мой пытался пропихнуть на моё место своего ставленника). Ведь отгулы я официально не оформлял, чем сам, своими руками, раздал все козыри «оппозиции». По выходу на работу меня ждал приказ о снятии с должности за прогулы и намёк на продолжение вливаний «в связи с аморалкой». Батя мой, будучи в те годы зам. главного инженера предприятия, поучаствовал в судьбе сына, решив спрятать его в «санатории». – А чего, подлечат там тебя, дурь с башки выветрят. А там, глядишь и поутихнет всё, и человеком станешь…
ЛТП располагалось на пятом этаже бывшего общежития какого-то училища. От остальных пустующих помещений его отделяли могучие решётки. На входе сидела охрана в виде санитарки или отставного военного, так что покинуть сие заведение без прямого указания зав. отделением было попросту не возможным. Видимо на собеседовании мой вид был таким испуганным, что доктор поспешила успокоить: - Не ты первый, не ты последний. Тут такие знаменитости «лечились», что эти стены уже ничем не удивить!
Стены-то может и не удивить, а меня… Молва про ЛТП в годы моей юности в народе ходила нехорошая. Мол, трудотерапией, больнючим уколом под названием «масляк» и апробацией новых метод за полгода из алкашей выбивали тягу к спиртному. Я себя к алкашам не причислял, но стать «подопытным кроликом» желания не было. По итогу, оказалось, что теперь трудотерапия отсутствует, как таковая и лечение проводится медикаментозно. Минут через 15, взяв у меня все необходимые анализы, определили в «спокойную» палату. Помимо меня в ней лежал коренастый майор, с нашего танкового училища и два «подснежника». Так называли интеллигентных бомжей, которые дабы не мёрзнуть по подвалам и теплотрассам, заранее умудрялись собрать все необходимые бумаги, дабы пересидеть холода в «санаторных условиях». Оба «подснежника» ныряли за здешние решётки не по первому разу, потому, на первых порах, они стали моими «учителями», за что я им был очень признателен. Майор шёл на поправку, участвовал в группе «12 шагов», куда весь последующий месяц пытался меня втянуть, а остальные тупо прожигали время, слушая радио, читая книги и играя в шахматы. Иногда, по разрешению главврача или зав. отделением, наши «подснежники» уходили на весь день зарабатывать копеечку на сигареты и всякие вкусняшки. Прямо под окнами располагался оптовый склад, где ежедневно требовались грузчики. Оплату производили по договорённости: либо деньгами, либо натур продуктами. В основном, мужики приносили коробки с консервами с просроченной датой. Право пробовать новую партию принадлежало им самим. После одобрительного: - Кхе-кхе, сойдёт! - партия банок исчезала в сумках медперсонала. На всякий пожарный у нянечек всегда были наготове большие грелки с водой, для промывки желудков. Для исключения распития спиртных напитков вне ЛТП, выходившим клали в рот хитрую таблеточку. Если кто-то всё же осмеливался приложиться, по возвращению его быстро вычисляли по моче (она окрашивалась в яркий красный цвет). Наши «подснежники» были освобождены от такой «гнусной» процедуры в знак признательности и доверия со стороны мед персонала.
То ли осень выдалась слишком тёплая, то ли пить в народе стали меньше, но остальные палаты этажа были обжиты наполовину. Было у нас ещё одно отделение – «Экстренной помощи». Четыре вип палаты с охренительной мебелью, приобретённой на деньги «благодарных спонсоров», находились в самом конце этажа, прямо напротив кабинетов руководства. Вход туда был разрешён только в бахилах, дабы не попортить импортный паркет. Наш контингент, который рылом не дорос до таких апартаментов, в ту сторону даже и не заглядывал. Да и нахрена алкашам лишний раз дефилировать перед начальством?
Пару раз в неделю в те палаты привозили «тела» с единственным диагнозом – «делириум тременс». Отряженные по случаю медики не отходили от «болезного», облегчая муки абстиненции различными препаратами и капельницами. Кто-то выбывал через сутки, кого-то держали три дня, но жалоб на оказанные услуги не поступало. Как-то вечером, перед самым моим «дембелем», привезли какого-то заезжего певца. По каким-то необъяснимым причинам, он сорвал два своих концерта, нажравшись «в труп». Менеджер певца и представитель принимающей стороны в слезах, выламывая руки, умоляли вернуть это «недоразумение» к 13-00, дабы не сорвать следующие два концерта. Наши «умельцы» пообещали ускориться, за отдельную плату, так как среди мед персонала были «счастливые обладатели билетов на завтрашнее вечернее представление».
Наше лечение было до обидного однообразным и скудным. Три таблетки в день и на ночь – релашка или амитриптилин (по индивидуальному назначению). Я, дабы не привыкнуть к «сонникам», заваривал себе успокоительный сбор из трав, купленный рядом в аптеке. Вонючую травку запаковывал аж в два мешочка, чтобы не травмировать своих соседей. Свои антидепрессанты я отдавал танкисту, который за три месяца так успел подсесть на них, что ему требовалось уже новое лечение.
Отдельно хочу рассказать про нашу кормёжку. Кормили нас, по тем временам, очень даже прилично. Каждый день на завтрак – какая-нить кашка-парашка, на обед борщ или рассольник, пюрешечка-макарошки-горошница с реально вкусной котлетой или куском минтая, компот. На ужин давали салатик и свежую булочку с кефиром. Всё это «безобразие» в виде готовых блюд и полуфабрикатов ежедневно привозилось к нам, на пятый этаж, из местной психушки, куда наша лечебница была приписана. Грузчиками отряжали особо «чистых» пациентов нашего отделения, к коим стал относиться и я, после недели пребывания в «санатории». Майор наш всячески отказывался от поездок, ссылаясь на то, что по молодости отпахал в нарядах по кухне с лихвой и что от свежего воздуха у него происходит внезапное головокружение, с последующим постыдным падением. В общем, сачковал наш танкист по полной.
Мне же эти поездки нравились. Посмотреть на настоящих психов, коих шлындрало по больничному городку великое множество, было забавно. Да и с девчушками-практикантками пообщаться холостому трезвеннику было интересно. Прикид у меня был гражданский, морда тщательно выбрита, потому скрыть принадлежность к пациентам данного заведения мне было легко. Общаясь с девчонками, я представлялся экспедитором. Был в ежедневных поездках ещё один плюс. Во дворе общежития находилась спортплощадка. Видимо на ней, в своё время сдавали нормативы учащиеся местного училища. Там было всё – от брусьев и турников, до шведской стенки с полосой препятствий. И пока все привезённые продукты поднимались на пятый этаж, я успевал сделать круг на всех снарядах, чтобы поддерживать себя в форме, чем приводил в недоумение выглядывающих из окон бывших алкашей.
На этаже ко мне относились по-разному. Объясняться по поводу своего нахождения здесь мне не приходилось. Спрашивать о чём-то личном тут было не принято. Если «пациент» захочет – он сам расскажет. Потому, про мои приключения знали только мои соседи по палате. Той жалости, которую медперсонал имел к большей части пациентов, я не испытывал. Многие считали меня «вполне здоровым», прячущимся от чего-то в стенах ЛТП. В чём они были совершенно правы.
В один из дней соседнюю одиночную палату подселили студента-первокурсника. Его сдала на руки интеллигентная бабулька, в прошлом преподаватель словесности местного Универа. Родители проживали на Кубе, а бабулька, за домашними хлопотами, не уследила, как её единственный внучек скатился на самое дно. Тщедушного вида пацанчик пинал ногами каких-то, ему одному видимому, нечистых тварей, выворачивал руки из цепких объятий санитаров и страшно выл. Поглядеть на вновь прибывшего вылезло всё отделение. Давненько не привозили нам молодых «горяченьких». Знающие, видавшие виды пациенты, сходу ставили диагноз и спорили друг с другом, через сколько дней его белочка спрыгнет с пятого этажа. А в это время бабулька, промакивала слезы носовым платочком трясущимися от горя руками и пыталась погладить отпрыска по взъерошенной голове, чтобы тот успокоился.
Новенького привязали к кровати, вкололи противоэпилептический препарат и поставили капельницу. На следующий день интерес к его персоне спал, ведь в этих стенах такое дело – привычное.
В последние дни моего пребывания в «санатории» я успел пообщаться со студентом. По ушам ездить он был мастак. Выдавая своё отсутствие за ночёвки у любимой девушки, он напивался в дрова в стенах общаги родного факультета. Денег у него было много, потому продолжалось бы это до бесконечности, но его бабулька была лично знакома с деканом, который и вложил нерадивого студента, прогуливающего пары. Как уж там они порешали, но от армии его спас вовремя взятый академ. Сам внучек смирился с тем, что торчать ему в ЛТП три месяца и с тем, что его лишили карманных денег. Ежедневные приезды бабульки, сдувающей пылинки со своего наследника и пичкающего его своей домашней стряпнёй, превращали размеренную жизнь отделения в праздник. Студент, которому в рот кроме жидкости ничего не лезло, после отбытия родственницы, раздавал всю еду страждущим соседям. Перепадало с тех щедрот и нашей палате.
Закончился месяц моего «добровольного заключения» в «санатории». Я попрощался с медперсоналом, с соседями и, взяв «выписной лист», отправился на остановку ловить такси. Не знаю, существует ли сейчас это заведение, в том виде, в котором застал его я. Может, перешло на полную коммерческую основу, по оказанию услуг вип клиентам. Но оказаться там снова мне больше не хочется, ни в роли гостя, ни в роли пациента…
