OneMorePerson

1928 год, Париж. У доктора Пьера Букара было всё: гоночные яхты и роскошные «Роллс-Ройсы», особняк в Париже и вилла в Каннах, любящая семья и преданные сотрудники. А всё потому, что после получения медицинского диплома молодой доктор не пошёл по традиционному пути открытия частной врачебной практики. Вместо того, чтобы принимать пациентов, Пьер Букар заинтересовался работами известного микробиолога Élie Metchnikoff из Института Пастера, в которых тот утверждал, что жители Болгарии живут дольше, потому что употребляют много молочных продуктов: в ферментированном молоке должны обитать «полезные бактерии», которыми можно благотворно менять микрофлору кишечника для достижения здоровья и долголетия.

Наш доктор был не из брезгливых и долго просиживал над микроскопом, разбираясь в сортах естественных выделений, пока не обнаружил самые жирные лактобациллы Lactobacillus acidophilus. Они превращали лактозу и другие сахара в молочную кислоту, повышая кислотность среды в кишечнике до уровня неблагоприятного для жизнедеятельности патогенных бактерий (включая стафилококки) и грибов. В 1908 году Пьер Букар зарегистрировал новый противодиарейный препарат «Лактеол» (« Lactéol ») и основал в пригороде Парижа компанию, которую для солидности и из тщеславия назвал « Laboratoire du Lactéol du Docteur Boucard ».

Времена были антисанитарные, и «Лактеол» стал популярен во Франции и за её пределами, особенно в тропических колониях. Препарат приносил миллионы франков своему создателю, который отныне мог посвящать своё время искусству и развлечениям. У доктора Пьера Букара было всё: не хватало только парадного портрета, чтобы увековечить своё изобретение и заодно себя любимого. И за ним он отправился к самой модной и скандальной парижской художнице Тамаре де Лемпицка. Её настоящее имя было Мария.

Она родилась в Варшаве в 1898 году в обеспеченной семье еврейского адвоката Бориса Гурвич-Гурского и польской светской львицы Мальвины Деклер. Девочка ни в чём не нуждалась, но ей было скучно в частной школе в Лозанне, куда её определили родители. Она притворилась больной и сбежала из школы путешествовать с бабушкой Клементиной по Французской Ривьере и Италии. И пока Клементина играла в казино в Монте-Карло, Мария гуляла по Флоренции и Риму, где влюбилась в искусство эпохи Возрождения. После развода родителей и смерти бабушки она не стала возвращаться домой, а отправилась жить в Петербург к богатой тётке Стефе и её мужу-банкиру.

Марии было 15 лет, когда в опере она встретила высокого красавца, подающего надежды юриста Тадеуша Лемпицкого. Он был старше Марии на десять лет, и по нему сохли все девушки Петербурга, но Мария уже решила, что выйдет за него замуж. Лемпицкий был беден, а дядя-банкир мог обеспечить хорошее приданое. Через три года в 1916 году Мария и Тадеуш обвенчались в часовне Мальтийского ордена в Петрограде.

Несмотря на бушующую Первую мировую войну, молодожёны вели роскошную жизнь: шампанское лилось рекой, ананасы и рябчики потреблялись в огромных количествах, и только Октябрьская революция положила конец этому прожиганию жизни. В декабре 1917 года ночью ЧК арестовала Тадеуша как шпиона и «чуждого элемента». Мария подняла все свои связи, несколько недель искала мужа по тюрьмам, и, очаровав охранников и шведского консула, добилась его освобождения и выезда через Копенгаген и Лондон в Париж, где уже обосновались её родственники.

И вот вместо дворца Мария оказалась с матерью, мужем и маленькой дочкой Кизетт в крошечной квартире на пятом этаже дома без лифта. Реки шампанского заменил луковый суп. Сломленный пытками в чекистских застенках Тадеуш не искал работу, лежал весь день на диване и пропивал деньги, вырученные от продажи драгоценностей, которые его жена успела вывезти из России, зашив в свою одежду. Мария понимала, что обеспечивать семью придётся ей, но что она умела делать?

Решение подсказала её младшая сестра Адриенна, которая училась на архитектора. Она вспомнила случай из их детства, когда мать заказала художнику портрет десятилетней Марии, а он ей настолько не понравился, что она села и нарисовала портрет своей сестры лучше, чем у профессионала. Если Марии всегда нравилось рисовать, почему бы ей не развивать свой талант? И Мария поступает в Академию Гран Шомье, где берёт уроки у известных художников Мориса Дени и Андре Лота. За неимением другой натуры она рисует натюрморты, портреты соседей и родных, в том числе дочери Кизетт:

Первые картины она подписывает “T. de Lempitzky” – мужской формой фамилии, боясь, что женщину-художника не воспримут всерьёз и предложат низкую цену. И постепенно Мария понимает, что на кубистских коровах, как у её учителя, далеко не уедешь. Так и останешься голодным художником. Нет, она будет писать портреты: если рисовать богатых и знаменитых, то их деньги и слава рано или поздно перейдут на тебя. Её картины будут самые красивые, чтобы галеристам захотелось их повесить в самых заметных местах. Она перекрашивается в блондинку, делает вызывающий макияж: Марии Лемпицкой больше нет – на художественную сцену выходит загадочная Тамара де Лемпицка.

Днём она рисует картины, а по ночам ведёт активную социальную жизнь. Тамара поражает всех работоспособностью: для выставки в Милане она за полгода рисует 28 новых картин. Она крутится в богемной тусовке, среди её друзей художник Пабло Пикассо, писатель Андре Жид и поэт Жан Кокто. Редактор прогрессивного журнала заказывает Лемпицке, чтобы та нарисовала для обложки свой автопортрет в образе «современной освобождённой женщины». Раз автопортрет, Тамара изображает себя в авто – в шикарном зелёном «Бугатти», хотя у неё самой был маленький желтый «Рено» (который к тому же угнали однажды ночью, когда она веселилась с друзьями в кафе «Ротонда» на Монпарнасе), и у настоящего «Бугатти» руль располагался справа, а не слева.

Публика обсуждает её стиль «гламурного пост-кубизма» и распространяет слухи о многочисленных романах, как с мужчинами, так и с женщинами. Про каждую новую картину спорят, успела ли Тамара переспать с моделью или ещё нет. Тадеуша нервирует поведение жены, которая содержит всю семью, включая его. В 1928 году он подаёт на развод: он полюбил другую женщину и возвращается в Польшу. Для Тамары это был удар. Она так и не смогла заставить себя закончить портрет мужа, над которым работала в то время: левая рука, на которой Тадеуш носил кольцо, осталась неоконченной:

И в этот самый момент на пороге дома Тамары де Лемпицка появляется добрый доктор Пьер Букар с очень деловым предложением: «Мадам, я не князь и не маркиз. Я простой доктор, который изобрёл средство, прошу прощения, от диареи. Но я хотел бы, чтобы вы написали мой портрет. Надеюсь, что вы сможете что-нибудь придумать. Не беспокойтесь, я хорошо заплачу».

И Тамара создаёт знаменитый «Портрет доктора Букара» в своём моментально узнаваемом стиле (см. первую картинку в этом посте). Когда надо, она прекрасно умеет льстить заказчикам, изображая их лучше, чем они есть на самом деле. Как писал журналист Питер Дэвис: «Никогда ещё карьера, основанная на борьбе с диареей, не была изображена так гламурно». Перед нами не лабораторная крыса, а учёный-селебрити, элегантный и занятой. Зелёный галстук украшен жемчужной булавкой. То, что поначалу можно принять за белый лабораторный халат, оказывается плащом из фильмов о шпионах. Что за оранжевая жидкость у него в пробирке? Спасает ли он человечество от страшной болезни или ворует у врага научный секрет? Таинственную атмосферу дополняет театральное освещение и абстрактные белые поверхности на заднем фоне – то ли «паруса науки», то ли страницы журнала. Портрет доктору очень понравился: даже любимый микроскоп поместился:

Доктор предлагает Тамаре двухлетний контракт с правом первому приобретать новые картины Лемпицки, а чтобы не пошли непристойные слухи заказывает портреты своей жены Луизы:

И старшей дочери Арлетт Букар:

Последняя картина интересна тем, что на заднем плане в порту Канн стоят четыре корабля. Один, из которых носит имя « Lactéol », а на носу другого изображена эмблема компании – красный треугольник в красном квадрате:

На деньги, полученные от доктора, Тамара определяет дочь в дорогой частный пансионат и покупает трёхэтажный дом на улице Мешен на левом берегу Сены, где с помощью сестры-архитектора обустраивает студию в соответствии с последними модными трендами: свело-серые стены, хром и стекло:

От клиентов нет отбоя. Тамара сама выбирает, кого она хочет рисовать, а кого нет, повышает цены и скоро становится миллионершей (в тогдашних франках). И вот в один день в студию псевдодворянки де Лемпицка заходит барон Рауль Кюфнер де Диосег, богатый собиратель произведений искусства и один из крупнейших землевладельцев Венгрии, чтобы заказать портрет своей любовницы – испанской танцовщицы Наны де Эррера.

Рауль Тамаре понравился, а Нана – нет. «Зачем ей барон? Ей хватило бы и трубочиста», – подумала она, но согласилась выполнить заказ. Нану она изобразила такой страшной и вульгарной, что барон за портрет заплатил, но любовницу тут же бросил:

И дело не только в портрете: Рауль сам потерял голову от прекрасной художницы:

Он становится главным покупателем новых картин Лемпицки, а когда умирает жена барона, предлагает художнице свою руку и сердце. Тамара ставит условием, что она сохранит полную свободу в первую очередь в творчестве. Барон соглашается, и в 1934 году она становится настоящей баронессой.

Как она любила говорить: «Чудес не бывает. Есть только то, что ты творишь». И в то время, как жизнь художницы проясняется, над Европой сгущаются тучи. Завтракая вместе с мужем на балконе дорогого отеля в Вене, Тамара видит марширующих членов гитлерюгенда, которые пробуждают в ней тревожные воспоминания о русской революции. Она уговаривает барона продать его земли в Венгрии, отцовский замок с 17 комнатами и картинами старых мастеров и перевести все сбережения в Швейцарию. А банкиров и аристократов на её полотнах сменяют беженцы из Испании, объятой гражданской войной:

В 1939 году Тамара и барон перебираются в США и селятся в Беверли-Хиллз, где «баронесса с кистью» становится любимой художницей голливудских звёзд:

На следующем фото она с Сальвадором Дали: пусть не голливудская, но тоже звезда:

В тот же год Гитлер вторгается в её родную Польшу, и начинается большая война в Европе. Тамаре с большим трудом удаётся вызволить дочь из оккупированной Франции. В 1941 году Кизетт бежит через Лиссабон к матери в Калифорнию, где через два года выйдет замуж за Гарольда Фоксхолла, геолога из Хьюстона, работающего в Dow Chemical. После вступления США в войну Тамара участвует в организации Beverly Hills Women’s Emergency Corps, продаёт и пишет картины, чтобы собрать деньги для армии:

А во Франции доктор Букар вносит свой посильный вклад. Все доходы от компании он направляет на помощь детям, оставшимся сиротами, а его гоночную яхту « Lactéol III » силы Сопротивления использовали для переправки боеприпасов, пока она не была обнаружена и потоплена нацистами. В 1943 году немецкий солдат, не устояв перед силой искусства, ворует из дома доктора картину Лемпицки “Myrto”. Так её и не нашли. Если вдруг найдёте, просят вернуть. До нас дошло только черно-белое изображение:

После войны интерес к искусству ар-деко и творчеству Лемпицки угасает. В моде новый стиль – абстрактный экспрессионизм Марка Ротко и Джексона Поллока. Тамара тоже пробует перестроиться и рисовать абстракции, но её выставка в Париже проваливается, и она зарекается выставляться и продолжает рисовать «в стол» исключительно для себя:

В 1961 году на океанском лайнере « Liberté » по пути в Нью-Йорк от сердечного приступа умирает барон Рауль Кюфнер (1886–1961). Тамара в горе. «Я потеряла, человека, который безумно любил меня; я потеряла человека, который безумно любил мое творчество и поддерживал меня — я потеряла все!» – говорила она. (На фото барон и баронесса в Венеции):

Тамара распродаёт часть коллекции и совершает в одиночестве три кругосветных путешествия. На древнеримских развалинах в Помпеях она чувствует себя точно так же всеми забытой, похороненной пеплом среди новых исторических событий и, глядя на вулкан, повторяет шёпотом: «Одна, одна…». Наконец, она перебирается к дочери в Хьюстон, где очень скоро достаёт Кизетт своими советами о том, как оформлять дом и воспитывать внучек. Дочь далека от искусства и складывает картины матери на пыльный чердак. И Тамара решается на новую эмиграцию: она переезжает в Мексику, покупает в престижном районе в Куэрнаваке дом под названием “Tres Bambus”, где живёт королевой: с горничными, садовником, шофёром и с последней любовью в своей жизни – мексиканским скульптором Виктором Контрерасом.

В 1970-е годы искусствоведы переоткрывают ар-деко. Картины Лемпицки снова набирают популярность и появляются на ведущих аукционах. Её уговаривают провести персональную выставку в Галерее Люксембург в Париже.

В 1980 году баронесса Тамара де Лемпицка (1898–1980) умирает в Куэрнаваке на руках своей дочери. По завещанию художницы Кизетт и Виктор развеяли её прах над вулканом Попокатепетль (с ацтекского языка науатль это название переводится как «Дымящая гора»), на который Тамара любила смотреть с террасы своего дома.

Пьер Букар (1875–1967) руководил лабораторией до самой смерти в возрасте 92 лет. Портрет кисти Лемпицки висел в его директорском кабинете. Пусть исследованиями и производственными процессами давно управляли другие люди, доктор оставался «большим боссом», которого обожали подчинённые. Он рассказывал им байки о старых временах, а они пекли для него пироги. Жена Луиза (1888–1969) ненадолго пережила доктора, и владение лабораторией и торговой маркой « Lactéol » перешло их дочерям Арлетт и Мишель. Дочери между собой не ладили, и в середине 1970-х компания оказалась на грани банкротства. Лишь продажа портрета доктора и других картин позволили спасти « Laboratoire du Lactéol du Docteur Boucard ». В 2002 году компания была куплена и поглощена канадским фармацевтическим концерном Axcan за $12,6 млн (сейчас часть AbbVie).

Наверняка, наследники доктора сейчас кусают локти. Потому что картины Лемпицки стоят ещё дороже. Среди коллекционеров её творчества называют певицу Мадонну, актёров Джека Николсона и Барбару Стрейзанд. В феврале 2020 года её картина «Портрет Марджори Ферри» (1932) была продана на аукционе Christie’s за $21,2 млн:

По цене проданного произведения Лемпицка занимает четвёртое место среди женщин-художников. Я уверен, что «Портрет доктора Букара» продался бы за не меньшую сумму, всплыви он на аукционе из частной коллекции.

Текст взят отсюда

Автор: andresol

История опытной итальянской бронемашины-разведчика Vespa-Caproni, одной из самых странных машин в своём классе.

Автомобилестроение в Италии, в отличие от танков, хорошо было развито почти всегда. Если в случае с танками итальянцам, как правило, приходилось обращаться за помощью других стран, то по автомобилям чаще случалась другая ситуация. Итальянские автомобили нередко служили в армиях других стран, касалось это, в том числе, и Русской Императорской Армии. Причем у нас на их базе еще и строили бронемашины. У самих итальянцев с броневиками дела неплохо обстояли еще до начала Первой мировой войны. Для их постройки использовались машины машины марки FIAT, Isotta Fraschini, Bianchi, Lancia. Часть из этих броневиков вполне благополучно дожила аж до начала Второй мировой войны. Особенно это касается тех мест, где подобные машины были особенно востребованы. Речь, естественно, про колонии, там и англичане держали всякий антиквариат.

Патент на "автомобиль-ромб", Оттавио Фускальдо подал его в 1920 году, утвердили в 1922. Вообще у него патентов хоть отбавляй, правда, состоялся он как двигателист.

Кризис межвоенного периода не обошел стороной и итальянские бронемашины. В 20-е годы итальянцы больше напирали на колесные танки, которые, впрочем, дальше опытных образцов как-то не продвинулись. 30-е годы тоже прошли в фоновом режиме. Лишь к концу 30-х годов, когда запахло большой войной, дело начало сдвигаться с мертвой точки. Впрочем, и основные противники в регионе нельзя сказать, что особо дергались. Одни только французы существенно поработали над броневиками, но они им как-то не помогли. Да и итальянцы не особо-то сидели на месте. Они провели большую работу по грузовым машинам и тягачам, позже этот опыт пригодился при создании лучшего итальянского броневика военного периода - Autoblinda 41. Кроме того, велись различные эксперименты по бронемашина более легкого типа. Некоторые из них выглядели крайне любопытно.

Vespa-Caproni в исходной конфигурации.

Случаев, когда талантливым людям не везло в одном направлении деятельности, а они реализовали себя в совсем другом, более чем достатчоно. В полной мере это касается итальянского конструктора и изобретателя Оттавио Фускальдо. Состоялся он, прежде всего, как специалист по моторам, в том числе авиационным и автомобильным. Наиболее известным местом его работы стала авиастроительная компания Caproni, но Фускальдо мечтал реализовать себя и как автомобилестроитель. Еще в 1920 году он запатентовал систему "ромбовидного" автомобиля, и даже открыл фирму Rombo. Но это предприятие ждал неуспех, поэтому Фускальдо реализовал себя как специалист по двигателям. Тем не менее, и ромбовидный автомобиль он также реализовал. Речь идет о Vespa-Caproni, самом странном итальянском бронеавтомобиле времен Второй мировой войны.

Машина не столь уж и маленькая, как о ней пишут. По габаритам она получилась крупнее Daimler Dingo, а также БА-64.

"Ромбовидная" конструкция Фускальдо не пошла в народ по причине чрезмерной оригинальности. Дело в том, что его Rombo имел ведущую ось, находящуюся по центру корпуса. Управляемыми же были колеса, находящиеся спереди и сзади. Главным преимуществом такой компоновки являлась выдающаяся управляемость. Rombo мог повернуться почти вокруг своей оси. Также машина получалась очень компактной. Правда, не всем нравилась идея мотора, стоящего прямо за водителем. Время крошечных автомобильчиков (точнее, мотоколясок) еще не пришло, поэтому клиентуру Фускальдо себе не нашел. Почти на два десятилетия концепция Rombo оставалась невостребованной. До тех пор, пока итальянские военные не захотели маленький броневик-разведчик. Им очень понравился австрийский броневик Austro-Daimler ADSK, причем приглянулся он не только итальянцам. Прямым развитием этой бронемашины стал Daimler Dingo, самый массовый английский броневик-разведчик.

Ведущие колеса сбоку прикрывались

Сама по себе концепция итальянского броневика-разведчика появилась в конце 1936 года. Идея та же - 2 человека экипаж, колесная формула 4X4, впрочем, никто поначалу интереса не проявил. Да и какой может быть интерес, если заниматься особо некому. FIAT-SPA работала над будущим Autoblinda 41, остальные производители как-то вели себя тихо. Что же касается Фускальдо, то многие источники говорят то о 1939, то о 1940 году. Но на самом деле это слегка чепуха. Дергаться итальянские военные, а заодно и разработчики подобных машин, начали в середине 1941 года. Именно тогда в Рим доставили трофейный Daimler Dingo, после чего Генеральный Штаб сказал - хотим такое же. Тут стоит напомнить историю итальянских клонов Universal Carrier, которых резко запустили в работу как раз после получения трофейных машин. Один из трофейных Dingo отправили для изучения Lancia, эта фирма и стала главным разработчиком итальянских броневиков-разведчиков. Но первым среагировал Фускальдо. Уже в сентябре 1941 года CSM был представлен "демонстратор" бронированной версии Rombo. Идея получила одобрение, после чего закипела совместная работа Caproni и Lancia. Поэтому, кстати говоря, порой машина именуется Autovettura Blindata Caproni-Lancia.

Испытания первой машины шли хорошо, пока она была на асфальте. Дальше начались проблемы.

В основном работы шли силами Caproni, машина строилась силами завода в пригороде Милана. От Lancia, в данном случае, требовались агрегаты, такие, как мотор. Взяли его от легкового автомобиля Lancia Astura, мотор объемом 2,97 литра и мощностью 82 л.с. при 3800 об/мин. Вполне приличный агрегат для машины массой менее 3,5 тонн. Концептуально Vespa-Caproni полностью повторял концепцию Rombo. Точно также мотор располагался за отделением управления. От коробки передач тяга передавалась на ведущую ось, располагавшуюся по центру машины. Переднее и заднее колеса были не ведущими, они использовались только для устойчивости конструкции и маневрирования. В принципе, если бы Фускальдо захотел создать шаротанк, его схема вполне для этого подходила, причем наличие передних и задних колес снимало вопросы управляемости и устойчивости.

Схема Vespa-Caproni по второму варианту.

Не менее интересно выглядел и корпус машины. Больше похожий сверху не на ромб, а на вытянутый шестигранник, корпус Vespa-Caproni имел очень хитрую конструкцию. Во-первых, сварная капсула броневика смотрит на утверждающих, что итальянцы варить не умели, как на... ну вы поняли. Во-вторых, Фускальдо пошел на хитрость. Броневик, на самом-то деле, был не такой уж и маленький. Уж точно больше Daimler Dingo. Чтобы не таскать лишнюю массу, Фускальдо решил сделать бронекапсулу, куда помещались все важные агрегаты машины, включая мотор и ведущие колеса. С бортов колеса прикрывались откидными экранами. А вот передняя и задняя часть машины, где скрывались управляемые колеса, прикрывались панелями из обычного металла. Их сделали откидными, чтобы иметь доступ к колесам. По аналогии с Dingo, крыша отделения управления (она же боевое отделение) была откидной. Сделали откидным и передний щиток, причем он состоял из секций. Это позволяло откинуть 1-2 секции и вести огонь вперед.

Второй образец, изготовлен по итогам испытаний первой машины.

Заводские испытания опытного образца Vespa-Caproni начались 24 декабря 1941 года, а в начале января 1942 года машина прибыла на полигон CSM. Отмечалась простота конструкции, потрясающая управляемость, а также высокая удельная мощность. Проблема заключалась в том, что хорошо себя броневик показывал только на твердой поверхности. Как только начинался песок или тяжелый проселок, Vespa-Caproni пасовал. Да и дырка для ружья совсем не понравилась. В результате броневик испытания не выдержал, при этом полностью от него не отказывались. Требовалась доработка конструкции, о чем указывалось в акте испытаний от февраля 1942 года.

В отличие от первой машины, у этого варианта уже было вооружение.

На самом деле с Vespa-Caproni было не всё так плохо. Отчасти проблемы на бездорожье оказались связаны с "гражданскими" шинами, которые использовались на машине. Им банально не хватало сцепления. Впрочем, имелись и явные недостатки, которые требовалось устранить. В результате на свет появилась доработанная модель броневика, внешне похожая на предшественника, но на самом деле весьма отличающаяся по конструкции. Даже бронекапсула у второй модели отличалась. Строили ее с учетом претензий к тесноте боевого отделения. Совершенно иначе выполнили смотровые приборы, а в лобовом листе появилась шаровая установка пулемета Breda 38. Оба варианта машины, к слову, отличались внушительной броневой защитой. Толщина лобовых листов составляла 26 мм, столько же в корме, 14 мм по бортам. В теории это "снимало" даже пули крупнокалиберных пулеметов.

Машина похожа на первую, но на самом деле она весьма существенно отличается.

Мотор остался прежним, а вот ходовую часть немного переделали. Поскольку идея шин с шоссейным протектором показала свою несостоятельность, броневик получил "пустынные" покрышки Pirelli Libia. Эти шины создавались специально для езды по песку. Покрышки оказались шире, поэтому пришлось переделывать подвеску переднего и заднего колеса. Также пришлось делать более крупными экраны ведущих колес. Переработали коробку передач, несколько изменилась конфигурация носовой и кормовой части машины. Всё это привело к тому, что следующие испытания Vespa-Caproni состоялись 23 июня 1942 года.

В числе изменений оказались и колеса, которые стали более подходящими для бездорожья.

Фускальдо потратил время явно не зря. Появление пулемета итальянские военные оценили, правда, удобство его использования было не выдающимся. Главным было другое - проходимость. Как выяснилось, модернизация ходовой части самым положительным образом повлияла на характеристики машины. Там, где она ранее пасовала, она стала ехать куда увереннее. Это вызвало оптимизм у CSM. Впрочем, длился он вплоть до ноября 1942 года. Дело в том, что с Lancia никто не снимал задание на копирование Daimler Dingo. Как раз в ноябре 1942 года опытный образец броневика вышел на испытания. И тут всё стало очевидно. Lancia Lince была и меньше, и легче, и на порядок удобнее. Да еще и с полным приводом. Неудивительно, что вскоре к Vespa-Caproni потеряли интерес.

Броневик всё же попал в армию. В январе 1943 года Vespa-Caproni зачислили в состав 6-го автотранспортного полка (6° Rgt. Autieri, Болонья). Далее следы машины теряются. Так или иначе, эксперимент Оттавио Фускальдо был не столь и безумным. Его бронемашина вполне работала, другой вопрос, что имелось более простое решение тех же задач. После войны он занимался автомобилестроением, но больше к "ромбам" не возвращался. Его более приземленные идеи оказались куда полезнее. Самое главное, что Фускальдо трезво оценивал перспективы, посему и не остался у разбитого корыта. Его наработки по трансмиссиям, различным устройствам, связанным с моторами, оказались вполне востребованными. В общем, тому же Кристи было бы чему поучиться. Без надежной опоры в эксперименты лучше не лезть, можно остаться без штанов.

Текст взят отсюда

Автор: Юрий Пашолок

Хорошего парикмахера переоценить невозможно – да и в прежние времена представители этой профессии пользовались заслуженным уважением, а в некоторых культурах любые манипуляции с волосами приравнивались к религиозным церемониям. Навыки, которыми обладали парикмахеры – хороший глазомер, твердая рука – помогали не только при работе над стрижками и прическами. Сейчас уже трудно поверить в то, какой «кровавой» была раньше профессиональная деятельность этих ответственных за красоту шевелюры специалистов.

Когда парикмахерскими услугами дело не ограничивалось

Волосы человека – свои собственные или парики – с древности демонстрировали окружающим его статус, а потому мытье, расчесывание, укладка волос превращались в целый ритуал. Неудивительно, что свое искусство парикмахеры постоянно старались развивать, а профессиональными секретами делиться не с кем попало, а с избранными учениками. Речь идет, разумеется, об обслуживании высокопоставленных или, по крайней мере, обеспеченных клиентов. Но и в среде попроще работа всегда находилась: стричься и бриться приходилось всем мужчинам, причем иногда забота о волосах на голове и на лице регулировалась законодательно.

Например, в Японии в эпоху Эдо (с начала XVII до II половины XIX вв.) мужчины обязаны были брить лоб и макушку, а потому работа для парикмахеров не переводилась. Интересно, что тогда японским властям пришло в голову использовать склонность клиентов вести болтовню во время процедуры – дело в том, что города очень страдали от постоянных пожаров, часто вызываемых поджогами, а кто как не парикмахер, который в курсе всех местных событий и сплетен, может навести на потенциального или реального злоумышленника? Цирюльников и брадобреев обязали докладывать обо всем, что может в этом смысле заинтересовать органы власти.

Цирюльник имел при себе инструмент для кровопускания, а также был готов в любой момент заняться удалением зубов, если клиенту требовалась такая помощь

А в средневековой Европе было даже интереснее. Прежде всего, с XI века всем священнослужителям полагалось избавляться от усов и бород, выбривать на макушке волосы – носить тонзуру. К XII веку в каждом средневековом европейском городе имелась баня, при ней приводили в порядок и волосы. Функции банщика и парикмахера выполнял цирюльник. Во времена позднего Средневековья представители этой профессии, как и многих других, объединялись в цех, а его внутренние правила устанавливали обязанности цирюльников – не только парикмахерские.

Какую медицинскую помощь оказывали цирюльники

В банях делали массаж и ставили банки – и делали другие процедуры, имеющие отношение к человеческому здоровью. К цирюльникам обращались с зубной болью – и с самых давних времен вплоть до XVII века именно они вырывали зубы европейцам, лишенным иных видов стоматологической помощи. В обязанности парикмахеров прошлого входили и вправление вывихов, и перевязки ран, и помощь при переломах – что было явлением нередким, учитывая реалии тех времен – прежде всего объем физического труда, количество конфликтов с применением грубой силы и оружия, разбоев и нападений.

Позже, с изобретением и распространением огнестрельного оружия, потребовалось еще и научиться удалять пули и осколки – и с этим тоже работали цирюльники. По сути, они были хирургами прошлого – в то время как от врачей требовалось несколько иное. Если упростить, то получалось, что парикмахер лечил все, что было на поверхности тела, а доктор занимался тем, что внутри (например, назначал отвары и пилюли). Врачи учились в университетах, получали серьезное образование – теоретическое, а не практическое. Кроме того, некоторым категориям врачей (имевшим духовный сан) запрещалось иметь дело с ранами и вообще человеческой кровью. 

Цирюльники вырабатывали правила проведения разных манипуляций, а для того, чтобы начать работу, предварительно приходилось учиться. Источник: pinterest.com

Почему же именно цирюльники оказывали первую медицинскую помощь? Ничего случайного – те навыки, что приобретал мастер парикмахерских дел при работе с волосами, хорошо подходили и для хирургической работы – во всяком случае, уровня прошлых веков: наблюдательность и глазомер, твердая рука и умение владеть инструментами – ножницами и бритвой; помогало и знание человеческой натуры, полученное из постоянного общения с клиентурой. Прибавляем сюда и знание анатомии, которое, пусть и не дотягивало до уровня университетов, все же предполагалось при обучении цирюльников своему ремеслу.

Хирургия руками парикмахеров

С чем еще приходили к цирюльнику – или даже не приходили, а просто попадали, ведь дело часто касалось и серьезных медицинских проблем? На одном из первых по популярности мест находилась процедура кровопускания – очень распространенный до XIX века метод лечения. Чтобы сделать кровопускание, надрезали одну из подкожных вен, давая некоторому количеству крови покинуть организм – считалось, что причиной многих болезней становится застой дурной крови. Процедуру практиковали на протяжении не то что веков – даже тысячелетий, и трудно представить себе, скольким пациентам это стоило жизни.

Современная медицина утверждает, что в подавляющем большинстве случаев кровопускание не то что не полезно, а даже вредно, и лишь при небольшом количестве заболеваний оно действительно показано. Следует добавить и то, что цирюльники и врачи прошлого не имели никакого представления о микробах, никакой дезинфекции не производилось. Существовал, правда, еще один способ избавить человека от «дурной крови», способ менее рискованный и порой более эффективный – пиявки. Гирудотерапией в прошлом занимались все те же парикмахеры. 

Впрочем, и в отсутствие хирургических услуг парикмахеры были значимыми членами общества - а становление парикмахерского дела как отдельной профессии началось с XVII века во Франции. Источник: pinterest.com

Можно добавить и еще один впечатляющий штрих к трудовым обязанностям цирюльника – ампутация конечностей. Да, приходилось заниматься и этим тоже. Конечно, в мирной жизни необходимость в такого рода лечении встречалась нечасто, а вот на войне к нему прибегали регулярно. Вообще, военная хирургия была крайне востребована – не случайно цирюльники входили в состав военных подразделений: помимо функции стричь и брить солдат (тоже немаловажной), приходилось и оказывать помощь раненым. В отечественной истории было так же – например, Петр I распорядился о наличии в каждой роте по цирюльнику.

Отделение профессии парикмахера от профессии хирурга произошло в XVII – XVIII веке. Парикмахеры занимались теперь красотой волос и причесок – тем более, что стремительное развитие моды только способствовало постоянному развитию их мастерства. Впрочем, и сейчас на некоторых из представителей этой профессии еще ложатся дополнительные функции: например, в той же Японии с 2010 года существует специальная программа получения парикмахерами психологического образования. Так мастера во время привычной беседы с клиентом могут оказывать влияние на снижение высокого в этой стране уровня суицидов.

Источник

Рассказ о человеке-изобретателе в области взрывчатых веществ, открытия которого надолго опередили свое время. По крайней мере, 50 лет никто в мире не смог достичь таких результатов. Благодаря примененной технологии изготовления взрывчатки в Советском Союзе появилось оружие, которое до сих пор применяется в бронебойных противотанковых и авиационных пушках. А применение взрывчатого вещества в авиационных бомбах существенно помогло одержать победу в Курской битве, а затем и в Корейской войне. Однако советская военная бюрократическая система не только незаслуженно забыла талантливого ученого-химика, но и присвоила себе его заслуги.

Британская сейсмическая бомба, начиненная торпексом.

Евгений Григорьевич Ледин родился под Сухуми в 1914 году в семье земского фельдшера. Окончивший в 1938 году Ленинградский технологический институт, молодой инженер-химик был направлен на работу в IX отдел, созданной и построенной еще Д.И. Менделеевым Научно-технической лаборатории Артиллерийского научно-исследовательского морского института. Приняли его инженером по вольному найму, что позволяло Ледину выполнять работы в свободном поиске в направлении повышения качества взрывчатых веществ.

К началу войны многие страны имели на вооружении сверхсильное взрывчатое вещество — гексоген, которое далеко превосходило, широко применяемый тротил. Смеси гексогена с другими веществами позволяли существенно усилить его технические качества, однако в бронебойных снарядах, торпедах или морских минах, где требовалась особая пробивная мощность, эффективно применить это взрывчатое вещество никому не удавалось. Если обычный снаряд при ударе о не очень твердые препятствия выдерживает сотрясение и взрывается только тогда, когда его подорвет детонатор взрывателя, то бронебойный снаряд летит с очень высокой скоростью, и его удар о броню очень резкий. Взрывчатое вещество не выдерживает удара и взрывается немедленно. Снаряд разрушается на броне, не пробив ее. Для того чтобы  взрывчатка преждевременно не взрывалась, в него вводили флегматизаторы — вещества, делающие взрывчатку более устойчивой к удару. Но при этом мощность взрыва падала в разы, и снова броню не пробивала.

Химики брали более мощные взрывчатые вещества, но все они были еще более нежные и уже не выдерживали  не только удар о броню, но даже толчка при выстреле — взрывались прямо в стволе пушки. Им вводили флегматизаторы в увеличенных объемах, после чего мощность взрыва падала до обычного тротила. Таким образом, к началу войны химики перепробовали все и пришли к выводу, что эту задачу решить невозможно.

Немцы, работая над этой проблемой, смогли получить новое сильное взрывчатое вещество на основе гексогена – Schießwolle — знаменитый торпедный аммонал которым во время войны снаряжалось большинство немецких торпед и морских мин. Британцы в 1942 году тоже изобрели мощную взрывчатку для торпед, которую назвали торпекс (торпедная взрывчатка). Но проблема поражения брони оставалась не решенной.

В 1939 году немцы по программе обмена достижениями в сфере вооружения, стали пускать советские делегации на свои военные заводы. Якобы во время одного из таких посещений, советским военным удалось умыкнуть образец взрывчатки, которой немцы снаряжали свои торпеды. Вот эта проба и попала к химику Е.Г. Ледину, который проанализировал образец и создал свою первую взрывчатку — копию немецкой. Названа она была ТГА. В торпедах ТГА была весьма эффективна: она не давала преждевременной детонации, и при этом была сильнее тротила в 1,5 раза.

Еще в 1940 году Совет Труда и Обороны СССР принял постановление снаряжать боевые отделения советских торпед взрывчаткой ТГА. А в 1942 году Ледин узнал, что советская подводная лодка К-21, под командованием капитана второго ранга Н.А. Лунина, попала двумя торпедами в немецкий линкор «Тирпиц», но тот не затонул. Обеспокоенный тем, что советские торпеды не снаряжаются взрывчаткой ТГА, Ледин написал письмо наркому военно-морского флота адмиралу Н.Г. Кузнецову, сравнив атаку «Тирпица» с немецкой атакой  английского линкора «Ройял-Оука», который сразу пошел на дно. Кузнецов проявил «живое» участие в этом деле, он на письме собственноручно начертал: «Товарищу Шибаеву: «Ройял-Оук» — стар. Но почему не снаряжают? Кузнецов». Далее Ледин пишет от себя: «На этом дело и закончилось. И только после войны в снаряжении минно-торпедного вооружения наступила пора коренных усовершенствований, значительно повысивших его эффективность».

До сих пор не выяснено, почему «легендарный» советский ВМФ стрелял не только устаревшими торпедами, которая одна из 5 попадала в цель, но и снаряжали их боевую часть «допотопным» тротилом. А уж о наказании виновных военных штабных чиновников и речи не шло.

Еще в 1938 году Ледин начал заниматься «безнадежной» проблемой — поиском флегматизаторов для гексогена. Поскольку он был вольнонаемным сотрудником военной лаборатории, на Ледина не распространялся тематический план ее работы, и он мог всецело заниматься выбранным исследованием, техническое задание на которое все-таки было утверждено руководством, учитывая талант ученого. Он уже был близок к разрешению задачи, но в конце 1939 года Ледина призывают на действительную службу на флот. Руководство лаборатории не хотело отпускать перспективного сотрудника, и предложило Ледину штатную офицерскую должность в лаборатории вместо флотской службы. Однако, в таком случае он уже не смог бы заниматься своей взрывчаткой и вынужден был бы работать только по планам лаборатории. Ледин отказался, и руководство лаборатории предложило компромисс – службу в лаборатории матросом, но с возможностью заниматься прежним делом. Таким образом, Ледин потерял зарплату вольнонаемного инженера и перешел на  матросский паек. Денег на съем квартиры для семьи и ее содержание не стало. Пришлось отправить ребенка к матери, ночевать с женой у друзей. Но несмотря, ни на что, работа не прекращалась, и в начале 1940 года Ледину удалось завершить свои исследования.

Он разработал новое взрывчатое вещество А-IX-1 на основе гексогена, которое представляло собой однородное, порошкообразное, негигроскопичное сыпучее вещество. У взрывчатки была снижена чувствительность к удару при первом соприкосновении с броней без потери мощности взрыва. А-IX-1 оказалась мощнее тола в два раза. Пробивая броню, заряд проникал внутрь поражаемого объекта и, обладая высокой температурой, сжигал все, что было внутри. Как только Е. Ледин представил свою чудо-взрывчатку на суд лабораторного начальства, оно решило выдвинуть изобретателя на соискание Сталинской премии. Однако добросовестный матрос-инженер неожиданно отказался. Он попросил еще год на доработку взрывчатки и на дополнительные испытания. Евгений хотел создать более мощную взрывчатку и новую технологию наполнения ею снаряда в промышленных условиях. Ледин сам снаряжал корпуса снарядов всевозможных калибров. Производственные стрельбы дали блестящие результаты. Отчеты о доработанном могучем оружии уже под обозначением  А-IX-2 (А — Артиллерийский НИИ, IX — номер отдела, 2 — номер изобретения), были разосланы во все инстанции. Последний отчет матрос Ледин печатал в блокадном Ленинграде. Отчет о A-IX-2, как пишет сам Ледин, был «разослан в Артиллерийское управление ВМФ, Главное артиллерийское управление РККА, Народный комиссариат боеприпасов и Артиллерийскую академию имени Ф. Э. Дзержинского», но «ни Артиллерийский комитет ГАУ РККА, ни наркомат боеприпасов не только не отозвались по существу изложенных вопросов, но даже не подтвердили его получения». Создалась абсурдная ситуация, руководство лаборатории считало изобретение Ледина достойное Сталинской премии, а военные бюрократы его в упор не видели.

Кристаллы гексогена. Приблизительно также выглядит и гексал.

Далее, в середине октября лабораторию эвакуируют в тыл, а матроса Ледина, из-за нехватки офицеров посылают в Москву в Наркомат ВМФ за таблицами стрельб. А в Москве уже паника, и Наркомат ВМФ выехал во главе с наркомом и со всем самым ценным в эвакуацию.

Оставленный в здании наркомата в Москве капитан первого ранга приказывает матросу Ледину принять участие в сжигании «малоценных» бумаг. Так Ледин случайно обнаружил, брошенный на полу в одном из кабинетов, и спас от костра свой отчет о A-IX-2, посланный «легендарному» флотоводцу Н.Г. Кузнецову.

Дежурному по Наркомату ВМФ  было не до взрывчатки, у него под окном стояла машина в готовности умчать  из Москвы, и он отсылает Ледина с его отчетом в наркомат боеприпасов. Оставшимся в этом наркомате тоже не до взрывчатки Ледина, но по другой причине: в дни всеобщей паники в Москве наркомат боеприпасов вывез из Москвы все оборудование по снаряжению снарядов и мин взрывчаткой, а теперь наркомату дана команда начать их снова снаряжать в Москве. Снаряжать не на чем. И дежурный по этому наркомату посылает Ледина организовать снаряжение снарядов и мин взрывчаткой на карандашных, конфетных и других фабриках Москвы. И Ледин и на этом поприще делает открытие. В современном энциклопедическом сборнике «Оружие победы» в разделе «Пороха, взрывчатые вещества и пиротехнические средства» инженер Ледин сначала упоминается как автор «раздельно-шашечного метода снаряжения», а уж потом как автор взрывчатки на основе гексогена.

Поскольку «Обращения к командованию Артиллерийского управления ВМФ по поводу реализации результатов разработки новых ВВ для повышения эффективности противотанковой артиллерии РККА оказались совершенно безрезультатными», — пишет Ледин,  —  от отчаяния, приходит в голову  мысль обратиться в политорганы — к комиссарам. Он пишет рапорт начальнику политотдела Центральных управлений и Главного Морского штаба генерал-лейтенанту Н.Д. Звягину, и тот, по сути, не будучи военным специалистом,  понял тем ни менее, матроса с полуслова. Звягин идет к наркому ВМФ адмиралу Кузнецову и заставляет его заняться взрывчаткой «А-IX-2». Нет, Кузнецов не побежал докладывать о ней Сталину, но милостиво согласился, чтобы Ледин написал письмо в ГКО за подписью Кузнецова. Так о взрывчатке «А-IX-2» наконец узнал Сталин.

Дело немедленно закрутилось. Сначала ГКО выдает команду наркомату боеприпасов, но там дело запутывают и называют ГКО мизерные цифры производства «А-IX-2». Тогда 7 декабря матроса Ледина, вернувшегося с московских фабрик, хватают чины наркомата боеприпасов, сажают в машину и везут в Кремль к Сталину, где Ледин докладывал ему без регламента – 40 минут. Измученный сплошными отказами, изобретатель, чтобы не нарваться на отказ и в ГКО, высказал предложение о производстве своей взрывчатки в объемах, возможных с точки зрения тогдашнего производства гесогена, то есть довольно маленьких. Это возмутило Верховного: — Красная Армия должна иметь оружие не сколько можно, а сколько нужно! Кроме этого, Сталин тут же нашел этой взрывчатке и другое применение, о котором Ледин сам не догадался, – снаряды авиационных пушек.

Постановление ГКО об испытании гексала.

На совещании у Сталина было принято решение о создании при наркомате боеприпасов Специального экспериментально-производственного бюро (СЭПБ), которому поручалось испытать с новой взрывчаткой все имеющиеся на вооружении бронебойные снаряды, развернуть производство взрывчатки A-IX-2 и снаряжение ею бронебойных боеприпасов. Руководителем этой группы инженеров был назначен матрос Ледин.

Уже вечером Ледину сообщили, что личным приказом Верховного ему присвоено воинское звание военного инженера третьего ранга, что соответствовало званию майора. Военные чинуши, потом целый месяц потратили на то, что б скопировать этот приказ, и провести его по военно-морскому ведомству, дабы выдать изобретателю положенную ему по табелю морскую офицерскую форму. Целый месяц Ледин командовал офицерами своей группы в простой краснофлотской робе.

В начале становления работы взорвалась мастерская по снаряжению корпусов снарядов, в которой находилась взрывчатка A-IX-2. Погибло 12 человек. Сталину «доброхоты» немедленно сообщили об этом с вопросом  —  «что будем делать»? Ожидался ответ о прекращении работ, но Сталин распорядился:  —  «пошлите Ледину еще 24 человека». Взрыв не был связан со свойствами взрывчатки, возможно, это была и диверсия, но списали на несоблюдение техники безопасности. Тем не менее, люди перепугались. Тогда Ледин вместе с главным инженером первого главка П.В. Лактионовым убрали из мастерской всех, и сами стали за снаряжательные прессы и снарядили A-IX-2 все снаряды опытной партии.

Государственная комиссия под председательством командующего артиллерией Красной Армии генерал-полковника артиллерии Н. Н. Воронова признала высокую эффективность и надежное зажигательное действие бронебойных снарядов с составом на основе гексогена. В феврале 1942 года вышло специальное решение ГКО о принятии новых составов на вооружение и о плане поставок боеприпасов, снаряженных этими составами.

Как говорится, скоро сказка сказывается да не скоро дело делается. Производство боеприпасов в условиях дефицита гексогена наладить в ускоренном режиме не получилось. Кроме того, наркомат боеприпасов, руководимый Б.Л. Ванниковым и начальником первого главка этого наркомата Г.К. Кожевниковым, по словам Ледина, заняли, мягко говоря, «недружелюбную позицию». И только контроль освоения производства новой взрывчатки со стороны НКВД по поручению Берии, не позволил завалить дело окончательно. Во второй половине 1942 года снаряды противотанковых, авиационных и морских пушек, снаряженные новыми мощными взрывчатыми веществами, стали поступать в действующую армию во все возраставших количествах. К концу 1942 года все снаряды танковой, противотанковой артиллерии и авиационных пушек поставлялись только в снаряжении мощными гексогенсодержащими составами. К августу 1943 года заводы освоили производство более 12 видов артиллерийских боеприпасов с новыми мощными взрывчатыми веществами.

Авиабомбы ПTAБ-2,5-1,5.

Артиллерийский расчёт 76,2-мм дивизионного орудия ЗИС-3 с бронебойным подкалиберным снарядом 53-БР-350П.

Взрывчаткой Ледина заряжали не только противотанковые снаряды, но и противотанковые кумулятивные авиабомбы — ПТАБ. Государственный Комитет Обороны СССР принял этот боеприпас на вооружение, не дожидаясь оформления отчета по войсковым испытаниям, и распорядился начать его серийное производство. Рабочую документацию на изготовление авиабомбы и взрывателя разработали на заводах №67 и №846 Наркомата боеприпасов. От народного комиссара боеприпасов Б.Л.Ванникова потребовали в срок до 15 мая изготовить 800 тысяч таких авиабомб с донными взрывателями АД-А. Снаряжали эти боеприпасы в Подмосковье на заводе №12. В ходе Курской битвы, советская сторона массово применила ПТАБ-2,5-1,5. Кумулятивный боеприпас падал на танк сверху и прожигал броню до 70 миллиметров. Такой толщины крыши ни у одного танка нет и сегодня, а в 1943 году и подавно. Поэтому капли раскалённого металла от точки касания бомбы поражали мотор, экипаж и боеукладку. Каждый Ил-2 сбрасывал по 192–280 таких бомб за вылет, имея вполне хорошие шансы уничтожить танк противника. На Курской дуге ПТАБами только за первый день  боев уничтожили от 128 до 160 Пантер из 240, которые немцы сумели свезти для битвы. Через 5 дней в строю осталась всего 41 Пантера. Всего в Курской битве было использовано полмиллиона ПТАБов, а в целом за годы войны 12,4 миллиона.

Зенитные снаряды, снаряженные лединской взрывчаткой, резко увеличили эффективность поражения самолетов противника, особенно снаряды крупного калибра. Если же стрельба велась ночью, то вспышки взрывов были настолько яркими, что немецкие летчики временно слепли и уже не видели ни земли, ни приборов, ни соседних самолетов.

Напомнила о себе лединская взрывчатка и во время корейской войны. Советским реактивным истребителям Миг-15 пришлось воевать на стороне КНДР против американской авиации. США располагали тяжелыми реактивными истребителями F-86 и бомбардировщиками В-29, которые окрестили летающими крепостями за бронирование и 12 крупнокалиберных пулеметов. В-29 считались неуязвимыми, поскольку МИГи имели возможность стрелять по бомбардировщику в течение двух-трех секунд, после чего они либо проскакивали мимо цели, либо их сбивали пулеметы. Однако один из вторников оказался для армады летающих крепостей роковым. Хотя 21 самолет В-29 сопровождало прикрытие из 200 истребителей F-86, 44 МИГа, вооруженные двумя 23-мм и одной 37-мм пушками, применив остроумный тактический прием, сверху вниз пронзили строй американских самолетов. Сделали они это только один раз, расстреляв противника лединскими снарядами. Было сбито 12 летающих крепостей, а на всех оставшихся В-29, по данным разведки, были убитые и раненые. Попутно сбили и 4 американских истребителя. Потерь с советской стороны не оказалось. Исход воздушного удара обеспечила опять-таки взрывчатка А-IX-2, поскольку попадание снаряда проделывало в бомбардировщике дыры размером 2м². Три дня ошарашенные американцы вообще не вылетали на боевые задания. Затем под мощным прикрытием послали на пробу тройку летающих крепостей. Эти были сбиты все.

Когда немцы добыли советские бронебойные снаряды, снаряженные взрывчаткой Ледина, то немецкие химики попыталась ее воспроизвести. Захваченный после войны отчет немецкого института Chemisch-Technische Reichanstalt Institut начинается с приказа Гитлера открыть секрет взрывчатки Ледина. В отчете описывается огромная работа немецких химиков по разгадке секрета этой взрывчатки. Из чего она создана, они, разумеется, немедленно поняли. Но технологию ее производства,  до конца войны освоить так и не смогли. Эстафету у немцев приняли химики НАТО, США, Европы и всего мира. Бесполезно! СССР сумел сохранить тайну, и 50 лет  бронебойные снаряды, боевые части ракет были у Советской Армии самыми мощными в мире. Секрет взрывчатки, возможно, оставался не раскрытым до сих пор, если бы после распада СССР «демократы» не поделились им с западными «коллегами».

В 1943 году Ледина  назначили начальником морской технологической лаборатории  ВМФ, в которой он работал до войны.  Ледин отстраивает лабораторию в разрушенном Ленинграде, собирает оборудование. Но в итоге, победным летом 1945 году лабораторию вдруг закрывают, а его переводят  —  в Министерство сельскохозяйственного машиностроения. Затем в его биографии идет ряд должностей, никак не связанных с научной работой, и в 56 лет его отправляют на пенсию капитаном I ранга запаса. Умер  Евгений Григорьевич 7 ноября 2008 года, —  на 95 году жизни.

Ледин Евгений Григорьевич  после войны. Единственное доступное фото.

Несколько слов о признании заслуг Ледина. Он был награжден двумя орденами Красной Звезды, медалью «За оборону Москвы» и медалью «За победу над Германией». В 1985 году ему вручили юбилейный орден Отечественной войны 2 степени. Но это боевые награды. Научная деятельность Евгения Георгиевича была отмечена лишь сталинской премией 3 степени, размер которой на то время составлял 50 тысяч рублей.

Знак Сталинской премии.

Как ни странно, но о присуждении ему Сталинской премии Ледин узнал из газет в марте 1943 года. Изобретатель был удивлен, увидев среди награжденных Кожевникова Г.И. — начальника 1-го ГУ НКБ СССР, который активно мешал ему во внедрении взрывчатки. Среди награжденных не оказалось сотрудников СЭПБ, которые, по мнению Ледина, тоже должны были получить награды. Инженер представил наркому Ванникову свой список с просьбой исправить досадную промашку. Через некоторое время появился Указ Верховного Совета СССР о награждении 35 работников наркомата, из которых никто не имел отношения к работе над А-IX-2. Таким образом, поговорка о наказании невиновных, и награждении непричастных была претворена в жизнь военными бюрократами.

После войны Ледин напишет: «…я пришел к выводу, что мне надо было доложить о выполнении задания лично председателю ГКО, а не наркому, и поэтому являюсь единственным виновником происшедшего. Но кто мог подумать?». То есть, Евгений Григорьевич считал виновным себя, а не обворовавшего его коллектив наркома.

Примечательный и случай, описанный изобретателем в своих воспоминаниях: — «Как-то, много лет спустя, я встретился, в ожидании поезда, на платформе московского метро, с бывшим председателем Артиллерийского комитета ГАУ, генерал-лейтенантом, доктором технических наук Константином Константиновичем Снитко. Он был в штатском, с портфелем в руке и, видимо, ещё продолжал свою преподавательскую деятельность в Артиллерийской академии имени Ф.Э. Дзержинского, где был долгое время начальником кафедры взрывчатых веществ. Мы были хорошо знакомы, так как до этого часто общались на деловой почве. Поздоровавшись со мной, Константин Константинович задумался и спросил: «Знаете ли вы, почему вам удалось осуществить ваше предложение?» и, видя, что я недоумеваю, ответил сам: «Потому, что никого из нас здесь не было»…

Другими словами, взрывчатку удалось внедрить лишь потому, что военных чиновников Артиллерийского управления наркомата обороны не было в Москве, они прятались в эвакуации. После такого признания, сталинские репрессии в армии почему-то не кажутся необоснованными, как об этом твердят «либералы с демократами». Более того, явно видно, что Лаврентий Палыч недорабатывал …

Под конец отметим. Пусть государство забыло о Ледине, не получил он ни научного признания, ни должностей, ни званий, ни почета, ни славы. Все это забрали такие как Снитко. Но помнить мы будем не Снитко, а Ледина. И в энциклопедию внесено навечно имя Ледина без титулов и званий, а не обвешанного регалиями Снитко. Такая вот суровая, правда, жизни.

Источник

Интересный инженерный объект есть в швейцарском Фрибуре - настоящий г***офуникулёр! Работает он от сточных вод, и это не шутки!

Работает это так: 2 кабинки, работающие в противовес. У каждой есть большой бак. Когда кабинка подъезжает наверх, этот бак по специальной трубе заполняется нечистотами из сливной трубы.

Кабинка с нечистотами тяжелее пустой кабинки, и под силой тяжести она едет вниз. Внизу по прибытию воды сливаются из бака, и кабинка становится снова лёгкой.

Так просто и логично, и не нужно для работы никакого электричества. Даже странно, что, почему-то, нигде в мире больше такого нет. Или, может быть, есть?

К сожалению, глазами процесс залива и слива этих чьих-то какашек невозможно увидеть. Зато можно услышать и унюхать.. Поверьте, когда вода начинает заливаться в бак, запах стоит очень нерадостный..

Характеристики объекта: длина 121 м, перепад высот - 60 м. Работает фуникулёр в течение всего дня, отправление - каждые 10-15 минут.

Построено это чудо инженерной мысли в 1899 году, т.е. более 120 лет назад. С 1996 по 1998 нечистотный фуникулёр не работал из-за поломки. Сейчас фрибурский фуникулёр считается объектом культурного наследия!

Вот так это работает на практике.

Вообще, Фрибур - очень красивый город сам по себе. Впрочем, есть ли в Швейцарии некрасивые города.. Непохоже.

Текст взят отсюда

Автор: griphon