LKamrad

Вряд ли семнадцатилетняя Вера Тростянская и девятнадцатилетний Федя Пересыпкин давали друг другу такие звучные клятвы. Все было гораздо проще, обычная молодая семья в далеком Новосибирске, куда они оба попали по комсомольской путевке. Она фрезеровщица, он - токарь. Ничего необычного, ну разве что они оба мечтали о небе и познакомились именно в аэроклубе, где оба учились летать. После окончания аэроклуба Федор поступил летное училище. А беременная Вера поехала рожать на поезде к маме в Воронеж. Расставались ненадолго.

Так в трех тысячах километров друг от друга они и встретили новый год. Новый 1941 год.

Увидится им было суждено лишь через два года с половиной года. Уже на войне.

А пока оставим их ненадолго и перейдем к сухой статистике. Звание Героя Советского Союза во время войны получило 11 тыс. человек. Из них летчиков - 2400. Еще бы - мы наслышаны о героях истребителях, однако на самом деле больше всего было героев было среди настоящих трудяг войны - штурмовиков, но и погибло их больше, чем всех остальных.

Среди тех кто начинал войну на Ил-2, очень мало кто выжил. Среднее количество боевых вылетов до гибели пилота в самом начале войны три-четыре, не больше пяти. Каждый четвертый погибал в первом же бою. За 10 успешно выполненных заданий в 41-м давали героя. И хотя немцы не называли Ил-2 "черной смертью", как часто пишут у нас, но ужас, что внушал этот самолет вполне отражает и реальное прозвище, что дали ему солдаты вермахта - "мясник".

Огромные потери самолетов Ил-2 в 1941 году объяснялись просто - на первых порах штурмовики летали без прикрытия истребителей, и несмотря на то, что защита Ил-2 была великолепной, тяжелый и неповоротливый самолет немецкие истребители безнаказанно расстреливали, заходя сверху с задней полусферы, ведь оборонительного оружия на Ил-2 не было. Вскоре по требованию командования ВВС к кабине пилота было пристроено места для стрелка-радиста для того, чтобы штурмовик мог вести огонь назад. Однако проблема состояла в том, что броня, прикрывавшая жизненно важные части самолета и летчика, не защищала стрелка.

Так что вскоре самой недолгой стала не жизнь самого летчика-штурмовика, а его стрелка. Нормой стало, что пилот штурмовика менял по 3-4 стрелка . Чаще по ранению, но нередко бывало так, что пока самолет долетал до аэродрома стрелок просто успевал истечь кровью, если даже не погибал сразу. Что поделать - жизнь опытного летчика была куда важнее.

Если вы будете выбирать двух героев для своего рассказа и необходимо будет угробить их как можно быстрее и надежней, сделайте одного из них летчиком-штурмовиком, а второго - стрелком-радистом на Ил-2.

Да, именно так и случилось. В 1943 году на фронте встретились Вера и Федор - он боевой летчик-штурмовик на Ил-2, она - сержант стрелок-радист. Командование уважило их просьбу, Вера стала его стрелком - ангелом-хранителем, тем, кто всегда за твоей спиной готов защитить тебя.

Они были счастливы, как только могут быть счастливы два влюбленных человека, так долго искавшие друг друга. Десятки вылетов, множество сложных заданий. Заслуженные награды. Не возвращались с полетов их друзья, гибли стрелки в других экипажах, но казалось сам Господь хранит их.

Такое везение не могло быть бесконечным. В 1944 году под Бродами зенитным огнем был поврежден их штурмовик. Раненная машина, отставшая от строя, оказалось без истребительного прикрытия. Вот тогда Вера и узнала как выглядит смерть - это хищные темные силуэты мессеров на фоне безмятежного голубого неба.

И Вера приняла бой. Федор тянул поврежденный Ил-2 в сторону аэродрома, лавировать он не мог. Мессеры раз за разом заходили на подранка, поливая его огнем из пушек и пулеметов. Одна пуля из немецкого крупнокалиберного пулемета легко может оторвать ногу или руку. Вера знала об этом не понаслышке, она видела такое не раз. Главное не дать врагу прицелиться, сбить его огнем с курса. Она не сдастся, даже если это будет ее последний бой. О парашюте даже не вспомнила, ведь только она может защитить мужа, она - его ангел-хранитель.

Но когда закончились патроны, даже ангел-хранитель оказался бессилен. Молчащий пулемет, надсадный рев мотора готового захлебнуться в любой момент, и мессер заходящий в последнюю атаку. Вражеский истребитель действовал спокойно как на учениях, сближаясь на минимальную дистанцию, для того чтобы всадить очередь в упор в беззащитный штурмовик.

Но чудеса все же бывают, именно в этот момент из-за облаков вывалились стремительные Як-3 и атаковали врага, сорвав его атаку. Настала очередь мессеров убегать от наших ястребков.

Это уже потом на земле Вера и Федор признались друг другу, что в тот момент когда замолчал пулемет, они оба поняли - гибель неизбежна.

У старшего лейтенанта Федора Пересыпкина ко дню Победы в 45-ом было 163 боевых вылета на штурмовиках, у гвардии сержанта Веры Пересыпкиной - 151.

Звезда Героя у мужа и медаль "За Отвагу" у жены. Это их общие награды, ведь Вера всегда была за его спиной. И именно любовь провела их невредимыми по огненным тропам той страшной войны

Они заслужили свое счастье - небесные ангелы со смешной фамилией Пересыпкины.


© ЛысыйКамрад


P.S. История абсолютно реальная. Полковник Фёдор Иванович Пересыпкин умер в 1989 году в Киеве. Хоронила его жена - Вера Федоровна Тростянская (Пересыпкина). Судьба Веры на сегодня мне неизвестна.

Глаша была блаженной. У таких людей возраст трудно определить. Нельзя сказать наверняка, сколько им лет - тридцать-сорок, а может уже и все шестьдесят. Время почти не отражается на их лицах, протекая сквозь них. Но мне, в мои восемь лет, она казалась глубокой старухой.
Закутанная в тряпье, Глаша постучалась к нам в дом в том, далеком уже, январе семьдесят третьего года. Я был дома один и не слишком понял, о чем она невнятно бормотала, разобрал лишь то, что пришла к моей бабушке. Гостья уселась на табуретку у двери и с любопытством рассматривала меня. Я тем временем, как радушный хозяин, поставил чайник на плитку, вытащил из буфета варенье, из холодильника - масло, криво-косо нарезал хлеб. Пригласил за стол. Она прошла, не раздеваясь, лишь сняв шапчонку и уличную обувь – старые, растоптанные бесформенные чуни. С ужасом заметил, что на грязных босых ногах не хватало пальцев, а те, что были, торчали розовыми култышками без ногтей.
Чайник засвистел, я поставил его на стол и налил чаю в большую кружку.
Глаша взяла кусок хлеба, не торопясь, с наслаждением стала пить горячий чай, закусывая его хлебом. Когда кружка опустела, подозвала меня к себе и вынула из-за пазухи какую то несвежую тряпицу. Развернув, достала из нее кусочек сахара с налипшим к нему сором – нитками, грязью, кусочками махорки, и протянула мне. Я вежливо отказался от такого угощения. Не обидевшись, так же аккуратно завернула его в тряпицу и убрала.
Пересела к печке, что-то бубнила негромко про себя, приоткрыв печную дверцу, кутаясь в свои обноски. Мне стало скучно, и я ушел в другую комнату, стал листать какую-то книжку. Как она ушла, честно сказать и не заметил. Видел я ее тогда в первый и в последний раз в жизни. Вечером рассказал бабушке о странной гостье и получил крепкий сухой подзатыльник.
- За что? - возмутился я, – Принял гостью, сидел с ней за столом. А то, что ушла, так не моя же вина.
- За то, что не взял сахар, - ответила бабушка и, помолчав немного, рассказала мне историю Глаши.
Во время войны вся семья ее умерла от голода. Такое в наших краях бывало редко, в деревнях всегда были крепкие связи - последним с соседом поделятся. Но они жили на дальнем хуторе, куда зимой было трудно добраться. Когда весной приехали родичи, то нашли только пять могилок и Глашу. Она всех и похоронила.
Как смогла хрупкая женщина выдолбить могилы в мерзлой земле, осталось загадкой. Вот тогда умом и тронулась. Ушла и всю оставшуюся жизнь не останавливалась нигде больше чем на одну ночь. Люди заметили – она не видит разницы между знакомыми и незнакомыми, родными и чужими.
Но вот что интересно, поговаривали, Глаша заходит только в те дома, где живут хорошие люди. Не постучится в богатый дом, где живет начальство, а все больше по скромным избам, но куда заходила - там обязательно после ее визита людям не то, чтобы счастье приваливало, но вот болезни и плохие вести с тех пор эту семью обходили стороной. Уж как зазывали в разные места, однако куда пойти и к кому зайти решала сама. Ходила в жутких обносках, пытались люди ее одеть, но она всегда отказывалась и если брала, то самые негодящие вещи.
Однажды встретил ее зимой на дороге начальник райпотребсоюза. Вспомнив наставления жены и тещи, привез к себе, несмотря на протесты. Глаша ни есть, ни пить в том доме не стала. Чуть ли не силой отобрали у нее хозяева старые вещи, надели приличное пальто, шапку и валенки. Она ушла тут же, не задерживаясь. Выйдя со двора, все сняла и как была, босой пошла по снегу. Тогда и поморозила ноги.
Кусочки сахара, завернутые в платочек, носила с собой всегда. Вот только угощала ими крайне редко, брали сахар у нее всегда с благодарностью, вроде как благословление было. Делиться тем кусочком было нельзя, кому дали – тот и должен съесть.
Через два года бабушка со мной отправилась в дальнее село к родственникам. Сначала долго ехали на автобусе, а потом шли по дороге, пока нас не подхватила попутка. Приехали уже затемно. Попив чаю, стали укладываться спать. Бабушку устроили на кровати, а меня с каким-то мальчишкой, уложили прямо на столе. Столы в деревнях были большие. На полу никто не спал, да и холодно было внизу. Засыпая, слушал разговор бабушки со старушкой, двоюродной сестрой моего деда.
Разговор зашел о Глаше, умерла она год назад. Замерзла прямо на обочине у дороги, по которой шла, присела отдохнуть, да так и не встала. Нашли на следующее утро. Лицо было спокойное, даже словно улыбалась. Родственница сокрушалась, что юродивых больше нет и не будет.
До Глаши был старик – Проня, его все боялись, ругался страшно, проклясть мог. Еще раньше – Лизавета-убогая, добрая душа. До нее - одноглазая Акулина. Сколько помнит – всегда были юродивые, а вот сейчас перевелись. Не к добру это. Так и заснул под старушечьи причитания.
Когда много лет спустя, летом 97 года я приехал домой, бабушка уже умирала. Последние дни мы постоянно дежурили в больнице. Рак легких. Как все женщины у нас, пережившие войну, она много курила – все больше «Беломор». Сигареты с фильтром воспринимала как баловство. Бабушка похудела страшно, хотя и раньше была сухощавой, но во что превратилась – пугало, кожа да кости.
По-прежнему не могла без курева. Зажигала папиросу, делала затяжку и начинала задыхаться. Несмотря на протесты врачей, курил у нее в палате папиросы, чтобы она могла вдохнуть хотя бы немного табачного дыма. Сознание у бабушки туманилось, силы уходили, постепенно восприятие мира сужалось. Она перестала узнавать знакомых, потом родственников, остались только ее дети - моя мама и дядя. Даже нас, своих внуков, уже почти не узнавала. Зато стала жаловаться, что в палате много людей, они толпятся и не уходят, не дают спать. Кого-то она признавала, с кем-то говорила. Сердилась, что не приходит муж. Нет, она помнила, что он погиб сорок с лишним лет назад, но если к ней приходят давно умершие люди, то почему не приходит он?
В тот вечер 12 августа я был у нее в палате. Скоро должна была приехать мама, сменить меня. Вдруг бабушка попыталась привстать и почти внятно сказала: – «Здравствуй, Глаша, как хорошо, что ты пришла». В тот момент я даже не понял, с кем она здоровалась. «Проходи, присаживайся, прости, чая у меня нет». Потек разговор, бабушка вслушивалась в тишину, что-то отвечала еле слышно. Потом заснула впервые за несколько дней, не задремала беспокойно, а именно заснула. Дыхание было тяжелым, но спокойным.
Ночью позвонила мама: - «Бабушка ушла, так и не проснувшись». Тут же помчался в больницу. Там была обычная суета, как бывает в таких случаях.
Собравшись уже уходить из палаты, обратил внимание - на прикроватной тумбочке лежала серая тряпица.
Развернул ее. И увидел пожелтевший от времени кусочек сахара…


© ЛысыйКамрад