GeorgyNsk2017

Что, к слову, одна из причин, по которой многие современные лекарства стоят так дорого: в цену заложены как затраты, так и страховки от возможных убытков (хотя и аппетиты фармкомпаний никто не отменял). Но у нас разговор о научной составляющей этого процесса.

Проверка любого лекарства in vivo начинается с доклинических испытаний на лабораторных животных. Этой работе была посвящена лекция руководителя Центра неклинических испытаний (на базе SPF-вивария), д.б.н. Евгения Завьялова.

Наша справка

Виварием называют помещение для содержания и разведения подопытных животных. А аббревиатура «SPF» (Specific Pathogen Free) обозначает, что в виварии содержатся животные, свободные от патогенов – микроорганизмов, способных вызвать какие-либо заболевания. Обеспечивается это не для комфортной жизни мышей, а для чистоты и точности научных исследований, в том числе и имеющих прикладное значение для медицины и фармакологии. Центров доклинических исследований такого уровня в мире очень немного – около двадцати, а в России и вовсе один, расположенный на территории Института цитологии и генетики СО РАН. При этом виварий относится к ЦКП (центрам коллективного пользования), то есть работать с ним может любой институт Сибирского отделения и других научных учреждений страны.

– Главная задача доклинических исследований - определить как эффективность соединения-кандидата в лекарства, так и его безопасность, выявить возможные побочные эффект от его применения, - отметил Евгений Завьялов. – И очевидно, что достичь этих целей, имея только клеточные культуры, невозможно, для чего в качестве тест-систем и подключают живые организмы.

Современный список лабораторных животных очень широк, от мушек дрозофил и нематод до высших приматов. Но есть в нем и безусловные лидеры по популярности – лабораторные мыши и крысы (которые и являются основными обитателями SPF-вивария). Мыши по ряду параметров - идеальный объект для генетических исследований (в т.ч. они являются оптимальным сочетанием простоты содержания и близости геномов мыши и человека). Поэтому мыши – «лучшие друзья генетиков», а их «вклад» науки отмечен известным памятником у стен ИЦиГ.

Для проведения испытаний в центрах создают специальные генетические линии мышей, каждая обладает специально направленной мутацией. В результате, у такой мыши развивается заболевание, близкое к человеческому (чего не бывает у их диких сородичей), делая возможным проверку лекарства. Так в ИЦиГ СО РАН появились мыши, которые страдают катарактой, болезнью Альцгеймера, ожирением, депрессией и многими другими проблемами, свойственными современному homo sapiens. Другие линии обладают особенностями, не вызывающими болезни, но также необходимыми для исследовательской работы (особенности окраса, функционирования тех или иных систем организма и т.д.). На сегодня в мире насчитывается свыше 30 тысяч подобных линий, а количество «заготовок» (колоний измененных стволовых клеток, из которых могут быть получены новые линии) в разы больше. Очевидно, что их создание – крайне сложная, филигранная и дорогостоящая работа. И это главная причина, по которой число подобных центров в мире крайне ограничено. Ведущим «законодателем правил» работы с лабораторными животными среди них считается The Jackson Laboratory (США). Среди тех, кто проводил работы на базе этого центра, тридцать нобелевских лауреатов, что ярко характеризует уровень работы самого центра.

Крысы используются намного реже (но все равно занимают уверенное второе место) и в основном – для исследования различных токсических свойств того или иного препарата.

В настоящее время на базе новосибирского SPF-вивария ведутся испытания по более чем десятку направлений. В одних случаях изучают генетические модели заболеваний (иммунодефицит, рак прямой кишки, гипертензия, раннее старение и др.), в других – эффективность химических препаратов и хирургических методов (ишемия мозга, онкологические заболевания, диабет 1-го типа и т.п.). Большая часть исследований длится не один год и, как было сказано выше, вовсе не является финишным этапом.

Самыми длительными по времени и наиболее важными в процессе создания лекарства являются клинические испытания, о которых рассказала зав. консультационным отделением клиники НИИКЭЛ (филиал ФИЦ "ИЦиГ СО РАН"), к.м.н. Юлия Убшаева.

– Несмотря на все развитие методов доклинических испытаний in vivo и in vitro, медицина не может обойтись без клинических исследований, - подчеркнула она. - На разных стадиях это могут быть как здоровые добровольцы, так и пациенты.

Клинические исследования, при всем многообразии их форм, принято делить на две большие группы – экспериментальные и обсервационные (наблюдательные). Первые бывают рандомизированные (когда есть основная и контрольная группа) и нет. При этом группа контроля может получать как «плацебо», так и другой лекарственный препарат. Обсервационные исследования делятся на аналитические (если есть группа сравнения) и описательные (когда вся работа ведется только с группой пациентов).

Также исследования могут быть одноцентровыми (вся работа проводится в одном месте) и многоцентровыми (где задействованы разные исследовательские организации), открытые (когда пациент знает, что именно он принимает) и «слепые» ( когда пациент, а иногда и врач, не знают, что именно – «плацебо» или препарат вводится в организм).

Обычно первая фаза исследований проходит на здоровых добровольцах. Как правило, это небольшая группа лиц (20-100 человек), на которой оцениваются как основные фармацевтические параметры лекарства, так и его безопасность. Этот этап обычно длится около года. В случае успеха начинается апробация на первых пациентах. Здесь речь идет уже о группах в несколько сотен человек. На этой стадии должны быть доказаны безопасность и эффективность лекарства в реальной медицинской практике. И ее продолжительность составляет уже 2-5 лет. А затем успешные результаты должны быть подтверждены третьей фазой клинических испытаний, которая включает прием препарата тремя-пятью тысячами пациентов и длится примерно такое же время, что и вторая. В ее ходе окончательно определяются схемы лечения, дозировка препарата, оцениваются все нежелательные явления. И даже после этого этапа, который в случае положительного результата завершается регистрацией нового лекарства, наблюдения и исследования продолжаются. Известны примеры, когда лекарства запрещались к продаже после нескольких лет применения во врачебной практике (как раз по результатам такого анализа).

Теперь, услышав в новостях о том, что очередной чудо-препарат проходит N-ю фазу испытаний, вы сами сможете прикинуть, сколько времени еще осталось до его появлении на рынке. И то в случае успешности этих испытаний.

Надо отметить, что проведение любых клинических испытаний строго регламентируется рядом протоколов, в т.ч. правилами международного этического и научного стандарта Good Clinical Practice (GCP) и Международного совета по гармонизации (ICH). Первая организация рассматривает этот процесс в основном в рамках отношений «врач-общество», а вторая больше внимания уделяет юридическим аспектам регистрации нового лекарственного средства (в том числе, чтобы убедиться, что сведения, полученные исследователями в одном регионе, применимы и в других частях света). Есть и ряд других важных протоколов. В целом, данные исследования очень детально регламентированы, что и делает появление на рынке лекарств с опасными побочными эффектами единичными инцидентами. Но одновременно – значительно продлевают и удорожают сам исследовательский процесс. Это цена безопасности, которую сначала оплачивают фармкомпании (инвестициями в разработку), а потом и все мы (ценой готовых лекарств).

Наталья Тимакова, https://academcity.org/content/cena-voprosa-milliardy

а) Классическим примером вирусной инфекции является ОРВИ. При ОРВИ ребенок может лихорадить и 1, и 3, и 5, и 7 дней подряд, иногда даже дольше. С каждым днем лихорадки врач должен все пристальнее осматривать ребенка, назначить некоторые анализы, чтобы не пропустить большую проблему. И с каждым днем лихорадки у любого врача чешутся руки дать антибиотик, потому что и клинически, и морально, и юридически - иногда последствия запоздалого старта антибиотикотерапии куда серьезнее, чем последствия антибиотикотерапии вхолостую.

Главный подвох тут вот в чем: пока врач не видит очаг бактериальной инфекции - его скорее всего и нет. Очень и очень велик риск того, что сегодня мы дадим антибиотик, а завтра ребенок сам пойдет на поправку, по чистому совпадению, потому что время пришло. И что тогда делать с антибиотиком? Отменять, не допив курс? Допивать курс до конца, понимая, что он заведомо не нужен? Допивать, боясь, что а вдруг все таки лихорадка ушла именно из-за антибиотика?

Итак, первый огромный недостаток такого подхода: НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ С ДИАГНОЗОМ И ТАКТИКОЙ.

б) Детская розеола. Очень частая вирусная инфекция у дошкольников, особенно у детей с шести месяцев до двух лет.

http://medspecial.ru/for_patients/7/24831/

Для этой болезни типичным является такое течение: 3-5 дней лихорадки почти без других симптомов, затем лихорадка сама снижается, а через сутки от нормализации температуры - появляется обильная розеолезная сыпь. И что, в первую очередь, думают родители и недоученный педиатр, угадайте с трех раз? Правильно - аллергия на антибиотик. https://forums.rusmedserv.com/showthread.php?t=93472 На титульном листе амбулаторной карты ребенка красной ручкой пишут «аллергия на...» и этот антибиотик больше ребенку не дают. А это значит, что в следующий раз, когда антибиотик реально будет необходим, и идеально будет подходить именно тот, который написан на карте - никто уже не решится его дать, и будут давать другие препараты, делая терапию менее рациональной.

Это второй недостаток такого подхода: СОВПАДЕНИЯ, КОТОРЫЕ СОЧТУТ ПОБОЧНОЙ РЕАКЦИЕЙ НА АНТИБИОТИК.

в) Инфекционный мононуклеоз.

https://forums.rusmedserv.com/showthread.php?t=270938

Еще одна вирусная инфекция, дающая лихорадку от одной до трех (!) недель подряд. Мало того, что ИМ не лечится антибиотиками, если его лечить антибиотиком пенициллиновой группы (реже такое бывает и на другие группы), у ребенка развивается очень характерное осложнение: яркая стойкая сыпь по всему телу. Эта сыпь при ИМ не разовьется, если не дать антибиотик - а значит это прямой побочный эффект антибиотика.

Давайте здесь вспомним и другие типичные побочные эффекты антибиотикотерапии: антибиотик-ассоциированные диареи, истинные (а не как в при розеоле или при инфекционном мононуклеозе) аллергические сыпи, более тяжелые аллергические реакции (анафилаксия, отек Квинке, синдром Стивенса—Джонсона и тд), боли в животе, тошнота, развитие антибиотикорезистентности и проч и проч.

Итак, третий недостаток: ИСТИННЫЕ ПОБОЧНЫЕ ЭФФЕКТЫ АНТИБИОТИКОТЕРАПИИ.

Кто-то может возразить: побочные эффекты могут возникнуть и в том случае, когда антибиотик назначен совершенно правильно, и в нем есть реальная необходимость. Верно, но одно дело рисковать, понимая ради чего ты рискуешь, и совсем другое - рисковать без всякой необходимости. Это как спрыгнуть из окна третьего этажа: одно дело прыгнуть просто так (на «слабо», например), и совсем другое - если дом объят пожаром, и другого пути спастись нет. Мы в медицине называем это оправданным риском.

2) Аутоиммунные заболевания. Почти никогда не требуют лечения антибиотиком.

а) Болезнь Кавасаки.

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B8%D0%BD%D0%B4%D1%80...

Системное заболевание, которое обычно протекает с серьезной лихорадкой: выше сорока градусов, от пяти дней до нескольких недель. Это относительно редкая болезнь, и ее симптомы очень и очень напоминают симптомы бактериальной инфекции (сыпь на коже может имитировать скарлатину, огромные цифры СОЭ, С-реактивного белка и лейкоцитоз - намекать на бактериальное воспаление, и тд) - поэтому пациент с болезнью Кавасаки почти обречен получить антибиотик. А значит - см пункт 1-в, неоправданный риск побочных реакций.

б) Синдром Маршалла (PFAPA). Тоже довольно редкая болезнь, относящаяся к группе периодических синдромов.

http://t-pacient.ru/articles/6113/

Проявляется эта болезнь приступами лихорадки, афтами во рту, покраснением в зеве и увеличением шейных лимфоузлов. Но самое интересное в ней - именно периодичность приступов: они повторяются через равные интервалы времени, около 30 дней, и длятся 3-5 суток. Интервалы настолько стабильны, что родители нередко могут предсказать появление нового приступа с точностью до суток. Разумеется, синдром Маршалла не лечится антибиотиками.

У меня в практике было два таких ребенка, и надо ли говорить, что КАЖДЫЙ приступ PFAPA, до обращения ко мне, эти дети получали курсы антибиотиков, ежемесячно, по 12 курсов в год! Вред все тот же: см пункт 1-в и 1-а.

3) Бактериальные инфекции. Думаете тут все просто? Как бы не так!

а) Воспаление легких (пневмония).

Развивается обычно под конец ОРВИ, дает "вторую волну" лихорадки или затяжную лихорадку. Что будет, если педиатр назначит антибиотик на третий (ну или пятый) день повышенной температуры? Ведь все же вроде хорошо - вот бактериальная инфекция, вот антибиотик. Но во-первых, он не сделал снимок легких до старта антибиотикотерапии, во-вторых, он наверняка назначит слишком короткий курс терапии (он же не знает что он лечит), в-третьих, он не проведет и второй - контрольный снимок легких, а значит рискует пропустить осложнения пневмонии, в четвертых, если он пропустит осложнения - а потом ,через какое-то время, они всплывут при рентгенографии грудной клетки по другому поводу - это вызовет серьезную путаницу, ведь диагноз перенесенной пневмонии в анамнезе не будет указан, и тд и тд. То есть вред - см пункт 1-а, неопределенность с диагнозом и тактикой.

б) Инфекции мочевыводящих путей (ИМВП).

http://medspecial.ru/for_patients/7/303/

Давайте представим, что у ребенка пиелонефрит, он лихорадит три дня, и педиатр назначает ему антибиотик вслепую. Здесь вреда еще больше, чем при пневмонии. Дело в том, что обязательным и очень важным условием лечения ИМВП является сбор анализа мочи для посева на стерильность - ДО НАЧАЛА антибиотикотерапии. Этот анализ нужен чтобы понять: с каким именно возбудителем мы имеем дело, в каком количестве он присутствует, и к каким антибиотикам он чувствителен. Если ИМВП нетяжелая - мы вполне можем не лечить ребенка до получения результатов посева мочи (3-5 дней), если тяжелая - нужно сдать анализ мочи и сразу назначить антибиотик широкого спектра действия наугад, а когда придут результаты - посмотреть по ним, угадали ли мы с антибиотиком, и если нет - сменить на более подходящий. Как только мы дадим первую дозу антибиотика - посев брать уже бессмысленно. И начинаются все те же проблемы: неверифицированный диагноз, слишком короткий курс антибиотика, весьма вероятно - ошибка с выбором антибиотика, отсутствие адекватного диспансерного наблюдения после перенесенной ИМВП и тд и тд. Вред см пункт 1-а

в) Средний отит.

https://vk.com/wall-141911698_42

Если врач назначает антибиотик только потому что третий день лихорадки, не проводя отоскопию - и даже попадает на средний отит, то во-первых, не каждый средний отит требует лечения антибиотиком, во-вторых, он опять почти наверняка ошибается с длительностью антибиотика, а в-третьих, он вполне может ошибиться и с дозировкой антибиотика, потому что доза амоксициллина 90 мг/кг/сут рекомендована только для отитов, а если доктор назначает вслепую, он даст 20-40 мг/кг/сут амоксициллина - а это значит мало, а это значит высокий риск рецидива отита, причем уже с флорой, устойчивой к амоксициллину.

Понимаете, к чему я веду? Сначала диагноз - потом лечение, потом "надо ли" антибиотик, потом "какие анализы необходимы ДО старта антибиотика", потом "какой конкретно антибиотик надо", потом "каким курсом и какой дозой". А не просто "пейте, патамуштатретийдень".

Кстати, многие родители, которые пытаются бороться с избыточным назначением антибиотиков их детям, возлагают большие надежды на общий анализ крови: мол, нельзя назначать антибиотик, пока не убедились по крови, что инфекция бактериальная. Это верно лишь отчасти. Потому что, с одной стороны, есть целый ряд болезней, когда клиника очевидна, диагноз ставится без общего анализа крови и антибиотик должен быть назначен сразу (например, типичный анамнез + типичная отоскопическая картина отита = отит, нужен антибиотик; типичная сыпь + лихорадка + положительный стрептатест = скарлатина, нужен антибиотик, и тд). А с другой стороны, разделение инфекций на вирусные и бактериальные только по анализу крови - очень сомнительная затея; есть ряд исследований, показывающих невысокую чувствительность и специфичность таких попыток. То есть, если по простому: слишком велик риск ошибиться, даже сдав анализ крови. Ставку надо все равно делать на хорошего врача, никакой анализ его не заменит.

4) Раздел "Прочее". Еще одна проблема очень быстро встает перед доктором, который любит назначать антибиотик с третьего дня лихорадки: проблема выбора. Амбулаторных (пероральных) антибиотиков совсем немного: пенициллины защищенные/незащищенные, цефалоспорины 1-2-3 поколений, да макролиды 15/16-членные. Вот почти и все, не разгуляешься. И если ребенок болеет часто, то уже на 2-3 раз доктор начинает "повторяться", а это, с одной стороны, вызывает беспокойство и вопросы у родителей (недавно же его пили, что опять его?!), а с другой стороны - беспокоит совесть доктора (не совсем еще забыта микробиология, что-то всплывает в памяти про резко возрастающий риск антибиотикорезистентности при частых повторах).

К чему это все приводит? К такой проблеме как НАЗНАЧЕНИЕ "РЕЗЕРВНЫХ" АНТИБИОТИКОВ ПРИ РУТИННЫХ ПРОБЛЕМАХ, то есть доктор быстро переходит на всякие Супраксы/Цефиксимы (которые логично бы приберечь на более тяжелые случаи), Клациды (которые надо бы оставить гастроэнтерологам на хелокобактер пилори, пока она еще отвечает хотя бы на Клацид), Бисептолы (которые имеют сомнительную/избирательную эффективность и ряд нежелательных реакций) и тд.

...Вот как много букв у меня снова написалось. А ведь я взял только самые основные проблемы и примеры, старался не вдаваться в детали. Все, в конечном итоге, упирается в одно: врачу надо знать педиатрию, и стараться работать грамотно и честно - тогда 9 из 10 случаев, когда "хотелось назначить" антибиотик, вполне можно вылечить и без них.

Так что же получается, раз педиатры по-прежнему назначают антибиотики на третий день лихорадки, то выходит они все безграмотные и виноваты во всем? Отчасти да, именно низкий уровень образования врачей - главная причина того, что миф "антибиотик на третий день" так стойко прижился в России. И все же виноваты далеко не только они. А кто еще?

I) Организаторы здравоохранения. Совершенно бесчеловечная организация амбулаторной медпомощи, которая отводит по 10 минут на осмотр пациента, которая допускает дикие переработки врачей (по 50 и более пациентов в кабинете в день, по 30 и более вызовов на дом). Которая перегружает врачей бессмысленной бумажной и непрофильной работой. Которая оценивает этот каторжный труд в 20-30 тысяч рублей в месяц (и это если повезет).

К неграмотной организации работы врача нужно отнести также отсутствие качественных общенациональных клинических руководств, основанных на принципах доказательной медицины http://osdm.org/blog/2017/01/12/gripp-rekomendacii-ocheredno... ; отсутствие в кабинете педиатра экспресс-тестов на стрептококк и грипп, мочевых тест-полосок, быстрого доступа к анализу крови и рентгенографии легких (талончики-очереди-задержки результатов и тд). Отсутствие возможности у пациента телефонной/текстовой связи со своим врачом (прямое следствие перегрузки врача).

Все это толкает педиатра "перестраховываться" и назначать антибиотик заранее, потому что так безопаснее для самого врача.

II) Система контроля работы и наказаний врача. Постоянные жалобы, которые априори оборачиваются против доктора (какая бы чушь не была в жалобе - будь добр написать унизительную объяснительную, а то и получить выговоры-штрафы-нервотрепки). Юридическая незащищенность врача, регулярные прецеденты, когда суды не разобравшись встают на сторону пациента. Все это толкает к перестраховочному и избыточному лечению: ведь когда антибиотик был назначен зря - никто не накажет врача; когда был назначен, но осложнение все равно развилось - врачу легче оправдаться; а вот когда антибиотик не был назначен и развилось осложнение - вот тут доктор основательно "попал", даже если он при этом действовал очень грамотно и последовательно.

III) Сами пациенты. Многие родители, порой, готовы скандалить, жаловаться, требовать и топать ногами - при каждом поводе и без повода. А значит сами не дают врачу доверять им, сами толкают его перестраховываться. Не щадят врача, толкают его к выгоранию.

Это они отказываются от прививок против пневмококка, коклюша, ХИБ-инфекции, ежегодных прививок против гриппа - а ведь если бы ребенок был привит от них, ему бы гораздо реже требовались антибиотики.

Это они не желают ничего слышать про естественные сроки течения болезней, хотят лишь эффекта "вотпрямзавтраже", а не получив желаемого - заставляют врача приходить на дом ежедневно, продолжая давить на него и торопить его.

Это они не повышают свой уровень медицинской грамотности (да, не только врачам нужно учиться; чтобы на машине кататься - надо пройти обучение и сдать экзамены, а чтобы ребенка растить - ничего не надо, само как-нибудь, разве это справедливо?), а значит не помогают врачу и своему ребенку. Всем будет гораздо лучше, если родители станут союзниками врачу в борьбе с болезнями их малыша, а не пассивными наблюдателями и/или требовательными судьями. (см, например, тут https://vk.com/wall10208768_1182)

IV) Недостаток образования врачей. И все же корень зла все равно в самих врачах, это Альфа и Омега. Будь у врача достаточные знания и достаточное желание помочь - он бы учил английский язык и читал бы международные гайдлайны, старался бы лечить пациентов по мировым стандартам. Он бы требовал у своего руководства эти самые тест-полоски, стрептатесты, пульсоксиметр, пикфлуометр.., и нормальную организацию лабораторных/инструментальных методов диагностики. Он бы купил себе отоскоп и научился им владеть. Он бы направил пациента в обход бюрократических препятствий, если уж они в данный момент непреодолимы (пусть даже платно - многие пациенты с пониманием относятся к тому, что платно = быстрее и качественнее, так давайте хоть предлагать им выбор). Он бы дал возможность хотя бы тяжелым пациентам связаться с ним напрямую, в случае экстренной необходимости. Он бы лучше вел разъяснительную работу с пациентами о важности прививок, и сам бы не давал ложных и необоснованных медотводов. Он бы делал люмбальные пункции по адекватным показаниям, прописанным в международных гайдлайнах, а не когда ребенок уже при смерти - и своевременно выявлял бы менингиты у детей. Он бы освоил надлобковую пункцию и катетеризацию мочевого пузыря - и гораздо точнее бы верифицировал ИМВП у детей раннего возраста. И так далее. Он бы мог сделать гораздо больше, чем делает сейчас.

...Вот такой невеселый пост получился. В российской педиатрии сейчас масса проблем, не только в лечении антибиотиками. Но если не поднимать и не озвучивать эти проблемы - дело не начнет двигаться с мертвой точки никогда. Давайте начнем каждый с себя.

Педиатр Бутрий Сергей
Ссылку на первоисточник Pikabu почему-то не пропустил, могу дать лишь такой путь telegra_точка_ph/Dlinnopost-ob-antibiotikah-na-tretij-den-lihoradki-03-20

С детьми дошкольного возраста здесь занимаются уже много лет. Так что опыт по этой части накоплен огромный. По словам заведующей лабораторией – Анны Стекленевой, - руководство детских садов охотно идет с ними на контакт. Детские сады, напомню, имеют в нашей стране статус образовательных учреждений. Проводить с детьми занятия по разным темам (вплоть до математики!) входит в профессиональную обязанность педагогов-воспитателей. И если есть возможность соприкоснуться с миром науки непосредственно - через ученых, - то почему бы такой возможностью не воспользоваться? Пока что в нашей стране подобная практика приветствуется. И очень хорошо, что в руководстве ИЦиГ СО РАН понимает важность научного просвещения и популяризации науки. Ведь чем раньше такие события происходят в жизни ребенка – тем лучше. Поэтому Лаборатория с пониманием дела идет навстречу детским садам, осуществляя свою просветительскую деятельность с малышней и предоставляя все имеющиеся для этого ресурсы. Разумеется, никаких грамот и дипломов дошкольникам не выдают, ведь вопрос идет лишь о первой ступеньке в вопросах популяризации науки – в предельно доступной форме. И с этой задачей здесь спешно справляются.

«Надо понимать, - отмечает Анна Стекленева, - что мы, всё-таки, принадлежим к научной организации. В нашей лаборатории дети попадают в атмосферу настоящей науки и работают с ними настоящие ученые».

Тем удивительнее наблюдать, с каким неподражаемым интересом ребятишки впитывают новые знания. На данный момент Лабораторию посещают семь групп. В каждой – примерно по двадцать человек. И что самое характерное – в течение года со стороны детей не наблюдается ни малейшего охлаждения и падения интереса к знаниям. То есть общий язык с детьми найден, несмотря на то, что речь идет о достаточно серьезных вещах. Вот как раз это умение изложить «сложные материи» в доступной для дошколят форме – пожалуй, есть высший пилотаж для ученого-просветителя.Работу с дошкольниками проводят две научные сотрудницы Центрального сибирского ботанического сада СО РАН - профессиональные ученые, кандидаты биологических наук. Работают они с детьми уже двенадцатый год. Кстати, делают они это исключительно по призванию, по зову души, «за идею».

Откровенно говоря, не каждый ученый на такое способен. Работа с маленькими детьми – дело настолько специфическое, что дается далеко не всем. Это только со стороны кажется, будто излагать тему в стиле «веселых картинок» - очень просто. В действительности преподаватель должен здесь тонко чувствовать психологический настрой своей аудитории, должен уметь войти в «резонанс» с маленькими слушателями. Только так ему удастся в течение получаса удерживать их внимание. В противном случае они заскучают, а дальше начнется спонтанная «забастовка»: ребятишки начнут отвлекаться на посторонние вещи, обмениваться шуточками и всё – ваши нервы будут подвергнуты серьезному испытанию. Поэтому на такую работу решаются только те, кто абсолютно уверен в своей способности наладить с детьми устойчивый контакт. Учитывая, что работа с дошкольниками ведется в этих стенах уже двенадцать лет – и ведется достаточно успешно и плодотворно, - таких проблем не возникает. Можно сказать, что здесь, в Лаборатории, сформировалась своя хорошая традиция, своя «школа» популяризации науки для самых маленьких.

Кстати, может показаться, будто статус научных сотрудников входит в противоречие с педагогикой, особенно, если она касается дошколят. В силу господствующего в нашем сознании стереотипа «настоящий» ученый всегда изъясняется по своей теме сложно, поскольку профессиональное занятие наукой якобы вырабатывает привычку формулировать мысль исключительно для людей своего уровня.

Как говорили раньше: «Математика пишется для математиков». А здесь мы видим, как кандидат наук свободно доносит знания до малышни. На самом деле именно хорошая подготовка и высокий уровень знаний позволяют предельно популяризировать сложный предмет.

В свое время это убедительно продемонстрировал не кто-нибудь, а сам Альберт Эйнштейн, в нескольких простых фразах разъяснив журналистам суть теории относительности. Иначе говоря, противоречий здесь никаких нет. То есть научный сотрудник вполне может доходчиво донести знания до маленьких детей, в чем лично я убедился воочию.

Очень важно учесть, что путь к такому изложению предмета во многом связан с тем, что в общении ученого с детьми нет никакой «принудиловки». Как я уже сказал, научные сотрудники работают здесь «за идею», из любви к своему делу. Дети также проходят эти предметы, что называется, факультативно. Именно поэтому у них появляется неподдельный интерес к знаниям. По сути, это есть наглядный пример того, как свободный творческий подход к делу способен принести прекрасные плоды. Попробуйте всё это жестко формализовать, закрепить в обязательном порядке и «втиснуть» в какую-нибудь инструкцию – вы сразу же всё испортите. И это совсем не праздный вывод.

На мой взгляд, беда нашего школьного образования в том и заключается, что формализм, циркуляры и въедливый надзор просто губят всё на корню, превращая педагогов в безликих «исполнителей» должностных обязанностей, а у самих учеников вызывая устойчивую «аллергическую» реакцию на преподаваемые дисциплины. И ведь вот что странно: в нашей стране с давних пор сложилась великолепная традиция популяризации научных знаний.Как мы помним еще с советских времен, многие научно-популярные книжки и журналы по увлекательности и содержательности заметно превосходили школьные учебники.

Лично у меня в свое время возникал вопрос: почему учебник по зоологии нельзя было написать в стиле Игоря Акимушкина, а учебники по физике – в стиле популярного трехтомника академика Ландау «Физика для всех»? Но, почему-то бюрократы от системы образования решили, что школьные учебники должны быть написаны в стиле «любимых» ими циркуляров.

С тех пор, кстати, мало что поменялось. И это печально. Ведь по большому счету, опыт Лаборатории экологического воспитания можно обобщить и использовать в качестве примера творческого приобщения детей к научным знаниям – когда занятия не только не утомляют и не гасят интереса к предмету, а наоборот – только усиливают этот интерес.

Олег Носков

https://academcity.org/content/nauka-vsem-vozrastam-pokorna

Итак, после первичного отбора по принципу «ключ-замок» в распоряжении исследователей оказалось несколько десятков вариантов активных веществ и соединений, которые (в соответствии с анализом модели заболевания) могут претендовать на роль лекарства. Далее, начинается проверка этого предположения на практике, которая требует наличия достаточного числа объектов для испытаний (иначе говоря, несколько сотен, а лучше – тысяч «подопытных кроликов»). Вот только где их взять в таком количестве (учитывая, что многие из проверяемых комбинаций могут оказаться на деле не только бесполезными, но и даже токсичными для организма).

Бывает и более сложная ситуация, когда у исследователей вообще нет адекватной модели возникновения и развития заболевания на клеточном уровне. Кстати, весьма распространенный случай.

Чтобы немного упростить тему, докладчик ограничил круг заболеваниями, которые ассоциированы с генами человека. И хотя связь заболеваний с генотипом установлена, во многих случаях остается неясным, как они формируются, что запускает этот механизм и т.п. Соответственно, построить генную сеть (о которой говорилось ранее) невозможно.

Где же взять материал для исследований? Иногда (особенно – в случае онкологии) таким материалом становится полученный от пациента (например, во время операции) кусочек пораженной ткани. На нем в дальнейшем и проводятся различные эксперименты и т.п. Но этот метод применим с довольно ограниченным классом заболеваний.

Другой путь – смоделировать заболевание на лабораторном животном. Но это тоже весьма непросто (приходится выводить специальные генетические линии животных, способные страдать от человеческих недугов) и так же применимо далеко не ко всем заболеваниям.

Взять, к примеру, аутизм – заболевание, которое затрагивает поведение человека, что невозможно изучать на кусочке ткани или лабораторной мыши. Схожие проблемы возникают с депрессией, нейродегенеративными расстройствами и т.д.

– Мы сейчас изучаем заболевание, при котором IQ у пациента останавливается на уровне 50, – рассказал Вениамин Фишман. – Это сильно отличается от нормального уровня для человека, пациент в лучшем случае может сам принимать пищу и ходить в туалет. Но мышь одинаково далека от IQ 50 и IQ 150, мы просто не можем смоделировать на ней такую ситуацию.

«Палочкой-выручалочкой» для ученых стали плюрипотентные (стволовые) клетки, прорыва в изучении которых удалось достичь только в нашем веке. Речь, прежде всего, о работах японского ученого Синъя Яманака: он научился превращать практически любые клеток организма в стволовые клетки. А они уже при дифференцировке способны стать любыми клетками, из которых состоит тело взрослого человека.

В теории все выглядит следующим образом. Сначала из клеток пациента (чаще, клеток кожи) получают плюрипотентные стволовые клетки, их еще называют индуцированными. А затем – дифференцируют их, то есть, получают из них клетки нужного типа, на которых можно проводить любую исследовательскую работу. Причем, число таких объектов определяется скорее нуждами самого исследователя.

В будущем эту технологию рассматривают как источник необходимых донорских органов и тканей из собственного материала пациента (регенеративная медицина), но пока эта технология до такого уровня не доработана. А вот получать образцы для проведения исследований и испытаний потенциальных лекарств ученые уже научились и вовсю пользуются новым методом.

Показательный пример – прошлогодние результаты по поиску лекарств от гиперхолестериемии. Это одно из самых распространенных генетических заболеваний проявляется в аномально высоком уровне липидов (до 50 %) в крови пациента. Это ведет к тяжелейшим последствиям, прежде всего, для сердечнососудистой системы и довольно ранней смерти (даже при легких формах заболевания, большинство погибает в возрасте до сорока лет).

Также известно, что возникновение этой болезни во многих случаях вызвано мутацией генов, отвечающих за работу печени по захвату и метаболизму холестерина и других липидов из крови. Собственно, этот сбой в работе печени и является главной проблемой при гиперхолестериемии, в остальном организм пациентов работает нормально, а все иные симптом – вторичные, вызванные высоким уровнем липидов, а не влияющие на него.

– Лекарство, улучшающее работу этих ферментов в печени, искали как раз методом «полного перебора», - продолжил Вениамин Семенович. – Они имели достаточно времени и ресурсов для такой работы. Проблема была в объектах для опытов. Если вы имеете сотни тысяч каких-то соединений, которые вам надо протестировать, вам нужно соответствующее количество биологического материала. В данном случае – больные клетки, в которых данные ферменты неактивны. И на которых можно было бы смотреть: захватывают они липиды после введения очередного претендента на роль лекарства или нет.

Для решения этой задачи исследователи сделали относительно маленькую биопсию кожи нескольким пациентам, страдающим от этого заболевания. Затем – получили из нее плюрипотентные клетки этих людей, из которых после в чашке Петри вырастили клетки печени. Поскольку болезнь имеет генетические корни, клетки изначально были больными, не способными улавливать липиды. И стали, таким образом, отличным материалом для проведения «полного перебора» кандидатов на роль лекарства. Был найден ряд потенциально действенных соединений. И сегодня авторы исследования говорят о готовности приступить к клиническим испытаниям нового лекарства через пару лет.

Подобного рода работы сегодня проводят в лабораториях по всему миру, в том числе и сотрудники ФИЦ "Институт цитологии и генетики СО РАН". Конечно, процесс создания лекарств – дело очень небыстрое и крайне затратное (мы еще коснемся этой темы в третьей части цикла). Но уже сейчас эксперты прогнозируют, что использование индуцированных стволовых клеток на начальных этапах исследований снимет многие барьеры и в ближайшие годы можно ожидать прорыва в лечении многих тяжелых заболеваний.

Конечно, важным моментом является доступность таких лекарств и способность российской промышленности производить их, но это уже, скорее, вопросы экономические и политические. А с научной точки зрения – у нас уже есть (хоть и в очень малом количестве) научные центры, проводящие такие исследования. В том числе, в новосибирском Академгородке.

Наталья Тимакова, https://academcity.org/content/vyrastit-sebe-pacienta