Жду новый пост

Серия «Американские истории»

Связана она с политикой ленд-лиза, потому сначала небольшое отступление. Про ленд-лиз говорится даже в школьных учебниках, на интернет-ресурсах кипят оживленные баталии о значении этих поставок… Я не буду ввязываться в эти дискуссии, но напомню некоторые моменты, о которых часто забывают их участники.

Первое – ленд-лиз это не история исключительно про отношения США и СССР, по той же схеме американцы взаимодействовали с Китаем и даже с Великобританией. И поначалу эта идея совсем не нашла поддержки у американской элиты - в предыдущих войнах они придерживались иной стратегии: выждать и в финале собрать максимум плодов нейтралитета на старте. Однако в этот раз Франклин Рузвельт понимал, что «фокус не удастся» и надо выбирать свою сторону сейчас, пока не стало поздно. И усиленно убеждал оппонентов как в закулисных переговорах, так и в публичных выступлениях в том, что Америка должна оказать помощь именно антигитлеровской коалиции, не ставя во главу угла вопросы сиюминутной выгоды. Например, 17 декабря 1940 года, на своей ежегодной пресс-конференции в Овальном кабинете он заявил следующее:

- Предположим, у моего соседа загорелся дом, а у меня есть длинный шланг. И с его помощью сосед может погасить пламя. Разве я скажу ему: «Сосед я купил шланг за пятнадцать долларов, так ты мне их уплати за пользование шлангом»? Нет, мне не нужны деньги, пусть только сосед вернет шланг, когда пожар будет потушен…

Конечно, Рузвельтом двигал не альтруизм: он хорошо понимал, что США выгоднее помочь оружием воюющим странам сейчас, нежели позже вести войну с усилившимся союзом Японии и Германии на своей территории. В политике вообще большинство удачных решений опираются на прагматичные мотивы.

Но обратите внимание на даты – конференция прошла в декабре 1940 года, Закон о ленд-лизе принят 11 марта 1941 года. СССР вообще не воюет с Германией, действует пакт Молотова-Риббентропа. И поставки вооружения в рамках закона идут армиям Китая и Великобритании, армиям, которые между собой союзниками не являются. Как сказано, прагматизм важнее идеологии.

Позже к ним присоединилась и наша страна (а к концу войны участниками этой программы были практически все участники антигитлеровской коалиции). И теперь второй момент – «цена вопроса», а точнее, сколько и что получил СССР по ленд-лизу. Всего нашей стране было поставлено товаров (вооружений, продовольствия, лекарств и проч.) на сумму в 138 млрд. долларов (в ценах 2008 года). В том числе, 12 тысяч единиц бронетехники, 5000 противотанковых пушек, 131 633 единицы автоматического оружия, 345 735 тонн взрывчатки, 38 100 металлообрабатывающих станков и практически весь запас сульфаниламидов и пенициллинов, которые применялись в военных госпиталях и гражданских больницах страны в военные годы.

Много это или мало, решайте сами. Но при этом надо учитывать, что в первые месяцы войны Советский Союз лишился большого количества военной техники и был вынужден эвакуировать значительную часть предприятий оборонной промышленности на восток, что, естественно, на некоторое время вызвало перебои с производством нового оружия и техники. Как известно, хороша ложка к обеду. И ленд-лиз в этом плане был как раз такой ложкой.

Важной составляющей поставок бала авиация. Известно, что в конце 1930-х годов советские авиаконструкторы добились немалых успехов. Но надо учитывать два нюанса. Во-первых, как раз в этот период значительная их часть была арестована как»враги народа», что не могло не затормозить разработку новых самолетов (пресловутые «шарашки» появились, когда стало ясно, что действия НКВД в этом направлении можно описать как «выстрел в ногу собственному авиапрому»). А во-вторых, к началу войны массовое производство многих новых моделей самолетов только начиналось. И войска получили лишь первые экземпляры.

А дальше – общеизвестно: прифронтовые аэродромы были разгромлены в первые дни войны, заводы приостановили выпуск, поскольку ехали в эвакуацию. В результате, наша армия испытывала острый дефицит авиационной техники. Это давало люфтваффе возможность вольготно наносить удары с воздуха по советским войска и гражданским объектам. Ударам, которые наносили огромный ущерб. И более 10 тысяч самолетов, поставленных по ленд-лизу, были как нельзя кстати. Тем более, в большинстве своем, они превосходили по своим параметрам самолёты И-153, И-16, составлявших основу советской истребительной авиации в 1941 году.

Первые поставки самолетов в СССР шли морскими конвоями через порты Архангельска и Мурманска. Романы Пикуля («Реквием каравану PQ-17») и Маклина («Полярный конвой») очень образно описывают эти события. Рекомендую к прочтению. Но зависеть от единственного маршрута было рискованно. Разгром каравана PQ-17 (летом 1942 года) – яркое тому доказательство.

Впрочем, меры по подстраховке начали готовить намного ранее. Еще только шли переговоры о включении СССР в программу ленд-лиза, в июле 1941 года, а Государственный Комитет обороны (ГКО) СССР принимает решение о строительстве Особой воздушной линии (соединяющей СССР и США через Тихий океан). В Сибирь и на Дальний Восток вылетела группа специалистов для подбора мест под аэродромы. Их забрасывали, куда можно было, самолетами, дальше они добирались на оленьих и собачьих упряжках, на лыжах и пешком. При изысканиях каждого аэродрома были пройдены маршруты от 400 до 700 километров. Руководил работами известный полярный лётчик, генерал-майор авиации Василий Молоков.

К осени из нескольких вариантов выбрали маршрут: Аляска – Берингов пролив – Чукотка – Якутия – Красноярск. Далее самолеты можно было доставлять Транссибом, да и сеть аэродромов становилась гуще. В числе преимуществ маршрута были наличие на нем относительно крупных населенных пунктов и устойчивая антициклональная погода на большей части трассы.

Минус тоже очевиден — ресурс моторов во время перелета расходуется. От американских заводов до фронта предстояло преодолеть более 14 000 км. Но тут вмешалась циничная статистика: среднее время «жизни» истребителя в боевых условиях того времени - около 30 летных часов, у бомбардировщика не намного больше. Двигатель обычно не успевал износиться, самолет сбивали или повреждали и по возвращении на аэродром пускали на запчасти.

Работы велись с напряжением всех сил – обычная для той пор ситуация – и к весне 1942 года на территории СССР были оборудованы все промежуточные аэродромы на трассе. Вообще, эта работа сама по себе достойна отдельного текста, но не стоит пытаться вместить все в один пост. Поэтому вернемся к нашему полуострову.

Американцам было несколько проще, но им также пришлось оперативно оборудовать несколько пунктов дозаправки и в разы расширить имевшиеся на Аляске аэропорты. За полвека до того, «золотая лихорадка» стала толчком для создания наземной дорожной инфраструктуры, Вторая мировая поспособствовала развитию воздушной.

Чтобы понять масштаб работы, вновь немного статистики. К началу Второй мировой войны на Аляске армия США была представлена гарнизоном из 11 офицеров и 300 солдат, охранявших дороги к золотым приискам. Этого было бы едва достаточно для обслуживания одного аэродрома. Военных летчиков, имевших опыт пилотирования в условиях Севера – там не было от слова совсем. Впрочем, так было не только в окрестностях Клондайка. События Пёрл-Харбора показали, что в целом США не готовы к масштабным военным действиям (а политика изоляционизма сама по себе от войн надежно не защищает).

Потому зима 1942 года на Аляске выдалась «жаркая» - шло интенсивное строительство военных авиабаз в Фэрбэнксе и Анкоридже и порта для ВМФ на острове Кадьяк. С весны 1942 строилась автомагистраль (хайвэй) в 1420 миль длиной от канадского Даусон-Крик, которая бы гарантировала обеспечение выросшего гарнизона на случай японской агрессии. А заодно связывала систему полевых аэродромов, которые выстроили для военных нужд (включая поставки самолетов в СССР).

Для ускорения строительства, оно велось параллельно семью полками военных строителей, каждый из которых был заброшен на старт своего отрезка, в разные районы. Таким образом, по факту, строилось семь дорог, которые на финише соединялись в одну. Им пришлось также сложно, как и их советским коллегам: непролазные болота, скалы, тайга мошка – всего этого в Аляске и Северной Канаде тоже хватало с избытком. Но уже 20 ноября 1942 года первые грузовики прошли всю дорогу. На фоне капитуляции американских частей на Филиппинах и сдачи Сингапура, это само по себе было хорошей новостью. Той победой, которая была нужна Штатам для поднятии духа нации.

А первые самолеты по «секретной трассе АлСиб» (прокладка этого маршрута велась в глубокой секретности, поскольку он потенциально был уязвим для союзника Германии – Японии) уже летели. Одним из первых летчиков, пролетевших по трассе, считается командир самолета Ли-2 П. Т. Комаров, который в апреле перебрасывал строителей и первых радистов с радиоаппаратурой на строящиеся Алданский, Берелехский и Сеймчанский аэродромы. А с осени 1942 года она заработала в полную силу.

Тут есть еще один интересный нюанс. Для ускорения работ, еще в конце 1941 года Рузвель предложил Сталину помощь: американцы ралли на себя строительство и оборудование аэропортов на советской территории и готовы были передавать их в районе Иркутска. Советское руководство от помощи отказалось, было решено, что приемка самолетов будет осуществляться уже на Аляске. Можно было сослаться на недоверие к американским летчикам, которые могли с высоты разглядеть что-то лишнее. Но в те времена секретных объектов на территории, прилегающей к маршруту АлСиб просто не было, максимум, лагпункты ГУЛАГ (которые сложно отнести к секретным объектам). Так что мотивы лично мне непонятны. Разве что, сочли, что свои все равно построят быстрее, потому что для победы не жалели ничего и никого. Кстати, нельзя сказать, что трассу на территории СССР организовали руками зэков – большая часть объектов была сооружена вольнонаемными строителями.

В июле 1942 года по строящейся трассе пролетел на американском бомбардировщике Б-25 летчик-испытатель и мастер дальних перелетов, Герой Советского Союза Владимир Коккинаки. И не просто пролетел, доставил в Москву американскую правительственную комиссию для согласования вопросов по началу перегонки самолетов. Он подтвердил – перегонять по ней самолеты, вполне реальное дело.

А с осени 1942 года трасса заработала в полную силу. С заводов-изготовителей самолеты в Фэрбенкс перегоняли американские и канадские летчики. Там их принимали уже пилоты специально созданных пяти перегоночных полков советских ВВС. Всего с нашей стороны операцию обеспечивало около трех тысяч человек (летчики, механики, персонал аэродромов и т.д.). И хоть служба их проходила вдали от передовой линии, она была очень тяжелой и рискованной.

Летчикам приходилось садиться за штурвал малознакомой (поначалу) техники, где все шкалы приборов и инструкции были на английском языке и раз за разом отправляться в дальние полеты над незаселенной территорией. Надеясь на то, что погода не подведет и техника (которую собирали на конвейерах в условиях военного времени, т.е. в максимально сжатые сроки) не даст сбой за сотни километров до ближайшего аэродрома.

Надо было заново отрабатывать технику взлета и посадки: у всех отечественных самолетов было два основных колеса и опорное хвостовое, у большего числа американских третье колесо было переднее. Добавляли сложностей морозы. Самолеты покрывались ледяной коркой, масло превращалось в камень, лопались резина и шланги — выходила из строя вся гидравлика и тормозная система. Отказывали карбюраторы, магнето, свечи, моторы стыли в воздухе.

Долетали не все. Всего за три года трассы на ней пропал 81 самолет. Ни о какой поисково-спасательной операции в условиях войны речи не было – для нее не было ни людей, ни ресурсов. Некоторые самолеты находили десятилетия спустя (одна из подобных новостей мелькала в СМИ буквально несколько лет назад). Другие так и остались пропавшими без вести. Но на фронте нужна была авиация. И передав один самолет в Красноярске, летчики дивизии отправлялись в путь за другим. За годы войны они провели по трассе 7926 самолетов. Эта цифра говорит о многом (и о качестве работы – сравните с цифрой пропавших, и о подвиге тех, кто обеспечивал ее работу).

Активная работа на трассе прекратилась только в августе 1945 года. Начался ее постепенный демонтаж и к началу 1946 года она прекратила свою деятельность совсем. А вскоре началась «холодная война». И брега Аляски, некогда родные для русских людей, вновь на долгое время стали для нас недоступной территорией за «железным занавесом» противостояния СССР и Запада.

Конечно, за рамками цикла осталась масса интересных страниц истории Аляски. Но я и не претендовал на всеобъемлющий рассказ. Он подошел к концу и настает время других, надеюсь, не менее интересных историй)

В 1898 году на побережье Берингова моря было разведано первое морское месторождение золота, в том же году там был основан город Ном (Nome), а уже через год там проживало около 10 тысяч человек.

В 1902 году счастье улыбнулось еще одному американскому старателю – Феликсу Педро. Правда, родился он в семье итальянского фермера и звали его тогда (в 1858 году) Феличе Педрони. В возрасте двадцати с небольшим лет он решает попытать счастья за океаном, эмигрировав в США. За последующие пару десятилетий он сменил немало городов и профессий, пока на рубеже веков не добрался до Аляски. Здесь, в июле 1902 года он открыл самое крупное рассыпное месторождение золота в бассейне левого притока реки Юкон. И в течение нескольких месяцев вокруг жилы вырос еще один старательский городок – Фэрбанкс.

Феликс Педро (Феличе Педрони)

Педро также сумел сколотить некоторое состояние. Этому помогло и то, что в следующем году он опять нашел золотую жилу (определенно, у парня был нюх на золото). Но счастье его было недолгим. В 1910 году он внезапно умирает, официально – от сердечного приступа, но его напарник Винченцо Гамбиани настаивал, что Педро отравила жена. Тогда дело замяли, но в 1972 году останки Педро были эксгумированы и переправлены в Италию. Там, перед захоронением провели вскрытие и анализ состава волос, которые показали, что всё же он был убит.

Слухи о найденном золоте вновь привлекли в этот суровый край тысячи искателей золота, в дополнение к тем, что остались здесь со времен бума на Клондайке. Население Аляски в те годы продолжало расти как на дрожжах. И пусть бОльшая часть переселенцев так и не разбогатела – зато экономика Аляски бурно развивалась. На Аляске была построена железная дорога, связавшая порт Сьюард с Фэрбенксом. Быстро росли объемы добычи полезных ископаемых на Аляске (в первую очередь меди), развивалось промысловое рыболовство. Но, конечно, главной отраслью оставалась золотодобыча – со времен «золотой лихорадки» до середины 1920-х годов на Аляске добыли тысячу тонн золота.

Медленно, но верно уходило в прошлое знаменитое отсутствие дорог на Аляске. Импульс развитию транспортной сети придали принятие Конгрессом США Акт Нельсона и создание Дорожной компании в 1905 году. За последующие 15 лет компания построила на Аляске почти 8 тысяч километров дорог. Благодаря этому развитию, в 1912 году Аляска получила статус территории США (следующий шаг на пути к превращению в самостоятельный штат). Новый статус давал Аляске право на свое законодательное собрание и правительство. Подписавший это решение президент Вудро Вилсон на этом не остановился и в последующие годы продавил через Конгресс решения о дополнительном субсидировании экономики Аляски. Вместе с дорогами, заводами и складами строились школы, больницы, пожарные станции.

Аляска все меньше напоминала дикий край, но все равно оставалась достаточно суровым местом. Свидетельство тому еще одна страница ее истории, вполне достойная стать сценарием для фильма. Я говорю о Великой гонке милосердия 1925 года.

Гуннар Каасен и вожак его упряжки Балто - финишёры Великой гонки милосердия

Все началось в упоминавшемся уже городе Ном. В то время в нем и окрестностях проживало более 10 тысяч человек, что делало город – самым крупным поселением в северной части Аляски. В январе 1925 года там началась эпидемия дифтерии. К тому времени ее уже умели лечить с помощью сыворотки, вот только в городке ее почти не было (имевшегося антитоксина хватало четырем, от силы пяти пациентам). А без специального лечения болезнь вел к смерти почти в 100 % случаев (по крайней мере, при том уровне развития медицины). Учитывая, что на период долгой зимы город был фактически отрезан от «большой земли», к весне его население могло вымереть полностью.

Врач Нома, Кертис Уэлч, сообщил об угрозе радиограммой властям Аляски. Но проблема была в том, как доставить драгоценный груз. Морской путь отпадал, поскольку Берингово море зимой замерзает. Самолетов на Аляске к тому времени было целых три, но все они также не годились для полетов зимой. И хотя известный полярный исследователь Амундсен заявил, что осуществить доставку воздухом все-таки возможно, правительство США (которому принадлежали самолеты) на такой риск не пошло.

Оставался единственный путь – доставить сыворотку сушей, на собачьих упряжках. Причем, сделать это надо было максимально быстро. К организации доставки привлекли подрядчиков, осуществлявших доставку почты на территории Аляски. 20 человек и полторы сотни собак хаски образовали своего рода «эстафету», передавая драгоценный груз из рук в руки. Первым был «Дикий Билл» Шеннон, которому 27 января был вручен пакет весом 20 фунтов. Несмотря на мороз в – 50 °С , он отправился в путь и успешно преодолел свой отрезок, хотя и заработал серьезное обморожение, а также потерял половину собак.

Тем, кто шел следом было не легче, температура колебалась от – 45 °С до – 52 °С, продолжали гибнуть собаки и обмораживаться люди. Но они продолжали путь, а в Номе с каждым днем росло число заболевших. Это была настоящая гонка со смертью. И выиграли ее люди: преодолев 1 085 километров сурового зимнего бездорожья за рекордный срок - пять с половиной дней. 2 февраля 1925 года погонщик Гуннар Каасен на упряжке, вожаком которой была собака по кличке Балто, доставил лекарство в Ном. Эпидемия была остановлена.

В память о ней в Центральном парке Нью-Йорка установлен памятник Балто. А на Аляске с тех пор проводятся ежегодные гонки на собачьих упряжках – «Айдитарод Трейл».

Было у той истории еще одно последствие: она, благодаря прессе, получила широкую известность и послужила толчком для начала прививочной кампании в США, что резко снизило угрозу заболеваемости дифтерией.

Затем Аляска на долгое время ушла с первых полос газет. Да и для политиков она утратила приоритетное значение. Так было до начала Второй мировой войны. А точнее до оккупации Норвегии и Дании войсками Третьего Рейха в апреле 1940 года. Достаточно взглянуть на глобус, чтобы понять, насколько близко это было к территории Аляски. Если конкретнее, то Аляску от Норвегии отделяло примерно такое же расстояние, что и до Нью-Йорка. Не добавляла спокойствия и «мощь» гарнизона армии США на Аляске: возможному вторжению германской армии должны была противостоять 11 офицеров и 300 солдат, имеющих на вооружении винтовки «Спрингфилд» образца 1903 года. Напомню, к тому времени все потенциально заинтересованные стороны были прекрасно осведомлены о значительных природных ресурсах региона.

Справедливости ради, отмечу, что к тому времени армия уже лет десять пыталась продавить через Конгресс увеличение гарнизона и оснащение его более серьезным вооружением. Но конгрессмены раз за разом отклоняли подобные проекты: океанские просторы, по их мнению, были лучшим защитником страны.

Но агрессивная внешняя политика Германии и Японии на глазах формировали новую политическую реальность. А катастрофа в Перл-Харборе показала, что Америка к этому совершенно не готова.

Эти события вызвали ряд «пожарных мер», включая интенсивное военное строительство на Аляске. С этого момента ценность полуострова рассматривается не только с позиций богатств его природы, но и точки зрения его расположения. Впрочем, об этом, как и о событиях Второй мировой – в следующей, завершающей части цикла.

На самом деле люди, осваивавшие этот полуостров, догадывались, что его земля хранит немало полезного, намного раньше. В 1848-1850 г.г. горный инженер Дорошин обнаружил

на Кенайском полуострове пласты каменного угля, разработка которых обещала принести

пользу. Но уголь оказался довольно низкого качества, а работы по его добыче были чрезвычайно дороги. Затрудняло задачу и то, что на месте не было квалифицированных рабочих рук. Поэтому эти месторождения в основном так и остались неразработанными.

Тогда же в реках были найдены первые следы золотого песка. Но в то время «золотая лихорадка» бушевала намного южнее, в Калифорнии, а к Аляске американское общество относилось поначалу с некоторым пренебрежением.

Мы привыкли к тем сожалениям «постфактум» о продаже, которые постоянно звучат в наших публикациях на тему договора 1867 года. Однако, поначалу, наоборот, американское общество было уверено, что несколько политиканов, во главе с государственным секретарем Уильямом Сьюардом, втянули страну в невыгодную сделку. Газеты тех лет (американские, конечно) соревновались в уничижительных прозвищах нового приобретения: «ящик со льдом Сьюарда», «зоопарк полярных медведе «Сьюарда» и т.п. Впрочем, совсем скоро тон начал меняться: американцы восприняли этот договор как явный сигнал Англии и Испании, что у них нет бизнеса на этом континенте.

Тем временем, по мере того, как запасы калифорнийского золота истощались, первые старатели уже потянулись на север. Сначала они осваивали канадскую территорию Британской Колумбии.

Причем, началось это еще тогда, когда расположенная по соседству Аляска была территорией России. Еще в 1857 году канадец Фердинанд Буланже обнаружил на реке Фрейзер некоторое количество золота. «Он пытался договориться с местными индейцами, чтобы они добывали это золото для него. Расплачиваться с ними он, как честный человек, был готов жевательным табаком. Однако индейцы оказались достаточно умны, чтобы показать добытое ими золото в «Канадской Компании Гудзонова залива» — и бизнес Фердинанда Буланже оказался сорван» [1].

Продолжая двигаться на северо-запад, в течение нескольких десятилетий старатели постепенно приближались к рекам Юкон и Клондайк. Зимой 1887 года группа старателей нашла богатые следы золота на слиянии рек Фортимайл и Юкон (канадская территория, где проживало индейское племя хан). Они основали здесь свое поселение - город Форти-Майл, который позже стал одним из центров «золотой лихорадки». И хоть формально это была территория Канады, реально городом управляли старатели, в большинстве своем – выходцы из соседних САСШ. Как писал Пьер Бертон (один из главных исследователей этих событий): «Это был по-настоящему американский город, получающий все товары из США без оплаты таможенных сборов и отправляющий письма с американскими почтовыми марками» [2].

Когда золото нашли чуть севернее, рядом появился новый поселок Серкл-Сити. Его население составляло около тысячи человек и хотя золота нашли немного, этого хватило для расцвета поселка. Накануне «золотой лихорадки» здесь действовали два театра, музыкальный салон и 28 салунов.

Этот неспешный темп освоения территории сохранялся до 1896 года. 16 августа 1896 года американский поселенец Джордж Кармак, его жена Кейт (индианка), ее брат Скукум и их племянник Чарли Доусон, занимаясь заготовкой лосося на зиму, остановились на отдыхе на берегах одного из притоков реки Клондайк - Бонанза-Крик. То есть, люди вообще были на рыбалке, а вовсе не искали золото. Но как раз его они и нашли! Поскольку Джордж был единственным белым человеком в этой компании, участок было решено оформить на его имя.

Джордж Кармак

Известие о найденном золоте быстро распространилось по старательским поселкам и лагерям на берегах реки Юкон. 5 сентября Джордж Кармак привез в поселок Серкл-Сити пару килограммов золотого песка, чтобы обменять его на деньги и необходимые товары. Серкл-Сити мгновенно опустел, все ринулись в устье Клондайка.

Всего осенью того года на золотодобычу в тех местах собралось около трех тысяч человек. Им повезло гораздо больше, чем их последователям: золота хватало на всех, и добывать его было очень просто. Люди становились богачами за несколько недель. И именно их пример запустил эпидемию «золотой лихорадки», когда о происходящем узнали на «большой земле».

Однако произошло это нескоро. Постоянной связи с Штатами в то время не было, на зимний период Аляска оказывалась в фактической изоляции (по крайней мере, та ее часть, где нашли золото) и те старатели, кто оказался там в начале осени на полгода стали единоличными разработчиками месторождения.

Но затем пришла весна, а вслед за ней и лето. 14 июля 1897 года в порт Сан-Франциско зашли пароходы «Excelsior» и «Portland» с пассажирами из Аляски. У каждого на руках было золотого песка на сумму от $5 тыс. до $130 тыс. Для перевода в современные цены эти цифры можно смело умножать на двести.

Чтобы лучше понять, какой это произвело эффект на публику, пару слов о состоянии американской экономики в те годы. После ряда биржевых паник и банковских кризисов на протяжении 1890-х годов, в стране возник дефицит золота (которым в то время обеспечивался доллар). Золотые доллары стремительно росли в цене, в сравнении с бумажными и накапливались на руках населения. Добавьте сюда финансовую неопределенность и массовую безработицу. А теперь поместите в этот «коктейль» пару пароходов, набитых счастливчиками с мешками золотого песка. Надо ли удивляться тому, что произошло дальше.

Как пишет историк Пьер Бертон, Клондайк был «достаточно далеко, чтобы быть романтичным и достаточно близко, чтобы быть доступным» [3]. А бизнес в тихоокеанских портах всячески рекламировал идею ехать за золотом в те края, поскольку это означало для них массовый наплыв клиентов: людям нужны были билеты, припасы в дорогу, жилье и еда на период ожидания своего парохода, а также развлечения, чтобы скрасить это ожидание. Рекламная кампания, разработанная газетчиком из Сиэтла Эрастом Брейнердом, помогла стать городу главным центра снабжения и отправной точкой для желающих присоединиться к «покорителям» золотых полей.

Пароход Excelsior отправляется из Сан-Франциско в Клондайк 28 июля 1897 года

А их были тысячи: Люди бросали работу и семь­и, закладывали последние пожитки и устремлялись на север. Мэр Сиэтла, находившийся в командировке в Сан-Франциско, телеграфировал о своей отставке и уехал на Клондайк. Тридцатилетняя домохозяйка Милдред Бленкинс, мать троих детей, выйдя за покупками, не вернулась домой: забрав из банка общие с супругом сбережения, она добралась до Доусона и занялась там перепродажей продовольствия и стройматериалов. Впрочем, родные простили ее, когда она через три года она вернулась к семье, принеся с собой золотого песка на 190 тысяч долларов[4].

К сентябрю 1897 года из Сиэтла на Аляску отправились 10 тысяч человек. Зима поставила лихорадку на паузу, но уже следующей весной по тому же маршруту поехали более 100 тысяч охотников за удачей. Вот только дорога их ждала совсем не легкая.

К тому моменту, когда разразилась «золотая лихорадка», до Клондайка можно было добраться только по реке Юкон, причем, только в летний период. И приходилось преодолевать значительные участки пути по суше, где, понятное дело, никаких дорог не было. Это было по-настоящему трудное путешествие, как из-за климата, так и в силу рельефа местности. Горный район, пересеченный извилистыми реками с обилием порогов, короткое жаркое лето сменялось долгой зимой с обильными снегопадами и морозами до -50 °. И по всему маршруту будущим старателям надо было не просто пройти, а перевезти солидный багаж.

Когда, в 1897 году сюда хлынула лавина золотоискателей, канадские власти обязали каждого, кто попал на территорию Юкона, привозить с собой годовой запас продовольствия. Стандартный набор провизии весил около 1150 фунтов (520 кг). Добавьте к нему палатки, инструменты и другие предметы первой необходимости, и получится, что типичный путешественник вез с собой тонну багажа. Одним из последствий стали «заоблачные» цены на тягловых животных: даже не самые лучшие лошади шли по цене до 700 долларов США (19 000 долларов по современному курсу) или сдавались в аренду за 40 долларов США (1100 долларов) в день.

Но до Аляски еще надо было добраться. На имевшихся к 1897 году пароходах явно не было места для всех желающих. И, желая заработать шальные деньги, в процесс доставки включились владельцы совсем неготовых к такому маршруту судов, от угольных барж до рыбацких баркасов. Часто переполненные пассажирами, эти посудины просто тонули в прибрежных водах.

Вскоре возник еще один, альтернативный маршрут, который прозвали «тропой богачей» (цена проезда была около полутора тысяч долларов): из Сиэтла до побережья Аляски, а далее, по реке от форта Сент-Майкл до Доусона. Общая длина его превышала семь тысяч километров, но он все равно считался более быстрым и безопасным, так как исключал передвижения по суше. Но эта безопасность оказалась иллюзорной. В 1897 году около 1800 путешественников отправились по этому маршруту, но не успели преодолеть речную его часть до резкого похолодания в октябре. Только 43 человека из них добрались до Клондайка перед началом зимы. Причем большинству из них пришлось пожертвовать своим снаряжением и, оставшись без средств, на последние деньги, а то и в долг, весной возвращаться домой с пустыми руками. Остальных ждала суровая зимовка во временных лагерях на берегу реки, которую многим пережить не удалось.

Временный лагерь на берегу реки Юкон

Большинство же старателей, высадившись в поселках юго-восточной части Аляски, отправлялись по горным хребтам в территорию Юкона в Канаде, а затем вниз по речной сети до Клондайка. Самый «легкий» из сухопутных маршрутов был через перевал Чилкут высотой километр. Вьючные животные (лошади и собаки) преодолеть его не могли, поэтому груз надо было тащить на себе. Понятно, что тонну груза на себе за один раз не утащить. Те, у кого с деньгами было неплохо, нанимали носильщиков-индейцев. Остальные просто делали десятки «рейсов» туда-сюда, перетаскивая свой груз по частям. Не удивительно, что на тропе через перевал быстро сформировалась очередь из нескольких тысяч человек.

Те, кто благополучно преодолевал горы, не попав под лавины и не замерзнув во время очередной ночевки, сооружали плоты и лодки из подручной древесины и готовились к последнему броску: 800-километровому сплаву вниз по течению Юкона.

Золотодобытчики пересекают перевал Чилкут

Не удивительно, что добрались до цели немногие – из 100 тысяч искателей счастья, высадившихся осенью на берега Аляски, Доусона достигла лишь треть. Кто-то погиб, кто-то не выдержав, развернулся еще перед перевалами. Но и из тех, кто дошел, разбогатели далеко не все. Статистика сурова: основная фаза добычи золота на Клондайке закончилась уже в 1899 году. Общее число участников «золотой лихорадки» оценивают в 200 тысяч человек, разбогатеть смогли только 4000 человек, зато число тех, кто нашел здесь свою смерть в эти годы, оценивают в 15-25 тысяч человек.

Столь малое число счастливчиков обусловлено не только трудной дорогой до приисков, но и сложностью самой золотодобычи. Понятно, что привезти с собой сложное оборудование было нереально, несли в основном ручной инструмент. А золото у поверхности кончилось очень быстро, необходимо было перелопачивать грунт, который большую часть года был промерзшим. Не стоит забывать и том, что большая часть новоиспеченных старателей, еще совсем недавно была «белыми воротничками» (клерками, врачами, учителями, предпринимателями) или фермерами, которых загнал сюда затяжной экономический кризис. Их неопытность только усугубляла ситуацию. Землю отогревали кострами (короткого лета не хватало для организации добычи и ее вели с весны по осень), вручную строили каналы для отвода воды и т.п.

Группа старателей на пути в Клондайк

Среди таких старателей оказался и начинающий писатель Джек Лондон. «Он был вынужден уйти из Калифорнийского университета из-за невозможности оплачивать учебу. В 1897 году, в 21 год, он добрался до приисков и застолбил с товарищами участок. Но золота на нем не оказалось. И будущий знаменитый писатель был вынужден просидеть на пустой делянке без надежды на обогащения, дожидаясь весны, когда можно будет выбраться из проклятых провидением краев. Зимой заболел цингой, обморозился, спустил всю имевшуюся у него наличность… И нам, читателям, здорово повезло, что он выжил, вернулся на родину и написал великие романы и блистательные циклы рассказов» [5].

Как это часто бывает, среди выигравших от «лихорадки» было больше не старателей, а тех, кто на них зарабатывал. Вот лишь пара примеров.

Отставной капитан Уильям Мур за десять лет до начала золотой лихорадки скупил земли в бухте Скагуэй. Бывший моряк, он обратил внимание, что это единственное на сотню миль место, где фарватер позволяет подходить к берегу крупным судам. Десять лет он с сыном неспешно строил в Скагуэй пристань, склады и лесопилку. Расчет Мура был прост: старатели исследуют все реки южнее, а значит, когда-нибудь доберутся и до этих мест. Прогноз оправдался сполна: за два года клондайкской лихорадки через Скагуэй прошли больше 100 тыс. человек, а хутор Уильяма Мура превратился в крупный по тем временам город[6].

К лету 1898 года, имея население (включая мигрантов) от 15 000 до 20 000 человек, Скагуэй стал самым большим городом на Аляске. И это был тот еще город. Посетивший его суперинтендант канадской королевской полиции Сэм Стил написал, что это было «немного лучше, чем ад на земле ... самое грубое месте в мире». Теневым королем города быстро стал Джефферсон Рандольф Смит по прозвищу «Скользкий», перебравшийся сюда из Денвера с бандой в 200-300 человек. Эта банда попала в Скагуэй за год до начала «золотой лихорадки» с целью отсидеться в «тихой гавани», когда полиция взялась за них всерьез. Но уже в следующем год они быстро сообразили, что легкая добыча сама идет к ним в руки. Точнее, плывет пароходами из Сиэтла и Сан-Франциско. Они обирали старателей как могли, открывали игровые салоны, соорудили фальшивый телеграф, с которого якобы можно было отправить телеграмму на родину и проч. Однако и старатели были народ более отчаянный, чем обыватели Денвера. В итоге, был убит ими во время перестрелки на причале Джуно 8 июля 1898 года.

Тем, кто умел хоть немного ограничивать свою жадность, везло больше. Как например, одно из самых известных бизнес-леди Клондайка Белинда Малруни. Она привезла с собой груз тканей и напитков в Клондайк в начале 1897 года. На доходами от этих продаж она сначала построила небольшую гостиницу в Гранд-Форкс, а затем большой отель в Доусоне. Она много и успешно инвестировала в разные проекты, в том числе, купив горнодобывающую компанию. И, в итоге, была признана самой богатой женщиной на Клондайке.

Тот самый отель в Доусоне, построенный Малруни, и считавшийся одно время - самым шикарным отелем в тех краях

К 1899 году «золотая лихорадка» пошла на спад. Тому было несколько причин. Во-первых, дошедшие до «большой земли» истории о трагических судьбах тысяч погибших старателей изрядно потрепали миф о том, что Клондайк – это место, где «разбогатеть легче легкого». Наоборот, широко распространялись известия, что запасы золота у поверхности практически исчерпаны. Это отвадило от поездки в те края многочисленных дилетантов. Во-вторых, были открыты новые месторождения золота. И поток профессиональных старателей рассеялся на несколько ручейков.

«Лихорадка» ушла, но оставила сильный «след» на земле Аляски. В тех краях возникло сразу несколько относительно крупных городов. Вокруг них стала формироваться своя экономика, уже не опирающаяся исключительно на добычу пушного зверя и поиск золотого песка. А в Штатах уже никому не приходил в голову вопрос, стоило ли покупать Аляску у России (зато у нас, под влиянием историй про Клондайк все чаще звучал вопрос, а надо ли было ее продавать). Тем более, что в следующем веке Аляска показала, что мехами и золотом ее богатства не исчерпаны. Но об этом – в следующей части.

1. И. Вадимов Клондайкская золотая лихорадка: какова ее история?/ Школа жизни: https://shkolazhizni.ru/culture/articles/77681/

2. Pierre Berton. Klondike: The Last Great Gold Rush, 1896-1899. — Random House of Canada, 2001.p.31

3. Pierre Berton. Klondike: The Last Great Gold Rush, 1896-1899. — Random House of Canada, 2001.p.95

4. Владимир Тучков, Сколько заработал на Клондайке Джек Лондон/ Свободная пресса, 26.06.2015

5. Владимир Тучков, Сколько заработал на Клондайке Джек Лондон/ Свободная пресса, 26.06.2015

6. Виктор Дятликович, Золота много как опилок/ РБК daily, №164, 5 сентября 2014 г.

Это морской зверь, действительно, похожий на выдру, но раза в два крупнее и, на свою беду, обладавший гораздо более ценным мехом. Первые шкурки каланов в Петербург привезла еще экспедиция Беринга: на зверьков до того не охотились, людей они не боялись и стали легкой добычей. Экспедиция привезла с собой более 900 шкурок каланов, добытых на острове Беринга. Мех калана, поступивший, в частности, на аукционы Лондона, за свои прекрасные качества был немедленно очень высоко оценён в Европе, и добытые шкурки окупили всю экспедицию. С этого момента начался регулярный и бесконтрольный отлов каланов по всей зоне их обитания: на Командорских островах, на Камчатке, на Курильских островах и на Аляске. Даже для Российско-Американской компании (РАК), о которой мы уже говорили в предыдущей части, охота на калана была одним из основных видов деятельности (и уж самым прибыльным – точно). А к концу восемнадцатого столетия к массовой добыче каланов подключились англичане и американцы.

А вот с земледелием на Аляске как-то не ладилось. И это сильно ограничивало приток русских переселенцев. Вот что писал об этом командующий судами РАК в 1854 – 1862 гг., капитан-лейтенант Ф.К. Верман:

«В стране неспособной производить ... хлеб, не может водвориться цивилизация чрез значительное переселение образованного народонаселения, ибо непонятно, что побудит оное к переселению в такой глухой и дальний край, где ожидают его только одни лишения и труды без какого-либо действительного вознаграждения, тогда как у нас дома в России, и в Сибири, не говоря уже об Амуре, еще остаются большие пространства в благодатном климате пустыми и нетронутыми»[1].

Таким образом, к середине XIX века на Аляске сложился развитой морской зверобойный и пушной промысел на фоне зачаточного земледельческого комплекса. Ниже проиллюстрирую это некоторой статистикой, взятой главным образом из книги советского исследователя
С.Б. Окуня[2].

Важной частью промысла была добыча морских котиков, чьи лежбища также были впервые описаны экспедицией Беринга. Мех этого тюленя очень быстро оценили люди за влагоустойчивость и высокую износостойкость в сочетании с привлекательным внешним видом. Похожий на бархат, он использовался для опушки, из него шили пальто и шляпы. Для котиков это «попадание в тренд» стало печальной новостью. В 1842-1861 г.г. в среднем в год добывали до 17821 котов, и, как отмечал ревизор С. А. Костливцев, «число это может быть удвоено и даже утроено без всякого вреда для промысла».

Еще одним ценным морским зверем, да к тому же, сохранившимся к тому времени исключительно на территории русских владений, был морской бобр, или калан, о котором говорилось выше. Ареал его обитания в то время: архипелаг Александра, полуостров Аляска, Алеутские и Курильские острова. Охотой на морских бобров занимались преимущественно туземцы (алеуты, эскимосы и прочие).

Для внешней торговли и для сбыта в России добывались также речные бобры (помимо целых шкур вывозились и отдельно бобровые хвосты), выдры, лисицы, песцы, медведи, рыси, соболи. Эта пушнина в основном выменивалась в редутах и одиночках у аборигенов.

Если же оценить динамику добычи и продажи шкур через РАК, то можно выделить две параллельные тенденции: добыча морского зверя сокращалась (поскольку популяции котиков и каланов стремительно уничтожались), а сухопутного – наоборот – росла (вместе с ростом числа поселений и представителей компании на материковой части Аляски). Некоторым исключением могут служить собол чья популяция изначально, вероятно, бла относительно небольшой.

Ниже, собственно таблица [3].

1797 - 1821 г.г.  1842 - 1862 г.г.

Морские котики  72 894  25 899

Каланы  1 232 374  372 894

Речные бобры  34 546  157 484

Выдры  14 969  70 473

Песцы (голубые и белые)  40 596  54 134

Соболи  17 298  12 782

Но не все сводилось к сокращению популяции, понимая, что скоро морского зверя не станет совсем, РАК, начиная с 20-х годов XIX века, принимает меры по охране поголовья наиболее ценных пород морского зверя («запуски» - запрет на охоту в определенных местах на один-два года; запрещение охотиться на самок морских котов и бобров; запрет использовать огнестрельное оружие во время охраны, чтобы не отпугивать зверя, и т. д.). И эти меры уже в следующем десятилетии стали приносить первые результаты – опустевшие лежбища котиков стали вновь заполняться молодняком, чаще встречались каланы. Обо всем этом говорилось в отчетах сотрудников компании руководству.

Также РАК приходилось вести ожесточенную борьбу с конкурентами. На море браконьерствовали американские китобои, тоже охотно забивавшие котиков и каланов вместо китов.

На суше же еще активнее работала Компания Гудзонова залива. Канадские меха вытесняли пушнину Российско-Американской компании с китайского рынка. Этому способствовало и то, что с качеством выделки меха у РАК были серьезные проблемы.

А в середине века РАК получила серьезный удар и на внутреннем рынке, лишившись самого крупного покупателя: российская армия ввела барашковые воротники взамен воротников из речного бобра.

В результате, к 1860-м годам состояние компании стало критическим, росли долги по налогам. А тут еще начались проблемы с зерном. Своего зерна на Аляске практически не выращивали, везти и России было очень дорого, и хлеб закупали обычно в Калифорнии. Но в 1849 году там началась «золотая лихорадка», Калифорнию наводнили старатели со всей Америки и цены на хлеб выросли втрое. Что так же ударило по и без того трещавшему бюджету компании.

Думается, эти серьезные проблемы главного агента по освоению Аляски сыграли не последнюю роль при принятии решения о ее продаже.

Но для объективности надо упомянуть, что к тому времени экономика заморской колонии России не сводилась только к добыче пушнины. Компания пыталась, говоря современным языком, диверсифицировать свою деятельность, создавать новые направления, некоторые можно даже назвать экзотическими. Например, разработка и вывоз льда. На лед большой спрос появился в Калифорнии после «золотой лихорадки» 1849 г. Это была выгодная торговля для РАК: себестоимость добычи и доставки льда составляла около 2,5 долларов, а продажная цена была – 25 долларов. Ежегодная потребность рынка оценивалась в 3 тыс. тонн. Лед добывали из озер на острове Лесном близ Кадьяка и в Ново-Архангельске. Однако не успела компания наладить производство льда, как конъюнктура в Калифорнии изменилась, и ледяной промысел стал убыточным. Не заладилось  с угледобычей, хотя попытки такого рода предпринимались.

Гораздо более успешной оказалась политика компании по налаживанию связей с местным населением: на Аляске строились школы, церкви. Русские переселенцы заключали браки с местными жителями. И не удивительно, что даже после продажи Аляски, на ней сохранилась довольно мощная (по меркам того времени) русская диаспора.

Новые хозяева Аляски (вмериканцы) поначалу тоже делали ставку на эксплуатацию ее фауны. Однако близилось время, когда у нее появится новый «главный ресурс». Впрочем, это уже  следующий акт нашей истории.

И в качестве PS:  правильный ответ про то, когда Аляска стала штатом.

Произошло это намного позднее того дня, когда был подписан Договор о продаже. С 1867 года Аляска находилась в ведении военного министерства США и называлась «Округ Аляска». В 1912 году Аляска получила статус «Территория Аляска» (территории, находящиеся под управлением правительства США, но не являющиеся частью какого-либо штата или округа Колумбия). И только в 1959 году она стала штатом.

Усадьба "Красные холмы"

В свободное от дел время он играет на флейте и пишет короткие стихи для внуков. В общем, ведет безмятежную жизнь пенсионера. «Я уверен, что никогда не видел его в страсти или, по-видимому, не в духе. Обстоятельства, которые сильно раздражали других людей, не имели на него никакого видимого влияния», вспоминает о той поре один из его зятьев.

А еще он тщательно следил за тем, как идет обучение его детей и внуков, в колледже Хэмпден-Сидни. И проверяет их домашние работы тщательнее, чем учителя. И даже превращает одну из комнат поместья в учебный класс, где сам читает сыновьям лекции по юриспруденции (несколько его сыновей стали позже адвокатами).

Но это не значит, что Патрик Генри совсем перестал интересоваться происходящим за пределами «Красных холмов». Как уверен его биограф Джон Рагоста (и он подтверждает это некоторыми письмами самого Генри), тот с опасением ждал кризисов в результате усиления федерального правительства. И, скупая землю, надеялся, что этот обширный участок станет укрытием для его семьи в случае начала массовых беспорядков.

Он пытался еще больше увеличить этот участок, ввязавшись в сложную схему с продажей земель штата Джорджия по соседству (там, кроме Генри было еще около сорока покупателей), но их сделка не состоялась, более того покупателей и продавцов обвинили в попытке провернуть аферу. Дело было довольно громкое, о нем писали многие газеты, высказывались политики федерального масштаба. Но, хотя Томас Джефферсон и объявлял Генри чуть ли не «мозговым центром» этих махинаций (что противоречило его же заявлениям о полной несостоятельности Патрика как юриста) суд не нашел в действиях Генри злого умысла, отнеся его к категории потерпевших.

Еще больше Патрика Генри беспокоили события во Франции. В частности, запрет революционерами католической религии и объявление культа, поклоняющегося богине разума. Это было неприемлемо для Патрика по нескольким причинам. Во-первых, как убежденный христианин, он защищал христианство от деизма. Во-вторых, был ярым противником того, что правительство борется с одной религией и насаждает другую, что для него было формой деспотии, путь и под революционными знаменами «Свободы-равенста-братства». И он пишет ряд памфлетов на эту тему.

Кроме того, Генри осуждал то, что революционные события привели к расцвету анархии, казней и предсказывал переворот Наполеона: «Их революция закончится иначе, чем вы ожидаете, - их состояние анархии преуспеет в деспотизме, и я не должен удивляться, если тот самый человек, в победах которого вы теперь радуетесь [Наполеон], должен, как Цезарь, подорвать свободы своей страны».

Помимо написания памфлетов и проворачивания сделок с землей, Патрик Генри периодически выступал в качестве адвоката и выиграл немало дел. Этому, конечно, помогали его репутация и ораторское мастерство. Но и – отличное знание законодательства (Патрик был явным сторонником правила «Век живи – век учись»).

Одним из самых громких дел той поры для адвоката Генри стал процесс по британским долгам. Суть проблемы была в следующем. На момент революции многие богатые колонисты Виргинии (включая тех же Джефферсона и Генри) имели задолженность перед английскими торговыми компаниями. И во время гражданской войны относительно этих долгов применили распространенную среди революционеров всего мира формулу «Кому я должен, всем прощаю».

Однако последовавший мирный договор с Британской империей подразумевал еще и отсутствие препятствий для сбора старых долгов. Возникла коллизия, что применять касательно этих долгов: правительственный договор или закон штата Виргиния. Что и стало предметом судебных разбирательств.

Генри выступал на стороне американского бизнеса. Он сосредоточился на двух аргументах. Во-первых, Великобритания начала войну, и эти долги – лишь небольшая компенсация за те бедствия, что принесла эта война. Но еще важнее другое, говорит он. Почему мы забываем о том, что в ходе войны были конфискованы не только инвестиции английских торговцев. Обе стороны регулярно изымали для нужд своих армий у фермеров лошадей, продовольствие, скотину. И никто не помышлял о компенсации этим фермерам, в том числе и после войны. А сейчас все вдруг озаботились исключительно деньгами англичан. Такие двойные стандарты искренне его возмутили. Во время суда он заявил: «Долги слишком священны, чтобы их касались? Это меркантильная идея, которая поклоняется Маммоне вместо Бога».

В итоге, тщательно оперируя с законодательством двух стран, Генри добился выигрыша дела в суде Виргинии. Затем, уже после его смерти, когда апелляция британской стороны рассматривалась в Верховном суде США, дело все же было выиграно английским компаниями. Но вины Генри в этом точно не было.

В целом же адвокатская карьера Генри в 1780-90 годах позволяет отнести его сегодня к числу наиболее выдающихся юристов Америки XVIII века.

Так что надо признать, что в 1790-е годы Генри вел очень насыщенную жизнь для «пенсионера-плантатора». Но от чего он отбивался изо всех сил – это от попыток затащить его обратно в политику. Причем, чем яростнее отбивался, тем активнее его пытались в эту политику вовлечь. В 1796 году его фактически снова выбирают губернатором Виргинии (тогда от претендента не требовалось самому выдвигать свою кандидатуру, чем и воспользовались поклонники Патрика). Но он категорически отказывается и выборы приходится проводить по новой. Годом ранее Джордж Вашингтон предлагал ему должность в Верховном суде и пост посла во Франции или Испании. Гери так же отказался, оговорив правда, что он вернется к политике и вернется к правительству только в случае крайней необходимости, или, цитирую: «Если моей стране суждено ... встретиться с ужасами анархии». А пессимизма относительно США как федерации ему было не занимать (и это, пожалуй, самая большая ошибка Генри – считать созданное государство нежизнеспособным).

Но разойдясь с коллегами по революции в вопросах государственного устройства, он сохранил со многими отличные отношения на личном уровне – с Вашингтоном, Джоном Адамсом (вторым президентом США). Равно как сохранилась и глубокая личная неприязнь между ним и Джефферсоном.

Все это сказалось во время последней попытки Генри вернуться в политику. Подробнее о той ситуации я рассказывал в цикле про историю американских президентских выборов. А именно – про обстановку, в которой проходили выборы президента в 1800 году  – «квази-война», договор Джея, вот это все…

Вкратце лишь напомню о некоторых реалиях демократии в США в то время (просто, чтобы лучше представлять атмосферу). Американские дипломаты откровенно вымогали взятки с английских и французских политиков, в обмен обещая склонить правительство к поддержке одной из сторон (Европу тогда раздирала война Наполеона с Британской империей). Американские торговые корабли периодически захватывали английские каперы, но войны между странами как бы и не было. А на территории США действовал Акт о крамоле, на основании которого федералистское большинство Конгресса закрыло десятки оппозиционных газет и отправило их редакторов в тюрьму.

Часть бывших вождей революции, прежде всего Вашингтон и Генри, отойдя от активной политики, в ужасе смотрели на этот «карнавал свободы». Впрочем, Генри мог с полным правом заявить – «Я же предупреждал»… Конечно, это был не конец Америки, а всего лишь первый серьезный кризис ее государственности, но его современники знать этого не могли.

Вашингтон пишет Генри, что наступило время выполнить обещание – вернуться в политику, когда дела пойдут совсем худо. А Патрик, как человек слова, на этот раз не стал отпрыгивать.

Что забавно, в изменившейся ситуации Генри выступил большим федералистом, чем Джефферсон и Мэдиссон, которые, борясь против договора Джея и Акта о крамоле… предлагают, чтобы власти штатов могли отменять решения федерального правительства. Правда эта идея была поддержана только штатами Виргиния и Кентукки. А Патрик раскритиковал ее, поскольку анти- федерализм в версии Джеферсона счел более опасным, чем Конституцию, с которой боролся за несколько лет до этого.

Генри начинает подготовку к следующей избирательной кампании, готовясь дать бой Джефферсону. И сегодня, многие исследователи сходятся во мнении, что он мог выиграть этот бой. И даже, если бы сам Генри не стал следующим президентом, он, совершенно точно, лишил бы победы Джефферсона. Но события пошли по другому пути.

4 марта 1799 года он выступает с речью в здании суда Шарлотты (штат Виргиния), послушать которую собрались сотни людей.

То самое здание

В этот день даже пришлось отменить занятия в главном колледже штата - Hampden-Sydney College – поскольку большинство студентов сбежало с них на выступление Генри. И это несмотря на то, что до здания суда было больше двадцати миль, и никакого общественного транспорта там в то время в помине не было.

Очевидец описывает Генри как усталого пожилого человека, который выглядел больным, пока не взошел на трибуну. А дальше «произошла чудесная трансформация всего человека ... его глаза сияли светом, который был почти сверхъестественным, его черты светились оттенком и огнем молодости».

Несмотря на возраст и серьезную болезнь, Генри не утратил своего ораторского таланта и в пух и прах разделал политическую программу Джефферсона. «Защита наших прав – в разумном выборе главы страны, а не в раздергивании ее вновь на отдельные штаты, которые будут вправе отменять решения центральной власти», - таков был основной тезис его выступления. Генри не изменял себе: он критиковал Конституцию до последнего, но после того, как ее приняли, и она стала Основным законом, он превратился в ее защитника. И менять Конституцию можно лишь на основе общенационального консенсуса, а не решением конгрессов отдельных штатов, утверждал Генри.

Речь Генри, как обычно, имела огромный успех. Но он не сумел его развить, помешала болезнь. В июне 1799 года Патрика Генри не стало. Избирательная кампания пошла известным нам путем: несмотря на ожесточенную борьбу, доходившую до того, что отдельные штаты начинали формировать вооруженные отряды ополченцев, Америка как государство устояла. И следующим президентом стал давний соратник и заклятый противник Патрика – Томас Джефферсон. Тоже весьма интересная личность, в американской историографии есть даже термин «эпоха Джефферсона». Но это уже далеко за рамками нашей истории.

А Патрик Генри прожил очень интересную жизнь, оказал заметное влияние на американскую историю… И оказался почти забытым сегодня. Так бывает.