Dicsy

Вероничку увезли в районную больницу. Очень холодно было в Скорой — снаружи снег, метель.

Вероничка — это её так муж называл, пока не помер. Пока с ним жила, имени своего полного не слышала — только любушка Вероничка. Муж так звал, да ещё старухи-подружки. Была она у себя в деревенском доме ворчливой боевой Вероничкой, а в палате сразу стала полуслепой, полуглухой Вероникой Семёновной. Медсестра придёт, наклонится над ней, крикнет:

— Вероника Семёновна, узнаёте меня?

Вероничка покряхтит, похрипит, а глаза открывать больно. Слезятся, да и свет очень резкий: ночью с потолка, а днём белизна из окна — снег и снег под конец декабря. Когда кормят — ну-ка, Вероника Семёновна, давайте, ротик открываем, каша, каша, — ест с закрытыми глазами.

***

Жизнь у Веронички была обыкновенная, как у всех. Родилась ещё до войны, одни ботинки на шестерых, в школу ходили в соседнее село — восемь километров через лес. Была по пути река — шли вброд, малышей на закорках переносили.

Закончила Вероничка четыре класса, и мать засобиралась в город: отца взяли на патронный завод. В городе дали землянку, потом уголок в бараке, потом комнату в настоящем доме, который уже немцы в сорок третьем построили.

Война закончилась, Вероничка отучилась на курсах кройки, стала работать в ателье. Сначала шила халаты, потом рубашки мужские, потом платья. Получалось у неё так ловко, что весь город прознал. Особенно крупных дам хорошо обшивала — так, что нигде не морщилось.

В пятидесятых ателье закрыли, Вероничка стала администратором в передвижном кино: сидела на кассе в фургончике и продавала билеты, карамельки и сладкую воду. Потом выгнали за недостачу. Пошла в колхоз, там познакомилась с будущим мужем, рыжекудрым Алёшенькой. Детей у них не было и не было; муж платил налог за бездетность, грозился: не родишь — уйду. А как было родить, когда питания в детстве и в юности не было почти никакого, и врачи говорили: не приспособлены вы, Вероничка, рожать?

А всё-таки родилась дочка Аня в шестьдесят втором, Вероничке уже за тридцать перевалило. Был это самый алый цветочек во всей жизни: сколько Анечка от отца видела тепла и любви, сколько от матери! Зимой муж после смены на печку не заваливался: надевал валенки, вёл Аню на ледяные горки. Сама Вероничка и так, и сяк крутилась, швейный набор доставала, сдувала пыль, шила ей платья. Однажды сшила синенькое, коротенькое, с белыми кружавчиками по низу... Даже школьная форма у Ани была самая красивая: подол аккуратный, всё по фигурке, манжеты, воротнички кружевные… Красавица, умница, звеньевая.

Вероничку бегала встречать после работы, дом намывала, училась на пятёрки. А когда Вероничка попала в больницу с воспалением лёгких и пролежала там два месяца, Аня, которой к тому времени уже четырнадцать стукнуло, устроилась нянечкой, чтобы поближе быть.

В восемнадцать дочь впервые загулялась с мальчиком: десять на часах, а её нет, половина двенадцатого — нет. После полуночи проскрипели половицы в прихожей. Чей-то шепоток, шаги, смешинка… Вероничка сидит у дверей на заправленной кровати ни жива ни мертва; муж — сжал зубы, сложил на груди руки, — подпирает косяк.

Дверь открылась — а на пороге не Аня, а Люба Орешникова, подружка.

— Аня просила передать, чтоб вы не волновались. Она с Артёмом поехала в Кудымкай.

— Как? На сколько? — всполошилась Вероничка.

— С каким Артёмом? — прогрохотал отец.

Но Любочки уже и след простыл. А через месяц простыл след и Ани: в какой Кудымкай поехала, с каким Артёмом — неделю милиция поискала и бросили. На телевидение писали, в «Жди меня» даже приглашали, да только Анечку не нашли. Муж после того слёг. Двадцать лет промаялся. Как-то сказал:

— Помирать поеду в деревню, на родину.

А что Вероничке — собрала сумки и поехала к мужу в родное село.

Походило оно на то, в котором сама Вероничка выросла: те же ели на переправе у реки, лес надвинулся на крайние домишки, по соседству школа с весёленькой голубой крышей, куры, цыплята, родничок невдалеке…

Повесила на стену Анин портрет: худенькая, с серыми, в отца, глазами, серьёзная, красавица с комсомольским значком.

Летом всегда под портретом в вазе держала цветы.

— Где-то ты теперь, Анечка?..

Муж, ставший седым дедом с косматыми бровями, прожил ещё двадцать лет и помер, как собирался. А как проводили — шли по сухому первому снегу за гробом все старухи, — Вероничка и сама сдала.

Маялась, перемогалась травами, фельдшер какие-то таблетки давала — кое-как протянула ещё годок, а потом в районную больницу забрали.

Здесь кормили, уколы ставили, можно было послушать, как к соседям ходят дети-внуки, разговоры разговаривают, книжки читают вслух. Только свет больно яркий в палате; реже и реже хотелось Вероничке открывать глаза.

— Вероника Семёновна, вы меня узнаёте?

Кряхтит Вероничка что-то, жмурится. Когда ничего вокруг не видишь, а только голоса, можно представить, что это к тебе дети-внуки пришли, и

Алёша рядом, ворчит о чём-то погустевшим к старости басом.

А один раз как толкнул кто под локоть: раскрыла глаза широко-широко, слёзы потекли от яркого света, в голове зашумело, задрожало, затрясло с головы до ног: Анечка! Склонилась над ней... Улыбалась ласково-ласково, вынимала из сумки бутылки, буханки, какие-то лакомства, только почему-то ставила не на ту тумбочку, не на Вероничкину, а на соседнюю. И взглядывала на Вероничку украдкой, и не говорила ничего.

— Анечка, — хотела было позвать Вероничка, но не выговорила, только сухо прошелестела, так, что никто не услышал. Захрипела: — Анечка! Анечка!

Подбежала медсестра, давай мерять давление, проверять капельницу, кого-то вызывать… А Вероничке только и надо было, чтобы Аню окликнули. Но Аня наконец сама обернулась. Вероничка аж задохнулась, как дочь выросла, похорошела. Да только вроде должна уж шестой десяток разменять, а совсем девочка, гляди-ка…

От слёз глаза застилал туман, и медсёстры суетились у кровати, то и дело закрывая Аню, но Вероничка глядела на дочь ласковыми счастливыми глазами, шептала сухими губами:

— Анечка моя…

Аня под конец отчего-то стала совсем испуганной. Медсестра звонила кому-то, кричала в трубку:

— Готовьте реанимацию! Палата двадцать восемь. Девяносто лет, бабулька, Вероника Семёновна.

Кто-то её по имени позвал: Вероника Семёновна. Неужто Анечка?

А потом всё побелело, померкло, смолкло.

Очнулась Вероничка под самый Новый год: в огромной палате, кроме неё, осталась только одна женщина в дальнем углу, тоже из района: то ли не забрали ещё, то ли забирать было некому.

За окном мело.

***

Сердобольное начальство или какие спонсоры организовали для больных праздник: пригласили Деда Мороза со Снегурочкой. Те ходили по полупустым палатам, читали стихи, пели песенки. Вероничка слышала из соседней палаты:

— Маленькой ёлочке холодно зимой…

Вспомнился Новый год в их старенькой школе с голубой крышей: водили хоровод вокруг еловой лапы в стеклянной банке, а потом получили в подарок по две изюминки и четвертине пряника: раненые привезли украденный у немцев мешок, а в нём макароны да каменные пряники были.

— ...Из лесу ёлочку взяли мы домой.

Вот бы и её уже кто взял; тоскливо тут, хоть и кормят, хоть и книжки читают, хоть и уколы ставят. Слепнет тут Вероничка, глохнет...

— Сколько на ёлочке шариков цветных, розовых пряников, шишек золотых…

Опять про пряники вспомнила — только в этот раз про розовый, про пряник-лошадку: Алёша Анечке привёз как-то на праздник. Конь с розовой гривой…

— Белочка прыгала в шубке голубой: ёлочка, ёлочка, я пойду с тобой!

Песня громче и громче. Вот уже заслонили белый свет чьи-то фигуры: не девчоночки-медсёстры, не низенькая врачиха. Это Дед Мороз пришёл, а рядом — Снегурочка в синем платьишке, отороченном белым мехом.

Вероничка изо всех сил вытаращилась, потом сощурилась, вся собралась, как будто взлететь хотела: перелететь от койки поближе к этой Снегурочке, рассмотреть, серые ли у неё глазки…

Но как отлетишь от койки? Руки к капельницам привязаны, ноги не ходят, крыльев нет.

— Красные зяблики вьются у окна, в тёплой проталинке ёлочка видна, — гудит Дед Мороз, а из-под бровей блестят весёлые глаза. Чёрные?

Синие? Дед Мороз ближе и ближе, шагает между кроватей, стуча посохом. Зелёные?.. Вероничка щурится изо всех сил: вот клочок ваты на бороде, а вот рыжие кудри из-под шапки.

Дед Мороз сочно поёт, а голос знакомый-знакомый…

Снегурочка уже в том конце палаты, дарит подарок Вероничкиной соседке. Дед Мороз такой же шуршащий мешочек вручает ей. Руки у

Веронички трясутся, от серебристой фольги разбегаются искры, режут глаза — хочется зажмуриться, уплыть в ласковую тьму, если улететь не получается, но нельзя, нельзя…

Дед Мороз склоняется над ней:

— С Новым Годом, голубушка-невеличка!

А ей слышится — любушка Вероничка. Один муж так её звал. Пока с ним жила, имени своего полного-строгого не помнила.

Вероничка потянулась, потянулась вверх сухоньким своим тельцем.

— Алёша?..

А из-под локтя Деда Мороза уже Снегурочка напевает:

— Ветку нарядную ниже опусти, нас шоколадною рыбкой угости!

— Не рыбка… Пряник это был, конёк с розовой гривой, — шепчет Вероничка, но вместо шёпота только хрип выходит. Снова медсёстры, снова крик:

— Двадцать восьмая палата! Реанимацию готовьте!

Вероничка уже не слышит. Белизна поддалась, наконец, отступает, уходит, уплывает, и только глядят на неё ласковыми серыми глазами

Анечка и Алёша.

— Бабушка, девяносто лет… Как нет реаниматолога? Восемь вечера только! Как нет?!

— Ёлочка, ёлочка, яркие огни, синими бусами, ёлочка, звени!

Белизна уходит, и Вероничку принимает в свои объятия тёплая, позванивающая серость. Звенит она стеклянными шишками на игрушечной ёлке, бокалами в серванте, бляхой у Алёши на гимнастёрке. Шуршит, как ветерок Анечкиным портретом, шепчет ласковым голосом…

— Каталку! Палата двадцать восемь!

— Анечка… Алёша... — хрипит она и счастливо улыбается. Растворяются в серой мгле провода и трубочки, волнами накатывает бестревожная тишина. Вероничка отчаливает, и больше ничего не надо, и самым лучшим кончается последний год.

А на улице вспыхивают салюты, и из соседней палаты доносится:

— Встанем под ёлочкой в дружный хоровод. Весело, весело встретим Новый год!

© Дарина Стрельченко

Если речь идет о чувствах, интуиция почти никогда не обманывает нас. Мы же почти всегда пытаемся ей не поверить. Мы верим в «почти».

Судьба – это не рулетка, а программный код. Никаких случайностей. Ошибочные смс (это первая из ряда историй с таким сюжетом) никогда случайно не отправляются.

Итак, где-то в начале века мой скучный друг Аркаша встал на тернистый путь моногамии. Шел он по нему с девушкой по имени Анна.

У Ани были изящные руки и озерцо обаяния. Пожалуй, всё. Красоты особенной в ней не наблюдалось, да и магии тоже.

Несмотря на это, Аркаша был к барышне привязан и даже строил какие-то планы:

– Я уже готов начать размышлять о том, что пора задуматься о возможности сделать через несколько лет намек на перспективу свадьбы.

Но дальше размышлений жених не заходил. Всегда забавно наблюдать за мужчинами, считающими, что они – властелины времени.

Наступило 31 декабря. Мы собирались большой компанией вставить бенгальские огни в оливье и заснуть лицом в бланманже, приготовленном моей тетей Верой. Для подготовки к этому сакральному событию я направился в квартиру Аркаши прямо с утра. Мешать спирт с вареньем и селедку со свеклой. Хозяин квартиры встретил меня следующим пресс-релизом:

– Сань, тут такое дело… ты меня знаешь, я не такой уж бабник, но вчера встретил на улице Киру Азарову. Помнишь, из моей группы? В общем, если я сейчас ей напишу, она днем приедет поздравить, так сказать.

– Аркаша, я ее очень хорошо помню, но ты же верный, как кирпичи мавзолея, мы тобой все гордимся! С чего вдруг тебя так понесло?

– Знаешь, иногда смотришь девушке в глаза и понимаешь, что собой не владеешь. Это так редко бывает в жизни. Ну как мне остановиться… да и закрывать этот гештальт нужно, – Аркаша был таким занудой, что прочел всю околосексуальную литературу.

Герой потыкал в телефон и, довольный, наконец сообщил:

– Цыпкин, вали домой до пяти минимум, жребий брошен, как говаривал Наполеон.

– Вообще-то, Цезарь. И что ты там бросил?

– Читай.

Я стал читать оправленное им сообщение:

«Кира, жду Вас в два часа, чтобы романтически проводить Новый год, держать в руках себя не обещаю, уж слишком Вы прекрасны для моей скучной жизни».

Аркаша сидел и курил. Счастливый, торжествующий, со взглядом Цезаря, входящего сразу в Нью-Йорк.

Все было прекрасно в этом сообщении. Стиль, посыл, лаконичность и особенно адресат. Аркаша отправил его своей Ане.

Я смотрел на своего друга и удивлялся материальности мыслей.

– Аркаша… ты его Ане отправил.

Сказать, что мой друг покрылся инеем – это не сказать ничего. В тот момент, когда я озвучил ему приговор, он сладостно выдыхал табачный дым. После моих слов дым еще минуты две шел из его открытого рта, как пар из кипящего чайника. Я медленно вынул сигарету из его окостеневших рук.

Еще через минуту он холодным голосом сказал:

– Я только что ее убил.

– А Кира – мужское имя, может как-то это обыграть? – Я неуклюже пытался найти решение.

Казалось, он не услышал моих слов:

– И дело же не в том, что я скотина и она меня бросит. Аня не то чтобы очень красивая, и знает об этом.

А фотографию Киры она видела. Нельзя бить в самое больное место. Нельзя.

Аркаша был прав. И действительно, уж если уходить в левый ряд, то не с тем, кто круче твоего партнера по его ключевому комплексу неполноценности. Но в тот момент я вспомнил бабушкины слова: «Интеллигент совершает те же низости, что и обычный человек, но при этом очень переживает». Кстати, с этой точки зрения, я – истинный интеллигент.

– Позвони ей, мне кажется, найдутся слова.

– Она не ответит, – Аркаша ушел в другую комнату, но скоро вернулся. – Бесполезно.

– Давай так: ты ей напиши, что это я случайно отправил с твоего телефона, у нас же одинаковые «Ноки». Ну а я скажу, что они у тебя в телефонной книге записаны рядом.

– Очень логично, что Аня и Кира идут друг за другом. Хотя Кира же Азарова, может, и правда, прокатит…

Смс с объяснениями улетела. Ответа не последовало.

Аркаша взял телефон и стал методично что-то набирать.

– Я сознался во всем своем мелком вранье, сказал, что между мной и Кирой ничего не было, что это было просто наваждение какое-то и попросил меня простить…

Звонок. Тонущий в болоте не так хватается за камыш, как Аркаша рванул к трубке… Но брать ее не стал.

– Это Кира. Сань, ответь, что я умер, или что меня инопланетяне забрали, или что ко мне жена приехала.

Занятно, как иногда быстро проходит одержимость и все эти «собой не владею…»

– Насчет жены – смешно.

Аркаша задумался и вдруг отрезал:

– Знаешь, а я поеду предложение сделаю!

– Что?! Ты сейчас неадекватен и просто хочешь как-то проблему решить!

– Ты меня часто неадекватным видел?

– Согласен. Неадекватность – это дар Божий, не всем он дается.

Через час молчания мы стояли у двери Аниной квартиры. То, что она дома, Аркаше было известно, так как они еще утром договорились, что он ее заберет вместе с каким-то салатом.

Обычно флегматичный, Аркаша нервно поправлял волосы, расстегивал и застегивал куртку, заглядывал в мои глаза, как будто ждал ответа не от Ани, а от меня.

«Эко его скрутило», – с завистью подумал я.

Я позвонил. Замок повернулся. По лицу Ани все было понятно.

– Мальчики, простите ради бога, я все проспала… Я только сейчас увидела все звонки пропущенные, и там еще смс куча. А вы, наверное, испереживались…

Аркашу можно было сразу сдавать в музей мадам Тюссо. Его душа не могла выдержать второго такого удара.

Пока не дошло дело до третьего, я решил избавить Аню от удовольствия прочитать «кучу смс».

– Аня, дай, пожалуйста, свой телефон, мой сел.

Я взял аппарат и ушел на кухню. Чистка компромата заняла пару минут.

– Аркаша, тебе какая-то Кира звонит! – Послышалось из гостиной.

Я вошел, взял телефон, и сказал:

– Это она мне звонит, мой же сел, я дал Аркашин номер.

Мне показалось, что в глазах друга даже мелькнула ревность.

P. S. В Киру я по уши влюбился, растерял весь цинизм, ползал в грязи, целовал шнурки, строчил жалостливые письма, требовал внимания, ныл, что готов на все, превратился в истерика и был ожидаемо послан через три месяца. Еще три месяца проходил реабилитацию. Представляю, что бы она с Аркашей сделала! Одних гештальтов на полжизни оставила бы.

P. P. S. Предложение в тот вечер Аркаша не сделал. И правильно. Любовь – чувство свободных в выборе, а не тех, кто в данный момент до смерти боится кого-то потерять или мучается чувством вины. Может, я ошибаюсь, но эмоции, рожденные под давлением извне, не являются настоящими. Уйдет давление – уйдут эмоции. Как говаривала одна моя мудрейшая знакомая: «Ничто так не убивает безответную любовь, как год взаимности».

Александр Цыпкин

За долгие годы блоггерства я написал об СССР десятки статей. Самых разных! И тех, которые были посвящены экономике СССР, и тех, которые касались морали, культуры и спорта. И тех, которые описывали историю возникновения Советского Союза. Как правило, все эти статьи встречали доброжелательное отношение к себе и вызывали неизбежные споры между сторонниками и противниками Советского Проекта. Это совершенно нормально.

Не бывает так, чтобы что-то конкретное нравилось всем, без исключения.

Есть такие люди на свете, которых не устраивают общепринятые вещи и понятия. Есть критики Христа, Пушкина, Льва Толстого и Достоевского, Шекспира и Моцарта.

Поэтому к критике СССР со стороны таких людей надо относиться терпимо. Людей адекватных и здраво оценивающих историю собственной страны, гораздо больше. И опросы это показывают.

Важно здесь не это, а то, что ни одного раза ни в одной статье никто не выразил недоверия мыслям и чувствам автора. Спорили по сути фактов, но никогда по поводу искренности написанного.

И я уверен, что дело тут не в литературных достоинствах статей, а в моей убеждённости в обсуждаемом предмете. А убеждённость всегда видна. Её не скрыть.

Всё это сказано к тому, что сегодня в прессе и в интернете ежеминутно публикуются сотни статей в защиту нынешней власти. И их пишут иногда одарённые, талантливые журналисты и публицисты, честно отрабатывающие свой хлеб с маслом и даже с икрой.

А вот веры эти статьи не вызывают. Убеждённости, такой, чтобы ей верили безоговорочно, в них нет.

Почему? Потому что их авторы - тоже люди. Потому что они тоже ходят по магазинам, смотрят телевизор, оплачивают счета и берут кредиты, платят взятки и кланяются в пояс начальству. Они всё видят и понимают. Поэтому, когда садятся писать очередной хвалебно-патриотический панегирик, не могут скрыть до конца свои истинные чувства. Сердцу не прикажешь.

И это само по себе уже есть ответ на вопрос о том, "что лучше". СССР, конечно, был лучше во всех отношениях.

Но речь тут пойдёт совсем не о преимуществах Советского периода нашей истории. Речь о другом.

Впервые в жизни я оказался за границей в самом конце 80-х. И страной, куда я попал, стали США. Сразу - Америка! Помню, как я был потрясён видом гигантских небоскрёбов, мостов, количеством огней, машин, рекламы, роскоши на улицах Манхеттена и на витринах бесконечных магазинов. Это настолько контрастировало с более чем скромным обликом наших советских городов, даже самых крупных, что я невольно растерялся. ТАКОГО я не ожидал! Мои друзья, эмигрировавшие туда за десять лет до этого, с удовольствием показывали мне все местные достопримечательности, и я помню, как в их словах и рассказах о местной жизни наряду с гордостью совсем чуть-чуть слышалась странная грусть. Причину я понял позже.

Через неделю или десять дней друзья сообщили мне, что мы все вместе идём на свадьбу.

Замуж выходила американка, их коллега по работе, молодая, симпатичная девушка лет 28, судя по фотографии, которую я увидел. Свадьба должна была произойти в два этапа - сначала венчание в церкви, а потом - обед в дорогущем ресторане где-то в самом центре Манхеттена.

В назначенный день мы были в церкви. Для этой процедуры друзья взяли мне напрокат солидный чёрный костюм фрачного типа со странным названием "таксидо".

И там я увидел новобрачных. Девушка выглядела просто потрясающе в шикарном пышном платье, усыпанном цветами, в белоснежной фате и с букетом алых роз.

Её избранник был старше её лет на 30. Он был ниже ростом, совершенно некрасив, лысоват, полноват, с хитрыми и, как мне показалось, немного циничными глазами.

Разница между ними была настолько очевидной, что я вытаращил глаза и раскрыл рот от изумления. Но самым потрясающим было поведение самой невесты. Она весело смеялась, шутила, потом приветливо помахала нам, когда мы зашли в церковь, не выпуская при этом руки своего избранника, так, как-будто она боялась, что он сейчас убежит. Трудно было понять, кто из них был инициатором этого брака, который мне казался более, чем странным.

Заметив моё изумление, друзья шепнули мне:

- Тихо ты! Держи себя в руках! Этот мужик - вице-президент компании, где мы работаем. Хороший мужик, кстати. И очень умный!

- Блин!, ответил я, - да хоть трижды умный! Он же ей в деды подходит! Они же совершенно разные люди! Что это? Брак по расчёту?

- Конечно!

- Я понимаю, - не унимался я, - но ведь ей потом с ним в кровать ложиться! Едритская сила! Как это можно?

- Слушай! - сказали мне ребята, - ну ты же - советский человек! И ты не в Ленинграде. Тебе не понять этого, и не надо! Здесь никто такой ерундой не заморачивается. Есть вещи поважнее. Так что - не забивай себе голову, просто улыбайся и наблюдай.

И я никогда не забуду, с каким выражением они сказали "Советский человек". Если вы подумали, что с издёвкой, то вы ошиблись. Они сказали это так, как-будто они сами оставались советскими людьми, как и я. И что мы все трое принадлежим к какому-то тайному сообществу, членством в котором можно и нужно гордиться и секреты которого не понятны здесь никому, кроме нас.

В тот момент это странное из их уст выражение "советский человек" мне резануло слух. Я сам себя никаким советским человеком не считал, я никогда не состоял в партии и мои взгляды в то время были гораздо ближе к диссидентским, чем к "советским". Поэтому я просто отмахнулся от незаслуженного эпитета и скоро забыл о нём.

Вспомнил я об этом несколько лет спустя. И всё понял. И с тех пор уже никогда не забываю. И теперь точно знаю, что имели в виду в тот давний день мои нью-йоркские друзья, которые поняли то же самое, только гораздо раньше меня.

Так что же это такое - Советский человек, продукт Советского Союза?

Это - маркер. Это безошибочный приём для распознавания "свой-чужой", "хороший-плохой", "честный-лживый", какими бы горькими или радостным ни были некоторые периоды той, давней нашей советской истории.

Там и правда было немало горького.

Но несмотря на это, а, может быть, как раз благодаря этому, сегодня мы знаем точно:

Советский Союз - это не государство, не политическая система, не пропаганда и не место на карте мира.

Советский Союз - это система взглядов и ценностей на всё сразу: на политку, экономику, историю, науку, дружбу и любовь. На отношения людей и на отношения государств. На "чёрное" и "белое" в самом глобальном, самом истинном смысле.

И если вам требуется понять, что за человек перед вами - задайте ему вопрос о его отношении к СССР.

Если он задумается и вздохнёт - перед вами надёжный человек. Ему можно верить.

Если он начнёт "с порога" брызгать слюной - смело отворачивайтесь и уходите. Он ненадёжен. Он обманет. Он враг.

Если вы хотите понять, кто враги России сегодня - прислушайтесь к главному: что они говорят об СССР . Неважно, кто они - националисты, либералы центристы или патриоты. Абсолютно все, кого мы считаем своими врагами, едины в одном: они ненавидят Советский Союз.

Хотя бы одно "кривое слово" в адрес СССР или Ленина - безошибочный индикатор, указывающий на врага, кем бы он ни был: американским конгрессменом, украинским или русским националистом, российским либералом или членом правительства Российской Федерации.

Все они искренне ненавидят советские ценности.

И точно так же искренне они не видят ничего дурного в той давней американской свадьбе.

И если вы тоже этого не видите - вы зря читали эту статью.

Это индикатор настолько совершенен, что ни один человек и ни одно событие в мире за все последние годы не нарушили справедливости этого вывода.

И уже не нарушат. Потому что даже спустя 25 лет из нашего сознания не уходит представление о советской справедливости, которую такой непомерной ценой однажды построили наши предки.

Таксовал в тот день допоздна.

После девяти, сделал последний рейс в частный сектор (ночью туда ни ногой) и по трассе двинул обратно в город.

Уже на подъезде к микрорайону на окраине тормознул возле проверенной чебуречной. Ел там частенько, ни разу не траванулся, да и собаками не пахло. Хотя, место не сказать, что приятное.

Столики забегаловки этой на улице, на продувном ветру. Время почти зима, снег уже лежит. Короче такое удовольствие странное, типа мерзнешь специально и чай горячий потягиваешь с чебуреком. И вроде как согреваешься тут же.

- Здравствуйте – послышался тихий, вежливый голосок за спиной.

Таксист обернулся и встретился взглядом с девчонкой. Лет 18-19 может. Одета опрятно, воротничок белый. С выпускного будто… А какой выпускной в такое время?

На лицо простенькая. Прыщи, помада неумело накрашенная. Тени и тушь поплыли от мелкого, моросящего дождя.

- Честь имею – жуя чебурек отозвался тот, с набитым ртом.

- А… - замялась девушка – Вы случайно не таксист? Или может просто подвезете за деньги? У меня телефон разрядился – она с горечью указала на темный экран смартфона – Не могу вызвать машину.

- Куда? – прихлебывая горячий чай, вновь спросил мужчина.

- В Синеглазово! – девчушка немного взбодрилась, в голосе мелькнула надежда.

- Не – покачал головой таксист – В частный сектор не поеду на ночь. В поселок тем более. Был горький опыт – добавил он, вытирая руки бумажной салфеткой – Извини.

Девушка тяжело вздохнула, и растерянно оглянулась по сторонам. Трасса почти пустая, кроме хозяина чебуречной и таксиста, людей больше нет рядом.

- Заряди телефон в вагончике – мужчина указал на вагончик, где суетился пожилой хозяин закусочной – Он нормальный мужик, не откажет.

- Я уже подходила – пожала плечами девушка – Сказал, что закрывается сейчас, дела у него срочные, и не впустил.

Словно в подтверждение ее слов, хозяин быстро вышел из вагончика, и с грохотом опустил ставни. Запер их на замок, и прошагав к машине, уехал.

- Может у вас от аккумулятора заряжу? – спросила она.

- От прикуривателя может? – усмехнулся таксист.

- Ну да, наверное – смущенно улыбнулась она. И главное так искренне, будто в душу посветила улыбкой – Я просто не очень хорошо в этом понимаю всем… - закончила девушка.

Мужчина еще миг смотрел на нее.

Почти ребенок ведь, по глазам видно, что наивная, простая совсем. Поздним вечером, у чебуречной, на обочине трассы.

Еще и погода дрянь такая.

Совесть не позволит бросить.

Девушка обрадованно просияла и почти бегом подскочила к машине. Дождавшись щелчка замков, быстро нырнула внутрь на переднее сиденье.

Сразу пристегнулась, и примерно сложив руки на колени, застыла почти по стойке смирно.

Сев за руль, таксист чуть покосился на девушку, в который раз удивляясь ее поведению и внешности. Будто ученица гимназии. По одежде, по манерам, как из царских времен ей богу.

- Живешь там, чтоль? – выруливая на дорогу спросил он – В Синеглазово.

- Нет! – скромно улыбнулась попутчица – В гости еду. Сегодня важный день, особенный для меня. С трудом отпросилась у мамы, даже пришлось ей соврать. Наверное, первый раз в жизни обманула ее… – последние слова девушка произнесла с искренним сожалением.

- Это серьезное преступление! – бросив взгляд на часы усмехнулся мужчина – К подруге едешь?

- Нет – щеки попутчицы покрылись румянцем – Меня Слава пригласил к себе в коттедж. Это парень, он мне очень нравится… - она вздохнула – В универе вместе учимся.

Таксист включил дворники, и резина противно скрипнув по стеклу очистила лобовое от размазанных капель дождя.

- Романтика значит – кивнул водитель – Это хорошо! В молодости тоже ночами пропадал – добавил он.

- Ну, романтики пока нет – пожала хрупкими плечами девушка – Сегодня там вечеринка. Слава вместе с другими парнями, отмечают День Рождения. И меня пригласили! – она мечтательно поглядела куда-то вверх, и всплеснула руками – Обещал, что сегодня скажет всем, что я его девушка. Представляете?!

Выслушав жаркую тираду юной попутчицы, водитель моментально помрачнел и натянуто улыбнулся.

Посмотрел на нее.

Щеки горят, в глазах мечты, надежды, влюбленность.

Все смешалось в настоящий огонь.

- Понятно – невесело протянул таксист почти по буквам – А давно ты этого Славу знаешь?

- Два месяца уже – так же бодро и мечтательно ответила та – С начала учебного года. Но он такой… Удивительный!

Минуту ехали молча.

– Телефон то заряди свой - сурово кивнул таксист и указал на шнур в прикуривателе.

- Ой, забыла совсем! – улыбнулась попутчица и включила зарядку.

Сразу после включения смартфона, раздался звонок. Краем глаза водитель заметил имя абонента – «Славочка». Девушка ответила на вызов.

- Даша, ну ты где там?! – раздался нетрезвый голос из трубки. На заднем фоне стоял шум, и пьяный гам. Орало минимум еще человек десять – Мы тебя ждем, ждем!

- Даша, мы тебя ждем! – раздались бессвязные вопли остальных, затем повальный, дикий хохот.

Ничуть не смутившись происходящего на том конце, девушка начала оправдываться, рассказывая историю про разрядившийся телефон. Просто, искренне, наивно и честно.

Водитель окончательно помрачнел, и стиснув зубы поиграл желваками. Бросил взгляд на навигатор, затем сбросил скорость. Захрустев мокрым щебнем под колесами, машина съехала на обочину и остановилась.

Даша закончила разговор, и счастливо улыбаясь завершила вызов.

- А почему мы остановились? – осматриваясь вокруг через окна, спросила она.

- Тут… - таксист, чуть подумав, указал рукой куда-то в сторону – Дорога есть короткая, через лес. Можно срезать неплохо… Ты как, не против? Там дорога, разбитая просто. Трясти будет.

- Ну – пожала плечами Даша – Конечно едем, раз так лучше! – она спокойно улыбнулась.

Поглядев на нее, водитель криво усмехнулся и покачал головой. С трудом верилось в подобную наивность.

Или глупость.

- Ты мне ответь пожалуйста... – глядя на дорогу сквозь пляшущие дворники спросил он – Ты, с Луны свалилась, или выросла в бункере?

- О чем вы? – слегка нахмурилась девушка – В квартире выросла. У меня родители уважаемые люди. Мама учитель, а папа профессор между прочим.

- Я почему-то так и подумал – почти сквозь зубы отозвался таксист, и включив передачу тронул машину с места.

Через сотню метров он свернул в лес, и по проселочной дороге медленно поехал в темноту. Девушка никак не реагировала на глушь, продолжая мечтательно улыбаться и смотреть вперед.

Проехали около двух-трех километров молча. Взяв в руки телефон, мужчина просмотрел полоску связи.

Не ловит.

Бесцеремонно взял телефон Даши, проверил связь на нем.

Тоже нет.

- Слышишь? – вдруг спросил водитель, притормаживая и возвращая мобильник ей.

- Нет – покачала головой попутчица, внимательно вслушиваясь.

- Движок стучит! – таксист остановил машину, и вышел – Сиди, я на минуту… – добавил он.

Хлопнув дверью, водитель открыл капот, и немного повозившись вернулся в салон. Занял свое место, и стукнув руками по рулю тяжело вздохнул.

- Ну все! – почти выругался он – Приехали мать твою! Двигатель сломался – для наглядности он повернул ключ зажигания, и сделал попытку завести машину.

Не вышло.

- То есть как это?! И что делать теперь? – забеспокоилась девушка – Меня ведь ждут! – она оглянулась назад. Проверила связь на телефоне - ноль – Давайте я пешком пойду тогда на трассу обратно. Поймаю машину.

- Тут медведи водятся, и волки. Ходить не советую – откидываясь на спинку сиденья, вздохнул таксист – Я сейчас вызову экстренную службу эвакуации, и за нами скоро приедут.

Даша растерянно потеребила рукав куртки, и кивнула.

- Вызывайте.

Водитель снова вышел на улицу, и сделав вид, что звонит, изобразил вызов эвакуатора. Вернулся на место, затем щелчком выключил в салоне свет.

- Попытайся заснуть – устало выдохнул он, снимая с себя куртку и укрывая ноги Даше – Скоро здесь станет холодно – добавил водитель – Скажешь, как замерзнешь, достану фуфайку из багажника.

Девушка ничего не ответила.

Еще несколько раз попытавшись куда-то дозвониться, наконец смирилась и закрыв глаза откинулась на сиденье. Переживания и усталость сделали свое дело, через минуту она погрузилась в сон…

***

- Вставай засоня! – с усмешкой толкнул ее локтем таксист – Рассвет уже! Пора ехать.

Даша резко открыла глаза, и осмотрелась.

Солнце встало, освещая пасмурное, серое небо. К куртке укрывавшей ноги, добавилась и телогрейка. Промерзший насквозь водитель довольно улыбался рядом, несмотря на то, что его колотило от холода и вообще зуб на зуб не попадал.

- Не приехал эвакуатор? – сонно зевая спросила она.

- Нет, но машину я починил! – радостно отозвался таксист – Тусовку ты пропустила, но домой попадешь. Отвезу даром! Едем?

- Едем домой, да – невесело кивнула девушка – Правда, Слава теперь точно не захочет со мной общаться – грустно вздохнула она.

- Да уж я надеюсь… – пробормотал таксист, поворачивая ключ зажигания и заводя машину.

- Что? – переспросила Даша.

- Надеюсь заведется говорю! – усмехнулся водитель, и двигатель послушно взревел.

- Ох – тяжело вздохнула девушка – Ну как я могла, так глупо пропустить вечеринку… Это просто идиотская ситуация – покачала головой она.

- Знаешь… – пожал плечами водитель, сдавая машину задом, и выруливая – Думаю, что сегодняшний день, тоже можно считать Днем Рождения. Так что ты никуда не опоздала.

- Чьим Днем Рождения? – нахмурилась Даша.

- Твоим, девонька – набирая скорость отозвался таксист – Твоим…

Автор Таёжный роман©

В Красноярском крае местный предприниматель решил провернуть необычную сделку. Он объявил себя хозяином целого поселка и выставил его на продажу. За круглую сумму потенциальным покупателям предлагают ферму, склад и даже дома вместе с жителями.

В местном клубе собрались без преувеличения все жители. Тихая глубинка, где годами ничего не происходит, вдруг оказалась в центре внимания. И все из-за объявления о продаже села.

Василий Монгилёв, житель с. Васильевка: «То ли нас выселят отсюда, то ли не выселят, а то и приедут спихнут под берег».

Объявление появилось на крупном интернет-сервисе: продается село Васильевка, 45 домов и животноводческий комплекс, все в хорошие руки, почти даром — за 20 миллионов рублей. Рекламный эффект превзошел все ожидания, заволновались даже жители соседних сел, стали звонить по указанному номеру. Им ответили, что люди там живут, но они свободные, не крепостные, хозяин — барин, покупайте, а потом делайте что хотите.

История о том, как Васильевка попала в частные руки, — запутанная. Еще во времена Горбачёва на возрождение умирающей деревни государство выделило большие деньги. Подрядчиком выступил минусинский строительный комбинат. В 90-е годы его руководитель получил в бессрочное пользование земли для производства сельхозпродукции, а потом неожиданно для людей стал полновластным хозяином.

Ирина Земцева, жительница с. Васильевка: «А потом оказывается, типа вы сами подписали документы, все перешло Федяеву — и все дома, и техника, и скот. Все, что здесь было, все перешло ему».

И жителям пришлось платить за заготовку сена на хозяйских землях, за воду.

Николай Земцев, житель с. Васильевка: «Даже не стеснялся говорить: вы должны у меня работать, у вас на палец соли должно на рубашке выступать. А я не вытерпел и сказал: мы у вас в батраках?»

Со временем поборы прекратились, селяне смогли приватизировать жилье, правда, только через суд и всего 15 человек. Остальные так и живут на птичьих правах. Больше всего жители опасаются, что новый землевладелец лишит их покосов. Тогда скотину точно не прокормить.

По телефону представители собственника сначала заверили, что село продадут только в хорошие руки, тому, кто сможет возродить его. Правда, потом комментировать продажу наотрез отказались и даже пригрозили телекомпании судебным иском.

Предприниматели не говорят, что мешало раньше поднимать село, но очевидно, что второго такого возрождения село не переживет. Коровники давно пустуют, техника распродана, построенная зерносушилка так и не заработала, пахотные земли заросли лесом.

В районной администрации удивлены. С 90-х годов Земельный кодекс РФ сильно изменился, а минусинский предприниматель будто не заметил, что по закону ему теперь не могут принадлежать ни лес, ни дороги, ни линии электропередач, тем более населенный пункт. Бизнесмен не прошел обязательную перерегистрацию. И вообще в продлении аренды земли ему отказано судом. По сути, продавать ему пока нечего.