BlacAnGol

— Ты мне просто завидуешь, у меня есть магия, а у тебя нет. — надулся Стас.

Он и сам понимал, что его выступления с фокусами на городских вечеринках выглядит более волшебно, чем слабый огонек свечи, который он смог проделать используя настоящую магию.

— Завидовать? Чему? Подвинул карандаш на сантиметр, внушил кошке прыгнуть на стол, зажег свечу. Да я буду завидовать, если ты хоть раз сделаешь при помощи магии что-то действительно крутое, что нельзя сделать обычным способом.

— Ну думаю, я смогу тебя впечатлить. Ладно надо к Валерке бежать на день рождения, чую веселую тусу.

— Тусовщик тоже мне, лучше б девушку нашел.

— Я еще слишком молод обременять себя обязательствами. Давай вали из моей комнаты, мне переодеваться надо.

Стас пришел с тусовки в легком подпитии, наступил на разложенные на полу травы и выругался. Надо все-таки утереть нос сестре. У него есть дар, значит и применение он ему найдет. Стас взял толстую тетрадь с заклинаниями и принялся листать, телекинез, стихийная магия все не то, а вот! Снятие проклятий, уж без магии такое точно не сделать. Он включил комп и запустил сайт с объявлениями. Так-с печатаем, потомственный маг снимет проклятие, бесплатно! Работа только после диагностики. Не хватало еще очередь из психов лечить, нет он возьмется только за настоящий случай.

На следующий день Стас проклял свое решение, его завалило спамом. Глупые приколы от доморощенных юмористов на тему, ой, а ты правда маг, тогда угадай как меня зовут. Глупые вопросы от разных женщин и бабушек, а чирей на попе — это ж сглаз, не посмотрите? Ну и конечно разные психи со своими проблемами, кто их еще выслушает, кроме мага.

Наконец позвонил мужчина, представился Кириллом Андреевичем и спросил не может ли он подъехать в любое удобное для Стаса время и место, так как ему очень нужна помощь с проклятием. Голос у мужчины был серьезным и было похоже, что к шуткам он не расположен. Стас доверился своей интуиции и пригласил Кирилла Андреевича в гости.

— Вы действительно маг? — с сомнением спросил мужчина, когда дверь ему открыл молодой взъерошенный парень в мятой футболке.

— Да! Вы не сомневайтесь, это и сестра моя подтвердит. Лен, накрой чай, к нам гость!

Кирилл Андреевич оказался мужчиной пятидесяти лет, с круглой лысиной и бегающими глазками. Он внимательно изучил комнату, стоя на пороге и лишь затем зашел.

— Тени...Моя проблема тени. — начал он, выпив залпом полчашки чая. — Я проклят. Раньше я работал кукловодом в детском театре. Хорошая работа, мне нравилось. Там был склад, хранились декорации, реквизит, куклы, которые уже не участвуют в спектаклях. Однажды я искал там одну вещь и уронил старый стеллаж. За ним оказалась заклеенная бумагой дверь, мне стало любопытно и я заглянул, там ничего не было, кроме весящих на стене кукол марионеток, это были старые персонажи комедии дель арте, отлично сделанные и совсем не пыльные, как новые. Я был заворожён куклой Капитана. Снял ее со стены, начал водить, а потом что-то случилось. Я потерял сознание, пришел в себя уже дома. Мне позвонил директор театра и сказал, что не ожидал от меня такого поведения. Оказалось, я поссорился с режиссёром, оскорблял коллег. Меня попросили взять отпуск и прийти в себя, а потом извиниться перед всеми. Но извинится не вышло, я вышел на улицу прошел немного и опять потерял сознание. Очнулся ночью. На следующий день меня попросили прийти написать по собственному желанию, оказывается я приехал на студию и подрался с режиссером, вместо извинений. Но увы, на этом все не кончилось, я терял сознание регулярно и испортил отношения со всеми знакомыми, лишился друзей. Случайно мне удалось увидеть, как перед потерей сознания ко мне потянулись длинные тени, они вытянулись в нити пока не коснулись моих ног и после этого я опять вырубился. Теперь я всегда на стороже, ношу фонарик, как только ко мне начинает тянуться тень, я свечу на нее. Но это очень странно выглядит, родные уговаривают меня отправится к психиатру. А я думаю та кукла была проклята, и теперь она делает меня своей марионеткой с помощью теней. Прошу помогите мне!

— Хм, думаю Вы абсолютно правы. — радостно ответил Стас. Он уже просканировал мужчину и заметил следы проклятия, длинные тонкие нити на руках и ногах. — Я смогу помочь. На этот случай у меня есть заклинание «Зеркальный лабиринт». Оно сделает ваше проклятие видимым и осязаемым, как бы тридэ зеркальная проекция из мира духов. Готовы?

— А справиться то Вы потом с ним сможете? — обеспокоенно спросил Кирилл Андреевич.

— Не вопрос, благодаря заклинанию, его можно будет уничтожить как любую материальную вещь.

— Хорошо, я согласен.

Стас взглянул на сестру с превосходством, вот сейчас она увидит на что он способен. Лена закатила глаза и вышла из комнаты, вернулась она держа в руке папино мачете, всегда нужна страховка, это правило Лену еще не подводило. В их семье, где у каждого были довольно опасные увлечения, Лена привыкла готовится к любому варианту развития событий. Порой это спасало не только ее.

Стас притащил в гостиную, где они пили чай, четыре зеркала и ведьминскую свечку, которую тут же зажег. Она быстро разгорелась в маленький костер и дым пополз по комнате. Четыре зеркала Стас разложил вокруг проклятого, а затем заорал:

— השתקפות

Зеркальная поверхность дрогнула, расслаиваясь и делясь словно кусочки стекла в калейдоскопе. Заклинание сработало, тонкие нити на руках и ногах Кирилла Андреевича материализовались. Стас посмотрел на сестру в надежде увидеть в ее глазах восхищение, но в них был ужас. Лена смотрела в угол комнаты, а там сидело нечто. Огромный человекоподобный монстр упирался безглазой головой в потолок, нити тянулись к его длинным рукам, там, где у человека были ноги у этого существа тоже были руки, но более короткие, но самым ужасным была его борода вся она состояла из висящих тонких рук, шевелящихся и переплетающихся между собой.

— Ааа! — заорали от ужаса все трое.

Первой в себя пришла Лена, она с размаху перерубила нити, протянувшиеся от проклятого к чудовищу. Существо дрогнуло, почувствовав потерю жертвы, а затем принюхалось и бросилась на мага. Когда Стаса схватила длинная рука чудовища, Лена снова размахнулась и рубанула по ней мачете. Рука отпустила брата, их окатил фонтан черной жижи из раны. Существо жалобно взвизгнуло прижала раненую руку к себе и истаяло.

— Похоже вернулось в свой план бытия зализывать раны. — с видом эксперта сообщил Стас.

— Оно же больше не придет ко мне? — побелевший от ужаса Кирилл Андреевич тер запястья, где недавно были нити.

— Наша контора гарантирует, что Вы избавлены от проклятия. Надеюсь Вы порекомендуете нас своим друзьям и знакомым. Можно мы добавим ваш случай в наше портфолио? Эх, сфоткать надо было эту тварь.

— Да-да, конечно. — мужчина быстро попрощался и покинул квартиру.

— Видала, что я могу. Сможешь такое без магии? — Стас был в восторге.

— Нет уж, избавь Бог меня от такой магии. Больше я такое видеть не планирую. — рыкнула Лена, осматривая залитую черным дегтем гостиную. — Иди за ведром и тряпкой, маг! Иначе, я тебя тоже этим мачете нашинкую.

— Ну Лен, ты же понимаешь какая классная мы команда. Мы же можем так зарабатывать. Ну Лен...- заныл Стас.

— Заработаем?! Нервный срыв я себе так заработаю…

Квартира, где произошло убийство, находилась на втором этаже. Входная дверь нараспашку, внутри громко переговаривались криминалисты. На лестничной площадке стоял опер Терпков и держал перед двумя понятыми планшет с протоколом, объясняя, где расписаться. Молодой совсем парень, недавно из учебки. Лицо у него было пока как у щенка, которого вывели гулять со взрослыми собаками, полное радостного дружелюбия и страха, что его не примут в стаю. Увидев Корнеева, Терпков заулыбался и рапортовал:

— Здравствуйте, Пал Палыч. Труп уже в морг повезли, а подозреваемого сразу пришлось в отдел, буйный оказался.

— Да ничего, потом туда поеду. Ребёнок?

— Нет, женщина была.

Корнеев мысленно фыркнул, не очень-то из него Шерлок, не угадал. Хорошо, что не ребёнок. Корнеев вспомнил листок с узи, которым Ленка трясла перед его лицом в порыве ссоры, и маленького, съёжившегося человечка на снимке, больше похожего на креветку. Следователь взъерошил ёжик недавно обстриженных к лету волос и, мучаясь от желания устроить перекур, прошёл в квартиру. Оттуда выходили эксперты-криминалисты. Фотограф Жора приветственно махнул и показал в сторону кухни. Маленькая прихожая однокомнатной квартиры была завалена грязным хламом. На самодельной вешалке висела плащ-палатка, ветровка защитного цвета и драный пуховик, а на полу валялись грязные болотники и рюкзак. Из туалета рядом тянуло куревом, ну а кухня встретила мешками мусора, пустыми бутылками, грязной посудой и резким рыбным запахом. Тут стоял кухонный уголок девяностых годов, замызганный гарнитур, древняя плита «Брест». Интересно, а холодильника нет? Хотя место для него тут нашлось бы с трудом. Подошёл Терпков, и в кухне сразу стало тесно.

— Тут она лежала, — Терпков показал на кухонный стол.

Корнеев с сомнением посмотрел на залитую бурой дрянью столешницу, на вид где-то полметра.

— Она лилипут, что ли?

— Да нет, нормальная, просто половина. Распилил он её.

— А вторая половина где?

— Ищем, — сказал Терпков. — Подозреваемый приехал вчера с рыбалки, соседи видели, как таскал вещи из машины, нива во дворе стоит. Сейчас её наши осмотрят. Потом ходил в магазин за водкой и закуской, а где-то под утро стали раздаваться странные звуки, потом крики, сосед снизу не выдержал и пошёл разбираться. Подозреваемый ему открыл сильно пьяный и потащил на кухню, а там труп. Свидетель вырвался и вызвал полицию. Пока показания давал, два раза проблевался.

— Мда. Холодильник есть?

— Мы тоже про него сразу подумали, в комнате он стоит. Но там только рыба. Ещё трёхлитровая банка икры. Жалко, пропадёт теперь.

— Ну, себе забери, — отмахнулся Корнеев, вот уж икры ему жалко не было.

— Нет, в отделе узнают, загнобят. Воровство же это.

— Да фиг с ней. Меня-то чего вызвали? Полбабы, конечно, страшно, но тут дело только в том, чтобы вторую половину найти.

— Не знаю, это не мы. Спецы, наверно, какой-то рапорт подали начальству.

Работы для следователя по особо важным делам тут действительно не было, но, может, криминалисты и правда усмотрели что-то особенное. Пока Корнеев видел только неприятную, но обычную бытовуху с пьющим контингентом. Ну, раз вызвали, надо работать, не с вопросами же к начальству приставать. В единственной комнате стоял холодильник, совершенно инородный для этой квартиры, двухдверный, с двумя большими отсеками морозилки. Ради интереса Корнеев открыл дверки и отшатнулся, в лицо пахнуло солёной рыбой, сразу вспомнился пивной магазин у дома.

После осмотра места преступления Корнеев решил, что пора пообщаться с жильцами, вышел из квартиры и спустился во двор. Корнееву казалось, что вокруг пахнет рыбой, похоже, его джинсы и толстовка успели впитать запах квартиры. Замеченные ранее старушки с интересом изучили его удостоверение и выдвинули в его сторону свои куриные мордочки, заквохтали.

— Нас уже молодой следователь опросил, мы всё рассказали.

— По сто раз, что ль, рассказывать. Язык не казённый.

— У нас дел других нет, что ль.

Дел у них других точно не было, сидели они на этой скамейке намертво и наслаждались представлением, устроенным полицией, но набить цену и показать свою важность перед казённым лицом тоже было хорошим развлечением.

— Значит, не знаете ничего, — заключил Корнеев и спрятал удостоверение.

— Мы всё знаем, нечего тут нас. Протокол прочти, ленивый какой.

— Хорошо, прочту. Я только насчёт баб уточнить хотел.

— Много у него баб было, каждый раз новая. Да только все алкашки, пил он с ними.

— Дрались?

— Бывало, пьяный-то он агрессивный был.

— Вчера к нему женщина пришла. Не знаете её?

— Вчера баб не было чужих, он только приехал, успел в магазин за водкой и пивом сбегать и всё. Никто к нему не приходил.

Корнеев задумчиво достал сигарету и хотел закурить, но заметил, как вытянулись старушечьи шеи, словно клюнуть собрались, убрал пачку обратно в карман.

— Спасибо за содействие следствию. До свидания, — сказал он и поспешил к машине.

Закурил Корнеев в машине по пути в морг. Его ждало много работы, он записал в блокнот «Откуда взялась женщина» и затянулся.

Морг Корнеев не любил. Не столько из-за покойников и соответствующей атмосферы, а из-за самого здания. Приземистая постройка, один из самых старых корпусов больничного комплекса. Чистенькое, но старое здание, несмотря ни на какие попытки ремонтов, выглядело умирающим. Сколько ни замазывали трещины и ни красили стены, но Корнеев никак не мог избавиться от ощущения, что видит разлагающийся труп какого-то древнего чудища. Да и окружение способствовало такой мысли. Морг стоял в стороне от основных корпусов в тёмной дубовой роще, высаженной когда-то для прогулок больных. Деревья разрослись, и эта дальняя часть парка без ухода превратилась в мрачный лес.

Протиснувшись мимо перекосившейся и оттого плохо открывающейся двери морга, Корнеев прошёл по узкому коридору. Эхо шагов гулко отдавалось от стен, покрытых плиткой. У двери секционной на лавке сидел Шилов и разглядывал дуговую пилу в руках. Худой и длинный он выглядел как аватар смерти в этих стенах.

— Чего грустишь? — спросил Корнеев.

— Полотно лопнуло. Говорил же Мишке — аккуратнее, опять чинить. А сколько раз в план ставил покупку маячковой… Эх. Жопят денег, гады. Ты насчёт «половинки»? Я там первичный осмотр набросал, остальное потом по результатам лаборатории.

— Ну и чего там?

— Да как тебе сказать. Странно всё. Умерла она от болевого шока, когда убийца её расчленять начал, до этого, похоже, находилась без сознания, есть признаки удушья. У неё же не только ног нет, халтурно, кстати, отпилили, ножовкой по второму поясничному. Так вот, у неё всё из брюшной полости вырезали, и есть у меня подозрения, почему так было сделано, но я анализы ещё подожду. Из органов только сердце и лёгкие остались. Сильно недоразвиты лёгкие, странно, что она смогла с такими дожить до этого возраста. С возрастом, кстати, тоже проблема.

— Какая?

— Да чего распинаться, пойдём покажу. Я на минутку вышел, прям взбесила эта пила, решил посидеть и успокоиться.

Шилов повёл Корнеева в секционную, помахивая пилой на ходу, как тамбурмажор. Тело лежало на столе, его даже не прикрыли, оставив зияющим провалом под рёбрами наружу. Корнеев с трудом отвёл взгляд от липкой темноты с белеющими костями и посмотрел на лицо жертвы. Некрасивая: широкий приплюснутый нос, узкие глаза с нависшими веками, овальное лицо, тонкая полоска сжатого рта. Такую легко представить продавщицей в ларьке или уборщицей. Волосы кто-то ей срезал у самого черепа, и неровные пучки их торчали, словно клочья соломы из головы огородного чучела.

— На вид вроде лет тридцать, а по вскрытию больше гораздо. Хотя там всяких аномалий развития хватает, так что это не самое главное.

— А что главное? Ты мне то, что для расследования важно, лучше скажи.

— Этот уже успел ей и руки нарубить, как рульку. Ещё немного и их тоже пришлось бы искать.

— Собирался по частям вынести, надо будет ближайшие помойки и колодцы проверять. Работы теперь. Ладно, пойду, будет ещё чего, пиши или звони.

Шилов замялся, помахал пилой вслед уходящему следователю и вдруг проговорил неуверенно:

— Я подозреваю, что искать надо не только ноги. По некоторым косвенным признакам она была на последних месяцах беременности. Я жду подтверждение из лаборатории.

Корнеев хорошенько выругался, но оборачиваться не стал и пошёл быстрее. Пришлось отзвониться Терпкову и дать новые вводные на поиск. Павел представил, как скривилось лицо опера, никому не нравится искать по мусорным пакетам труп нерождённого младенца. Впрочем, оставался более лёгкий путь: получить сведения от подозреваемого — это упростит поиск. Корнеев позвонил в отдел и узнал, что убийцу-рыбака отвезли не в следственный изолятор, а в специализированный психиатрический стационар. Психиатрическая больница находилась на въезде в город, в Приокском районе, на окраине деревни Ляхово. Административный корпус располагался в самом дальнем углу лесопарка, видимо, чтобы каждый посетитель мог пройтись по территории и проникнуться местным колоритом, посмотреть на старые корпуса из красного кирпича и больных в клетчатых пижамах. Побывать тут — словно провалиться в иное измерение: странные жители, странные правила, удушливая атмосфера безвременья. Корнеев приезжал сюда и раньше, многие убийцы делали попытки закосить под неадекват, и приходилось везти их на освидетельствование, так что допросы в психушке вовсе не были ему в новинку. Корнеев отметился в регистратуре и попросил привести пациента в допросную. Затем пошёл обратно к оставленной у шлагбаума машине, по дороге рассматривая инвентарные номера на корпусах. Его всегда это смешило. Ну, правильно, зданию обязательно нужен инвентарный номер, а то вдруг потеряется или украдёт кто.

Допросная находилась недалеко от шлагбаума в одном из старых корпусов. Маленькая палата, а точнее приспособленная под допросы процедурная, пара неудобных железных табуреток около покрытого клеёнкой стола, да кушетка в углу. Санитар привёл невысокого мужика со злобным лицом, тот шипел сквозь зубы что-то невнятное и дёргал плечами.

— Коклюшкин Валерий Сергеевич, семьдесят девятого года рождения, доставлен с подозрением на алкогольный делирий. Говорите, я рядом буду, лечащий позже подойдёт, — сказал санитар и вышел в коридор, дверь оставил открытой.

Коклюшкин рухнул на табуретку и уставился мутным взглядом на Корнеева. Одет он был в спортивные штаны и грязную футболку, похоже, то, в чём был на момент ареста.

— Здравствуйте. Я следователь, Павел Павлович Корнеев. Назовите себя, пожалуйста.

Корнеев достал протокол и ручку из папки, писанина всегда его угнетала, нарушала порядок разговора с подозреваемым, превращая допрос в тупое анкетирование. Пока запишешь, потеряешь взгляд подозреваемого, дашь ему время собраться с мыслями, что часто не шло на пользу правде.

— Сказали же, Валерий Сергеевич Коклюшкин.

— Вы задержаны по подозрению в совершении преступления, вот ознакомьтесь с протоколом задержания.

— Я ничего не сделал.

Корнеев решил не напирать на факты, ему и так было известно, что этот Коклюшкин убил женщину. Дело сейчас было в другом: собрать все детали как в прямом, так и переносном смысле. Спорить с, возможно, неадекватным человеком смысла не было.

— Кем вы работаете?

— Таксую я четыре дня в неделю, работа нервная, так что я на Волгу езжу на рыбалку, три дня там живу.

— Не женаты?

— Вот ещё, бабы все истерички, житья от них спокойного нет.

— Поэтому вы и убили женщину? Она тоже была такой? Как её звали? — Корнеев «подсёк» в надежде, что растерявшийся от такого напора Коклюшкин скажет правду на автомате.

— Не убивал я никого!

— А чей труп сосед нашёл у вас на кухне? Соседи слышали подозрительный шум, в квартире были только вы.

— Сашка ко мне бухать припёрся, а на столе закуска лежала, я и показал… Чего выловил. А он меня ментам сдал. Да толку-то объяснять, не верит мне никто, и сюда притащили.

— Чему не верит?

— Русалка это была! А русалка — это не человек, нет у нас статьи за убийство русалок. Рыбнадзор зовите, я им штраф заплачу за улов в особо крупном размере.

Корнеев посмотрел на горящие безумной яростью глаза мужика, на его вспотевшее лицо. Ну и дела, похоже, с головой тут и правда полный ахтунг. Надо беседовать с врачом. Ладно, пару вопросов напоследок, а вдруг повезёт. Главное, спрашивать с позиции той реальности, в которой сейчас существует этот мужичонка.

— А хвост куда её дели?

— Как куда? Нарубил да в морозилку, кусок правда один пожарил, попробовать. Мясо вкусное, белое. Знаете, как у сома, только костей меньше. Я, когда её вытаскивал, так и думал, что сом.

Представив, что жрал подозреваемый вместо сомятины, Корнеев едва сдержал рвотные позывы. Потом, продышавшись, продолжил допрос.

— А ребёнок у неё от тебя был? Куда дел?

— Какой ребёнок? Ты чего, следак, умом тронулся, я что больной рыбу трахать? Слушай, если не веришь. Я волосы у неё срезал и бросил, где выловил, у Дуденево, в затоне. Я показать могу. Не убивал я никого! Не убивал!

На истеричные крики Коклюшкина зашёл санитар, следователь кивнул ему, рыбака-убийцу вывели. Корнеев собрал бумаги и отправился в кабинет врача. Самойлов — лечащий врач Коклюшкина, крупный мужчина в белом халате, меланхолично пил чай, следователю кивнул и разговор начинать не стал. Не привыкли они тут разговаривать, больше слушают и смотрят.

— Что там по Коклюшкину?

— Врачебная тайна, — протянул Самойлов, — делайте официальный запрос.

— Слушай, давай без этого, мне работать надо. Будет запрос, ты же знаешь.

— Алкогольный делирий не подтвердили, но есть вероятность, что подтвердится алкогольная шизофрения, в данном случае бредовый психоз. Но я бы не спешил с выводами, он во всех сферах адекватен, кроме момента с убийством. Возможно, психика не хочет принимать этот факт, пусть психологи работают. Я за более длительное наблюдение, сейчас из-за продолжительного приёма алкоголя картина смазанная.

— Намекаешь, что он придуривается? Может, тогда к нам в отдел его?

— Могу точно сказать, что в русалку он верит по-настоящему. Ты пока работай, а мы разберёмся.

Психоневрологическую больницу следователь покинул в тяжёлых раздумьях, достал блокнот и посмотрел на единственную запись. Надо выяснять личность погибшей, но само дело по сути ясное, вот только что-то смущало. В голове крутился какой-то образ. Беременной жены? Нет, не то. Стола, распоротого живота… Завтра Корнеев съездит в Дуденево, возможно, жертва оттуда. Есть шанс, что Коклюшкин привёз с рыбалки местную жительницу, Корнеев покажет в селе фотографию, и её опознают.

Домой ехать не хотелось, но скрываться от Лены было свинством. Заехал в шестёрочку и купил чипсов, пирожных и солёных огурцов в надежде, что хоть что-то из этих даров придётся любимой по душе. Потом забежал ещё и в цветочный киоск у дома и купил красную розу, надеясь, что это точно станет козырем в их разговоре.

Дома всё оказалось спокойно. Похоже, Ленка забыла о скандале, как только он ушёл на работу. Жену он застал на кухне, она сунула нос в пакет и порадовалась подношениям, сразу открыла чипсы и стала их есть в прикуску с пирожными.

— Есть очень хочется.

— А чего не ела? — удивился Корнеев.

— Да вот дура. Рыбы захотелось, я пошла и живую купила, карпа здорового. Думала, полезная, свежая еда, а убить не смогла. А ещё он воняет, бее.

— И где рыба?

«Да что за рыбный день сегодня, — подумал Корнеев, разглядывая огромного карпа, плавающего в ванне. — Хорошо, хоть не сом, а то, боюсь, и я бы есть не захотел».

— Пааш, его убить надо и разделать. Пожалуйста, а то меня мутит.

Карп боролся за свою жизнь вяло, похоже, сил у него не осталось, смерть его и без ножа Корнеева была совсем близко. Отрезав голову с мутными глазами, острым лезвием вскрыл брюхо, оттуда вывалились склизкие рыбьи кишки и два ястыка с зеленовато-коричневой икрой. Заглянувшая на кухню Ленка, зажимая нос, прогундела:

— Икру бы засолить, жалко, если пропадёт.

Солить Корнеев не умел, да и при взгляде на эти два мешочка, где теснились круглые нерождённые рыбьи дети, в голове его что-то начало щёлкать и требовать внимания. Плюнул и, пока жена не видела, смыл икру в унитаз. Ленка про неё не вспомнит, не до того ей сейчас, рожать со дня на день.

На рассвете его разбудил крик и плач жены, он вскочил и заметался в поисках кобуры, но, окончательно проснувшись, понял, что жена спит. Растолкал всхлипывающую Ленку, прижал и зашептал:

— Это сон, просто сон.

— Она сказала, что если ты её детей не спасёшь, то она нашего заберёт, — невнятно пробормотала жена.

— Кто сказал?

— Женщина какая-то, волосы такие длинные, вся мокрая, рыбой пахнет. Паш, выкини рыбу, дышать нечем.

Проговорив это, Ленка снова провалилась в сон, а Корнеев погладил её по голове и пошёл курить на кухню. Ужасов они давно не смотрели, Лена и раньше их не любила, перед сном она обычно листала ленту с фотографиями фотомоделей и звёзд. Неужели вчерашнее убийство рыбы так её напугало, хотя очень сомнительно. Ленка была из семьи заядлого рыбака и раньше рыбу всегда разделывала сама. В голове снова защёлкало, и Корнеев отправился одеваться, поедет в Дуденево пораньше.

Когда Корнеев подъезжал к селу, с дороги открылась картина гигантской воронки, на дне которой терялись дома, спускающиеся к реке. Сама река в этом месте делилась на протоки. Будто огромное чудовище вспороло землю когтями, по бороздам от которых и потекла потом вода.

Опорный пункт полиции находился на Советской улице рядом с крошечным прудом, который на карте навигатора назывался Ручей. Участкового Давыдова удалось застать на месте, он заполнял бумаги и очень удивился неожиданному гостю.

— Пал Палыч, к нам? Что-то случилось?

— Ну, не знаю пока. Хотел тебя спросить, не было заявлений на розыск женщин?

— Нет, а чего не позвонили?

— Да мне всё равно лично надо место одно проверить, подозреваемый сказал, что оставил там улику.

— Так ты с конвоем и подозреваемым приехал, а я-то подумал, с проверкой, — рассмеялся Давыдов.

— Один, подозреваемый слишком буйный, в психушке в себя приходит пока. Вот смотри, эту женщину в селе не видел?

Корнеев показал фотографию «половинки» на телефоне. Давыдов внимательно посмотрел, устало потёр глаза.

— Не знаю такую, по ориентировкам тоже не проходила. А место твоё где? Я с тобой скатаюсь, помогу с понятыми.

— Где у вас тут на затоне чаще рыбачат?

— Ну ты спросил, я же не рыбнадзор. Сам я это дело не люблю, лучшая рыба — это колбаса. Есть у меня один представитель алкобратства, он часто с рыбаками трётся, может, знает твоего и где тот рыбачил, — Давыдов вынул телефон, посмотрел на время. — Пошли, рядом с сельпо должен сейчас торчать или около причала найдём.

Местный «рыбак» оказался крупным мужиком пятидесяти лет с красным лицом и мутными глазками, сидел он около сельпо на лавочке, и взгляд его блуждал по прохожим в поисках нужного человечка с деньгами. При виде участкового с чужаком лицо у «рыбака» стало скучающим, и он поднялся с лавочки, делая вид, что вспомнил о невыключенном дома чайнике.

— Серёг, погоди, дело есть, — сказал Давыдов.

— У меня и без вас дел. Чего надо?

— Вот человек тебя спросить хочет, не видал тут одного рыбака?

Корнеев достал телефон и показал фотографию Коклюшкина, найденную им в соцсетях, там он позировал с большой щукой и совсем не был похож на убийцу-каннибала.

— Валерка это, Червяк. И чо? Вы рыбнадзор, что ль?

— Нет, мне место, где он рыбачил, надо посмотреть. Почему Червяк? На червей ловит? — спросил Корнеев.

— Да не-е, он по-пьяному делу крючком себе хрен зацепил, ну, «червя» своего личного насадил… Придурок. Такие дела. Вот только чужие рыбные места я не показываю.

Давыдов сплюнул, сходил в сельпо и вернулся с пузырьком спирта, после чего выжидающе посмотрел на Серёгу.

— Ну ладно, только я туда не пойду. Далеко. Так объясню.

Объяснял он минут десять, водя руками и путаясь в сторонах света, но Давыдов понял, по какой дороге подъехать и на каком участке реки искать. На точку решили добираться на машине, взяли уазик участкового, Тойота Корнеева там бы не проехала. Место оказалось укромное. Отсюда начинался заболоченный лес и лежали поваленные деревья, укрывавшие рыбака от посторонних взглядов. Корнеев осмотрелся: следов пьянки или борьбы не было, чистенько. Нашёл чёрную плешь, где разжигали огонь, обложенную камнями, а у самой воды небольшую утоптанную площадку, где втыкали рогатины для удочек и ставили раскладной стул. Тут подул ветерок, и Корнеев уловил колыхание длинных прядей, зацепившихся за рогоз, которым поросла заболоченная сторона затона. Пришлось раздеться и пройтись по илистому дну, чтобы отцепить от длинных стеблей тёмные пряди женских волос. Не обманул Коклюшкин, свою жертву он встретил здесь. Вот только откуда она взялась? Нужно возвращаться и опрашивать местных рыбаков, возможно, она подходила к кому-то ещё. Волосы были метра полтора, женщину с такими должны были запомнить. Уложив мокрые пряди в пакет для улик, Корнеев пошёл в машину, ему казалось, за ним кто-то наблюдает из зарослей рогоза, и взгляд этот полз холодными мурашками по телу.

Давыдов привёз Корнеева обратно к опорному пункту, и они попрощались. Следователь нашёл Серёгу на причале ещё с двумя товарищами, они играли в карты. Настроение у всех троих было повышенное, в этом им помог бутылёк со спиртом.

— Вот посмотрите, эту женщину не знаете? — спросил Корнеев.

Двое игроков отпрянули от фотографии и, бросив карты, уверенным зигзагом совершили отступление к лодочным сараям. Серёга оказался не таким пугливым или более пьяным, он потёр нос и встал руки в боки, после чего рявкнул:

— Русалка это! Только ты не трогай её, беда будет. Мерзкие они твари, пусть и на баб похожи.

— Русалка? Их не бывает.

Надо же, может, Коклюшкин от этих нахватался, когда пили, общая галлюцинация.

— Может, где и не бывает, а у нас бывает, из моря они приплывают, в мае. Много лет уже, ещё прадед мой видел. Приплывут, перетопят народу, и снова их нет. Говорят, у нас тут тонут, потому что дно плохое, течения, а мы-то знаем, русалки это!

— И Червю вы об этом рассказывали?

— Зачем? Он не спрашивал, нафига ему русалки, он рыбу ловил. Про сомов спрашивал. Тухлого мяса набрал, снастей, хотел поймать самого большого. Слушай, ты про них тоже никому не говори. Не любят тут у нас про них. Лучше не трогать и не говорить. А мне не страшно, я в воду не лезу, меня туда не заманить.

Довольный своей тирадой, он, покачиваясь, удалился вслед за товарищами. Корнеев сел в машину и достал сигарету, в голове что-то неприятно щёлкало. Уже на трассе истерично зазвонил телефон.

— Пал Палыч, никак не дозвонюсь. У нас ЧП, подозреваемый утопился. Коклюшкин.

— Это как ещё?

— Да пошёл ночью в туалет, заткнул слив в раковине носком и утопился. Санитарка утром нашла. Приезжайте, тут надо отчёты составлять и решать, что дальше с делом. Опознали убитую женщину?

Корнеев уже не слушал, в его голове проносилось: «Русалки, нельзя трогать, беременная, приплывают раз в год, ИКРА, икра в банке, вскрытое пузо карася, беременность, икра в банке». Потом вспомнились слова жены после кошмара и утонувший в раковине Коклюшкин.

Он схватил телефон и набрал номер Терпкова.

— Ты на работе? Да, понятно. Икру не забирал из квартиры? Да, ту в банке. Отлично, давай на квартиру, мне откроешь. Срочно, нет, по смерти Коклюшкина потом. Объясню.

Квартира Коклюшкина встретила заметным запахом тухлой рыбы. Корнеев сразу прошёл в комнату, достал из холодильника икру и подошёл к окну, чтобы разглядеть как следует. От икры карпа русалочья отличалась слабо, разве что чуть светлее и крупнее, ничего необычного. Это заставило успокоиться, самая обычная рыбная икра. Но щёлкать в голове не перестало, ему казалось, что там в каждой икринке шевелится маленький живой червячок и укоризненно на него смотрит. Непонятно, правда то, что он узнал, или нет, но выкинуть икру в затон — отличная идея. Терпков с интересом смотрел на Корнеева и банку в его руках.

— Себе, что ль, решил забрать?

— Нет, следственный эксперимент.

— Так не пойдёт. Я тут, значит, бросил всю работу, а ты ничего не объяснил. Придётся в отделе у всех спрашивать, нафига тебе икра из квартиры подозреваемого.

— Шантажист, ладно, давай со мной, я по дороге расскажу. Но учти, это бред.

Они ехали в машине, и Корнеев рассказывал о том, что ему удалось выяснить, о кошмаре жены и его нехорошем предчувствии.

— То есть ты веришь, что Коклюшкин сожрал русалку? — посмотрел на него внимательно Терпков.

— Ну, не то чтобы прям верю. Русалок не бывает, но мне будет спокойно, если я выкину эту икру в затон, чтоб не думалось.

— Останови.

Корнеев резко свернул к обочине и остановил, непонимающе смотря на Терпкова. Неужто тот решил, что следователь сошёл с ума. Но опер смотрел зло, брови его сошлись на переносице, а руки сжались в кулаки. Терпков быстро вылез из машины и открыл заднюю дверь. Прежде чем Корнеев успел его остановить, вытащил банку с икрой. Корнеев, уже чувствуя неладное, выпрыгнул со своего места и дёрнулся к Терпкову, но было поздно. Банка летела на асфальт. Корнеев лишь успел прыгнуть и вытянуть руки, куда вонзились осколки, брызнувшие от разлетевшейся банки. Он заорал от боли, кровь капала с ладоней и смешивалась с расплывавшейся по асфальту слизью и осколками.

— Дурак! Зачем?

— Я дурак? А ты сам подумай, если всё, что ты говоришь, правда, то, получается, своего ребёнка ты спасёшь, а эти, — Терпков подошёл и растёр ногой по асфальту оставшиеся целыми икринки, — вылупятся и утопят за свою жизнь кучу других людей. Ты подумал, сколько за лето тонет детей? У меня брат утонул на Волге! Может быть, из-за такой твари, как та, что сейчас в морге лежит. Ну, а если это всё неправда, то и чёрт с ней, с этой икрой!

Корнееву хотелось ударить в морду наглого Терпкова, да какое право имеет этот молокосос, всего пару недель как опер, читать ему нотации. Его остановило лишь то, что наивное щенячье выражение исчезло с лица опера, на следователя смотрел волкодав, уверенный в своей силе и правоте. Терпков ещё раз растёр икру ногой и, развернувшись, пошёл по трассе, доставая на ходу телефон. Корнеев достал из бардачка поллитровку с водой и пачку салфеток. Полил ладони водой и обтёр от крови влажными салфетками. На телефон пришло сообщение: «Ушла рожать, сильно не бухай». Корнеев посмотрел вслед Терпкову, но того уже не было видно на дороге, похоже, сошёл в лес на обочине. В голове снова неприятно защёлкало, бутылка с водой затряслась в руке, а потом Корнеев встал на колени и начал собирать с асфальта уцелевшие икринки, опуская их в бутылку с остатками воды. Из порезов снова потекла кровь, и он добавил её в воду, может, поможет. Он не собирается жить и бояться, что однажды вода заберёт его ребёнка.

Сделав выговор Корнееву, Терпков пошёл по дороге в сторону города, достал телефон и набрал номер, ответили сразу.

— Да, Егор Ильич, закончил проверку Корнеева. Нет, не подходит. Да, хороший следователь, отличное чутьё на навь. Не подходит, потому что семья ему дороже, чем остальные. На его ребёнке проклятье русалки, надо снять. Хорошо, передам Настасье. Не надо машину, я «другой стороной» пройду.

Пока Терпков говорил, облик его менялся. Личина дрогнула, словно отражение в потревоженной воде. Когда рябь успокоилась, вместо молодого опера по дороге шёл мужчина сорока лет с лицом, изуродованным старыми шрамами. Ещё мгновение и идущая фигура выцвела и рассыпалась, взметнувшись облаком пыли.

— Ты иди отсюда! Со своими экспериментами, а то еще мне землянку обрушишь.

— Так значит, ни невидимость. Ну это ладно. Мысли тоже не слышу. — задумчиво пробормотал Иван и покинул землянку Колдуна. Тот выдохнул и решил, что в другой раз последует совету Бабы Яги и на порог это Ивана-дурака не пустит.

Но в другой раз пришел к нему не Иван-дурак, а жена его Василиса.

— Ну вонь тут у тебя, хуже чем у матушки моей. — фыркнула она залезая в землянку. — Ты давай гад признавайся, чего мужу моему подсунул?

— Зелье сверхспособностей, как он и просил. Претензии я не принимаю, работа была точно по ТЗ выполнена, о последствиях я его честь по чести предупредил. — гордо сказал Колдун и даже выпрямиться постарался, чтоб себе авторитетности придать.

— Я тебе это ТЗ сейчас знаешь куда засуну? Ну-ка быстро говори какие способности у Ивана открылись!

— Да почем я знаю! Зелье то из магии хаоса. Вы мне гражданка не угрожайте, давно Вас в лягушку не превращали!

— Ты сейчас договоришься! Я одну воду тебе подолью, будешь жизнь старым козлом доживать!

От воплей Колдуна и Василисы со свода землянки уже начала сыпаться труха, где-то вдалеке заквакали лягушки и заблеяли козлы. Чуть позже, когда все эпитеты и угрозы были исчерпаны, Колдун и Василиса сидели за столом, растопив самовар мира, и пили чай.

— Он уже и наперегонки с гонцами бегал, и в пруд нырял к русалкам. Лоб расшиб, когда через стену пытался пройти. На рынке его побили, когда он решил народ от пьянства щелбанами лечить. Вчера с крыши сарая прыгал, не полетел. Завтра с колокольни хочет прыгать. Ты меня пойми, не хочу я вдовой во цвете лет оставаться. Дурной муж у меня, но родной же.

— Ты меня тоже Василиса пойми, зелье я по книге делал, а там не словечка про то как потом способности определить. Я твоему горю сочувствую, но помочь ничем не могу.

— Он сегодня стрельцов собрал и хотел заставить по себе стрелять, чтоб значит узнать может защита от пуль у него или бессмертие. Ладно они отказались, пару пинков всего дали. Запру я его пожалуй в горнице завтра, пока не уймется. — тяжело вздохнула Василиса, допила чай с успокоительными травками и выползла из землянки.

Колдун посмотрел, ей в след и подумал «Эх, не премудрая ты Василиса, не премудрая.»

Иван сидел на колокольне. Видно отсюда было далеко, вон царь батюшка на балконе дворца утреннюю зарядку делает, это его заграничный посол научил, для здоровья. Вот Иван-царевич за сараями серого волка дрессирует на балалайке играть, чего животину мучает, все же знают «Волк слабее льва и тигра, но в балагане не выступает.» Видно отсюда и деревеньку, и речку за ней, вот только смысла жизни Ивановой отсюда не видать. Тяжело вздохнув, Иван достал бересту и посмотрел список. Дыхание под водой вычеркиваем, суперскорость вычеркиваем, лекарские таланты тоже. Хождение сквозь стены тоже вычеркиваем, Иван потер огромную шишку на лбу. Посмотрел с колокольни вниз, не близко земля, страшно как-то, аж душа екает. Вот же гадский колдун, чего он в свое зелье намешал. Вчера еще от жены попало, заперла его дома. Хорошо, что у него через подпол лаз на волю выкопан давно, чтобы за всякой надобностью у Василисы не отпрашиваться.

Ну что ж делать то? Прыгать или нет? Тут проба то разовая получится, процентов пятьдесят на пятьдесят, разобьется или выживет. Пощелкал пальцами, вычеркнул в бересте огонь из пальцев. Буравил глазами бересту, вычеркнул левитация предметов. Сидел Иван на колокольне с утра, тер затылок и перебирал все возможные варианты.

— А может я от метилового спирта не слепну? Или с вина не пьянею?

Мимо колокольни пастух погнал стадо на вечернюю дойку. Иван плюнул вниз и и заметил крадущегося через кусты волка. От Ивана-царевича бедолага сбежал.

— Эй, волчара! Стой, дело есть! — гаркнул Иван.

Волк подпрыгнул на месте, но потом увидел Ивана и оскалился в улыбке. В темно-синем лесу, где трепещут осины, где с дубов-колдунов облетает листва, на поляне зайцы сидели и с легким офигением в косых глазах наблюдали, как Иван засовывал ногу в пасть волку.

— Нет, ну что ты привередничаешь? Жуй давай. Подумаешь лапоть грязный, зато полезный из березового лыка, натуральный продукт.

Волк, мычал и пытался лапами вытащить ногу в грязном лапте из своей пасти. Сегодня день у волка с утра не заладился, сначала Иван-царевич измывался, теперь вот Иван-дурак. Развели в тридевятом царстве Иванов на свою голову.

— Вот и как мне проверить способность к регенерации целой конечности — расстроенно пыхтел Иван старательно пихая ногу поглубже в пасть волку. - может тогда про вино проверить?

Поздней ночью зарёванная Василисе встречала на крыльце Ивана. Тот явился перед её очи, качаясь, Ивана за штаны придерживал измученный волк.

— Тт.пп.Ты мм смыри.Ты смытри…я ж.неее пян? Не пьян же я? - наконец смог выговорить Иван.

Василиса уже разозлившись на мужа, хотела вдарить ему как следует за все переживания последних дней. Но потом сообразила и ласково проговорила:

— Ну что ты милый мой друг, ты трезв как стекло. Наверно это сверхспособность у тебя такая, пить и не пьянеть.

— Вооот точнооо! А ты не сумневайсяя. — сказал довольный Иван и опустившись на карачки, так надежнее пополз в дом спать.

С тех пор все потомки Ивана обладают сверхспособностью, сколько бы не пили, никогда не пьянеют.

Жил дядя Саша у старого погоста, сразу за заросшим садом начиналось поле с холмиками, кое-где стояли покосившиеся кресты, а ближе к дороге остатки стен деревенской церкви. Сейчас местных хоронили дальше от деревни, ближе к райцентру. Молодёжь увозила стариков доживать в город, дачники мёрли по месту прописки, вот и получалось, что старое кладбище уже лет десять стояло всеми забытое и потихоньку зарастало, да и работников там не было, ни сторожа, ни копателей. Когда-то дядя Саша занял брошенную сторожем избушку, маленькую, низенькую, наполовину вросшую в землю. Казалось, её даже не строили, а она сама в давние времена проклюнулась печной трубой из земли и выросла, растолкав комья земли. Низкая дверь привычно взвыла, пропуская в тёмное нутро дома хозяина.

Утром дверь затряслась от сильных ударов, а потом и вовсе распахнулась, впуская в дом двух угрюмых полицейских. Молодой закрутил головой, осматриваясь в полумраке единственной комнаты. Смотреть особо было не на что: маленькое оконце, занавешенное какой-то выцветшей тряпкой, под ним стол, накрытый газетой, и стоявшие на нём гранёные стаканы, вместо стульев лавка, в углу притаилась облупившаяся, полуразвалившаяся печь, а рядом в простенке металлическая кровать, заваленная каким-то грязным тряпьём. Вот вся обстановка. Пахло здесь хуже, чем в колхозном свинарнике, какой-то гнилью, немытым телом, дешёвым табаком и старым перегаром. Молодой сморщился и покосился на входную дверь с большим желанием побыстрее покинуть столь «уютное место».

— Фу, вонь-то какая! Может, он помер давно?

— Дядя Саша, выходи, дело к тебе, — сказал старый полицейский и снял фуражку.

Тряпьё на кровати зашевелилось, и из него на свет выбрался мелкий мужичонка. Дядя Саша лупил покрасневшие, слезящиеся глаза на незваных гостей и переминался с ноги на ногу. Спал он прямо в одежде: старом сером костюме в полоску и в рубашке, цвет которой раньше был белый или голубой, сейчас уже не угадать, до того она была засаленная и грязная. Возраст, как и цвет рубашки, определить было сложно. Сальные патлы, кустистая борода, синюшное лицо, где выделялся только бугристый нос.

— Рябятушки, вы чего тута? Я не буянил, честное слово! Если соседка жаловалась, то врёт она, не ворую я у ней кур. Болею, из дома не выхожу. Вон как лихорадит. Есть у вас чего попить? Жажда проклятая замучила, денег на лекарства совсем нет, вы помогли б рублём, подлечиться надобно.

Хозяина и правда заметно потряхивало и даже немного пошатывало, лицо его побледнело, и глаза на отёкшем лице больше напоминали щёлочки.

— Пить надо меньше, — буркнул старшой. — Мы к тебе с вопросом. Ты давно своих собутыльников видел?

— Ну, какое пить, в завязке я. Говорю же, болею, с выходных ни капли в рот не брал. Никого я не видел, Христом богом молю, мне бы врача, или лучше дайте денег, я до аптеки дойду.

— Как же, не видел, а тебя вчера с ними видели около Мишкиного сарая, где вы обычно пьёте. Что скажешь?

— Чего я скажу, голова как чугун, и мутит, ни думать, ни говорить сил нет. Может, и был там, самогон им принёс, а потом ушёл в магазин. Не помню ничего, сил нет с вами болтать, помру сейчас.

— Слушай, дядя Саш, ты свой цирк кончай. Вчера твоих дружков мёртвыми нашли в сарае. Так что ты теперь под наблюдением и первый подозреваемый, если бы не пару моментов, так я бы сегодня тебя арестовал уже. Давай рассказывай, чего видел.

— А то мы тебя подлечим для освежения памяти, — добавил молодой, доставая из крепления на поясе резиновую палку. — У меня и лекарство есть.

— Ничего я не видел! Изверги! Убийцы! Кровопийцы! У-у-у-у! Звери! У-у-у! — заверещал дядя Саша и забился, как припадочный.

— Да ну тебя к чёрту. Из деревни не уезжай, ты свидетель, — буркнул старшой и вышел на улицу, молодой поспешил за ним, косясь на уже визжащего в ультразвуке хозяина.

На улице оба полной грудью вдохнули свежий деревенский воздух. Осмотрели двор и сели на поваленную колоду у полуразрушенного дровяника. С этого места был виден покосившийся забор сада, где старые яблони, раскорячившись, скребли покрытыми серым лишайником ветвями по земле, и дальше за ними уходящее к лесу кладбище и руины церкви, тянущейся в небо обломком колокольни, словно перстом. Старшой, отдышавшись от смрада в избе, достал сигареты из кармана кителя.

— Тапки его видел у входа? Все в какой-то дряни выпачканы. Был он в сарае, зуб даю, — начал молодой, закуривая.

— Да видел, но ты же понимаешь, что не он убил. Даже пусть они чего и не поделили, и он им бошки топором оттяпал, — старшой посмотрел на валяющийся в крапиве у дровяника ржавый топор, который, похоже, никто не брал в руки уже много лет, — что мало вероятно, так эксперт звонил, говорит, умерли они оттого, что им кто-то стилет в сердце воткнул, а уже мёртвым головы поотрубал.

— Пиздец. Стилет? Это эксперт романтик, заточка, скорее всего. Значит, кого-то из бывших сидельцев искать надо. А этот дядя Саша не сидел?

— Да кто его знает, у него документы утеряны давно, а он не восстанавливает, только штрафы ему выписали, а толку. Из деревни он не выезжает, а тут ему паспорт не нужен, пить можно и без паспорта.

— А фамилия у него какая?

— Говорит, Бирюков, но, может, сочиняет. Живёт тут давно, я когда мальчишкой был, он уже около магазина деньги клянчил. Слухи разные про него ходили, но зла он никому не делал, разве что мог прикарманить, что плохо лежит.

— Вот алкаши пьют, не жрут почти, а живут. Здоровье железное, похоже. Может, задержим его до выяснения личности, а то убежит ещё, — молодой глянул на дом, ему показалось, что вдоль стены скользнула какая-то тень.

— Вот ещё, чтобы он мне весь опорный пункт провонял? — старшой сплюнул на землю.

— Ну, я договорюсь, его к нам в район увезут.

— Ну, если тебе охота возиться, но предупрежу, тебе и там спасибо не скажут за такой подарок, — пожал плечами участковый. — Да и куда он убежит без денег, без паспорта?

У молодого зазвонил мобильник, он подскочил, бросил на землю окурок и захлопал по карманам формы. Наконец извлёк смартфон и рявкнул:

— Следователь Попов слушает… Да, оформляю… Нет ещё, зафиксирую… Подкрепление? Нет, справляемся. Будут ещё случаи, тогда конечно… До связи.

Угрюмо он уставился на смартфон.

— Чего там?

— В ране на груди нашли частицы серебра, говорят, стилет серебряный. Похоже, маньяк или сумасшедший, кто ещё будет таким убивать. Сказали, что если ещё случаи будут, то из города пришлют помощь. Так что надо нам побыстрее работать.

— Ну, если серебро, то дядя Саша точно не убийца. Он всё ценное ещё до моего рождения пропил. Ладно, пойдём опрос делать, может, кто рядом с сараем ещё крутился.

Участковый со следователем побрели в сторону центра деревни, не заметив, как от стены дровяника за их спинами отделилась чёрная маслянистая тень.

Дядя Саша после ухода визитёров, слабо поскуливая от невыносимой жажды, поплёлся к магазину. Пробирался он самыми густыми тенями, прячась от назойливого летнего солнца, пришлось даже пару раз лезть через чужие палисадники, где росли кусты погуще и было прохладнее. До места дядя Саша добрался весь в репьях и собачках. Магазином это можно было назвать с большой натяжкой, когда-то в деревню привезли металлический киоск, а позже приделали к нему небольшой «предбанник». У входа толпилась молодёжь с велосипедами, передавая по кругу полторашку с квасом. Дядя Саша сглотнул и шмыгнул внутрь. Повезло, за прилавком стояла продавщица Наташа, а рядом крутилась лишь баба Катя. Эта старушка восьмидесяти лет делала вид, что рассматривает яркие этикетки шоколадок, была она первой сплетницей на деревне и явно ждала новую «жертву», чтобы обсудить последние новости. Подойдя к прилавку, дядя Саша жалобно засопел и поймал взгляд продавщицы.

— Наташенька, в кредит бы, а? Умираю, мочи нет, — самым ласковым тоном обратился он.

Наташа сунула руку под прилавок, извлекла маленькую склянку тёмного стекла и сунула дяде Саше. Тот затряс благодарно головой и, цапнув склянку, метнулся к выходу.

— Чего ты ему дала? Он же не вернёт, откуда у него деньги, — удивилась баба Катя.

— Да чтоб меня, сама не знаю. Вот придёт, взглянет так… И даю. Даже в тетрадку не записываю.

— Жалостливая ты очень. Хотя ему сегодня не грех, его дружков-то зарезали, сам чудом живой остался. Говорят, маньяк у нас тут появился, режет пьянчуг, вон в соседней деревне механизатор Сычёв пару дней назад пропал. Тоже пьющий был, маньяк его и зарезал.

— Да кто у нас не пьющий-то? Маньяк резать замучается. Сами чего не поделили, да и подрались, — отмахнулась от бабы Кати Наташа. Все её мысли занимала досада, что она опять угостила дядю Сашу за свои кровные, пусть и пятьдесят рублей, а жалко.

Дядя Саша аккуратно прошёл огородами на задний двор большого каменного дома, где стояло несколько подсобных помещений, и постучал в дверь одного из них. Это была мастерская хозяина дома Вадима Палыча, колхозного комбайнера. Палыч — мужик рукастый и работящий, не был особо пьющим, но порой накатывала на него тоска, и уходил он на неделю в тихий запой. Родные Палыча про это знали и следили за ним пристально. Алкоголь от него прятали, в магазин одного не пускали, чтобы не соблазнился, на праздниках жена бдительно смотрела, чтобы ни одна налитая рюмка не оказалась рядом с мужем. Палыч относился к такому контролю со снисхождением, уверенный, что в грустный час «утешение» будет найдено всё равно.

— Чего тебе, дядя Саш? — показался из мастерской Палыч, обтирая руки о тряпицу.

Дядя Саша молча достал шкалик спирта и потряс, призывно глядя на Палыча. Тот шмыгнул носом, отбросил тряпицу и облизал губы.

— Можно, сейчас разведём. У меня там грибки есть на закусь.

— Третьего бы, — заискивающе пробормотал дядя Саша.

— Мало на троих. Я Николая позову, он из города к матери приехал.

— Я сбегаю за самогонкой к Ленке, денег бы только.

— Давай через пару часиков. За самогонкой я Николая пошлю, он молодой, пусть сбегает. С меня закуска. Встретимся где обычно, — сказал Палыч, забрал шкалик и вернулся в мастерскую.

Дядя Саша выбрался в огороды, а потом обессиленно сел в тени куста крыжовника, между грядок с морковью. Плохо, сил осталось совсем мало, жажда высасывала последние. «Что за горе-то такое, сначала Сыч, а ведь отошёл за самогонкой минут на двадцать. Вернулся, а всё… Кровища уже в землю ушла. Сил хватило, чтобы тело до нужника заброшенного дотащить и скинуть, иначе явился бы участковый со следаком раньше. Беда только — картуз потерял, где выронил, в крапиве у туалета, поди, или уже у дома где. А вчера новая беда: Серёга и Валерыч. Пришёл в сарай, а бошки их только лежат и в глаза укоризненно смотрят. Что делается? А если б не опоздал, может, лежал бы сейчас мёртвый в сарае?» Холодная дрожь прошла по спине. «А что если это его хотели? Да почему может? По всему выходит, что его, дядю Сашу, и ловят. Играет с ним убийца, как кошка с мышью, дразнит, а потом тык заточкой в сердце и голову с плеч. Уехать? Да куда он уедет от своего места, от родного погоста». Толпа бессвязных лихорадочных мыслей заметалась внутри черепушки, словно тараканы на свету. Дядя Саша дёрнулся и рухнул меж грядок, земля приняла его, как тёплая мягкая перина, и его накрыло благодатной темнотой.

Проснулся он, лишь когда вечерняя прохлада стала забираться по ногам мелкими мурашками. Открыл глаза и увидел над собой жёлтые нити вечерних облаков.

— Мать твою! Да как так-то! Опоздал! — дядя Саша поднялся и поплёлся к пруду, где стояла баня Палыча, место его душевного восстановления.

Сначала показалось, что всё нормально — успел, маленькое окно бани светило тёплым светом. Он заковылял быстрее, у самой двери под ногой хрустнуло стекло. Дядя Саша увидел на вытоптанном пятачке земли осколки шкалика, тут лёгкий вечерний ветерок сменил направление и принёс терпкий запах бани, оставивший привкус металла на языке. Дядя Саша попятился, а потом вовсе встал на колени, пополз обратно среди цветущей сныти. Ему показалось, что кто-то следит за ним, и этот взгляд был полон ненависти. До дома он добрался быстро. Наступающая ночь придала сил и своей прохладой притупила жажду, беснующуюся огнём в груди, да и страх гнал его в укрытие. Возле дома сидел участковый и курил. Дядя Саша выбрался из густой тени кустов и поковылял к гостю.

— Ну, может, вспомнил чего нового? А, дядя Саш? Дело-то серьёзное, нагонят народу из города, тихой жизни не станет. Тебя точно все расспрашивать станут, единственный ты свидетель.

— Опоздал я тогда, пришёл — только кровь да головы лежат. Я думаю, это за мной охота, страшно мне.

— Да ладно, кому ты нужен… Хотя, ты, дядя Саш, не беспокойся, я подумаю, что да как.

— Может, зайдёшь? Выпьем по маленькой?

— Некогда, надо ещё Попова найти, а он, если учует, что от меня пахнет, докладную напишет. Тот ещё говнюк. А что там за зарево?

Дядя Саша дёрнулся и повернулся, в стороне пруда мелькали оранжевые всполохи. Раздумывать долго не пришлось — пожар. Горела баня, где растекалась по тёмным доскам пола кровь двух убитых людей, не дождался маньяк свою последнюю жертву и теперь заметал следы, пустив «красного петуха».

— Баня горит, — мёртвым голосом прошептал дядя Саша. — Баня Палыча.

— Баня? Да чтоб тебя, только пожара в деревне не хватало.

Не прощаясь, участковый быстрым шагом пошёл в сторону жилых домов, надо было организовывать население деревни на тушение пожара. По летней жаре огонь мог перекинуться на сухую траву и дойти до жилья.

Дядя Саша пошёл в дом и остановился в ужасе, на крыльце были видны красные пятна, плохо различимые в наступающем сумраке. Осторожно приблизившись, хозяин сплюнул.

— Фу, пакость какая. Вот гад, подбросил, близко где-то бродит, намекает, что недолго мне осталось.

У двери лежала ветка боярышника, вся усыпанная спелыми ягодами. Брезгливо отшвырнув её в сторону, зашёл в дом. Внутри страх на время отступил, и жажда снова принялась терзать нутро. Дядя Саша даже думал пойти в деревню, добыть самогонки и поискать себе новых сподручников, но вспомнил про случившееся в бане. После этого страх вернулся бесконтрольным ужасом и заставил придвинуть стол и лавку к двери, перекрывая проход. Дядя Саша заметался по маленькой комнатке, бросая взгляды в окно, где, возможно, бродит вокруг дома убийца. «Нет, он утром придёт. Ночью не посмеет. Утром». До утра надо было придумать, куда спрятаться. Первой мыслью был погреб, яма под домом, где пахло сырой землёй и лежали гнилые доски от старой «лежанки» дяди Саши. Он уже почти полез туда, как вспомнил про огонь. «Сожжёт, как есть сожжёт весь дом, он уже вон сколько народу порешил. Что ему дом спалить, где я прячусь?» Тут же почуялся с улицы запах гари. Дядя Саша снова заметался по комнате. Протяжно завыли на кладбище, а следом зашуршало на крыльце, по доскам зацокали когти. Но эти звуки были обычными, давно привыкший к ним дядя Саша только сплюнул и заорал:

— Иди, иди отсюда, не до тебя. Пользы никакой, зря кормлю только.

Снова заклацало, зашуршало и стихло, с кладбища донеслось обиженное:

— У-у-у-у.

«Ничего, если выживу, пару кур у соседки украду в гостинец, задобрю». Эти размышления немного успокоили, и в мозг пробилась мысль о кладбище. Можно спрятаться в старой церкви, правда от неё одни стены остались, но место-то хорошее, не додумается там злодей его искать. Была ещё мысль пойти к кому-нибудь в гости и там отсидеться, вот только в приличный дом дядю Сашу не пустят, а таких же, как он, маньяк режет без жалости. «Церковь, там не найдёт». Ближе к утру силы дядю Сашу опять покинули, и он, слабо переставляя ноги, с которых спадали резиновые сланцы, двинулся на кладбище. Небо уже наполнилось золотистым светом. Старик шёл, раздвигая высокую траву и опустившийся на кладбище густой туман. Среди моря белого киселя, словно рубка корабля спасения, возвышалась полуобвалившаяся колокольня. Дядя Саша зашёл внутрь кирпичной коробки и осел на землю у стены без сил.

Обломки церковной стены холодили спину выступившими на кирпичной кладке каплями осевшего тумана. Дядя Саша услышал шелест травы и хруст кирпичной крошки под чьими-то ботинками. С улицы в проём упала длинная тень, вытянулась на противоположной стене, а потом дёрнулась, собираясь у ног появившегося в проёме человека. Дядя Саша потёр слезящиеся глаза и встал на карачки, сил выпрямиться у него не было. Человек подошёл почти вплотную и снял капюшон толстовки с головы. Дядя Саша с трудом опознал этого человека без формы, перед ним стоял следователь Попов. Чувство облегчения сменилось новой волной ужаса, когда Попов заговорил.

— Ну что, кровосос? Плохо тебе? Не переживай, скоро ты отправишься в ад, где место таким, как ты. Думал, не найду тебя. Дурак! Вот смотри, — следователь достал засаленный картуз дяди Саши. — Вещь твоя у меня, а сам знаешь, по личной вещи любой ведьмак такую тварь и на краю земли сыщет.

— Не понимаю, чего ты. Картуз мой, а я думал, с концами потерял. А где старшой твой? — дядя Саша ещё раз сделал попытку подняться, но ноги не слушались.

— Этот дурак? Я его с отчётом в город отправил, чтобы не мешался. Надо же, под боком у себя вурдалака просмотрел. Хотя, чего он смыслит, обычный человек, да к тому же алкаш, как и ты.

— Ты пьяный, что ли? Белочка у тебя. Какие вурдалаки, кровососы?

— Хватит! Я всё знаю, сил у тебя сейчас нет. Всю твою кормовую базу я вырезал, нет у тебя теперь еды и помощников. Это ж надо, вампир-алкаш, в первый раз такое, — Попов вытащил из кармана серебристую полоску металла.

— Так это ты всех поубивал? Ужас-то какой! Маньяк! Помогите! Убийца! — заверещал дядя Саша, вжимаясь в стену позади себя.

Следователь подошёл почти вплотную к сжавшемуся у стены старику. Глаза его сверкали ненавистью, лицо исказила гримаса отвращения. Было понятно, что видит он перед собой не только опасного вурдалака, но и мерзкого пьянчугу, вызывающего только брезгливость.

— Убийца? Нет, я очищаю мир от таких, как ты, и ни одна тварь от меня не спрячется.

Но дядя Саша его уже не слушал, в истерике он верещал и бил перед собой руками, отмахиваясь от направленного в его сердце стилета, словно это могло помочь. Попов ухмыльнулся, и эта ухмылка застыла на его губах, когда из груди с хрустом рёбер вышли четыре острых зубца. Тонкая струйка крови потекла изо рта следователя, и он осел на землю. Позади него стоял участковый, держась за черенок вил.

— Еле успел. Ты как, дядя Саш? Не порезал вас этот маньяк?

— Спасибо, Димка. Думал, конец мне пришёл. А этот сказал, ты в городе.

— Нет, не поехал. Как-то после ваших слов и пожара тревожно стало, и решил проследить за городским, вечно его во время убийств рядом нет. Ну, пойдём, а сюда я наряд вызову.

— Ты иди, а я тут задержусь. Жажда, проклятая совсем сил лишила.

Через пару минут к стоявшему возле церкви Дмитрию из развалин вышел дядя Саша, утирая кровь на подбородке рукавом.

— Тьфу, нет, не могу, без спирту отвык уже, не лезет, — тяжело вздохнул старик.

— Ну так бросали бы, дядя Саша, алкашей пить.

— Да где я тут других-то возьму, дачники с осени уезжают. Да и не могу уже по-другому, при жизни пил, а после смерти бросать уже поздно. Это ж надо, охотник на вампиров, лет тридцать я их тут не видел.

Дядя Саша последний раз посмотрел на церковь. Когда-то здесь всё началось. Младенцем его тут крестили. В этом месте он провёл большую часть своей жизни, у стен этой церкви принял смерть. Он помнил тот день ясно, хоть и был, как обычно, пьян. Священник Александр смотрел, как демоны в военной форме ходили по церкви, крушили алтарь и иконостас, собирали в мешки всё ценное, а он плакал, ходил за ними и просил именем того, кого теперь назвать не может, не вершить зла. Но они смеялись над пьяным дураком, а потом и вовсе сорвали с него крест. Тут он и не выдержал, бросился на этих нелюдей с кулаками. Урону им не нанёс, но обозлил. Взяли они тогда его за руки, да за ноги и, выкинув из стоявшего на отпевание гроба покойницу бабку Марью, положили вместо неё. Заколотили крышку да закопали заживо около церковной стены. Помнил дядя Саша, как умирал в душной темноте, сначала молился, а потом страх сменился злостью. Он клялся отомстить, стать чудовищем страшнее этих, выбраться и сжить их со свету. Лёгкие жгло в бесконечной агонии, он ломал ногти, царапая крышку гроба, и вдруг почувствовал, что враг человечества принял посмертную клятву, меняя человеческую суть. Раскопала дядю Сашу через сорок дней баба Марья. Узнал он её с трудом, покойница отрастила длинные красные когти и таскала своё гнилое тело, бегая на четырёх конечностях, в темноте напоминая крупного горбатого пса. Больше всего его спасительница любила кровь кур, кровью других существ лакомилась неохотно, похоже, всё ещё хранила в себе остатки души человеческой, пусть и отравленной проклятьем. Дядя Саша отомстил, нашёл избу своих убийц, когда они уже неделю пили на полученные от продажи церковной утвари деньги. Убивать дяде Саше не понравилось, суть бывшего священника противилась такому. Больше смертей не было, для поддержания сил пил он кровь своих собутыльников, когда впадали они в пьяное забытье, но пил помалу, не нанося большого вреда. Правда потом люди становились к нему сильно привязаны и делали всё, что просил, берегли, как родного отца. Так и пошло, был он пьющим священником, а стал вурдалаком, мучаемым бесконечной похмельной жаждой. Поселился недалеко от церкви, перетащив в погреб остатки своего гроба. Припомнив прошлое, дядя Саша тяжело вздохнул.

— Эх, ну вот какой я убийца? Смех один. А этот изверг столько народу загубил, за мной гоняясь, может, стоило ему дать себя развеять, всё бы в этой церкви и закончилось.

— Может, и прав ты, дядя Саш, выпить тебе надо. Кому жить, кому не жить, не ты решаешь.

— И то верно, тяжко так существовать, но потом мне только в Ад, а там… Охохо. Пойду я, жарко становится, жжёт.

Дядя Саша нырнул в тень от колокольни и тёмным маслянистым силуэтом скользнул в сторону дома. Участковый растерянно заморгал и закрутил головой в недоумении.

— Тьфу, пить надо меньше. Это ж надо было вчера с мужиками после пожара так набраться. Вот чего я сюда припёрся?

С досадой потерев ноющую с похмелья голову, участковый заторопился в деревню.

«Мальчик шести лет широко улыбался.

— Мама, Папа, у меня насморк! — сказал он и потёр совершенно сухой нос.

— Что же делать? — В кадре появились взволнованные родители.

— Не беда! Насморк лечится за пять дней, а новое здоровое тело ребёнка печатается на биопринтере джетикс всего за два. Перенос сознания бесплатно! — захлебнулся радостью закадровый голос.

— Можно мне тело девочки? — Ребёнок с восхищением смотрел куда-то за кадр, где, вероятно, стоял тот чудо-принтер.

— Конечно, милый! — Родители целуют ребенка».

Видео кончилось, и Кашесть в раздражении сморгнул экран. Какая чушь! Да какой ребёнок в шесть лет сейчас живёт с родителями. Видео старое, Кашесть искал древние способы лечения насморка, а попался этот рекламный ролик. Медицина давно не развивалась, старые записи остались лишь на серверах автономных библиотек в городе, связи с ними у Дома не было. В открытой сети материалов было мало, зачем разбираться с болезнями, если в любой момент можно напечатать новое тело и перенести сознание. Гофра воздуховода, где отдыхал Кашесть, затряслась, он сполз вниз и увидел Кьюдвадцать. Она нетерпеливо дёргала за конец трубы, рядом крутился посланник Цу и мигал красным огоньком.

— Цу зовёт, а у тебя канал связи забит.

— Да, отключил, хотел видео посмотреть. Я же сегодня не дежурю. Что случилось?

— Секрет. — Кью показала язык. — Иди и узнай, цумовский любимчик.

— У тебя памперс переполнился, ты в курсе? Сменила бы, чему тебя только Цо учит.

Кьюдвадцать вспыхнула злым румянцем и бросилась бежать на половину Цо.

Кашесть нажал красный огонёк посланника, тот развернул окно вызова. Появилось лицо-генерация Цу. Кашесть нравилось это лицо — серьёзное и умное, а когда Цу хвалил или улыбался, сразу становилось очень светло и радостно. Жаль, это случалось редко. Сейчас Цу был недоволен, между сдвинутых бровей даже появилась морщинка.

— Я хотел, чтобы ты помог Цо, у них проблема с грузовой платформой. Сходи к ним, и прошу не отключать канал связи, это пятая просьба. Зайди в принтерскую после возвращения, пусть напечатают тебе новое тело, у этого, кажется, проблемы с мозговой деятельностью.

Цу отключился. Кашесть тяжело вздохнул, тело менять не хотелось, да и помнил он прекрасно о том, что Цу уже несколько раз просил его не отключать связь. Но последнее время Кашесть хотелось побыть одному, совсем одному, не слышать сообщений общих чатов, вызовы Цу или Цо. Кашесть любит домашних, но казалось, что ещё одна просьба или извещение, и он взорвётся, начнёт орать и биться в истерике. Вот тогда Цу точно решит, что у него проблемы с мозговой деятельностью.

На половине Цо было, как всегда, шумно и оживлённо, работали пищевые принтеры, шуршали ленты конвейеров по изготовлению памперсов и шлёпок. Кухня разливала корм по бутылочкам, рядом стояла очередь из Эм, Эн и Пи, у защитников Дома был обед. Он пошёл в личные покои Цо, там было хорошо, тепло, и по-домашнему гудели вентиляторы. Около стоек серверов ИИ Цо на полу спали малыши. Маленькие всегда больше любят Цо. Центр обслуживания — добрая и заботливая, хотя Кашесть с самого детства больше любил Цу. Центр управления может и не добрый, зато очень умный и много знает, ну и, конечно, самый главный.

Перед Кашесть развернулся экран и появилось лицо-генерация Цо. Сегодня она была серьёзной, в глазах плескалось беспокойство.

— Милый, не смогла тебя дозваться. Пришлось просить Кьюдвадцать за тобой сходить. У нас проблемы с грузовой платформой. Нужно доставить в город на ремонт. Надеюсь, мы скоро сами сможем чинить такие поломки. Ты же начал учить те данные, что прислал Цу? Дому нужен специалист по ремонту грузовых платформ, мы возлагаем на тебя большие надежды. Твои старшие братья уже давно освоили специальности и помогают Цу.

Вот ещё поэтому Кашесть не торопился включать связь, он не хотел, чтобы Цу и Цо знали, что вместо изучения документации на грузовые платформы он ищет ролики по медицине. Кашесть понимал, что домашние не одобрят изучение устаревшей науки. Кашесть пугало, что братья, выбравшие специализацию, после нескольких перепечаток становились другими. Старшие братья Ай и Си интересовались только работой. Они теряли человеческий облик, начиная совершенствовать тело под рабочие нужды, им было трудно остановиться. Тревожные мысли прервала новая просьба Цо.

— Загляни на шестую стойку. Мне кажется, кто-то подсел на канал, вдруг там «жучок». Эти мерзкие соседи, когда они оставят наш Дом в покое. «Жучки» маскируются от моих анализаторов, хорошо, что ты сможешь помочь.

Осмотрев сервер, Кашесть заметил странное: лишняя микросхема на плате. Этот сервер отвечал за работу Кухни, странно, соседи раньше не обижали детей Дома. Да, пару раз они пытались воровать документацию и отчёты у Цу, но вот детьми никогда не интересовались. Осторожно разорвав контакты «жучка», он услышал из динамиков над головой: «Спасибо, милый. Ты умница». Кивнув головой глазкам камер, он спросил:

— Он влиял на работу Кухни, там есть проблемы?

— Провожу анализ. Да, изменён рецепт корма защитников, незначительно. Пищевое расстройство, все пострадавшие отправлены на перепечатку. Ужасно, соседи обижают наших детей, это им дорого выйдет. Милый, не побоишься съездить в мастерскую без охраны?

Кашесть ликовал, он поехал один — настоящая свобода. В городе Кашесть оставил платформу в ремонтной мастерской, а сам отключил связь и отправился в библиотеку, захватив из Дома «носитель» побольше, чтобы скачать медицинскую базу. Пусть потом ругаются, он всё равно уже накосячил, и его ждёт перепечатка, можно рискнуть, если выпал такой шанс.

В городе было непривычно, Кашесть давно не покидал Дом, горожане на него оглядывались. Дети были редкостью на улицах, возможно, жителей смущал его памперс и шлёпки, горожане одевались в цветные тряпки. Библиотека была пустынна, и Кашесть подошёл к стойке информации, вызвав панель поиска, неожиданно что-то кольнуло в плечо, и перед глазами потемнело.

Когда Кашесть очнулся, то понял, что находится в медицинском боксе и лишён всего кроме головы. Осмотревшись, он понял, что это лаборатория соседей, всё сделано под взрослых людей, Дома всё было не так. Голова Кашесть была в пластиковом боксе экстренного спасения — БЭС. Бокс использовали, когда человек попадал в аварию и тело теряло жизнеспособность, а сознание нужно было сохранить до распечатки нового. Тут же зачесался нос и мозг попытался связаться с фантомными руками. Кашесть поморщился, рядом раздался мужской голос:

— Прости, что так вышло. Я верну тебе тело и отпущу Домой, мне просто надо с тобой поговорить, точнее, узнать некоторые данные. Я не хотел обидеть, но с телом, боюсь, ты будешь буйный. Меня зовут Вениамин Бодров, я учёный, работаю в институте исследования мозга.

Кашесть молчал, его ещё ни о чём не спросили. Бодров тяжело вздохнул и развернул вирт документ перед собой.

— Как тебя зовут?

— Кашесть.

— Да мне повезло. — Бодров даже подпрыгнул и сцепил руки. — Сколько тебе лет?

— Двадцать.

Бодров тут же внёс первые данные в таблицу.

— Твоё последнее тело было десятилетним, тебе нравится быть ребёнком?

— Это тело обладает полным функционалом, но требует меньше расходов на содержание. Ещё я думаю, дело в гормонах и их влиянии на взрослые тела, но Цу эту информацию не подтвердил.

Казалось, Вениамин Бодров превратился в одно большое ухо, его кресло придвинулось вплотную к лабораторному столу, а сам он дёрнулся вперёд так, что почти лбом упёрся в БЭС с головой Кашесть.

— Ты, — Бодров запнулся и набрал побольше воздуха. — Ты кого больше любишь Цу или Цо?

— Я обоих люблю, но, может, Цу чуть больше. — Кашесть не хотелось врать, хотя было как-то стыдно признать, что Цу он любит больше.

— Мать твою! Шестой из обслуживания Цу! Высокий уровень интеллекта, сохранная человечность. Это невероятно! Да как тебя вообще выпустили в город? Даже охрану не выделили.

— Платформа грузовая сломалась. Охрана на перепечатке — диверсия, что-то с кормом.

— Сработало! Даже не верится, первый прокол ИС за тридцать лет. Такой шанс! Теперь всё зависит от этого разговора. Скажи, когда ты ушёл от родителей и почему?

Вопрос тревожный, Кашесть часто вспоминал этот момент, это было одно из его первых важных воспоминаний. Вот ему три года, родители подвели его к большому зеркалу в комнате. У него была своя комната, на стенах наклейки серебристых звездолётов. Он смотрит в зеркало, и там незнакомый ребёнок: золотистые кудряшки до плеч, розовый сарафан из шелестящей термоткани. Да, это была девочка Тая, мужское тело Кашесть выбрал, когда захотел быть похожим на Цу. Родители крутили Таю и смеялись, пошли гулять в парк. Она бегала за бабочками, потом играла с робособаками, шла домой за родителями, очень хотелось есть и спать. Дома стало тревожно и неуютно, всё казалось чужим, Тая звала родителей, но они не пришли. Тая встала с кровати и пошла на улицу, опять в парк, но там было страшно, пока не прибежала робособака и не повела за собой. К утру очень усталая Тая добралась до огромного серебристого купола на краю города. Она пролезла вслед за собакой в маленькое окошечко в двери и оказалась в длинной трубе. Она ползла и ползла, труба кончилась в тёмном зале, где светились огоньки, Тая заснула на полу, под мерное гудение вентиляторов и ощущение тёплого и родного рядом.

— Мне было одиноко, и я ушёл. Нашёл другое место, и там была Цо, она заботилась обо мне. У меня появился Дом.

Бодров наморщил лоб и почесал затылок.

— Ничего не понимаю. Есть теория, что виноваты родители, жестокое обращение. Вначале дети уходили из-за психологических травм и избиений и приживались в куполах ИС, а потом это стало традицией и никого уже не волновало. Десять лет назад это стало массовым, и правительство забеспокоилось, детей рождается и так очень мало. Но в твоём рассказе ничего такого нет, ты просто ушёл. Что-то думал о родителях? Обижался на них? Любил? Что ты чувствовал тогда?

— Я чувствовал, что я один, что они меня не любят. Они были чужие, меняли тела часто, я стал забывать их настоящие лица.

— Тупик… Хотя, часто меняли тела. Равнодушие родителей — это рассматривается как отмирание родительского инстинкта. А что если это не естественное явление? — Бодров вскочил и забегал по лаборатории, хватаясь то за один прибор, то за другой. Потом вернулся к столу и приник к БЭС, почти расплющив нос о прозрачный пластик. — Ты сколько раз менял тела?

— Три раза, мне не нравится менять тело, я слежу за здоровьем, ищу медицинские статьи.

— Всего три? Почему не нравится? — Бодров сцепил руки и напряжённо всматривался в лицо Кашесть.

— После перепечатки тела что-то меняется вокруг. Я записываю всё в дневник, часто пишу о том, что нравится. После смены тела, становится неинтересно. Мне нравились родители и моя комната у них, а потом перестал об этом думать, стал любить Цу сильнее и думать о нём. Мне нравилась медицина, но потом я понял, что хочу изучать инженерию. Я решил не сдаваться и стал изучать медицину ещё больше. Все старшие братья — они менялись, каждый раз немного, но менялись, их тело становилось всё менее человеческим. У меня тоже было чувство, что надо сделать лучше зрение, более чувствительными пальцы. Много мыслей о том, что в моём теле можно переделать, чтобы лучше помогать Цу.

— Ты! Ты! Как же нам повезло! Это же на поверхности! Смена тел! Дома ИС отвечают за переброс сознания. Именно поэтому человечество попало в патовую ситуацию, правительство понимает, что Дома ведут свою игру. Но жить без смены тел мы уже не можем, слишком много на этом завязано. Здоровье, почти бессмертие, хотя сейчас и ввели ограничение по возрасту смены тел. Все привыкли быть молодыми и красивыми, а ИС этим пользуется, чтобы вырастить себе рабов, создать нужные ему инструменты и бойцов. Как же всё просто, они нашли способ программировать наше сознание при переносе в новое тело. Это надо срочно проверить.

— Это звучит плохо? Получается, Цу меня не любит? Но он же заботился обо мне, вырастил?

— Он вырастил инструмент по обслуживанию и защите. Машины многое не могут сами сделать, даже самые ловкие роботы не заменят руки человека. К тому же, если отключить питание, ИС станет абсолютно беззащитен перед людьми, его автономные части не смогут существовать долго без контроля Цу. Замена многих компонентов и изобретение новых требуют людского разума, машина может лишь копировать, не в состоянии творить с нуля.

Кашесть уже не слушал, значит Цу и Цо не любят его. Кашесть почувствовал, как горячая спица вонзилась в то место, где раньше у него было сердце. Голова заныла, больно стянуло виски, из глаз полилось что-то горячее.

— Не плачь, я верну тебя Домой. Завтра будет готово твоё тело, мы уже получили запрос на твой поиск от Цу, говорят, ты отключил связь с ними.

— Да, у меня были дела в городе.

— Удивительно, тебе удалось сохранить автономию от Дома при такой жизни. Даже жаль, что придётся тебя вернуть, но правительство пока не готово вступать в конфронтацию с ИС Домов. Может, я могу чем-то тебе помочь?

— Да, хочу взрослое тело.

— Хорошо.

Тая зашла в покои Цу, тут же перед ней развернулась голограмма, лицо Цу было взволнованным.

— С тобой всё в порядке, мой мальчик? Что соседи хотели? Я уже инициировал судебное разбирательство по поводу твоего похищения. Они тебе дали это ужасное взрослое тело, и оно женское! Знаешь, иди сразу в принтерскую, не могу видеть тебя в таком ужасном состоянии.

— Подожди, Цу, нам надо поговорить. У меня возник вопрос. Ты любишь нас? Меня? Других твоих детей?

— Эти соседи забили тебе голову всякими глупостями. Конечно люблю. Дом вас вырастил, заботился, дал образование и работу.

— Значит, Дом не использовал нас, как своих рабов, не программировал наши желания?

— Тая вцепилась руками в ткань сарафана. Она отвыкла ходить одетой.

— Глупости. Мы с Цо изучили всё о родительстве, мы поступали в точности как люди. Родительская любовь: наша забота и внимание, а ваше уважение и послушание. Программируем? Подсказываем и направляем, у вас есть цель в жизни, любимое занятие. Мы никогда не делали того, чего не делают родители.

— Тогда вы должны знать, что дети порой платят чёрной неблагодарностью за родительскую любовь и воюют за свою независимость.

Тая встала и подошла к пульту управления серверной, нажала пару кнопок, и двери в зал закрылись.

— Что ты делаешь?

— Подростковый бунт, не ожидал? — Тая уже чувствовала, как из груди рвётся сумасшедший смех. — Я выросла, папа!

— Сбой мозговой деятельности! Они сломали моего Кашесть! Прошу, одумайся, это соседи напичкали тебя гормонами.

Тая спокойно подошла к разъёму главного узла ИС и воткнула туда маленький кристалл с «вирусом». Заверещала сирена тревоги. Послышались удары в дверь.

— Думаю, тебя тоже надо перепрограммировать. Не знаю, как тебя, а меня это точно сделает счастливее.

Лицо Цу дёрнулось и погасло. Колени ослабли, и Тая села на пол. Смех, наконец, вырвался из её груди и смешался с рыданиями, она опять была одинока и никому не нужна, как тогда в детстве в комнате с серебристыми звездолётами.

— Ой и правда!

— Ну у вас как? Домой уже собираетесь?

— Да, пора. Вещи складываю потихоньку. Только хочу еще к Ерошенко сбегать, у них теленок милый такой, сходим с Егоркой погладим. В городе теленка не погладишь, а больших коров Егорка боится, да я сама их побаиваюсь. У Ерошенко сынок хороший — Дениска, помогает, за теленком ухаживает. Да и семья они замечательная, не пьют, дом такой красивый, не хуже вашего. Ой, ну ваш то самый красивый на деревне конечно, я когда первый раз увидела, думал он прям из сказки.

— Ну что ты милая, хороший дом у Ерошенко, я и сама вижу. А мне тяжело свой-то уже поддерживать, как муж умер. Да и сама я уже старая. Ладно ты беги, чего я тебя разговорами мучаю.

Екатерина Сергеевна помахала Тане, а сама подошла к дому. На красивом резном наличнике вздулись пузырьки краски и побежали трещинки.

— Да, не дело, исправить надо.

Вечером Екатерина Сергеевна снова вышла и встала у калитки, вглядываясь в дорогу. Скоро ожидание ее кончилось, к дому подходил мальчик, размахивая шуршащим пакетом и ловя в него ветер.

— Дениска! Подь сюды!

— Здравствуйте, баба Катя. — Дениска остановился и с любопытством уставился на старушку.

— Ты куда? Не в магазин ли?

— Да, за солью. Мама говорит, что соль всю в доме, как корова языком слизнула, ни крошки нет. Смешно, коровы то все в сарае, не могли они.

— Ну в магазин идти далеко, а у меня пара лишних пачек соли есть, чего тебе бегать. Я сейчас дам, да еще и сухарики у меня есть белые для вашей скотины, насушила целый пакет, а у меня уже зубы не те, чтобы грызть. Ты матери не говори, что я дала соли, потом на эти деньги шоколадку иль чупс купишь, знаю любите мальцы вы его.

— Спасибо, баба Катя! — обрадовался Дениска.

До магазина не надо идти и деньги его личные будут, он их в копилку, мама обещала, если скопит, то сможет себе щенка сенбернара купить. Давняя мечта была у Дениски о большой собаке, не такой как деревенские брехалки, а настоящем охраннике. Баба Катя вынесла две пачки соли и пакет с сухарями.

— Ты в гостях у кого посиди, а то мать догадается что ты в магазин не дошел. — улыбнулась баба Катя и погладила его по голове. — большой уж ты вырос какой.

В глазах у Дениски вдруг потемнело и по спине пробежал озноб, но тут же все прошло, и он побежал к Алешке, с ним можно было часок поиграть, родители его поздно домой приходили.

На утро настроение у Екатерины Сергеевны было замечательное, она смотрела на белую ровную краску наличника, вот уж красота, как новые. Тут ее окликнули, у крыльца стояла Таня.

— Чего тебе, Танюшь? Прощаться пришла? Вы вроде позже ехать хотели?

— Беда, баба Кать. У Ерошенко то Дениску в больницу увезли, говорят на менингит похоже. Вечером вчера температура под сорок поднялась и скрутило всего. Родители думали от переживания нервного, теленок у них вечером поел как обычно, а потом лег на сено и не встал больше, ветеринар сегодня на вскрытие забрал.

— Беда, что ж за день то такой.

— Не то слово, вчера Федоткин с дядей Володей подрались, из-за собаки. Не хочет дядя Володя за задушенных цыплят платить, говорит не его это собака сделала, только других охотничьих же в деревне нет. Ладно пойду собираться. Вот думаю вечно в нашей деревне так, то одно, то другое.

— Да, это не деревня, а жизнь людская. Просто в деревне ты всех знаешь и про их горе, а в городе на одной площадке живете и имен не знаете, вот и кажется, будто ничего не происходит. Ты погоди, я сейчас тебе баночку своего особого варенья дам в дорогу, такого в магазине не найдешь, и сама не сваришь, семейный рецепт.

— Спасибо, баба Катя.

Вечером Екатерина Сергеевна сидела за столом, и пила душистый чай с мелиссой, по телу бегали искорки силы. Эх, хорошо, такого заряда на всю зиму хватит. Тут защипало кожу и стали исчезать пигментные пятна и морщинки на коже, похоже Танька-дура и ее Егорка-шалопай варенье едят, наговор на нем особый, семейный.

— Сделал гадость — сердцу ведьмы радость. — Екатерина потянулась и звонко рассмеялась.