BaTiO4

...Он награжден Золотой медалью имени Льва Толстого. Ее присуждает Международная ассоциация Детских фондов «за выдающийся вклад в дело защиты детства». За этой формулировкой следуют небывалые слова: «За блистательный личный пример детям-инвалидам всего мира, за выдающийся пример преодоления»

...В его доме почти целую стену занимают брайлевские тома «Капитала» Маркса.

...В большой комнате висит цветной фотографический портрет, где он — в черной докторской мантии. Портрет окантован под стекло вместе с дипломом почетного международного доктора гуманитарных наук Саскуэханнского университета (штат Пенсильвания, США). Но сам почетный доктор никогда не видел и не увидит свою фотографию и американский диплом.

...В его доме часто звонит телефон — у людей очень много вопросов к нему.

...Его квартира оборудована светозвуковой сигнализацией, подключенной к электрическому звонку входной двери.

Этот человек обладает всемирной известностью — доктор психологических наук, профессор Александр Васильевич Суворов.

Новым поколениям приходится вновь рассказывать о четверых воспитанниках Загорского детского дома для слепоглухонемых детей (теперь это Сергиево-Посадский реабилитационный центр). Они поступили на психологический факультет Московского государственного университета и блестяще окончили его. Сергей Сироткин, Наталья Крылова, Юрий Лернер, Александр Суворов. Случай, впрочем, не внезапный — с ребятами работал профессор Александр Иванович Мещеряков. До него в отечественной тифлосурдопедагогике (так называется специальная педагогика сферы слепоглухонемоты) был Иван Афанасьевич Соколянский.

...Мы учились в МГУ почти в одно и то же время (я – на факультете журналистики). Четверка слепоглухих психологов была легендой. О них много рассказывали в печати, на радио, по телевидению. Тогда не довелось с ними познакомиться, но отличала каждого, следила за их успехами, собирала публикации.

С Суворовым мы впервые увиделись в Москве, в Детском ордене милосердия. Он пришел вместе со своим секретарем-тифлосурдопереводчиком, чтобы договориться о поездке в наш лагерь. Через несколько дней поезд уже вез детей и вожатых в теплый крымский город.

В наше купе постучали, и вошел Суворов с переводчиком Володей:

— Можно? Вот мы и к вам добрались! А я тут все вагоны, в которых едут наши дети, обхожу.

К клетчатой рубашке Суворова были прикреплены шнурки с двумя пластмассовыми свистками. Позже я узнала, что это — его придумка. Свистком можно обратить внимание окружающих на то, что рядом — слепоглухой человек.

Наше купе было действительно всего лишь одним из многих, куда зашел по дороге в лагерь Саша. Он поставил перед собой задачу: заранее узнать всех детей и взрослых, чтобы лучше спланировать свою работу. Помню, мы ехали тогда вместе с двумя молодыми театральными режиссерами — они должны были поставить в конце смены общелагерный праздник. Суворов немедленно попросил, чтобы ему изложили замысел праздника, а затем обстоятельно стал объяснять, каковы, на его взгляд, параметры этого действа, участниками которого будут здоровые дети и дети-инвалиды с самыми разными заболеваниями:

— Не забывайте, что у каждого свои ограничения, но при этом у каждого должна быть возможность активного участия в празднике. Пассивным зрителем, слушателем или, еще хуже, просто физическим телом, присутствующим на празднике, быть не годится. А ведь вместе с нами и слепоглухонемые ребята...

В лагерь мы приехали вечером, и я видела, как перед сном Саша Суворов с помощью переводчика несколько раз внимательно обошел коридоры, умывальную и туалетную комнаты — ориентировался и запоминал, чтобы наутро передвигаться без посторонней помощи.

В первый же лагерный день Суворов вышел на центральную аллею с алым пионерским галстуком на шее. Я поняла сразу: здесь нет эпатажа, этот человек верен пионерскому братству, каким он его запомнил, и раз лагерь — то как же без красного галстука? Кстати, о «Капитале» Маркса. Он уже позже, в Москве, рассказал мне, как соседи по дому (а в доме этом несколько квартир Всероссийского общества слепых) в разгар перестройки и гласности выбрасывали из своих квартир эти тома. Саша подбирал и нес к себе. В отличие от многих, он марксизм знает. Новые ярлыки были не в состоянии сбить его с толку.

...Мы сидели на лагерной скамеечке. Дактильной азбуки я еще не знала и очень боялась ее. Саша предложил простой способ: «писать» на его ладони обычными крупными буквами. Так мы и разговаривали.

— Вот ты боишься дактильной азбуки, боишься, что не научишься, — говорил мне Саша. — Но ведь в таком лагере, как наш, ее должен знать каждый ребенок... Слушай! — загорелся он. — А давай придумаем сказку! Вставим в нее дактильные буквы!

— Прямо сейчас?

— Конечно!

С сомнением я раскрыла блокнот и стала ждать. А Саша азартно начал:

— Мальчик Дениска поймал кузнечика и зажал в кулачок... Буква «А», — он сложил мои пальцы так, что стало действительно похоже на кулак. — Вот это и есть буква «А». Да не сильно сжимай! ...Зажал в кулачок так, чтобы не раздавить нечаянно, но и так, чтобы кузнечик не мог вырваться. Взбежал по ступенькам лесенки на крылечко, — он согнул указательный палец и изобразил в воздухе стремительный зигзаг. — Это буква «Б». Попробуй.

Меньше, чем через час, веселая сказка была готова. Я пошла к себе и перепечатала ее на старой пишущей машинке (ноутбуков тогда еще не было). А еще через час Саша с помощью своей сказки обучал дактильной азбуке зрячих и слышащих детей. Самые способные осваивали алфавит за полчаса (Саша засекал время.)

Теперь я еще более уверена: дактильная сказка Суворова — это выдающее явление в мировой тифлосурдопедагогике, достойное занять место в университетских учебниках.

Он умеет увлеченно и даже весело решать самые сложные проблемы. Суворов читал лекции в Российском Открытом университете. В первые же пять–десять минут, на самой первой его лекции я поняла, что слышу мысли, открытия, выводы на грани гениальности. Приведу только одно рассуждение, чтобы вы почувствовали, что за роскошь, что за интеллектуальный пир — лекции Александра Васильевича Суворова. Вот он говорит о сложностях формирования лексического запаса слепоглухорожденного ребенка. Называет некое достаточно сложное слово. И признается, что в свое время, уже будучи взрослым, в разговоре с юным воспитанником своего родного, теперь Сергиев-Посадского, детского дома постарался обойтись без этого слова — не понимает. Сказал об этом тогдашнему директору — Альвину Валентиновичу Апраушеву:

— Рано еще!

— А когда не рано? — спросил его Апраушев.

— И я всё понял, — признался в своей лекции Суворов. — Взрослый должен смело вводить в свою речь новую для ребенка лексику. А потом... помните, у Марины Цветаевой в очерке «Мать и музыка»: надо заклясть ребенка непонятными словами...

В этом крошечном фрагменте лекции — очень многое. И пример широчайшей эрудиции — зачем психолог должен знать, допустим, поэта Серебряного века... И очень бережное, внимательное отношение к ребенку. И дань уважения, благодарности человеку, так много сделавшему для него и его товарищей по несчастью, — именно в директорство Альвина Валентиновича профессор Мещеряков работал в Загорском детском доме, и оба обратили внимание на четверых умных, способных ребят. Апраушев научил каждого работать на обычной пишущей машинке.

В этом фрагменте лекции есть еще одно прекрасное суворовское качество — умение внимать мнению другого и признавать свою неправоту.

Вспоминаю одну нашу встречу.

— Это ты! — сказал Суворов, — Очень рад! — И без паузы: — Знаешь, ведь ты оказалась совершенно права, когда четыре года назад сказала мне... (он подробно припомнил наш разговор четырехлетней давности). Я был неправ.

А ведь я уже почти совсем об этом забыла! Оказывается, он помнил.

Своей жизнью этот человек, сам того не подозревая, дает нам пример того, как и на каком уровне надо жить. Между прочим, обе свои диссертации он написал и защитил в начале 90-х годов, когда так легко было потерять ориентиры — сколько граждан нашей страны искренне поверили, что всё продается и всё покупается. Всякий день в радио- и телевизионном эфире можно было услышать рассуждения какого-нибудь усталого современника о том, что нет денег, что плохо жить... Но в это же самое время человек с весьма скромным жалованьем, психолог Александр Васильевич Суворов буквально жил в читальном зале Российской Государственной библиотеки для слепых. Приезжал в сопровождении младшего брата Василия, заказывал брайлевскую литературу и садился за рабочий стол. В перерывах — еда. Когда недоставало денег на обед, брали бутерброды из дома, а чай в библиотечной столовой всегда можно получить.

Точно так же Суворов жил в компьютерном центре «Радуга» на Сретенском бульваре — освоил машину и набирал тексты. Теперь у него дома два компьютера.

— Если материалы твоего журнала набраны в редакторе «лексикон» (это было еще двадцать с лишним лет назад), — сказал он мне, — я взял бы у тебя дискеты и прочитал бы, наконец, «Время колокольчиков».

Я давно привыкла, что он сразу начинает о деле. Раз ему теперь доступен брайлевский компьютер, значит, он должен познакомиться с тем, что не имел возможность прочесть прежде. В любую поездку он готовится очень основательно: запас брайлевской и обычной бумаги, брайлевский прибор для письма (не забывает проверить его состояние). Не раз наблюдала: знакомится с новым человеком и как только понимает, что есть, что записывать, раскладывает прибор для письма и просит говорить медленно и продиктовать. Несомненно, библиотека конспектов Суворова уникальна (не только среди собрания брайлевских текстов, но и обычных).

В своих лекциях он рассказывает о том, как работал с письменным наследием Ольги Скороходовой, как находил в ее записях очень важные документы.

У Суворова — такого успешного, такого известного — бывают очень тяжелые минуты, недели, месяцы. Я знаю. Он долго учился работать, общаться с детьми. Были провалы, повергавшие его в отчаяние. Он брался за дело снова, и опять не получалось. Уйти в «чистую» науку? Но какая может быть наука о детях без детей?.. Труднейший период у него был после университета, когда не стало Мещерякова. Думал даже об уходе из жизни. Спасение нашел сам. Попросил, чтобы ему сделали табличку с надписью: «Я — слепоглухой, прошу помочь мне доехать до Загорска». Повесил табличку на шею и поехал на Ярославский вокзал.

В известном фильме Альгиса Арлаускаса «Прикосновение» есть эпизод: осень, Суворов подходит к калитке своего детского дома. Воспитательница, стоящая во дворе с маленькими слепоглухими ребятами, оглядывается: «ой, Саша к нам пришел!»

Но в фильме Арлаускаса есть и другие кадры, снятые тогда же, в этом детском доме: крупным планом лицо завуча. С яростным гневом говорит она о том, что в этих детей очень много вложено. А отдача? Они же ничего государству дать не могут... Вы посмотрите, чем они живут? Это же всё надуманное! Какой вклад они могут сделать в науку?.. Да разве может человек с такими большими аномалиями быть полноценным?!

Когда на одной встрече я пересказывала это присутствующим, Суворову синхронно переводили мой текст. Он помрачнел:

— Да. Она еще и не такое говорила...

...Одним из главных учителей его жизни был выдающийся советский философ Эвальд Васильевич Ильенков, безвременно ушедший из жизни в 1979 году. У Ильенкова есть работа под названием «Космология духа». Всю жизнь он размышлял над планетарным, космическим смыслом человеческого разума. И никто не вправе отрицать этот смысл в человеке, каким бы он ни был!

Мама Саши, Мария Тихоновна Суворова (увы, ее уже нет с нами), вспоминала:

— Ильенков ведь часто меня просил: приведите сына.

И она, не имевшая никакого-такого образования, приводила своего слепоглухого Сашу к философу. Вряд ли она хоть что-нибудь понимала в их сложных разговорах о единстве мышления и нравственности, истины и добра, но во всяком случае понимала, что это зачем-то необходимо и Ильенкову, и ее сыну, и человечеству.

В общем, от Александра Суворова не приходится ждать легковесных суждений, оценок и переоценок. Не забудем, как он собрал свой «Капитал».

...В том фильме Арлаускаса звучат Сашины стихи. О детях. Об одиночестве. О том, как невозможно смириться со слепоглухотой. А в дневнике он однажды записал: «Раньше я тяжело переживал недоступность мне живописи, спектаклей, кино. Потом меня удалось убедить, что и доступного совсем немало...»

Конечно. Ведь идея, мысль доступна человеку в любом состоянии. Получается, что нематериальные вещи весят куда больше, чем материальные. Идею-то никто не отнимет! Система ценностей не может быть куплена!

...В один из наших лагерей приехал в гости детский писатель. Вечером в зале была встреча с ним.

— Рассказывай мне подробно, — попросил Саша.

Я рассказывала ему то, чего он не в состоянии был видеть и слышать сам. И постепенно начинала понимать: что-то здесь не то... Не слишком ли неосмотрительно мы пригласили этого писателя к детям?.. А гость тем временем, обращаясь к залу, полному детей-инвалидов, задорно предложил желающим выйти на сцену и изобразить как можно более смешную гримасу... Я похолодела. Поиски Квазимодо?.. У нас были ребята, тяжело изуродованные детским церебральным параличом. Ничего не понимая, дети потянулись к сцене... Когда я сказала об этом Суворову, он резко встал и сказал:

— Всё. Я ухожу.

Того писателя мы больше никогда не приглашали. И читать его мне не хочется. Но резкая, однозначная оценка прозвучала тогда все-таки из уст именно Саши Суворова.

Бесконечная тема — нежность Суворова. Вот мама ругает его, что взял с собой в поездку много игр да еще пишущую машинку.

— Мама, конечно, ворчит, — улыбается Саша и нащупывает рукой ее лицо, гладит по голове.

Как-то вечером в лагере я заглянула в его комнату и остановилась на пороге: вожатая привела детей — они хотели рассказать ему, как прожили день. И Саша каждого выслушивал, с каждым разговаривал и весь так размяк, и похож был на доброго сказочного медведя.

В какой-то из дней я оставила свою комнату открытой и когда вернулась, обнаружила на письменном столе рядом с пишущей машинкой отпечатанный листок — это Саша, пока меня не было, заходил и написал мне стихи.

А однажды (это тоже случилось в лагере) Суворов сказал:

— Тревожно почему-то. Надо послать маме телеграмму — не случилось ли с ней что-то.

Был 12-й час ночи, мы отправились по незнакомому темному приморскому городу. Расспрашивая редких прохожих, добрались до центрального телеграфа. Возвратились уже в 3 часа ночи. Саша и наутро был невесел, на вопросы отвечал односложно. К вечеру пришла телеграмма от Марии Тихоновны, и Саша успокоился, продолжил работу с детьми.

...У него осталось то, что называется остаточным слухом. Мне трудно точно сказать, какие именно «осколки» звуков он воспринимает, но ему необходима музыка (человеческой речи он не слышит). Мы договорились пойти в консерваторию. Кто-то спросил:

— Как вы пойдете-то?

— Очень просто, — рассмеялся Саша. — Я возьму Олю за руку и доведу ее до консерватории.

Оказалось, он знал более короткую дорогу, переулками — потому что рядом находится Психологический институт Российской Академии образования, где он столько лет проработал. Но, впрочем, юмор Суворова мог быть отдельной темой, я ее только обозначила.

...Когда Саша защитил докторскую (тема — «Человечность как фактор саморазвития личности»), газеты опубликовали сообщения с сенсационными заголовками. Что-то вроде «В России появился первый слепоглухой доктор наук».

Между прочим, кажется, и в мире тоже.

А вообще же журналисты старательно писали, что Суворов — «полный тезка легендарного русского полководца Александра Васильевича Суворова». Кто-то раздобыл сведения, что «ученый стал инвалидом еще в возрасте 4-х лет». Писали, что «речь у психолога не совсем внятная» (кто бы из них поинтересовался, чего ему стоило вообще поставить и разработать потерянный голос!). И еще множество фактов, которые могли бы быть такими, а могли бы быть и другими — сути это не меняло. Мне грустно, что никто не написал гуманно, без сенсации, с чувством уважения к человеку, живущему в таком состоянии.

Одна Сашина статья, названная «Руководство по невидимости» и написанная специально для нашего журнала «Время колокольчиков», начинается так:

«Если очки не прозрачные — это не очки, а заслонка.

Если слуховой аппарат пищит, рычит и вообще издает звуки — это не слуховой аппарат, а заглушка.

Переводчика тоже не должно быть ни видно, ни слышно. Переводчику надо быть невидимым, неслышимым, чтобы сквозь него было видно и слышно окружающий мир».

А в другом тексте, по другому поводу у него так: «Все мы живые люди, всего в нас понамешано. В чем-то я могу быть похож на кого угодно, а в конце концов — только на самого себя».

Какой еще пример подает нам, сам того не подозревая, слепоглухой профессор Александр Васильевич Суворов? Да пример жизни без заслонок и заглушек, когда видно и слышно окружающий мир.

Суворов видит и слышит гораздо лучше многих видящих и слышащих. Его капитал это позволяет.

А нам уже далеко за 60 лет...

Источник:

https://rossaprimavera.ru/article/kapital-aleksandra-suvorov...

В продолжение к Посту 1, Посту 2 и Посту 3

В прошлых статьях (Забытые жертвы, Забытые жертвы-2, Забытые жертвы-3) было рассказано о парламентских дебатах между левой оппозицией и правительством ФРГ по поводу медицинских экспериментов над детьми из детских домов в ФРГ в 50-х - 70-х годах двадцатого века. Основой для возникновения дебатов послужила исследовательская работа немецкого фармацевта Сильвии Вагнер, в которой Вагнер затрагивает вопросы истории медицинской этики. Основной объем ее работы составляет описание испытаний полиомиелитных вакцин на детях из детских домов. Активными испытателями оказались нацистские преступники. Что характерно, они действовали не по одиночке, а организованно.

В августе 1954 года было основана междисциплинарная организация, объединяющая врачей и научных сотрудников, клиники, научно-исследовательские организации и здравоохранительные учреждения. Организация называлась "Немецкое объединение по борьбе с детским параличом", в качестве юридического лица являлось зарегистрированным клубом и ставила перед собой такие цели, как исследование заболевания полиомиелит, поиск эффективного и безопасного средства против болезни и помощь страдающим от последствий заболевания.

По уставу членами объединения являются такие юридические лица как во-первых, ФРГ, во-вторых, федеральные земли Германии и Берлин, в-третьих, в клуб могут вступить различные организации. Первым президентом клуба был профессор Ханс Кляйншмидт, уже упоминавшийся в связи с участием в конференции на заводах Беринга.

Кляйншмидт родился в 1885 году в Вуппертале, в НСДАП вступил в 1937. В 1944 году он входил в научный совет при уполномоченном по здравоохранению, Карле Брандте, самом высокопоставленном чиновнике здравоохранения Третьего Рейха.

В 1961 году председателем клуба стал профессор Герхардт Йоппих. Герхардт Йоппих родился в 1903 году в Хермсдорфе, в 1932 году был ассистирующим врачом у Ханса Кляйншмидта в детской клинике в Кёльне. В 1932 году вступил в НСДАП. Он был обербаннфюрером (ранг старше полковника, младше генерал-майора, своего эквивалента в сухопутных войсках не имеет) в гитлерюгенде и руководителем отдела в учреждении по здравоохранению руководства имперской молодежи.

Третьим президентом клуба с 1966 по 1980 год был уже упоминавшийся Рихард Хаас. В преступные структуры Третьего Рейха были вписаны не только три первых президента этого клуба, но и другие члены этой организации. Например, профессор Вальтер Келлер (директор университетской педиатрической клиники во Фрайбурге) был рожден в 1894 в Гейдельберге, вступил в НСДАП в 1937 году, был членом национал-социалистического союза учителей. В 1942 году участвовал в опытах по переносу полиомиелита. Работал совместно с невропатологом Юлиусом Галлерворденом, который присутствовал при убийстве детей и впоследствии изучал этот "Материал".

Паразитолог Вальтер Кикут, родился 21 декабря 1896 года в Риге. С 1929 был руководителем химиотерапевтического института ИГ Байер Эльберфельд. В 1942 году принимал участия в обсуждении искусственного инфицирования человека малярией. В 1943 году принимал участие в опытах с сыпным тифом в концлагере Бухенвальд. С 1948 года по 1965 год был директором института гигиены и микробиологии, а также заведующим кафедрой в медицинской академии в Дюссельдорфе.

Немецкое объединение по борьбе с детским параличом упоминается во многих публикациях. В одном из протоколов заседаний 1960 года имеется отчет о большом количестве опытов в детских домах. Как и в заводах Беринга поднимается вопрос об информированном согласии. Президент объединения Кляйншмидт высказывает точку зрения, согласно которой "посредством личных договоренностей между институтами, проводящими такие исследования, и руководителями детских домов, получается достичь больше, чем в административном порядке". И за этим следует "Пёчке предлагает, чтобы иметь возможность обходить все эти прививочные трудности, нужно дать родителям, сдающим детей в детские дома, подписать расписку в том, что они согласны со всеми необходимыми прививками и связанным с ними забором крови".

Вовлеченность государственных структур

Сильвия Вагнер уже упоминала в своей работе, что министерство внутренних дел ФРГ было проинформировано об испытаниях вакцины на детях из детских домов. Далее она посвящает теме вовлеченности государственных структур в медицинские эксперименты целый подраздел. В этом подразделе она приводит цитаты и источники, укрепляющие тезис о проинформированности государственных структур об экспериментах на детях. Так, в одной из публикаций говорится об отчете о "проведенном в 1962 году в институте Роберта Коха в Берлине и институте гигиены в Марбурге обследовании детей из детских домов после глотательной прививки”.

Институт Роберта Коха с 1952 года был частью федерального ведомства по вопросам народного здравоохранения BGA. Юридические лица ФРГ и земли ФРГ были членами уже упоминавшегося Немецкого объединения по борьбе с детским параличом, которое поддерживало опыты на детях.

Согласно одной публикации 1957 года "по заказу федерального ведомства по вопросам народного здравоохранения (BGA) и при материальной поддержке земельного министерства труда, социальных вопросов и восстановления земли Северный Рейн-Вестфалия были проведены обследования детей сиротского дома на предмет реакции на вакцину от ветрянки". При этом у некоторых детей были проведены многократные костномозговые пункции. Позже у них были обнаружены тяжелые поствакцинальные повреждения костного мозга. Детям было меньше двух лет. О проведении этого исследования было решено в феврале 1954 года на конференции федерального ведомства по вопросам народного здравоохранения под руководством Франца Редекера.

Большой раздел работы Сильвии Вагнер посвящен испытаниям психотропных препаратов: нейролептиков, седативных соединений брома и ноотропных препаратов. Об уже упоминавшейся статье об испытаниях препарата Труксал пишет исследователь Каминский: "Исследование действия медикаментов на "трудновоспитуемых детей" включило раздачу лекарств в доме в городке Ной-Дюссельталь". Эти испытания проходили с разрешения земельного югендамта (ведомства по делам молодежи земли Рейнланд).

Фрингс и Каминский сообщают, что успокоительные средства рассматривались как подручное средство воспитательной работы. Многие врачи того времени придерживались точки зрения высказанной Германом Штуте, "корифеем" немецкой детской и подростковой психиатрии.

Германн Штуте вступил в нацистскую партию НСДАП в 1937 году. Активно, в качестве эксперта принимал участие в принудительной стерилизации в городах Гиссен и Тюбинген. А в 1966 году в его статье предлагается применение психотропных препаратов: "Несомненно, применение психотропных субстанций поможет раздвинуть педагогические возможности при работе с энцефалопатологическим ребенком и создаст предпосылки для психотерапии". И это несмотря на то, что ещё в 1954 году супружеская пара Эрнст, испытывавшая нейролептик Мегафен на себе, установила, что препарат создает ощущение общей апатии, боязливость, беспомощность. По мнению психотерапевтов Эрнст, трудно представить себе какую-либо психотерапию с пациентом, находящемся в таком состоянии.

Как мы видим, в медицинские эксперименты вовлечены не только частные лица и компании, но и общественная организация "Немецкое объединение по борьбе с детским параличом", и государственные структуры: федеральное ведомство по вопросам народного здравоохранения и ведомство по делам молодежи (югендамт). Подробнее об испытаниях психотропных препаратов на детях читайте в следующей статье

Источник

В продолжение к Посту 1 и Посту 2

В прошлых статьях ( 1 , 2 ) было рассказано о парламентских дебатах между левой оппозицией и правительством ФРГ по поводу медицинских экспериментов над детьми из детских домов в ФРГ в 50-х - 70-х годах двадцатого века. Основой для возникновения дебатов послужила исследовательская работа немецкого фармацевта Сильвии Вагнер, в которой она затрагивает вопросы истории медицинской этики. Основной объем ее работы составляет описание испытаний полиомиелитных вакцин на детях из детских домов. Немалую часть работы составляет также характеристика испытателей, которую можно почерпнуть из источников к ее работе.

Возвращаясь к периоду испытаний вакцины по Солку в середине 50-ых годов, можно обнаружить дискуссию исследователей с представителями здравоохранительных учреждений, касающуюся проверки вакцин. В то время единственным производителем вакцины по Солку были заводы Беринга (Behringwerke), в чьих архивах можно обнаружить документацию по этому поводу. Так, из архивов стала известна переписка профессора Рихарда Хааса, который был руководителем медицинского исследовательского отдела заводов Беринга в Марбурге, с секретарем отдела по здравоохранению министерства внутренних дел доктором Буурманном.

Например, в письме от 26 июня 1954 года сообщается, что экспериментальные работы по разработке препарата активной прививки против детского паралича достигли стадии, "когда кажется, что вскоре будут необходимы испытания вакцины на человеке". Хаас просит Буурманна пригласить экспертов в Марбург на конференцию. В конференции 23 июля 1954 года согласно протоколу приняли участие 17 специалистов.

Среди них д-р Буурманн, министерский советник д-р фон Беринг, проф. Демнитц, проф. Хаас, д-р Хеннессен, проф. Йоппих, проф. Келлер, проф. Кляйншмидт и проф. Редекер. Само предприятие - Заводы Беринга, было уже опорочено преступлением нацистов. Предприятие проводило испытания прививки против сыпного тифа на заключенных концлагеря Бухенвальд, в результате чего они погибали. Руководителями тех экспериментов были уже упомянутые проф. Демнитц и проф. Хаас.

Альберт Демнитц, несмотря на свое нацистское прошлое, после 1945 года остался директором заводов Беринга; в 1950 он был даже внештатным профессором университета Гиссена. Рихард Хаас родился в 1910 году. В 1937 он вступил в нацистскую партию НСДАП, а летом 1942 занял пост доцента по гигиене в университете Марбурга. В 1943 году Хаас вступил в СС. После войны он был интернирован в лагерь союзников. В 1950 году стал руководителем медицинских исследований заводов Беринга. С 1955 по 1975 он был заведующим кафедрой микробиологии и гигиены во Фрайбурге.

На упомянутой конференции на заводах Беринга обсуждались опасность полиомиелитной вакцины и правовые последствия возможных поствакцинальных осложнений. Профессор Редекер, будучи в то время президентом федерального ведомства по вопросам здравоохранения высказался: "это почти исключено, что против добросовестно работающих людей и фирм будут приниматься юридические меры".

Во время национал-социализма Редекер был заведующим медицинского отдела при берлинском верховном суде по наследственному здоровью и занимался вопросами принудительной стерилизации. Буурманн, согласно протоколу, отстаивал точку зрения, по которой "дети из учреждений не могут быть привлечены к прививкам".

Отто Буурманн с 1954 по 1956 был руководителем отдела по вопросам здравоохранения в министерстве внутренних дел, то есть самым высоким чиновником в медицине. Во время Третьего Рейха был вовлечен в качестве медицинского советника в опыты с сыпным тифом. Редекер и Буурманн на этой дискуссии об испытаниях вакцин представляли высшие органы власти. И как показывают протоколы, критическая позиция в отношении к этому вопросу выработана не была.

В архиве заводов Беринга был найден отчет о заседании комиссии клуба "Немецкое объединение по борьбе со спинальным детским параличом", состоявшемся в НИИ Пауля Эрлиха 26 февраля 1958 года. На заседании также говорилось о "живой вакцине" против полиомиелита. В отчете упоминается, что "... проф. Петте ходатайствовал в здравоохранительных учреждениях земли Бремен об опытах с "живой вакциной" в бременском детском доме. Как поясняет проф. фон Мангер-Кёниг, это ходатайство было отклонено, а доктор Маасен сказал, что дело еще не рассмотрено."

Д-р Людвиг фон Мангер-Кёниг с 1955 по 1964 год был руководителем отдела в гессенском земельном министерстве труда, благосостояния и здравоохранения. Хайнрих Петте на момент заседания был директором нейрологической университетской клиники и директором института исследования спинального детского паралича.

Петте родился в 1887 году, в 1927 году стал профессором и заведующим отделением в нейрологической университетской клинике в Гамбурге у Макса Нонне. Его руководитель, Макс Нонне при нацистах высказывался в качестве эксперта за эвтаназию инвалидов. Сам Петте вступил в нацистскую партию НСДАП в мае 1933 года. Петте был членом национал-социалистического союза врачей, национал-социалистического союза немецких доцентов и национал-социалистического союза учителей. В 1935 году он объяснял: "первоочередной задачей неврологической клиники является дальнейшее оформление социальной гигиены, направленной на селекцию." (Понятие "социальная гигиена" дискредитировано тем, что нацисты подразумевали под ним заботу о расовой чистоте. Вагнер приводит пример риторики, диффамирующей Петте. прим - В.Ч.) В 1953 году он стал председателем Сообщества немецких неврологов и психиатров.

Публикации из приложенного к работе Сильвии Вагнер списка показывают, что испытания "живых вакцин" заводов Беринга проводились в 1950-х и 1960-х годах в детских домах для детей ясельного и детсадовского возраста. О согласии родителей на испытания в этих публикациях не упоминается. Однако в них можно найти научные обоснования проведения испытаний именно в детских домах. Якобы это важно потому, что детские дома позволяют создать условия, в которых дети не могут заразиться естественным путем, в том числе и от педагогического персонала, у которого болезнь может протекать в скрытой форме.

Таким образом подопытные дети подвергались не только опасности медицинского эксперимента, но и усиленной депривации. В то время уже было известно, что изоляция людей, и в особенности детей, в больничных условиях приводит к ухудшению психологического состояния и общего состояния пациентов. Из вышесказанного следует, что медицинские эксперименты на детях из детских домов ФРГ проводились не только отдельными личностями с нацистским прошлым, нашедшими прибежище в фармакологических компаниях. Но и начинает проглядываться более высокая организация общественного уровня с декларируемыми благими целями. Такая как "Немецкое объединение по борьбе с детским параличом". Подробнее об этом читайте в следующей статье

Источник

В продолжение этого поста

В прошлой статье было рассказано о парламентских дебатах между левой оппозицией и правительством ФРГ по поводу медицинских экспериментов над детьми из детских домов в ФРГ в 50-х 70-х годах двадцатого века. Основой для возникновения дебатов послужила исследовательская работа немецкого фармацевта Сильвии Вагнер, в которой Вагнер затрагивает вопросы истории медицинской этики.

Также упоминалось, что дискуссии о новых медицинских экспериментах на людях привели к разработкам новых директив, вступивших в силу в Пруссии в 1931 году.

Новые директивы предписывали предварительные испытания на животных, оценку рисков, проведение разъяснительной работы с подопытным с последующим оформлением его информированного согласия, а также документирование эксперимента. Эти директивы отклоняли злоупотребление социальным положением подопытных, но и в них отсутствовали описания штрафов и санкций для нарушителей.

Предписания, имеющие обязательную силу и содержащие санкции, не были сформулированы и в 50-х и 60-х годах. "Нюрнбергский кодекс" - этическая директива, принятая в рамках процесса над нацистскими врачами в 1947 году и "Хельсинкская декларация" 1964 года не могли выполнять этих функций. "Хельсинкская декларация" была принята в качестве стандарта врачебной этики клинических исследований, но юридическую силу она принимает только после введения в национальное законодательство. В ГДР это произошло в 1970 году, в ФРГ этого не произошло до сих пор.

Обсуждая этические рамки медицинских исследований, Сильвия Вагнер соотносит их с конкретными экспериментами в детских домах и подчеркивает, что внедрение и проверка сывороток и вакцин подчиняются отдельным правовым положениям. Еще XIX веке, в 1896 году был основан НИИ Пауля-Эрлиха для проверки и исследований сывороток. Поводом послужили колебания качества и эффективности дифтерийной сыворотки Эмиля фон Беринга. Согласно этим правовым положениям даже после допуска вакцины НИИ Пауля-Эрлиха обязан проверять каждую серию вакцин, чтобы выдать допуск на продажу.

Сильвия Вагнер не ставит вопрос, на ком будут тестироваться постоянно производимые новые серии вакцин. Откуда брать новых здоровых подопытных детей? Она на эти вопросы отвечает. Объектом ее исследования является ситуация с испытаниями медикаментов на детях из детских домов в ФРГ с 1945 по 1975 год. Детские дома из ГДР не рассматриваются. В введении к работе Сильвия Вагнер пишет, что в процессе исследования возник вопрос о том, насколько в Экспериментаторе, проводящем опыты над детьми, сохраняется образ человека, приведшего к преступлениям против человечности во времена национал-социализма. В связи с этим вопросом в ее работе рассматриваются профессиональные карьеры вовлеченных врачей, исследователей и сотрудников институтов. В многочисленных случаях показаны линии непрерывной карьеры, начинающейся с нацистского преступления и заканчивающейся руководящей позицией в медицинском учреждении ФРГ.

Структурируя свое исследование, Сильвия Вагнер рассматривает отдельно испытания трех групп медицинских препаратов: вакцин, психотропных средств и средств, снижающих половое влечение. При этом каждый из трех разделов имеет свою подструктуру.

В силу того, что вакцины предназначены для медицинского вмешательства в детский организм, а препараты двух других групп предназначены скорее для взрослых, то и испытывают их соответствующим образом на детях и взрослых. Видимо, потому, что Сильвия Вагнер изучает медицинские эксперименты в детских домах, в разделе посвященном испытаниям вакцин собрано больше фактуры, он занимает в ее работе большую часть, и имеет более сложную подструктуру. Рассмотрим его подробнее.

На момент написания работы Сильвия Вагнер собрала документы о примерно 50 проводившихся испытаниях медицинских препаратов.

Из них 33 работы, опубликованные в период с 1949 по 1970 год, а также две диссертационные работы посвящены испытаниям вакцин на детях из различных детских домов ФРГ. В публикациях совершенно открыто говорится о привлечении подопытных персон, находящихся в младенческом и ясельном возрасте. Так, можно прочитать подобные предложения: "В конце 1963 года 96 детей из детского дома для младенцев и детей ясельного возраста были разделены на две группы для запланированного прививочного режима."

Хотя в специальной медицинской литературе и можно найти критику опасности вакцин, но нигде не говорится о происхождении подопытных персон и никоим образом не упоминаются предварительные согласия родителей или законных представителей. Большая часть публикаций касается исследований полиомиелитных прививок. Для того, чтобы получить представление об опасности, которой подвергались дети, на которых проводили испытания вакцин от полиомиелита, а также о мотивах проведения этих испытаний, следует хотя бы бегло описать методы вакцинации и контекст, в котором проходили эксперименты.

По сегодняшний день полиомиелитная прививка производится двумя способами. Первый: инъекция неспособных к размножению вирусов по Солку ("мертвый прививочный материал"). Второй: глотательная прививка со способными к размножению вирусами по Сейбину ("живой прививочный материал"). В ФРГ с 1956 года применялись прививки по Солку. "Живая вакцина" по Сейбину начала применяться с 1961 года. Принцип иммунизации по Сейбину заключается в заражении пациента ослабленным вирусным материалом, против которого организм вырабатывает иммунитет. Сильвия Вагнер приводит плюсы и минусы этого метода, которые я не берусь здесь обсуждать, а ограничусь цитированием: "Основная опасность этого метода заключается в возможности спровоцировать "прививочный полиомиелит". Большой плюс состоит в длительном сохранении иммунитета. Кроме того, эту процедуру легче проводить, так как не нужно делать инъекцию. Также живые вакцины дешевле, чем вакцины по Солку. Однако, при вакцинах по Сейбину следует принимать во внимание, что орально введенные вирусы размножаются в кишечнике и выводятся естественным путем. При этом нельзя исключить, что контактирующие с привитым пациентом люди из ближайшего окружения, не будут заражены против их воли. Еще одна проблема состоит в том, что при размножении вирусы претерпевают мутации с непредсказуемыми последствиями." Далее приводится цитата из Немецкого Медицинского Еженедельника 1959 года: "Тогда как прививаемые пациенты получают хорошо проверенный и относительно стабильный прививочный вирус, то людям, контактирующим с прививаемым достается "проходящий вирус" со всевозможными вариантами." То есть, процедура вакцинации оценивается как небезопасная для окружения и относительно безопасная для прививаемого пациента.

Сильвия Вагнер пишет: “В середине 1950-х годов в США Альбертом Сейбином был разработана, названная в его честь вакцина, содержащая способные к размножению вирусы. Масштабное исследование не могло быть проведено в США, так как население было уже привито вакциной по Солку. Но Сейбин, сын русских эмигрантов (из польского Белостока - прим. ВЧ) , смог провести испытания вакцины в результате масштабного тестирования на почти 15 миллионах советских граждан.”

В русскоязычных источниках эта операция представлена как спасение от внезапно возникшей эпидемии полиомиелита; в немецкой и англоязычной литературе - как успешное тестирование.

Называть вакцинацию 15 миллионов граждан тестированием вакцины - по крайней мере некорректно, хотя бы потому, что оно проходило в июле 1960 года. А в апреле 1960 года уже была проведена вакцинация жителей ГДР, в частности восточного Берлина. Из опасений, что жители Западного Берлина будут заражены вторичным вирусом полиомиелита, в мае 1960 года была срочно проведена вакцинация 280.000 жителей Западного Берлина. Для вакцинации фирмой Ледерле была бесплатно предоставлена "живая" вакцина по Коксу, конкурирующая с вакциной по Сейбину. Вакцинация проводилась добровольно, родители подписывали соглашение о проведении вакцинации. В результате этой вакцинации 48 пациентов заболели полиомиелитом, три человека скончались. Программа была остановлена.

Таким образом, мы видим, что дети в процессе испытания подвергались риску получения серьезных поствакцинальных осложнений вплоть до летального исхода. А мотивом для данных испытаний были не только предотвращении эпидемии полиомиелита, но и экономическая конкуренция в разработке новых медицинских препаратов. Более того, если принимать во внимание отказ от сотрудничества с советскими разработчиками, то экономическая конкуренция приобретает идеологическую окраску.

В связи с плачевным результатом вакцинации в Западном Берлине были проведены испытания вакцины на 139 детях в возрасте от 0 до 15 лет из детского дома Элизабетштифт (Elisabethstift). Двенадцать детей, у которых не был обнаружен вирус, остались непривитыми для наблюдения процесса вторичного заражения. Все они были заражены от привитых детей. Также было установлено, что вирус частично мутировал. У некоторых детей вирус был обнаружен в крови. Такая виремия является предрасположением к заболеванию. Несмотря на эти результаты, заболевания и смертельные случаи среди населения, авторы работы приходят к выводу, что риск прививки не выдерживает сравнения с приносимой пользой. В письме от 17 октября 1961 года из немецкого министерства внутренних дел президенту федерального ведомства по вопросам народного здравоохранения подведены итоги исследования.

В письме также упоминается о том, что для исследования использовались дети из детских домов. За полтора года до этого и за 6 недель до вакцинации населения 28 марта 1960 сенатор Берлина по здравоохранению направляет запрос в институт Роберта Коха BGA. Он запрашивает, не желает ли институт принять участие в исследовании прививки с живой вакциной, ибо эти исследования "неожиданно превышают производственные мощности" собственных исследовательских учреждений. Таким образом видно, - делает вывод Сильвия Вагнер, что исследования вакцины на воспитанниках детских домов происходило с ведома и по инициативе учреждений высокого уровня.

Согласно публикации у детей брали мазки из гортани, анализы крови и кала. Однако, по данным промежуточного отчета об исследовании, кроме этих анализов у детей брали ликвор, спинномозговую жидкость для определения наличия в ней вируса. То, что анализы ликвора не упоминаются в публикации, говорит о том, что авторы очень хорошо осознавали свое правовое положение. Ликвор извлекается посредством болезненной и опасной процедуры - спинномозговой пункции. Уже тогда для проведения этой процедуры, было необходимо письменное разрешение. Продемонстрированный здесь подход позволяет предполагать, что и в случае других исследований, такие процедуры могли производится без последующего упоминания в публикациях. О том, кто стоял за проведением этих медицинских экспериментов, читайте в следующей статье

Источник

После победы над фашистской Германией ее территория была разделена на четыре зоны влияния — по числу союзных стран-победительниц: французскую, британскую, американскую и советскую. На территории Западной Германии, в первую очередь, в американской зоне оккупации был проведен специфический процесс денацификации, декларируемая цель которого заключалась в разрушении социальных связей в немецком обществе, образовавшихся во время фашистской диктатуры. Однако, по существу, трансформации подвергся только немецкий народ, в то время, как только небольшая часть управляющей элиты понесла заслуженное наказание.

В итоге в элиту новой Федеративной Республики Германии, созданной в Западных зонах оккупации в 1949 году, вошли многие нацистские преступники. Часть из них была ранее осуждена, однако впоследствии была не только амнистирована, но и получила высокие должности. Новые власти ФРГ достали этих нацистов, как говориться, «из грязи в князи», и они сразу же начали работать так, как работали при Гитлере. Снова закрутился механизм изуверских преступлений над людьми, теперь уже под маской «демократии» и «американской свободы».

О многих преступлениях тех лет становится известно только теперь, когда нацистские палачи уже ушли из жизни и не могут понести заслуженного наказания. Однако их жертвы еще живы, и они требуют справедливости! Так, совсем недавно, в апреле 2018 года, в нижней палате немецкого парламента ― бундестаге, левой партией Die Linke был поднят вопрос об испытаниях медицинских препаратов на воспитанниках детских домов в ФРГ.

В предисловии к своему запросу парламентарии напомнили, что в первом десятилетии XXI века во внимание общественности часто попадали случаи грубого обращения с детьми, имевшие место в детских домах во второй половине ХХ века. В результате чего был основан круглый стол по исследованию воспитания в детских домах ФРГ и несколько фондов, из которых потерпевшие могли бы получить финансовую поддержку и компенсацию. Научная служба парламента собрала статистику о детях, вынужденных проживать в детских домах ФРГ с 1949 по 1975 год. По этим данным в воспитательных учреждениях вынуждены были проживать от 700.000 до 800.000 детей и подростков.

Но кроме того, что дети часто подвергались грубому обращению, оказалось, их использовали для испытаний неисследованных медицинских препаратов. Однако, на этом самом круглом столе, посвященном воспитанию детей в детских домах, применение лекарственных средств и испытания медикаментов на сиротах получили недостаточно внимания. И только в 2016 году, благодаря появлению статьи фармацевта Сильвии Вагнер, стало известно о пятидесяти испытаниях медикаментов, проведенных на воспитанниках детских домов. Речь в статье шла о вакцинах, психотропных препаратах и средствах, снижающих либидо.

Часть испытаний проводилось с ведома и по заказу государственных учреждений. Письменных разрешений на проведения испытаний медицинских препаратов обнаружено не было. Оценить действительные масштабы произошедшего до сих пор не удалось. Именно на основании данных из этой статьи левая партия составила парламентский запрос и поставила перед правительством ФРГ ряд вопросов об испытаниях медицинских препаратов на детях.

Чтобы понять суть ответов правительства ФРГ на запрос оппозиционной партии, достаточно рассмотреть ответ на первый вопрос: Какие сведения правительство может предоставить об активности федерального ведомства по вопросам народного здравоохранения (нем.Bundesgesundheitsamt ― BGA) в связи с испытаниями медикаментов в детских домах, и в каких случаях, по сведениям правительства, BGA было заказчиком таких испытаний?

Ответ правительства ФРГ: У правительства нет сведений об активности BGA в связи с испытаниями медикаментов в детских домах, кроме публикаций, упомянутых в преамбуле. Что же это за публикации, о которых известно правительству ФРГ? Насколько проинформировано правительство ФРГ о том, что происходит в Германии? В преамбуле к ответу на парламентский запрос говорится только об одной публикации. А именно об окончательном отчете круглого стола, посвященного воспитанию в детских домах. Глава о медицинских экспериментах с трудом превышает половину страницы.

В первых же словах говориться о том, что «несмотря на интенсивные усилия был найден очень ограниченный материал». Но и в этом ограниченном материале содержится информация об отношении так называемых врачей к детям: «часто при постановке диагноза не ставили вопрос: "А не переживает ли ребенок нанесенную ему психическую травму?", а рассматривали пациента как нарушителя спокойствия, которого следует утихомирить"».

В отчете сообщается также, что Круглый стол располагает свидетельскими показаниями. В силу возраста свидетелей на момент проведения экспериментов, они могут только утверждать, что им "что-то давали”.

Однако, в одном случае было возможно показать, что проводились длительные испытания седативного средства Труксал без имеющихся разрешений детей или их представителей. Здесь же круглый стол по воспитанию выносит свой не столько беспощадный, сколько бесполезный в своей наивности вердикт: «Если в детских домах происходит применение лекарственных средств в качестве дисциплинарных мер или с целью испытания их действия, то эти действия следует считать злоупотреблением. Оценить масштабы такой практики по прошествии стольких лет представляется очень сложным». Это сухая выжимка из всего, что знает или желает знать немецкое правительство о медицинских экспериментах на детях в ФРГ.

Однако, что одним представляется сложным, другие воспринимают как побуждение к действию. Так, этот скромный отчет круглого стола по воспитанию послужил мотивом для начала исследовательской работы фармацевта Сильвии Вагнер. Но прежде, чем познакомиться с результатами ее работы, закончим с преамбулой к парламентскому запросу. Из нее стало ясно, что немецкому правительству известно, как минимум об одном случае систематического злоупотребления детьми для испытаний медицинских препаратов. Как же немецкое правительство объясняет этот факт?

Читаем: «До 1961 года в Германии не было всеохватывающего законодательного федерального регулирования производства и оборота лекарственных средств. Закон об обращении лекарственных средств от 1961 (нем. Arzneimittelgesetz ― AMG 1961) года отменил прежде действующие полицейские предписания земель». Они объясняют это несовершенством законодательства!

То есть, во главе самой крупной экономики Европы находится правительство, способное оправдать любую мерзость, если она не нарушает закон. Но дальше - больше. Закон AMG 1961 не предусматривает ни регулирования допуска лекарственных препаратов, ни регулирования клинических исследований.

Цитируем немецкое правительство дальше: «Только в 1976 году было принято регулирование по повышению безопасности лекарственных средств, которое вступило в силу 1 января 1978 года».

То есть, до этого времени экспериментаторы от медицины должны были пользоваться этическими соображениями. Представить себе судьбу соображений этики и морали можно ознакомившись с исследованием Сильвии Вагнер. Ее работа "Подавленная и вытесненная глава истории детских домов" с подзаголовком "Испытания лекарственных средств на воспитанниках детских домов" имеет абсолютно прагматичный и научно-описательный характер с очень высокой концентрацией фактов, подтвержденных научно-публицистической и архивной документацией.

А именно рассматриваются научные журналы 50-х и 60-х годов, архивы фармакологических компаний, две медицинские диссертации основанные на опытах, проведенных на детях из детских домов, документы из федерального архива Германии (публикации и отчеты об опытах на детях из детских домов). А также журнал Немецкий Медицинский Еженедельник (нем. Deutsche Medizinische Wochenschrift), документирующий результаты медицинских исследований с 1875 года. Ряд статей, освещающих испытания вакцин, проводимых на детях из детских домов, а также указанные в них источники. Ни в одной из этих публикаций фармакологических исследований не было свидетельств о наличии разрешения на подобные эксперименты.

Дискуссия о разрешении на медицинские эксперименты на людях в Германии имеет давнюю и уникальную традицию, которую Сильвия Вагнер также затрагивает в своей работе. В рамках дискуссии о медицинской этике в конце 1900 года было сформулировано прусское предписание об опытах на людях. В нем было постановлено, что у подопытных следует брать разрешение на проведение медицинского эксперимента, перед которым подопытных необходимо проинформировать об опыте.

В то время это было единственное в мире предписание такого типа. Конечно же, это фундаментальное для медицинской науки предписание не получило у исследователей того времени должного внимания. Так как оно не определяло санкции, наступающие в случае его игнорирования, то с самого начала оно было приговорено к забвению. Дискуссии о новых экспериментах привели к разработкам новых директив, вступивших в силу в Пруссии в 1931 году.

Источник