AcTapuT

AcTapuT

На Пикабу
Дата рождения: 12 февраля 1977
поставил 1142 плюса и 1074 минуса
отредактировал 3 поста
проголосовал за 4 редактирования
Награды:
5 лет на Пикабу
9377 рейтинг 31 подписчик 34 подписки 8 постов 4 в горячем

Романс

Романс Стихи, Сплин, Гекзаметр, Романс, Поэзия, Поэт Гомер

В продолжение темы:


Юноша будь расторопен и кубки с вином принеси нам...


Текст:


Снова исчерпано масло, и глиняный гаснет светильник;

В день Посейдона сулит урожаи оракул безумный;

Если до нашей беседы в безмолвии ты пребывала,

Самое время о скрытом до этой минуты поведать.


Волком заблудшим обманчиво плачет старинная лира;

Сердце терзает печаль, но ужаснее воя безмолвность

Что прерывает внезапно достойнейших гордые речи

Если уронит служанка кувшин в середине застолья.


В залах из темного камня тяжёлой становится поступь,

Ждёт моих рук пиала, в изобилии полная яда.

Так тишина глубока, что я слышу, как в древних чертогах

Правит Аид колесницей - во тьме содрогается Тартар.


В строгой фаланге гоплиты безмолвно стоят на агоре,

Строки забытых сказаний покоятся в пепле и мраке.

Я отправляю дары и послания снова и снова,

Сколько бы лет ни прошло, ни один из гонцов не вернулся.


Где-то вдали городские врата задрожав, распахнутся,

Сонный глашатай, вздохнув, в непонятной очнётся тревоге.

Я говорю тебе "радуйся"! Кончено время разлуки.

С этой минуты с тобою мы счастливы будем навечно.

Показать полностью 1

Хрупкий разум человеческий

Утро субботы встретило меня пронзительным звоном дверного звонка. Нежданный гость так сильно желал встречи со мной, что не отпускал кнопку ни на секунду. Продрав глаза, я нетвердой походкой протащился по коридору, и взглянул в дверной глазок.

За дверью, застыв у кнопки звонка в позе Ленина на броневике, находилась моя соседка – божий одуванчик восьмидесяти с лишним лет, дверь напротив. Однако!

Я открыл дверь, и с самым вежливым видом, который мог изобразить в субботние семь утра, с немым вопросом в глазах уставился на соседку. Она неохотно убрала руку от кнопки, возвращая тишину. Вид у соседки был какой-то потрепанный, взлохмаченный и злобный.


- Ты мне телефон сломал! – сходу заявила она.


Тут нужно сделать небольшое отступление. Пару – тройку раз в год соседка просила помочь ей с техникой: то видеомагнитофон отказывался читать кассеты, потому что она вставляла их не той стороной, то чайник не включался, потому что она забывала, где кнопка «вкл», то мобильный телефон вдруг выключался сам собой, потому что кончилась зарядка.

За день до этого соседка как раз приносила мне старенькую «моторолу» с похожей проблемой – случайное нажатие кнопки выключения, о чем тогда я ей в очередной раз и сказал.


Учитывая, что вредить старухе я никак не планировал и в целом помогал ей по доброте душевной, такое спонтанное обвинение меня огорошило.


- Как это – сломал? Почему? – удивился я.

- В руках вертел, кнопки нажимал и сломал! Не включается!

- Так он у Вас не заряжен, видимо. Не в первый раз такая история.


Соседка с ненавистью смотрела на меня снизу вверх. Взгляд у нее был мутный, руки дрожали. Судя по всему, она меня толком даже не слышала.


- Давайте, посмотрю, - я протянул руку к телефону. Соседка, выдохнув что-то вроде «ууухмать» отпрянула от меня, надулась грозной тучей и прошипела:


- Ах, ты дря-аа-нь… Тебя в психушку определить надо!


Я опешил; тут же, не сбавляя оборотов, меня грязно и продолжительно обматерили. Такого от соседки ранее не слышали вообще, и тут уж стало обидно.

Шагнув вперед, я на повышенных тонах начал было фразу «Да с чего вы взяли, что я…», но соседка, неожиданно резво для своих лет, развернулась на месте и скрылась за дверью. Пришлось мне ретироваться.


Почесав в затылке и выпив чаю, минут двадцать спустя я решил все же выяснить, с какого рожна меня записали во вредители. Успокоиться не удавалось. Вопиющая несправедливость и изумляющее хамство соседки нарушало привычную картину мира, и обида клокотала в груди. Это вот так-то меня грязью облили за былую вежливость и помощь?


Наш последующий диалог проходил через дверь.

Соседка на звонок не отреагировала, и даже на стук отозвалась не сразу.


- Чего тебе надо, сука? Сейчас милицию вызову! – донеслось изнутри.

- Вызывайте! – прокричал я в дверь, - заодно расскажите им, как это я Вам телефон сломал, не выходя из дома. Зачем мне вообще понадобилось бы ломать Ваш телефон? На кой черт мне это нужно?


Ответом мне было молчание, и ничего большего от соседки добиться не удалось.

Поверженный, я провел день в смятении.


Вечером моя мать вернулась с дачи и рассказала следующее:


Соседка, в нервном состоянии встретив ее  у двери подъезда, поведала о всех моих грехах, о злодейской поломке телефона и о неких угрозах, которые я якобы направлял в соседкин адрес. В дальнейшем выяснилось, что у соседки ко мне целый букет претензий, главная из которых – жуткое мое неуважение к ее персоне. Оказалось, что и смотрю-то я на нее с презрением, и говорю-то сквозь зубы, а она, между прочим, заслуженный работник культуры!

С удивлением мать узнала о моих пристрастиях к громкой игре на музыкальных инструментах (сроду в руки не брал), и на этом моменте для нее все стало проясняться. Когда же соседка, в исступлении переходя на истеричный тон, заявила:

«Он никто! Он меня уважать должен! Я сорок лет отпахала, а он - говно!», моя мать свернула дискуссию, и удалилась, оставив соседку в слезах.


В общем и целом, матери вся эта история показалась забавной и грустной одновременно. Соседка, конечно же, самым банальным образом сбрендила, и еще много дней спустя слезливо жаловалась на меня и на других соседей-злодеев посторонним и совершенно незнакомым людям. Затем она начала разгуливать по улице в нижнем белье, распугивая прохожих, и была помещена родственницей под домашний арест. Больше я о ней ничего не слышал.


Уже много лет прошло, но я до сих пор легко могу вспомнить искаженное ненавистью лицо и дрожащую согбенную фигуру. Тогда я впервые в жизни встретил лицом к лицу душевнобольного человека. Милейшая пожилая женщина с тихим голосом и скромным нравом в одночасье превратилась в агрессивное истеричное чудовище.


Мне было пятнадцать.

Теперь я вроде как понимающий, рассудительный человек, и встречая на жизненном пути неадекватных людей, я как правило, отношусь к ситуации сдержанно.


Одну лишь только ее в глубине души я так и не простил.

Показать полностью

О риэлторах

Не так давно моя двоюродная тетя попросила меня поприсутствовать при заключении сделки с риэлтором. Своим познаниям она не доверяла. Не то чтобы я был видным спецом в вопросах продажи квартир, но так ей было спокойнее; я же, будучи польщен оказанным доверием, легко согласился.


Оказавшись в офисе ООО «Ромашка», мы встретились с улыбчивым риэлтором Никитой, который провел нас по удушающе роскошным помещениям в дальний подвальный кабинет, уже не такой роскошный. Здесь риэлтор, сохраняя лучезарный вид, добыл из ящика стола потрепанный ноутбук и деловито забарабанил по клавишам, в процессе рассказывая нам о великолепии и уникальности грядущей сделки.

Тон у него был снисходительный и подробности он рассказывал, словно разжевывая очевидное несмышленому ребенку. Создавалось впечатление, что Никита в таких сделках - дока, продает в день по десятку квартир, а дело настолько уже на мази, что осталось только документы подписать.


Собственно, это Никита нам и предложил, тут же распечатав договор и доверенность. Тетка моя, ошарашенная напором, потянулась было подписывать, но я прервал ее и сам углубился в чтение.


Удивительные, удивительные шедевры юридической мысли открылись мне. Я ожидал увидеть конкретный и строгий договор.

Оказалось же, что:


1. Цену продажи квартиры в договоре указывать сейчас мы не будем. Никита потом сам впишет ее ручкой, для чего в тексте предусмотрен удобный широкий пробел. Дату договора тоже указывать не обязательно.


2. Сделку с риэлтором можно заключить только сегодня, в эту субботу, потом таких выгодных условий не будет! Покупатель уже есть и ждет.


3. Подписывать договор нужно тоже прямо сейчас. Подпишем и сразу поедем в регистрационные органы. В субботу.

Вознаграждение риэлтора составляет «не менее 10%» от стоимости квартиры. Конкретная сумма не указана нигде.


4. Для реализации договора Никите потребуется от нас доверенность. По ней он получит право осуществлять с квартирой все (sic!) действия – продажа, обмен, регистрационные действия в госуд. органах, сдача в аренду, передача недвижимости в залог и т.д. и т.п., (и даже обои, наверное, сможет поменять, хитрец). Конечно же, Никите понадобится также право представлять нас в суде со всеми связанными правами, о чем также указано в доверенности; например, у него будет право подачи иска и отказа от исковых требований без предварительного с нами согласования. Право передоверия также есть.


5.Разумеется, Никите понадобятся все оригиналы документов на квартиру.


6. Договор на оказание услуг риэлтора заключается не с агентством ООО «Ромашка», а с ИП Распердуевым Н.А.

Для осуществления продажи квартиры, она передается в собственность (!!!) ИП Распердуеву. Зачем и каким образом это происходит – не сказано, ни срок, ни порядок передачи квартиры в собственность риэлтора не оговорен. Мой вопрос о причине такого действия Никита встретил искренним удивлением. Всплеснув руками, он растолковал, что непосредственной продажей должен заниматься только собственник. И правда, чего это я.


7. Денежные средства от продажи квартиры не передаются продавцу, а удерживаются риэлтором до момента выплаты вознаграждения за риэлторские услуги.

Все денежные операции только по наличному расчету. Зачем, казалось бы?


8. За любое нарушение договора с нашей стороны – штраф 30% от стоимости квартиры.

За просрочку оплаты услуг Никиты – штраф 30% от стоимости квартиры, а также неустойка 0,5% от той же стоимости за каждый день просрочки.


9. Срок договора – 3 месяца, продлевается за дополнительную плату (с любезно предоставленной скидкой); если покупателя в этот срок не нашлось – деньги не возвращаются. Что входит в указанные в тексте «риэлторские услуги» – не сказано. Как они реализуются? Что конкретно делает Никита? Выложит ли он объявление на Авито? Загадка...


10. Ответственность риэлтора за нарушения договора отсутствует вообще. «А зачем это Вам?» - снова удивился Никита.


11. Мы лишаемся права самостоятельной продажи квартиры, а также права сотрудничества с другими риэлторами на весь срок договора, а также в течение трех месяцев после его истечения.


Несмотря на то, что риэлтор сказал, что договор стандартный, и в нем все нормально, («скорее подписывайте и поедем!») я прочитал его вместе с предлагаемой доверенностью медленно и вдумчиво. Почему-то чем дольше я вчитывался, тем тусклее становилась улыбка Никиты.


Конечно, после прочтения у меня возникло острое желание задать риэлтору распирающий меня вопрос. Неужели, - мог бы спросить я, - не можешь ты видеть, Никита, что такой договор заведомо и значительным образом ущемляет наши интересы?


Вместо этого я взглянул в его честные глаза и ничего не произнес. Не хотелось огорчать такого вовлеченного в процесс человека. Но все-таки, что-то в договоре меня смущало, и я никак не мог понять, что именно. Я решил обдумать предложение Никиты на досуге, и мы вдвоем с теткой покинули риэлтора, взаимно недовольные друг другом.


…А если серьезно, то такого хамского, наглого, топорного и неадекватного подхода я не встречал давно. Что-то за гранью добра и зла. К сожалению, у меня нет юридических познаний, чтобы оценить всю полноту последствий заключения подобного договора, и быть может, я где-то ошибся, и юристы скажут, что я неправ. Но я даже представлять не хочу, на какую дичь могла бы подписаться моя тетя, если бы она отправилась в агентство в одиночку; доверчива она безмерно.


Так что лох не мамонт.


Но в целом, ребята, это какая-то фантасмагория.

Показать полностью

Красавец, спортсмен, семьянин и отец, не пьёт, увлекается регби. Знаток медицины, прославленный спец

Красавец, спортсмен, семьянин и отец, не пьёт, увлекается регби. Знаток медицины, прославленный спец

Из точки А в точку Б, или транспортный сюрреализм

Иногда из многоголосой массы пассажиров выделяются личности неординарные, яркие и запоминающиеся.

Расскажу о трех.

I. Утро, электричка в Москву. Очнувшись от дремоты, замечаю странное движение со стороны соседа напротив. Тучный молодой южанин, напевая что-то на своем языке, пальцами правой руки, сложенной в щепотку, энергично двигает вверх-вниз. Получается нечто похожее на игру на невидимой гитаре. Спустя какое-то время он повышает голос, и начинает остервенело отбивать ритм на коленке. Все это выглядит достаточно эксцентрично, но градус абсурда повышается, как только я замечаю ранее ускользнувшую от меня мелочь: юноша одет не просто в розовую рубашку, а в женскую блузку, застегнутую, соответственно, на левую сторону. Ну, думаю, зашибись – повезло психа встретить. Между тем, парень раздухарился и запел в голос, снова вернувшись к гитарным соло. Шаман, блин.
Взгляды пассажиров прикованы к певцу, но минуту спустя юноша внезапно прекращает завывать.
У меня в голове звенит тревожный звоночек, а внутренний голос предупреждает: «Спасайся! Ибо грядет!»
В оглушающей тишине он начинает расстегивать пуговицы на блузке, уставившись в потолок.
Спасаюсь бегством.

II. В вагоне жара. Вялые пассажиры и вялые контролеры. «Зайцы» не убегают, а неторопливо удаляются прочь, отдуваясь и вытирая лоб. Вагон полупустой.По проходу медленно и печально движется старушка-попрошайка. Скорбно склонив голову, страдалица просит милостыню, жалуясь на судьбу. Реплики все те же, отточены и заучены. Она идет очень медленно, шаркает ногами, держится за ручки сидений.
Проехали оживленную станцию, в тамбуре образовалась толпа, и за попрошайкой, как за мудрым вождем, очередью ползут пассажиры. Всем очень хочется обогнать старушку, но неудобно.
Неудобно, что приходится по-пингвиньи перетаптываться и наблюдать за тем, как свободные места занимают те, кто зашел с другого конца вагона. Неудобно, что сразу за старушкой образовался злобного вида шкафообразный парень, который уткнулся в телефон, нацепил наушники, и не пытается никого обогнать. Неудобно, что собственное воспитание и недостаток смелости обещают еще минут десять заунывных причитаний старушки.
Никто не хочет выделяться.
Свободные места заканчиваются, а попрошайка, словно пожилой ледокол, наконец-то дошла до середины вагона. На лицах перетаптывающихся пассажиров богатая гамма эмоций.
Причитания «помоги-и-ите пожа-а-алуйста» нагнетают атмосферу.
Очередная остановка, молодцеватое «Станция «Нахабино!» раздается из динамиков.
Шкафообразный парень стягивает наушники. «Какая, слышь, остановка?» - пихает он в бок соседа. Получив ответ, шкаф расширяет глаза, рявкает «Твою мать!», и срывается с места, вихрем пролетая по вагону. Пассажиры вжимаются в сиденья, а попрошайка, не ожидая такого напора, падает на пол. Не проходит и секунды, как она вскакивает - с огнем в глазах и матюками на устах.
Громовое «Ах ты сука! Суууука!» - летит в спину парню. Куда только подевались немощь и слабость! Перед нами уже не старушка, а бодрая женщина лет шестидесяти, энергичная, злобная как рысь! Пассажиры посмеиваются, а попрошайка, уже не скрываясь, проталкивается к выходу, раздраженно бормоча.
Маски сброшены, господа!
Электричка набирает ход, и ветерок на время отгоняет жару.


III. Вокзальная площадь, гомон, толпа, из открытых дверей магазинов громыхает музыка, приглушая вопли зазывал. Коротаю время, уткнувшись в телефон.
Кто-то деликатно дергает меня за край куртки. Рядом со мной оказывается иссушенная всеми ветрами хрупкая старушка, ростом едва ли мне по пояс. На вид ей лет триста.
С несколько взбудораженным видом она спрашивает меня, скоро ли будет сороковой автобус. Отвечаю, что да, скоро – минут через десять, я и сам его дожидаюсь. Бабушка кивает, и продолжает стоять рядом со мной.
Спустя пару секунд она снова дергает меня за рукав. Ну, думаю, должно быть, еще что-то хочет спросить. Вежливо изобразив заинтересованность, поворачиваюсь к старушке, которая, мило улыбнувшись, вопрошает: «А сороковой автобус скоро будет?».
Взгрустнулось. Практикуя самообман, убеждаю себя, что бабулька недослышала меня в первый раз, повторяю свой ответ, и машинально отодвигаюсь от нее подальше.
Бабулька вопросов больше не имела, и я решил прогуляться по привокзальной площади, размять ноги.
Шарканье за спиной.
«Молодой человек… А сороковой скоро придет?»
Оборачиваюсь, глубоко вздыхаю, рассматривая старушку. У нее дрожащий голос и неестественно доброжелательное лицо, клетчатый баул у ног и сторублевка, зажатая в кулаке. Глаза какие-то лихорадочные.
- А Вы, - отвечаю, - у меня уже спрашивали. Еще минуты три до него. Может, даже и задержится, пробки.
Старушка смеется, говорит, что забыла, что раньше спрашивала.
«Веришь, сынок, чуть ключи дома не оставила!»
Натянуто улыбаюсь, коротко киваю, продолжаю мерить шагами асфальт.
Все повторяется.
Показываю ей большие часы на соседнем здании, чуть ли не как ребенку растолковываю в стиле «когда большая и маленькие стрелочки сойдутся…и т.д., и т.п.», велю ждать семи часов. Какое-то время она следит за временем, а потом, будто переключившись по щелчку, начинает курсировать туда-обратно вдоль скамеек.
Наконец, с опозданием приезжает пресловутый сороковой. Занимаю место в как-бы-очереди в толпе на посадку, спокойно продвигаюсь – спешить некуда.
Откуда-то сзади приглушенно раздается «Извините, а сороковой скоро будет?».
В гомоне не слышно ответов, только обрывочные «…да уже…», «…он и есть…» но старушка продолжает: «А какой из них сороковой-то?».
Поднимаются руки и указующие персты, но она в смятении.
Поднимаю руку, мягко хлопаю по нагретому металлу. Вот он, говорю, вот сороковой. Она не слышит, конечно.
Старушка суетится, волнуется, и ее пропускают вперед.
Волею судеб оказываюсь рядом с ней, на соседнем сиденье. Она внимательно смотрит в окно, все время поправляет и мнет свою безразмерную сумку в руках.
- Да Вы бы сумку в ноги поставили, она же мешает Вам, - обращаюсь к ней. Старушка соглашается.
Вдруг, будто вспомнив что-то, она поворачивается ко мне, и с улыбкой восклицает: «Веришь, сынок, чуть ключи дома не оставила!».
Верю, бабуль, верю.

Показать полностью

В тихом омуте сэнсэй прячется, или человек со скрытыми талантами

Я опоздал на электричку. Следующая должна была прийти через сорок минут, и я присел на скамейку передохнуть.


Ко мне печальной походкой подошел неформального вида гражданин. В руках он сжимал пластиковую двухлитровую бутылку с чем-то прозрачным. Содержимое бутылки перестало быть тайной, как только незнакомец подошел вплотную, и вопросил с болью в голосе:


- А что, электрички не будет?


Я ответил, что семичасовая только что ушла. Переварив информацию, гражданин деликатно поинтересовался, не занято ли место рядом со мной, и не возражаю ли я против его компании.


Несмотря на стойкий спиртовой запах, исходящий от гражданина, я не возражал.


Осторожно поставив бутылку на край скамейки, незнакомец сел.


- Посмотри, какие это скучные, серые люди! – заявил он вместо предисловия, обводя платформу широким жестом, - они одеты в темную, скучную одежду! Только пара человек в желтом, и вон – девчонка в зеленом стоит, - ткнул он пальцем.


Одетый в черную куртку и болотного цвета штаны, новоявленный критик спросил, что я думаю по поводу сказанного. Я подтвердил, что в осеннее время ярких цветов действительно не хватает. Мой ответ, видимо, вдохновил его.


- Димон! - стремительно представился мой новый знакомый. Я назвался Алексеем. Тут же, без перерыва, он продолжил:


- Как думаешь, сколько мне лет?


Я рассмотрел Дмитрия повнимательнее. Он был худощав, жидковатые волосы свисали до плеч. Татуировки покрывали его запястья, на пальцах красовались дешевого вида перстни. Его лицо, в котором было что-то лошадиное, было испещрено морщинами, и в целом он напоминал молодящегося Паниковского с мешками под глазами. Навскидку ему можно было дать все сорок.


- Двадцать восемь, – ответил я, решив не огорчать человека.


- Тридцать, - заявил Дмитрий, и все же загрустил.


Затем Дмитрий поведал мне, что цель его приезда в Москву – поиск тренажерного зала. Причем, зал ему необходим не для себя лично, а напротив – он ищет помещение, чтобы проводить в нем собственные занятия в качестве тренера. Не сдержав любопытства, я спросил, в каком же виде спорта специализируется такой выдающийся человек.


- Боевые искусства, - воскликнул Димон, взмахнув руками для убедительности, - и самозащита!


Каждую фразу мой новый знакомый выпаливал, словно собираясь с силами. Благодаря этому, наша беседа проходила в энергичной, бодрой атмосфере. Слово «самозащита», однако, ему удалось произнести не сразу.


- А знаешь, какие именно боевые искусства? – с хитрецой поинтересовался Дмитрий.


Пришлось признаться, что понятия не имею.


- Ниндзюцу! – ошеломил меня Дмитрий, и снова повел рукой в воздухе, повторяя, вероятно, движения таинственных японских ниндзя. Затем он несколько бессвязно поведал о том, что убил на это целых пятнадцать лет, но зато умеет делать многое – и, не теряя времени даром, показывал, что именно умеет. Своей жестикуляцией в этот момент он напоминал Джека Воробья.


- Хочу свое додзё, - скромно сообщил он.


Я выразил свое восхищение, после чего Дмитрий моментально предложил мне получать у него уроки мастерства - совершенно бесплатно. Я сослался на нехватку времени. Понимающе покачав головой, сэнсэй Димон поинтересовался, где я учусь.


В тот день я был одет в строгий офисный костюм, и держал в руках портфель для документов. Институт я закончил много лет назад, но решил посчитать вопрос Дмитрия за комплимент моей внешности, и ответил, что учусь в Бауманке.


- А на кого? – продолжил Дмитрий.


- Переводчик, - улыбнулся я новому знакомому. В конце концов, на кого же еще учиться в Бауманке?


- Ааа, переводчик, - улыбнулся мне Дмитрий в ответ, - «альма матер глория мунди»?


Я уверенно ответил, что еще как мунди.


Дмитрий, нахмурив лоб, снова уточнил, как меня зовут.


- Александр, говорю же, - ответил я.


Он покивал, и некоторое время молчал, думая о чем-то своем.


- А вот в СССР был дух! – заявил он вдруг, наставительно поднимая палец. Я ответил, что тут с ним спорить, само собой, бесполезно. Какой именно дух имелся в виду, мы не уточняли.


Сделав такое заявление, Дмитрий опять загрустил и принялся усиленно опустошать бутылку.


Спустя какое-то время прибыла электричка, и Дмитрий захотел узнать, до какой же именно станции я еду.


- Павлово-Посад, - ответил я.


- О, и мне туда же! – восхитился Димон, - вместе поедем!


Совершенно искренне я заверил Дмитрия, что о таком совпадении даже и мечтать не мог.


Беседа продолжилась уже в вагоне.


Дмитрий продемонстрировал мне и всему вагону огромный шрам на ноге, который он получил, отбиваясь в лесу от кабанов. По его словам, отбивался он с помощью мачете, а шрам зашил на себе сам, поливая рану спиртом. «Я же хирургом работал четыре года!» - убедил меня Дмитрий. Шрам выглядел жутко, и я не стал уточнять, зачем ему понадобилось брать спирт с собой в лес.


В ответ на очередной вопрос, я снова напомнил Дмитрию, что учусь в Плешке на терапевта.


- Ничто не истинно, все дозволено, – ни к селу, ни к городу проговорил Дмитрий, вновь со значением подняв палец, - Асасин крид! Такова правда жизни.


Так я узнал, что Дмитрий осведомлен и в части новинок компьютерных игр.


Он продолжал прикладываться к бутылке, краснея с каждой минутой все сильнее.


Затем Димон снова переменил тему. Его способность задерживать внимание на чем-то не более пяти минут напоминала переключение телеканалов. В этот раз Дмитрий поведал мне о своих, как оказалось, многочисленных дочерях, и двух неверных женах. В процессе рассказа он расчувствовался, и залился горькими слезами, сетуя на нелегкую судьбу.


Я, как мог, попытался его утешить, на что он, шмыгая носом, пробормотал слова благодарности, а затем вновь поинтересовался моим именем, и до какой станции я еду. Я напомнил Дмитрию, что от рождения назван Николаем, а еду до станции Сергиев посад; этим я, видимо, его успокоил, так как рыдать Димон перестал, и сообщил, что я очень хороший человек.


- Слушай, - неожиданно наклонился ко мне Дмитрий, - тебе убить никого не надо?


Я добросовестно поразмыслил секунд десять, и сообщил, что в данный момент такой необходимости нет.


- А покалечить? – наставал мой попутчик.


Тут я думал дольше, но ответил, что все-таки не нужно.


Дмитрий вздохнул с сожалением, и сообщив «а то у меня вот что есть», выудил откуда-то из глубин штанов здоровенный кусок металла, заточенный с одного конца, и перемотанный тряпками с другого. Знающий плотник с уверенностью мог бы сказать, что ранее это оружие было полотном от рубанка. Почему-то вспомнился рассказ Дмитрия о кабанах. Потрясая заточкой, Дмитрий сообщил, что за меня он любого убьет, на что я ответил, что страшно польщен, но пусть он пока не беспокоится. «Времена нынче опасные», - сообщил Дмитрий, и спрятал железку обратно в карман.


Помолчали. Бутылка в руках моего попутчика наконец опустела. В какой-то момент он целеустремленно уставился на грудь массивной дамы, сидевшей в ряду напротив, и пялился на нее минут десять. Видно было, что это занятие поглотило его с головой.


- Ссать хочу, - вдруг пожаловался Дмитрий, почему-то глядя на меня. Вся скорбь души человеческой застыла в его глазах. В попытке облегчить его страдания, я предложил Дмитрию покинуть вагон и сделать свои дела на улице; потом он смог бы сесть на следующий поезд, который должен прибыть через пять минут, что, кстати, было чистой правдой.


Мы пожелали друг другу удачи. Эмоционально поблагодарив меня, Дмитрий сошел на следующей остановке. Он направился прямиком к ближайшей стене, и оперся на нее в недвусмысленной позе. Стоящие рядом полицейские смотрели на мастера ниндзюцу с изумлением.


Я еще успел увидеть из окошка, как Дмитрий, сражаясь со струей, ожесточенно переругивается с обоими полицейскими. Все выглядело так, будто он проигрывает на всех фронтах, но я точно знаю, что Димон не пропадет.


С его-то навыками!

Показать полностью

Белые псы

Мое детство прошло в плохом районе. Мы с родителями жили на окраине города, в старом трехэтажном доме. Ветхая развалюха с давно неисправным отоплением превращалась зимой в холодильник, а летом – в рассадник мышей и тараканов. От квартир снизу несло сыростью и тухлятиной.

В холодное время мы с братом спали в одежде, тогда это даже казалось чем-то забавным.


Наша семья все эти годы оставалась «белой вороной». У матери нельзя было одолжить сторублевку до получки, отец не стремился к приятельским посиделкам за бутылкой. Они много работали и проблемы рядового соседа-алкоголика были им чужды.


Именно благодаря алкоголю – а точнее, его отсутствию, мы не были похожи на других.


На нашей улице пили все. Бесформенные женщины с грубыми лицами и одутловатые краснокожие мужчины устраивали грязные оргии, а их дети, похожие на крысят, рылись в мусорках, выискивая бутылки.


Эти дети, зачуханные и забитые, стали для нас с братом лучшими друзьями. Сейчас это кажется странным, но тогда мы не замечали различий. Как и все, мы играли в футбол, собирали фишки, строили шалаши. В счастливом детстве мы были истинно равными.


Мы были юными и бессердечными, и не знали жалости. Жертвой наших жестоких шуток чаще всего становился дворовый сумасшедший Александр, по кличке Шапочка. Свое прозвище он заслужил тем, что в любое время года носил уродливую ушанку из какого-то светло-рыжего меха. Саша-Шапочка бродил по двору, невпопад смеялся, и, в общем, был безобидным тихим психом, которого и трогать было незачем – но что нам было до этого? Шапочка был легкой жертвой, и мы обливали его водой из бутылок, пытались сбить злосчастную шапку с головы, толкали его в грязь. Он гневно размахивал руками и кидался камнями в ответ, долго и визгливо ругаясь.


Весь район был площадкой для игр. Мы играли с мячом у гаражей, забирались на деревья в соседней рощице, и пропадали до позднего вечера.


Любимым развлечением были прятки. Нужно было не просто умело спрятаться, а суметь обхитрить ведущего, и первым прибежать к загаданному месту – после этого можно было кричать бессмыслицу вроде «Пара-выра, Женя!», и радоваться победе. Конечно, то же самое мог делать и ведущий, если добегал первым – и тогда ты проигрывал, и ждал следующего раза.


В одной из таких игр ориентиром служила лавочка напротив дома. Я забежал за угол, и смотрел, как долговязый Андрей расхаживает по двору, не отходя от лавочки далеко. Андрей бегал быстрее меня, но он был нетерпелив, и я решил взять его измором. Направившись в сторону от дома, я спустился вниз по склону, к старому оврагу.


Здесь из земли выходили две бетонные трубы – шириной с человека. Одна из них была закрыта ржавой решеткой, а вторая треснула, открыв отверстие, куда я вполне мог бы пролезть.


Сейчас, вспоминая прошлое, я не могу поверить, каким идиотом я был. Тогда мне было девять. Я мог оступиться и свернуть шею. Если бы что-то случилось, вряд ли меня нашли бы вовремя – трубы находились вне поля зрения прохожих, а сам овраг был слишком скучен для дворовых ребят – вероятно, именно поэтому я туда и полез.


Колодец оказался неглубоким – подняв руки, я легко мог схватить ее края.


Я спустился и присел на корточки, осматриваясь. Оказалось, что труба, изогнувшись под прямым углом, уходила куда-то вглубь склона, в сторону домов. В паре шагов от меня проход был закрыт решеткой, и как бы ни было любопытно, пройти дальше я не мог. В трубе было неожиданно тепло и пахло чем-то кислым. Где-то в глубине лилась и шумела вода. Сидеть в трубе мне быстро наскучило, и я вылез спустя пять минут, случайно наступив в мелкую лужицу.


Уже стемнело и ребята разошлись по домам, а я получил нагоняй за то, что пропадаю на улице дотемна.


Тогда я не придал этому значения.


Шли годы, и мне стукнуло двенадцать. Родители развелись, и брат уехал с отцом в другой город. Я пробовал курить и все больше шатался по дворам в одиночестве. Детская дружба с соседскими детьми как-то затихла и исчезла сама собой. Большинство из них стали напоминать родителей, а пятнадцатилетний верзила Андрей напился, отправился купаться на реку, и утонул на мелководье.


Где-то в это же время пропал Саша-Шапочка. Говорили, что его увезла сестра.


Как-то вечером я проходил мимо того самого оврага. Теперь его облюбовали беспризорные псы – стая тощих, вечно голодных дворняг. Обычно они целыми днями жались друг к другу в попытке согреться, их темные тела выделялись на фоне бетонных труб.


В этот раз собак почему-то не было – я решил, что они разбежались в поисках еды. В задумчивости я рассматривал это место, вспоминая, как залезал в одну из труб несколько лет назад.


Откуда-то снизу я услышал едва различимый скулящий звук. Стало интересно. Я подумал что это, должно быть, щенок – тогда я еще любил собак.


Затушив сигарету, я спустился к трубе, собирая на ботинки комья грязи. Я заглянул внутрь и увидел, что на дне, чуть поодаль и вглубь трубы, сидит вроде бы маленький щенок со светлой шкурой. В полумраке его нельзя было рассмотреть внимательно, но по размерам он напоминал крысу или морскую свинку. Время от времени он шевелился, и тихо скулил.


В двенадцать лет мне безумно хотелось иметь собственную собаку. Родители были категорически против, и мне пришла в голову идея – если уж нельзя купить мне щенка, так может, я заберу этого из трубы, и возьму себе?


Мои размышления прервал шорох – я повернулся, и остолбенел. Справа от меня стояли три собаки и внимательно глядели на меня. Массивные, с белоснежной шерстью, они совсем не напоминали привычных хилых дворняг, обитающих здесь. Похожие на статуи, псы выглядели одинаково. Раньше я таких не видел.


Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Собаки не двигались, не рычали и ничем не проявляли агрессии. Мой первый шок начал отступать, и я осторожно сделал шаг назад.


Дальше все происходило словно в какой-то дымке.


Я помню, как псы, ни издав ни звука, одновременно бросились вперед. Я рывком развернулся, и метнулся прочь, вверх по склону. Я видел только дорогу перед собой, и не чувствовал ничего, кроме ударов сердца, разрывающего грудную клетку. Эмоции и мысли отключились.


Явственно запомнился момент, когда я немного забуксовал на влажной земле, из-под подошв полетели камешки. Я понял, что не успеваю убежать, и развернулся на месте, готовый встретить собак лицом к лицу.


Но их не было.


Я был ошарашен. Собаки не стали меня преследовать? Отдышавшись, я бродил по улице, успокаиваясь, а потом ушел домой, вскоре забыв о щенке.


С временем я забыл и про этот случай.


Когда мне исполнилось девятнадцать, я устроился на подработку – на месте оврага планировалось построить парковку, и меня взяли помощником, благо к тому возрасту я уже умел обращаться с техникой. Постепенно, начиная с одного края, овраг засыпали строительным мусором, кусками застывшего бетона и щебнем, утрамбовывая верхний слой. Затем на этот мусорный фундамент планировалось положить асфальт. Халтура, конечно, но кого это волновало?


Овраг постепенно заполнялся, и со временем я добрался до того самого места, где когда-то нарвался на собак. Знакомые бетонные колодцы по-прежнему торчали из земли. Я сделал перерыв и закурил. Нахлынули воспоминания, вспомнился случай семилетней давности. Я посмеялся над своей тогдашней наивностью.


Кажется, я немного выпил в тот день.


Вдруг, как и пять лет назад, из трубы донеслось поскуливание. Меня охватило чувство дежавю. Судя по всему, в трубах по прежнему жили какие-то собаки. Неудивительно - удобное место, скрытое от посторонних глаз.


В любом случае, нужно было их выгнать – в ближайшее время стройка доберется сюда, и все будет засыпано щебнем и каменной крошкой.


Я был одет в рабочий комбинезон, и не боялся испачкаться, к тому же, в набор повседневных инструментов входил карманный фонарь. Я решил сначала попробовать выманить собак оттуда.


Не доходя пары шагов до трубы, я отчетливо услышал чей-то голос, и замер, прислушиваясь. Из трубы донеслось тихое «..Слышишь?».


Внутри кто-то был. Я подошел вплотную к трубе и снова услышал «Слышишь?». Минуту спустя тишина сменилась скулящими звуками. Не было никакого сомнения, что голос идет из трубы.


Я посветил внутрь.


Так же как и пять лет назад, на том же самом месте, лежало что-то, покрытое шерстью, предмет, который я когда-то принял за щенка, но это было не живое существо.


Чья-то рука зажимала в руке кусок рыжеватого меха…это шапка? Я мог видеть руку до локтя, остальное фонарик не высвечивал. Снова раздалось поскуливание, и кулак неизвестного сжался, рука пошевелилась, затем вновь опустилась на землю, и прозвучало отчетливое «Слышишь»?


Не могу понять, почему я не испытывал страха в тот момент. Все было словно в легком тумане и казалось каким-то нереальным.


- Эй, кто там? - спросил я наклонившись пониже, - Ты как туда попал?


Молчание, затем снова «Слышишь?» из глубин.


- Ты сам-то меня слышишь, придурок? Что ты там делаешь? Эй? – крикнул я в трубу. Я решил, что какой-то бомж напился и заночевал в трубе, а теперь словил белочку и не может выбраться.


Конечно, мне следовало сначала позвать кого-нибудь. В конце концов, нужно было вызвать ментов, и сбросить всю историю на них. Но в трубе мог быть кто-то из моих соседей, и нужно было узнать, кто именно – тогда проще всего было бы вызвать родственников.


Я аккуратно шагнул в трубу – теперь она казалась совсем узкой, и доходила мне до пояса, согнул колени, опускаясь и пачкая комбинезон.


Я увидел, что половина решетки, перегораживающей трубу несколько лет назад, сломана, согнута вбок, открывая проход. В трубе, опустив голову, лежал грязный мужчина в вонючей одежде. Его правая рука была вытянута вперед, сжимая светло-рыжую советскую ушанку. Мужчина пошевелил рукой и заскулил, его кулак сжался, рука дернулась, и вновь опустилась.


Я похлопал фонариком ему по руке, и посветил в лицо.


Мужчина приподнялся, поднял голову, и посмотрел на меня. Холодок пробежал у меня по спине.


Я узнал Сашу-Шапочку.


Он продолжал смотреть на меня пустым взглядом. Судя по всему, Шапочка не понимал ни кто перед ним, ни где он вообще находится. Он снова произнес «Слышишь?», сдавливая шапку в кулаке. Я не мог представить, как он мог здесь оказаться.


- Саша, ты меня понимаешь? – спросил я, - Помнишь меня? Пошли домой, понимаешь? Давай руку. Домой пошли!


В ответ он только снова заскулил. Я протянул руку и схватил его за куртку, потянув на себя. Вдруг Саша заверещал, дернул головой и резко укусил мою ладонь. Я вскрикнул, и отдернул руку – он прокусил кожу до крови.


- Ты что творишь? – воскликнул я, морщась от боли. Шапочка не ответил. Он все также тупо смотрел на меня, не проявляя эмоций.


- Ну и черт с тобой, псих долбаный, пусть тебя отсюда менты выковыривают – заявил я, и уже собрался вылезать из трубы, как вдруг услышал шорох откуда- то из глубины.


Я посветил фонариком вглубь.


В трубе, за сломанной теперь решеткой, в нескольких метрах от меня корчилась собака. Она выглядела так же, как и те, от которых я когда-то убегал – белая шкура, мощное тело.


Собака смотрела куда-то в пустоту стеклянным взглядом. Ее пасть не открывалась, она не пыталась лаять или рычать. Словно поломанная механическая кукла, пес продолжал извиваться. Единственный звук, который я мог расслышать – шуршание тела по бетонной поверхности.


У собаки не было лап.


Когда фонарик осветил ее морду, собака перестала крутиться, повернулась в мою сторону, и уставилась на меня.


Я застыл, пораженный отвратительным зрелищем.


Сгибаясь, как гусеница, собака начала ползти в мою сторону. Ее тело гнулось и вытягивалось, словно сделанное из резины.


Шапочка застонал и перевернулся на спину. С ужасом я увидел, что у него нет ног ниже колен, штанины болтались свободно.


Собака успела дополлзти до дыры в решетке, и начала проталкивать тело наружу. Ее шкура бугрилась и ходила волнами, под кожей словно что-то шевелилось. Я смотрел в ее серые мертвые глаза.


…Вдруг я услышал голос бригадира, который материл меня где-то сверху.


Наваждение спало.


Я выскочил из колодца, и, спотыкаясь, помчался прочь. Убегая, я еще успел услышать приглушенное «Слышишь?» за спиной. Я не оборачивался.


В этот же день я взял расчет и уехал из города. С меня хватило. Сейчас я живу в подмосковном поселке, у меня хватило сбережений, чтобы купить комнату в коммуналке. Я работаю в автосервисе уже около десяти лет.


Парковка давно построена, и трубы погребены в земле.


Иногда я вспоминаю события прошлого, анализирую, пытаясь понять, что же произошло.


Я был бы рад обманывать себя, убеждать себя в том, что мне показалось, но мне не дают покоя факты:


Собаки не способны передвигаться, сгибая и расправляя тело на манер гусениц, или червей.


Сам Саша Шапочка, пропавший много лет назад, внешне не изменился, выглядел так, же как и раньше – не было признаков истощения, одежда была такой же. Как он лишился ног, я не пытался и предполагать.


Я забирался в трубу в полдень, а выбрался уже вечером. Бригадир, благодаря которому я вовремя опомнился, искал меня, думая, что я прогулял смену. То есть, я пробыл в трубе не менее шести часов.


И самое главное – моя ладонь, со следами Сашиных зубов. Врач проверял, это укус человека. О причине шрамов я солгал.


Так или иначе, я пока что не нахожу ответа. Бывшие коллеги сообщали, что не раз видели странных белых собак вокруг парковки. Они подолгу наблюдают за людьми, но не приближаются. Похожие друг на друга псы никогда не лают, и появляются только ночью.


Они снятся мне постоянно.


Неделю назад по телевизору показали, что на месте того самого оврага планируют построить супермаркет. Это значит, что парковку снесут, а строительный мусор, который мы когда-то укладывали, уберут – им понадобится более надежный фундамент. Значит, они доберутся и до труб.


Может быть, тогда я наберусь смелости, чтобы все рассказать, и полиция сможет достать Шапочку из трубы.


Я уверен, он все еще там.

Показать полностью

Долгая ночь

Игорь проснулся от холода. Тело ломило, виски пульсировали болью. С недовольным стоном он сел на кровати, растирая лоб.

- Лиза, ты что, окно открыла? – спросил Игорь.

Жена не отвечала. Игорь встал с кровати и направился в сторону окна, покачиваясь и вытягивая руку в темноту. Наконец он схватил штору и потянул ее в сторону.

Ночь была темной. Маленький грязный двор освещался единственным фонарем. Света хватало только на то, чтобы увидеть стены соседних высоток и щербатые окна пятиэтажки-близнеца напротив. Лампочка фонаря издавала противное гудение. Окна были закрыты, но Игорь сразу же  обнаружил причину холода – отопление отключили.

Выругавшись про себя, Игорь дотянулся до мобильного телефона, желая включить фонарик. Телефонные часы, несмотря на ночную темноту, показывали половину десятого утра.

- Прекрасно… - пробормотал он, - еще и телефон сбоит.

Обернувшись, он обнаружил, что постель оказалась пуста. Решив, что жена отправилась в туалет, Игорь снова позвал ее, но не получил ответа.

- Лиза, е-мое! – он повысил голос, - ты там спишь, что ли?

Она не ответила, и Игорь начал беспокоиться. Он быстро пересек комнату, и вышел в коридор, привычным движением щелкнув настенным выключателем; свет не включался. Подсвечивая телефонным фонариком, Игорь открыл двери ванной, заглянул в туалет, кухню – пусто.

Его охватила тревога. Лиза куда-то ушла? Ее одежда осталась нетронутой, мобильник все так же лежал на тумбочке – разряженный. У нее нет в этом городе родственников… в конце концов, она не могла уйти, не предупредив.

Он выбежал в коридор, распахнул входную дверь и выглянул наружу. Никого. В окнах, выходящих на лестничную клетку, не было ни единого источника света – электричество  отключили во всем районе.

Подсвечивая телефоном, Игорь вернулся в дом. Тревога смыла остатки сонливости, сердце колотилось. Меряя шагами кухню, он набрал «112». Телефон ответил долгим молчанием, и только через несколько минут он услышал шипение и обрывочное «…ется». Он перезвонил.

«Набранный Вами номер не используется», - сообщил автоответчик.

- Да какого черта! - воскликнул Игорь.

Он ничего не понимал. Второпях накинув джинсы и куртку на голое тело, Игорь снова вышел в коридор и нажал кнопку соседского входного звонка. Он нажимал несколько раз, затем вспомнил, что в доме нет света, и, выругавшись, начал стучать в дверь – но ему не открыли. То же самое повторилось с соседями напротив. Игорь спустился до первого этажа, стуча в каждую дверь, после третьей двери – со всей силы, ногами, и не получал ответа.

Он спустился к подъезду, раскрыл уличную дверь, и, выйдя наружу, оцепенел. Он только сейчас осознал, как тихо вокруг.

Тишину нарушал лишь ветер, раскачивающий деревья, и скрип проржавевших детских качелей.

Оглядевшись, он понял, что двор вымер. Черные окна домов, никакого шума машин, даже вездесущие дворовые собаки куда-то исчезли. Многоэтажки в отдалении также были погружены в темноту. Единственный источник света – лампа на фонарном столбе. Почему она еще работает, если электричество отключено?

Игорь чувствовал себя потерянным. Неужели случилась какая-то катастрофа? Была эвакуация? Но если так, почему его забыли, почему не разбудили?

Он тяжело дышал. Сглотнув комок в горле, Игорь набрал в грудь воздуха и крикнул: «Эй! Есть кто?» - и затем, снова, - «Эй!».

Эхо повторило его слова, прозвучавшие в тишине неожиданно громко.

Он остался совершенно один.


Игоря охватил страх. Воедино слились безмолвие черного двора, скрип качелей на ветру и пронизывающий холод.

Он захлопнул дверь подъезда и вернулся в квартиру. Переоделся в теплое, достал бутылку коньяка из холодильника, сделал большой глоток прямо из горлышка, закашлялся. Телефон в руке вдруг издал резкий писк – Игорь дернулся, едва не уронив его, и тут же опомнился – это был не звонок, у телефона заканчивался заряд батареи.

Телефон упорно показывал 10:32. Игорь направил свет на настенные кухонные часы – то же самое.

Часы лгали – на улице была ночь.

Телефон снова предупреждающе запищал, и Игорь вдруг понял, что как только закончится заряд, он останется в полной темноте, не считая уличного фонаря. Он вернулся в комнату.

Из ящика с инструментами Игорь достал фонарик, несколько батареек, и сразу почувствовал себя спокойнее. До того, как телефон окончательно разрядился, он попробовал набрать несколько номеров, но слышал только шипение.

Он выпил всю бутылку и долго сидел, уставившись в пространство.

Затем Игорь достал тяжелый молоток и прошелся по этажам, сбивая замки и выбивая все двери, которые мог.

Чужие квартиры пустовали. В некоторых из них на тарелках лежала еда, как будто хозяева вот-вот вернутся и сядут завтракать.

Людей не было.

Он раздобыл в квартире соседей еще один фонарик, на этот раз – налобный, на ленте, и собрал все батарейки, что смог найти в доме. В окнах, до которых свет уличного фонаря не мог достать, была только темнота и тишина.

Усталость и стресс истощили Игоря.

Он вернулся к себе в квартиру, лег на диван не раздеваясь, и провалился в тяжелый, беспокойный сон.

Когда он проснулся, солнце так и не появилось. Ночь продолжалась, пока Игорь блуждал по опустевшему зданию, продолжалась, когда он ложился спать, продолжалась при каждом его пробуждении.

Ночь, лишенная луны и звезд, не заканчивалась, и Игорь потерял счет времени.


Прошло двести семьдесят часов.

Игорь собрал все ценное из соседних квартир – инструменты, спички и свечи, консервы, воду в бутылках. Выяснилось, что он лишился электричества, водопровода и газоснабжения, но почти не замечал этого. Отрешенный, он действовал как машина, обыскивая квартиру за квартирой. Чтобы избежать запаха, он упаковывал отходы в пакет и выбрасывал их подальше в окно, во тьму.

Ни людей, ни животных все еще не было.

Игоря мучили кошмары.

Ему снилась Лиза. В темноте, она бегала кругами по детской площадке, часами стучала в дверь подъезда, заглядывала в окна. Она говорила бессвязные фразы, которые Игорь не мог запомнить, улыбалась странной улыбкой, которую он не мог понять. Он просыпался с головной болью, разбитым.

Он выглядывал с балконов, освещая шоссе - мертвые автомобили, лишенные водителей, застыли в движении. Ни у одной не горели фары.

Батарейки заканчивались – он не мог заставить себя погасить фонарик, и не думал об экономии.  Новых найти не удалось.

Это означало, что рано или поздно ему придется выйти, и добыть батарейки и воду – эта мысль внушала Игорю безотчетный панический страх.

Его начали пугать окна дома напротив. Они, казалось, стали чернее, смотреть на них было неприятно.

Молоток, которым Игорь выбивал двери, он теперь всегда носил с собой – осознание того, что он вооружен, немного успокаивало. Игорь сам не знал, чего боялся, но старался не смотреть в окна. Дверь на улицу он подпер тяжелым стулом.

Чтобы согреться, он жег костры из мебели.

Он начал разговаривать сам с собой. Сначала – чтобы хоть чем-то заполнить тишину, затем – по привычке.

Он не мог найти ни одной причины произошедшему.

Какое-то время спустя Игорь уже не сомневался в том, что остался один в целом городе.

- Я сошел с ума, - произнес он в один из дней. Эта мысль неожиданно принесла Игорю странное успокоение и даже радость. Ну конечно же, вот в чем истинная причина! Он просто свихнулся, и страдает видениями. Наверняка, на самом деле он ходит под себя и пускает слюни в какой-нибудь больнице, а Лиза плачет, сидя на стуле в уголке.

Ему вдруг стало смешно. Он рассмеялся, а затем захохотал в голос, и не мог остановиться, пока не начал давиться кашлем.

Осталось шесть батареек. Нужно было выходить.


Усталость и убежденность в собственном сумасшествии притупили страх. Он набросил на плечи объемный туристический рюкзак, в дополнение к молотку вооружился ножом, и спустился вниз. Налобный фонарик он закрепил крепко.

Дверь подъезда закрылась за спиной – впервые после того, как все исчезли. Игорь стоял на ветру, вслушиваясь в пустоту города. Наконец, решившись, он сделал глубокий вдох, и быстро зашагал в сторону магазина. Когда он свернул за угол, свет придорожного фонаря остался за спиной. Теперь, погруженный во тьму, он видел лишь крошечную освещенную область. Игорь остановился, тяжело дыша, пытаясь унять приступ паники. Плавно поворачивая голову, он осветил знакомые стены соседских домов, дорогу, мусорные баки. Спустя некоторое время он успокоился, но на пути к магазину пришлось останавливаться еще два раза, чтобы прийти в себя.


В магазине стеклянные витрины и зеркала отразили свет его фонарика, разогнали темноту. От полок с продуктами исходила вонь – все, что могло испортиться, испортилось, овощи тонули в плесени. Теснота маленького магазина успокаивала. Игорь выбивал двери, опрокидывая коробки на пол, выдвинул все ящики. Он плотно упаковал в рюкзак все, что показалось нужным, особенно тщательно – спички и батарейки. С благоговением и радостью он обнаружил на одной из полок  тяжелый ручной фонарь-прожектор, и тут же включил его. У него были продукты и вода, тепло и свет, и страх отступил.


Он вернулся в дом – в свою одинокую крепость, охотник, нагруженный трофеями. Фонарный столб встретил его привычным мерзким гудением.

Впервые за много дней он побрился и обрезал волосы.


Прошло много дней, которые Игорь не мог отследить.

Все еще была осень. Ветер бушевал. Иногда шли дожди – продолжительные и сильные.


Со временем он перестал бояться. Страх сменился отрешенностью, эмоции притупились. Опустошив несколько магазинов, Игорь был вынужден уходить от дома все дальше, и теперь забирал необходимое из супермаркета за три квартала от дома.

Автомобили, которые он пытался завести, не работали.


Теперь он спал без снов.

Возвращаясь домой после одного из походов, Игорь размышлял о будущем. Он может вернуть себе электричество, если заберет из садоводческого бензиновый генератор, если только он будет исправен. Топлива достаточно в бензобаках машин, и любая заправка к его услугам. Он даже может уйти, ведь ему не обязательно возвращаться домой, он может жить и спать где угодно. Но что делать, когда начнет портиться даже консервированная еда? Вероятно, ему придется организовать огород, а для этого понадобятся лампы, и много, очень много топлива. Иначе, ему придется питаться медом до конца жизни.


Уже приближаясь к дому, Игорь почувствовал тревогу. Что-то в привычной картине мира изменилось, но он не мог понять, что именно. Он внимательно осматривался, освещая фонарем окрестности.

Он понял, в чем дело, осветив балкон соседней высотки. Когда он уходил, на третьем этаже окна балкона были закрыты – но теперь они раскрыты настежь, вместе с балконной дверью, ведущей внутрь квартиры. Игорь несколько дней назад обыскал эту высотку, и хорошо помнил эту квартиру – единственную на весь дом, с евроремонтом, с новыми пластиковыми окнами. Такие окна закрываются плотно, никакой ветер их не раскроет. Игорь внимательно всматривался вглубь темноты квартиры.


Вдруг до него донесся едва слышный звук – странный, непривычный. Пришлось напрячь слух – и вдруг он понял, что это за звук, и застыл на месте, и похолодел, не в силах пошевелиться.

Детский плач.

Где-то внутри темной квартиры, на третьем этаже мертвой высотки плакал, заходясь в истерике, ребенок.

Игорь вжался в стену.

Он был в этой квартире, он не мог пропустить никакого ребенка, и ни один ребенок не выжил бы один так долго.

Господи…Плач стал громче.

Он зазвучал странно, как будто в одну секунду плакал младенец, в другую – семилетний мальчик. Затем голос опять менялся, и Игорь слышал голос взрослого рыдающего мужчины, а затем снова – младенец, умирающий от голода.

По лицу Игоря текли слезы, но он этого не замечал.

Ребенок плакал все громче, эхо его рыданий отражалось от стен высоток.

Игорь понял, что человек не может так громко плакать.

Его колени подогнулись, и он опустился на землю, зажимая уши руками.

Этого не могло быть, этого не может быть, нет, это бред, ложь, нет, нет, нет!

Не в силах вынести больше, Игорь закричал во всю мощь легких, заглушая плач, в отчаянии срывая горло. Он кричал, пока не лишился сил.

…И все вдруг кончилось.

Игорь стоял на четвереньках, опираясь на локти и зажимая голову руками. Горло саднило.

Вновь воцарилась звенящая тишина. Игорь поднялся, покачиваясь на ослабевших ногах. То, что он увидел, заставило его вернуться в дом со всей поспешностью.

Пластиковые окна на третьем этаже были плотно закрыты.


Прошло еще несколько дней. Игорь убеждал себя, что его измученный разум мог всего лишь вообразить, что та квартира была открыта, что плач - еще одно проявление сумасшествия.

- Скоро дойдет до зеленых жирафов, - пробормотал Игорь.

Он много пил – весь найденный алкоголь, вперемешку, чтобы забыться и провалиться в беспамятство. Неудивительно, что галлюцинации обострились.

В эту ночь ему снилась Лиза. Она беззвучно смеялась, тянула его за руку, указывая куда-то вверх. Он пошел за ней в темный дом, в одну из брошенных квартир. Комната была празднично оформлена, все в цветных лентах, гирляндах. Здесь когда-то было пиршество, и вонь от сгнивших продуктов, разложенных по тарелкам, еще не выветрилась. Лиза, улыбаясь, завела Игоря в ванную и принялась ласково гладить стены легкими движениями ладоней. Игорь непонимающе смотрел на нее. Лиза продолжала гладить кафель, спустившись, начала тереть ванную. Развернулась, пробежала пальцами по кнопкам стиральной машинки. Затем Лиза раскрыла ее дверцу, нагнулась, и забралась внутрь. Дверца закрылась. Машинка зашумела, барабан начал вращаться. Лиза уткнулась лбом в прозрачное стекло, и улыбалась Игорю изнутри, пока ее не начало крутить так быстро, что черты лица смешались в красно-белое пятно. Игорь не мог оторвать взгляда, и следил за вращением, которое все ускорялось и ускорялось, и затягивало его куда-то вглубь.


Игоря вырвало сразу же, как он проснулся.


Он оставался дома до тех пор, пока не кончились продукты, но выйти все равно пришлось. Он теперь не ходил в сторону проклятого дома, а сворачивал влево, и по широкой дуге обходил район.


Время шло, он снова перестал бриться, и страшно зарос, но теперь его это не волновало. Паранойя завладела Игорем. Теперь пустые полки пугали его, за каждым углом мерещились черные тени, ветер тревожил душу.


Он выходил редко, приносил за раз так много консервов, как только мог, и забаррикадировал входную дверь оставшейся мебелью.


Запах консервов поменялся. Игорь был почти уверен, что они начали портиться. Он ел, не чувствуя вкуса, почти не пережевывая куски – другой еды не было.


После этого Игорь ложился спасть и просыпался в поту, и слова ему снилась Лиза, и ее странная улыбка.


Вскоре все поменялось.


В очередной раз проходя мимо окна, Игорь заметил боковым зрением какое-то движение, повернул голову, и стремительно отскочил, прижавшись к стене. Он успел увидеть невозможное.


В окне напротив стоял человек.


Он судорожно ткнул в переключатель фонарика, и сел на пол. Игорь не смел пошевелиться. И речи не было о том, чтобы посмотреть в окно снова. Он увидел чужака лишь мельком – белый силуэт на пятом этаже здания.

Игорь не остался в полной темноте – уличный фонарь все еще светил, и комната была в полумраке. Ветер дул, тени деревьев плясали на стене.

Игорь вслушивался в темноту очень долго. Когда он наконец решился подняться, ноги уже затекли.


Вдруг тишину расколол резкий грохот, эхо гулко отразилось от стен.


Игорь вздрогнул, и опустился на пол, обняв колени руками.

Казалось, прошла вечность. Сидя на корточках, Игорь качался взад-вперед, бессмысленно уставившись в никуда. Ожидание было невыносимым. Когда сердце перестало выпрыгивать из груди, а новых звуков так и не последовало, Игорь заставил себя поднять голову и выглянуть в окно.

Здание напротив было пустым.  

Черные окна не изменились – кроме одного.

Центральное окно на пятом этаже было разворочено, весь проем был словно взорван изнутри, как будто что-то вырвалось из комнаты, и проломило стену.


В тусклом свете уличного фонаря Игорь увидел, как под оконным проемом лежит разбитая стиральная машинка.


Глядя на серебристо-белую груду металла и пластика, Игорь вдруг понял, что обречен.

Он пожалел, что не добрался до охотничьего магазина, и не взял ружья. Можно было хотя бы прострелить себе голову, и закончить все разом.


Теперь его доконает безумие.


Игорь не стал включать свет.

- Бежать, - думал он, – бежать, куда глаза глядят, прямо сейчас.


Он подхватил нетронутый с прошлого похода рюкзак, взял фонари, и выбежал из дома прочь.

Добежав до угла, он обернулся – как раз вовремя, чтобы увидеть, как последний источник света – лампа уличного фонаря начинает мерцать, гудение прерывается, и лампа лопается с громким хлопком.

Его путеводный маяк, единственная ниточка, связывающая с прошлым, исчезла.

Игорь остался в абсолютной темноте.

Он включил налобный фонарь, и побежал дальше, спотыкаясь и сбивая дыхание.

Спустя несколько минут он перешел на шаг, и устало побрел вдоль знакомых торговых рядов. Его никто не преследовал.  

Луч фонарика высветил рекламный стенд с изображением улыбающейся блондинки. Как давно он уже не видел людей? Полгода? Год?

Он брел дальше, не разбирая дороги.


Спустя час он дошел до парка на окраине города и улегся на скамейку. Он устал настолько, что уснул почти сразу. Ветер шумел, как и прежде.


Он проснулся от звуков детского плача. Сон слетел, как не бывало, горло сжало спазмом.

- Господи! – взмолился Игорь, - неужели опять…

Он бежал. Сердце стучало под кадыком, ноги гудели, луч фонарика разрезал тьму.


Вдруг ступню защемило, земля ушла из-под ног, он качнулся и рухнул набок, взвыв от резкой боли.

Он упал на землю.

Левая ступня, неудачно провалившись в какую-то трещину в земле, извернулась под странным углом.

Нога словно горела, боль пульсировала волнами. Игорь понял, что это перелом. Идти он больше не сможет.


…Откуда – то сбоку донесся едва слышный детский плач.  


Это конец.


Спустя несколько секунд Игорь несколькими рывками вытащил зажатую ступню, крича от боли. Она болталась, как тряпка.


Он судорожно рванулся прочь, опираясь на руки и здоровую ногу. Он смотрел в землю, уползал вслепую – фонарик бестолково высвечивал брусчатку. Сломанную ногу он волочил за собой, и при каждом движении боль заставляла его выть.


Случайно дернув головой, Игорь поймал лучом фонарика пластиковый зеленый крест.


Мысли путались.

- Аптека, - пронеслось в голове у Игоря, - обезболивающее.

Это были даже не мысли, а полузабытые ассоциации, думать Игорь не мог. Его толкали вперед только инстинкты и страх.


Он вполз в помещение аптеки, перевалился через стойку, и рухнул оземь, закричав в голос.  Задел какие-то коробки, пачки таблеток кучей осыпались вниз.

Когда боль чуть-чуть стихла, Игорь подполз к стене и прислонился, тяжело дыша.


Плач приближался.


Налобный фонарь освещал улицу сквозь прозрачную витрину.


Там была Лиза.

Она улыбалась, и смотрела прямо на Игоря. Он не мог отвести взгляда от ее лица. Лиза подняла руку и ударила по витрине кулаком. Затем еще раз и еще, не переставая улыбаться.

Игорь опустил взгляд, и увидел упавшие таблетки.

Он узнал одну пачку, лежащую в общей куче. Яркую, черно-желтую пачку.


Он вдруг вспомнил.


Вспомнил, кому подложил эти таблетки, и почему. Вспомнил искаженное личико сына, вспомнил лицо жены, застывшее в жуткой гримасе. Все вдруг встало на свои места.

Он понял, что нужно делать.

Дотянувшись до черно-желтой пачки, Игорь вскрыл упаковку и начал глотать маленькие таблетки – одну за другой. Их нечем было запить, он кашлял, давился, но снова и снова заталкивал таблетки в себя.


Стекло аптечной витрины пошло трещинами. Лиза улыбалась.


Сознание Игоря начало мутнеть. Голова закружилась, живот пронзило острой режущей болью.


Витрина лопнула и обрушилась тысячью осколков. Игорь закрыл глаза, и больше ничего не чувствовал. Затих и исчез детский плач, боль отступила, аптечные полки испарились как дым.


Осталась только Лиза, его любимая Лиза, тянущая к нему руки. Он подошел к ней и заключил в объятия. Они закружились, танцуя, и Игорь засмеялся, глядя на небо. Он был счастлив.


Он видел солнце.



- - -


Игорь проснулся от холода. Тело ломило, виски пульсировали болью. С недовольным стоном он сел на кровати, растирая лоб.

- Лиза, ты что, окно открыла? – Спросил Игорь. Он протянул руку и взял телефон с привычного места, щелкнув по дисплею.

Жена не отвечала. Игорь встал с кровати, и тут же рухнул на пол, задохнувшись от острой боли. Левая ступня горела огнем, и Игорь закричал, едва не теряя сознание. Телефон выпал из его рук и упал рядом со стеной. До того, как слабое свечение экрана погасло, Игорь успел увидеть, что ступня была повернута под неестественным углом.

- Лиза! – крикнул он, - Лиза, помоги!

Она не ответила.



Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!