Дрожь в пальцах, зрачки с булавочную головку, и вся эта реальность – дешевый, плохо смонтированный трип. Они снова это делают. Снова заводят свою ржавую машину времени, этот гребаный хроно-катафалк, и едут не в будущее, а в прошлое, в склеп, в цифровой некрополь, чтобы откопать труп. Не просто труп – окаменевший копролит давно сдохшей эпохи, когда биты были жирнее, а совесть чище, потому что ее еще не изобрели.
Это не борьба за нравственность, мужик. Это чистая, незамутненная некромантия. Ритуал чернее самой черной мессы, исполненный серыми людьми в серых кабинетах, чья единственная страсть – стерильность. Они – жрецы вакуума, инквизиторы абсолютного нуля. Их рай – это гладкая, отполированная до зеркального блеска пустота, где ни одна шальная мысль не царапает поверхность. И вот эти жрецы Стерильности спускаются в пыльные архивы коллективного бессознательного, где на полках лежат забытые саундтреки к чужим молодостям, и находят Его. То самое аудиальное ископаемое.
И что они делают? Они вытаскивают его на свет божий, на главную площадь цифровой агоры, и начинают свой ритуал. Сначала выходит толстосум-меценат, эдакий современный Медичи с повадками лавочника, и вопит на весь мир: «Я куплю это проклятое искусство за все деньги мира, чтобы его уничтожить! Чтобы спасти ваши души!» И камеры щелкают, серверы гудят, и миллионы глаз, которые двадцать лет смотрели куда угодно, только не на эту реликвию, вдруг фокусируются на ней. Первый круг начерчен. Энергия потекла.
А потом выходят главные колдуны. Люди с лицами, высеченными из запретительных параграфов. Они тычут в окаменелость костлявыми пальцами и кричат: «Смотрите! Вот оно! Концентрат чистого яда! Эти три звуковые дорожки – врата в ад! Не слушайте их! Ни в коем случае не ищите их названия в сети!» И они пишут эти названия на гигантском плазменном экране за своей спиной. Аршинными буквами. С подсветкой.
Пиздец. Это же гениально в своей абсурдности. Это как пытаться потушить костер, поливая его бензином из канистры с надписью «НЕ ПОЛИВАТЬ! ОПАСНО!». Они не запрещают. Они составляют путеводитель. Они рисуют карту сокровищ, где крестиком помечено самое интересное. Каталог запрещенных книг – это и есть самая полная библиография свободы.
И вот уже легион юнцов, рожденных в эпоху, когда этот музыкальный мертвец уже истлел до состояния mp3-файла, несется к своим гаджетам. Их глаза горят нездоровым огнем любопытства. Что же там такое, в этих древних свитках, что так перепугало седых жрецов? Какая истина, какой код спрятан в этих незамысловатых речитативах, что его нужно было выкорчевывать с таким шумом?
Они создают не просто интерес. Они создают миф. Они берут давно забытого певца уличной тоски и превращают его в аудио-гомункула, в запретный плод, в символ сопротивления собственной тупости. Этот призрак теперь бессмертен. Он не на стримингах – он на торрентах, в облаках, в закрытых чатах, на флешках, передаваемых из рук в руки, как первая сигарета за школой. Он стал фольклором. Контркультурой, рожденной в стерильном инкубаторе самой культуры.
Они откопали труп, чтобы похоронить его еще раз, но вместо этого заставили его плясать. Этот аудио-зомби теперь будет вечно бродить по сети, и его хриплый голос станет лишь громче от каждого нового запрета. Инквизиторы добились своего: они породили демона, с которым теперь могут героически бороться до скончания века, выписывая себе премии за отвагу.
А где-то в глубине информационной кротовой норы, в самом сердце этого безумия, сидит сам первоначальный автор, этот давно списанный Лазарь, и смотрит на все это с ахуевшей улыбкой. Его воскресили против его воли. Ему даровали вторую жизнь, о которой он и не просил. Жизнь в виде вечно гонимого, а потому вечно живого призрака.
Браво, санитары. Отличная работа. Вы только что доказали, что лучший способ сделать что-то бессмертным — это объявить на него охоту. Ваш скальпель, предназначенный для кастрации реальности, оказался волшебной палочкой. А теперь танцуйте. Танцуйте под музыку, которую сами же и включили на полную громкость.