Зуд. Эта проклятая чесотка преследует меня, кажется, уже много часов. Именно, кажется, потому что я нахожусь в состоянии полной прострации. Потерян во времени, пространстве и даже в самом себе. Меня поддерживают, куда-то ведут, что-то говорят, но все это словно под водой. При воспоминании о воде, желание принять душ становится невыносимым. Я пытаюсь вспомнить свое имя, возраст, пол, семью… Ничего. Впрочем, насчет пола погорячился. Пол точно мужской. И проклятый зуд мне постоянно напоминает об этом. Хорошо быть женщиной! Наверное…

Ступени. Бесконечно долгий спуск в мутном мраке, изредка разгоняемом светло-желтыми пятнами по сторонам. Пытаюсь вспомнить, носил ли я раньше очки, но память застенчиво отмалчивается. Теребит себя, мать ее, в сторонке.

Я не чувствую себя уставшим или больным, я не ранен и не голоден, но тело и чувства работают в полнакала. Кроме, конечно, осязания. Наверное, именно так чувствуют себя космонавты по возвращении на Землю после долгого пребывания на орбите.

Стоп! Кто такие космонавты? И где эта орбита, на которой они подолгу пребывают? Может я и есть тот самый космонавт? Ведь не просто же так в моем перекрученном мозге возникли столь неожиданные мысли…

Мысли. Они подобно навозным мухам, роятся в контуженой башке, и как минимум, половина из них явно чужая. На ум приходит множество слов, объяснений которым у меня нет.

Мои спутники заводят меня в тускло освещенное помещение. Душ! Наконец-то! Подождите, постойте! Я пытаюсь снять грубую прорезиненную одежду, но мне не дают, что-то втолковывают, кажется, смеются и волокут дальше, в более просторное, и вместе с тем, чуть более теплое помещение. Затем в какую-то палатку, там раздевают, и выясняется, что отсутствие резиновой маски на лице несколько улучшает зрительное и слуховое восприятие, вот ведь! но ум не просветляет, светят в зрачки, уши, нос, заставляют выпить непонятную бурду, после которой разве что титры в глазах не пошли. Титры? Титры... Ти-и-тры-ы-ы…

***

Открываю глаза, и... О, чудное виденье! На краю моей постели сидит просто неописуемая красавица. Волосы цвета свежеукраденного и отожженного медного кабеля, глаза цвета эпоксидной смолы, пухлые губки цвета… Цвета пухлых губок. А, стоп, пригляделся... Короткие темно-русые волосы, глаза серые, глуповатый, но добрый взгляд, губы не тонкие и не толстые, верхняя чуть приподнята, обнажая белоснежные, острые неровные зубки. Одного, правда, нет, но когда нас это останавливало? Одета в вытертые джинсы, темно-коричневый свитер крупной вязки, выглядывающий из-под когда-то белого больничного халата, поверх - стеганый жилет. Под ними крепкая грудь с вызывающе торчащими вверх сосками... Ну ладно! Пригрезилось! Ничего там не видно под таким слоем шмотья, и вообще, я еще не оклемался толком! Отстаньте от меня!

- И все это великолепие наклоняется ко мне, гладит по щеке и участливо спрашивает:

- Ну как ты, милый? – Звучит многообещающе, моя левая рука машинально потянулась к бедру прекрасной незнакомки, но вовремя остановилась: сначала следует разобраться с ситуацией.

- Чувствую себя прекрасно, только ничего не помню и помыться хочу.

- А меня-то, Мартынка, меня ты помнишь?

Что?!

-Так, тетенька! Во-первых, никакой я вам, гы-гы, не Мартынка; во-вторых, если я что и помню, то точно не вас, и, надо сказать, вообще, не совсем уверен в адекватности происходящего.

- Знаешь, Мартын Феофаныч, так-то я не железная, я ведь и шандарахнуть могу! Да, свезло тебе с долбодятлами твоими, но это не значит, что можно надо мной издеваться-то!

Я резко сел, отчего освещение слегка померкло. Попытался собраться. Даже брови нахмурил.

- Слушай сюда, мать! Я ни хрена не помню. Точнее, помню, но кое-что совсем далекое от вашей реальности. И я не долбанный Мартынка, я Михаил! Михаил! Вот ты и поможешь мне разобраться во всем, очень надо. Как тебя зовут?

- Ты! Ты! Ненагляжу! Ненагляжу тебя и все твои глупецкие шутейки!

Диво вскочило и унеслось прочь из помещения.

Уверен, что это не сон. Даже членовредительством заниматься не буду. Зачем щипать себя… Полная жопа. Попаданец я. Читал книжек уйму. Имя им Легион. Все ясно. И если верить прекрасной докторице, я, вроде как должен ее помнить. А еще я Мартынка. Мартынка с долбодятлами. Ага. Здесь на меня напал истерический смех. Вот такого, рыдающего от смеха меня, и застали вернувшаяся красотка с седоватым дядькой в очках, состоящих из пары круглых сдвоенных линз, и синей изоленты.

- Вишь, Айболитыч, он ишшо и ржет как нютон!

Согнувшись калачиком и обняв левой рукой живот, я молча колотил кулаком правой по железной рамке кровати. Тощий матрац в ужасе отполз куда-то под меня.

Даже дышать уже не мог. Лицо было мокрым от слез.

- Одну минуточку, молодой человек. - Неожиданно Айболитыч ухватился за мой подбородок и потянул его на себя. Шмяк! Освещение на секунду вспыхнуло, и смеяться сразу как-то расхотелось. Тяжела рука у Айболита…

- Фух! Спасибочки, уважаемый Айболитыч, даж не знаю, как отблагодарить вас, прям жизнь спасли. Может, очки порвать?

- Мартын, ты вчера подвергся нападению опасной твари. Выжил чудом, но теперь необходимо выяснить, что с тобой происходит. Шутить в такой ситуации совершенно неприемлемо!

- Послушайте, док. Я и не шутил. Я готов рассказать вам все, но, надеюсь, в вашем иррациональном для меня нынешнего обществе еще существует такое понятие, как «врачебная тайна»?

Айболитыч многозначительно взглянул на девицу.

- Вот видите, Фатенька, вполне возможно, что наш больной вовсе и не шутил с вами. Разве Мартын когда-нибудь говорил так?

Фатенька (интересно, она родителей не убила за столь оригинальное имя?) взглянула на «больного» со смесью страха и жалости.

- Не было такого, Айболитыч, Мартынушка и слов-то таких не знал.

Сдвоенные линзы снова обратились ко мне, пронзительно голубые глаза сверлили алмазом:

- Рассказывайте, молодой человек, все, что посчитаете нужным. И все произнесенное вами останется в этих стенах. Даю слово.

- Расскажу. Только сначала мне необходимо помыться. Прям бесит, как все чешется!

Фатенька потрепетала ноздрями.

- Евойная правда, Айболитыч, чой-то он пованиват ужо, пущай сходит, а мы пока чаечку заварим ага?

Мне выдали чистое белье, обычные солдатские зимние кальсоны и рубаху. Фатька, от полного «Фатинья», кстати, принесла, полотенце и сетку-авоську с потрепанной и дырявой мочалкой и полиэтиленовой баночкой внутри. В баночке, по словам этих недоделанных эскулапов, должно было быть мыло. Затем показали на дверь смежного с палатой помещения. Отель «пять звезд», мать вашу! Олл инклюзив, все выключено к чертям собачьим, все ушли на фронт.

Душ представлял собой небольшую кабинку с резиновым ковриком поверх бетонного пола, оклеенные черным кафелем стены, обшитый пластиком потолок, и торчащей из него металлопластиковой трубки с вентилем у конца. Я разделся, бросил грязное, тоже солдатское белье «а ля Каспер» под ноги – заодно постираю – и открыл воду. Вопреки ожиданиям, струя была теплой. Ну как теплой, три минуты борьбы с дурацкими кранами.

Паста, которую мне обозначили как «мыло», по запаху и консистенции напоминала технический вазелин, но исправно пенилась. Я, еще в недавнем прошлом строитель-отделочник, обратил внимание на кафель, которым были облицованы стены душевой. Он был почти черным, очень аккуратно и ровно поклеен, сами плитки были продолговатыми, нестандартно вытянутыми размером с… Что?! Мочалка выпала из руки. Айфоны?! Господи, где есть такое место, в котором айфоны используют вместо кафеля?!

Для усиления связи с боженькой, я трижды треснулся лбом о гориллаглассовское стекло. А отняв голову, увидел, что одна из «плиток» отреагировала. Надпись на экране я не сразу разглядел, но, протерев мокрые глаза, сумел прочитать мелкий текст белым шрифтом на черном фоне:

Вы уверены, что хотите выйти из игры?

Да/Нет

Я чуть не проткнул айфон пальцем! Но за долю секунды до прикосновения к вожделенному «Да», экран сдох, и, почему-то я сразу понял, что окончательно. Для порядка, от души, скрупулезно простучал стены, и плюнув продолжил водные процедуры.

Ступени. Бесконечно долгий спуск в мутном мраке, изредка разгоняемом светло-желтыми пятнами по сторонам. Пытаюсь вспомнить, носил ли я раньше очки, но память застенчиво отмалчивается. Теребит себя, мать ее, в сторонке.

Я не чувствую себя уставшим или больным, я не ранен и не голоден, но тело и чувства работают в полнакала. Кроме, конечно, осязания. Наверное, именно так чувствуют себя космонавты по возвращении на Землю после долгого пребывания на орбите.

Стоп! Кто такие космонавты? И где эта орбита, на которой они подолгу пребывают? Может я и есть тот самый космонавт? Ведь не просто же так в моем перекрученном мозге возникли столь неожиданные мысли…

Мысли. Они подобно навозным мухам, роятся в контуженой башке, и как минимум, половина из них явно чужая. На ум приходит множество слов, объяснений которым у меня нет.

Мои спутники заводят меня в тускло освещенное помещение. Душ! Наконец-то! Подождите, постойте! Я пытаюсь снять грубую прорезиненную одежду, но мне не дают, что-то втолковывают, кажется, смеются и волокут дальше, в более просторное, и вместе с тем, чуть более теплое помещение. Затем в какую-то палатку, там раздевают, и выясняется, что отсутствие резиновой маски на лице несколько улучшает зрительное и слуховое восприятие, вот ведь! но ум не просветляет, светят в зрачки, уши, нос, заставляют выпить непонятную бурду, после которой разве что титры в глазах не пошли. Титры? Титры... Ти-и-тры-ы-ы…

***

Открываю глаза, и... О, чудное виденье! На краю моей постели сидит просто неописуемая красавица. Волосы цвета свежеукраденного и отожженного медного кабеля, глаза цвета эпоксидной смолы, пухлые губки цвета… Цвета пухлых губок. А, стоп, пригляделся... Короткие темно-русые волосы, глаза серые, глуповатый, но добрый взгляд, губы не тонкие и не толстые, верхняя чуть приподнята, обнажая белоснежные, острые неровные зубки. Одного, правда, нет, но когда нас это останавливало? Одета в вытертые джинсы, темно-коричневый свитер крупной вязки, выглядывающий из-под когда-то белого больничного халата, поверх - стеганый жилет. Под ними крепкая грудь с вызывающе торчащими вверх сосками... Ну ладно! Пригрезилось! Ничего там не видно под таким слоем шмотья, и вообще, я еще не оклемался толком! Отстаньте от меня!

- И все это великолепие наклоняется ко мне, гладит по щеке и участливо спрашивает:

- Ну как ты, милый? – Звучит многообещающе, моя левая рука машинально потянулась к бедру прекрасной незнакомки, но вовремя остановилась: сначала следует разобраться с ситуацией.

- Чувствую себя прекрасно, только ничего не помню и помыться хочу.

- А меня-то, Мартынка, меня ты помнишь?

Что?!

-Так, тетенька! Во-первых, никакой я вам, гы-гы, не Мартынка; во-вторых, если я что и помню, то точно не вас, и, надо сказать, вообще, не совсем уверен в адекватности происходящего.

- Знаешь, Мартын Феофаныч, так-то я не железная, я ведь и шандарахнуть могу! Да, свезло тебе с долбодятлами твоими, но это не значит, что можно надо мной издеваться-то!

Я резко сел, отчего освещение слегка померкло. Попытался собраться. Даже брови нахмурил.

- Слушай сюда, мать! Я ни хрена не помню. Точнее, помню, но кое-что совсем далекое от вашей реальности. И я не долбанный Мартынка, я Михаил! Михаил! Вот ты и поможешь мне разобраться во всем, очень надо. Как тебя зовут?

- Ты! Ты! Ненагляжу! Ненагляжу тебя и все твои глупецкие шутейки!

Диво вскочило и унеслось прочь из помещения.

Уверен, что это не сон. Даже членовредительством заниматься не буду. Зачем щипать себя… Полная жопа. Попаданец я. Читал книжек уйму. Имя им Легион. Все ясно. И если верить прекрасной докторице, я, вроде как должен ее помнить. А еще я Мартынка. Мартынка с долбодятлами. Ага. Здесь на меня напал истерический смех. Вот такого, рыдающего от смеха меня, и застали вернувшаяся красотка с седоватым дядькой в очках, состоящих из пары круглых сдвоенных линз, и синей изоленты.

- Вишь, Айболитыч, он ишшо и ржет как нютон!

Согнувшись калачиком и обняв левой рукой живот, я молча колотил кулаком правой по железной рамке кровати. Тощий матрац в ужасе отполз куда-то под меня.

Даже дышать уже не мог. Лицо было мокрым от слез.

- Одну минуточку, молодой человек. - Неожиданно Айболитыч ухватился за мой подбородок и потянул его на себя. Шмяк! Освещение на секунду вспыхнуло, и смеяться сразу как-то расхотелось. Тяжела рука у Айболита…

- Фух! Спасибочки, уважаемый Айболитыч, даж не знаю, как отблагодарить вас, прям жизнь спасли. Может, очки порвать?

- Мартын, ты вчера подвергся нападению опасной твари. Выжил чудом, но теперь необходимо выяснить, что с тобой происходит. Шутить в такой ситуации совершенно неприемлемо!

- Послушайте, док. Я и не шутил. Я готов рассказать вам все, но, надеюсь, в вашем иррациональном для меня нынешнего обществе еще существует такое понятие, как «врачебная тайна»?

Айболитыч многозначительно взглянул на девицу.

- Вот видите, Фатенька, вполне возможно, что наш больной вовсе и не шутил с вами. Разве Мартын когда-нибудь говорил так?

Фатенька (интересно, она родителей не убила за столь оригинальное имя?) взглянула на «больного» со смесью страха и жалости.

- Не было такого, Айболитыч, Мартынушка и слов-то таких не знал.

Сдвоенные линзы снова обратились ко мне, пронзительно голубые глаза сверлили алмазом:

- Рассказывайте, молодой человек, все, что посчитаете нужным. И все произнесенное вами останется в этих стенах. Даю слово.

- Расскажу. Только сначала мне необходимо помыться. Прям бесит, как все чешется!

Фатенька потрепетала ноздрями.

- Евойная правда, Айболитыч, чой-то он пованиват ужо, пущай сходит, а мы пока чаечку заварим ага?

Мне выдали чистое белье, обычные солдатские зимние кальсоны и рубаху. Фатька, от полного «Фатинья», кстати, принесла, полотенце и сетку-авоську с потрепанной и дырявой мочалкой и полиэтиленовой баночкой внутри. В баночке, по словам этих недоделанных эскулапов, должно было быть мыло. Затем показали на дверь смежного с палатой помещения. Отель «пять звезд», мать вашу! Олл инклюзив, все выключено к чертям собачьим, все ушли на фронт.

Душ представлял собой небольшую кабинку с резиновым ковриком поверх бетонного пола, оклеенные черным кафелем стены, обшитый пластиком потолок, и торчащей из него металлопластиковой трубки с вентилем у конца. Я разделся, бросил грязное, тоже солдатское белье «а ля Каспер» под ноги – заодно постираю – и открыл воду. Вопреки ожиданиям, струя была теплой. Ну как теплой, три минуты борьбы с дурацкими кранами.

Паста, которую мне обозначили как «мыло», по запаху и консистенции напоминала технический вазелин, но исправно пенилась. Я, еще в недавнем прошлом строитель-отделочник, обратил внимание на кафель, которым были облицованы стены душевой. Он был почти черным, очень аккуратно и ровно поклеен, сами плитки были продолговатыми, нестандартно вытянутыми размером с… Что?! Мочалка выпала из руки. Айфоны?! Господи, где есть такое место, в котором айфоны используют вместо кафеля?!

Для усиления связи с боженькой, я трижды треснулся лбом о гориллаглассовское стекло. А отняв голову, увидел, что одна из «плиток» отреагировала. Надпись на экране я не сразу разглядел, но, протерев мокрые глаза, сумел прочитать мелкий текст белым шрифтом на черном фоне:

Вы уверены, что хотите выйти из игры?

Да/Нет

Я чуть не проткнул айфон пальцем! Но за долю секунды до прикосновения к вожделенному «Да», экран сдох, и, почему-то я сразу понял, что окончательно. Для порядка, от души, скрупулезно простучал стены, и плюнув продолжил водные процедуры.