Томас Майер (Thomas Maier)

Неожиданно лишившийся после Второй мировой войны своего поста бывший британский премьер-министр Уинстон Черчилль начал негласно выступать за нанесение первого англо-американского удара с применением атомной бомбы по Советскому Союзу, о чем свидетельствуют когда-то секретные архивные записи ФБР. Речь Черчилля в Фултоне, штат Миссури, в 1946 году, где он предостерегал против бывшего союзника по Второй мировой войне из коммунистического лагеря, заложила основы для нового конфликта, известного как холодная война, которая длилась несколько десятилетий и до сих пор портит международные отношения. Ниже приводится отрывок из книги члена Международного консорциума журналистских расследований Томаса Майера «When Lions Roar: The Churchills and the Kennedys» (Когда рычат львы. Черчилли и Кеннеди).

Улицы Джефферсон-Сити, что в штате Миссури, украсили государственными флагами США и Великобритании в честь приезда президента Гарри Трумэна и человека, который, по словам Трумэна, спас западную цивилизацию.

Уинстон Черчилль сидел в лимузине с открытым верхом рядом с преемником Рузвельта, а тысячи жителей Миссури на железнодорожном вокзале приветствовали их и махали им руками. Двух улыбающихся политиков окружили угрюмые спецагенты (вставшие на подножки автомобиля), и лимузин поехал по улицам столицы штата. Было 6 марта 1946 года. Проехав долгий путь из Вашингтона на поезде, 71-летний бывший премьер-министр Британии старался не перетруждаться. Когда в том году Черчилля спросили о секрете его успеха, этот старый боевой конь ответил: «Я берегу энергию — никогда не стою, когда можно сидеть, и никогда не сижу, когда можно лежать».

Спустя несколько месяцев после отставки с премьерского поста Черчилль направился в спортивный зал колледжа в близлежащем Фултоне, чтобы произнести одну из самых значимых речей за всю свою карьеру. Действуя с благословения американского президента, Черчилль выступил с боевым кличем об англо-американском противостоянии «железному занавесу», опущенному Советским Союзом (это его образное выражение, означающее распространение коммунизма в Европе). Это выступление положило начало продолжавшейся много десятилетий холодной войне. Вместе с тем, эта фултонская речь под заголовком «Движущие силы мира» также стала очередным поворотным моментом в долгой жизни Черчилля. Отставке и пенсии он предпочел активную, почти вызывающую деятельность. Вместо того, чтобы уйти со сцены увенчанным лаврами былых побед, он решил встать под знамена будущего послевоенного мира с его атомными опасностями в качестве едва ли не пророка. Он снова стал государственным деятелем мирового масштаба, и голос его зазвучал вновь — знакомо и в то же время по-новому.

В Фултоне Черчилль отплатил Трумэну за его доверие блестящим выступлением. Он хотел разбудить Америку, убаюканную победой во Второй мировой войне и готовую вернуться к своей изоляционистской дреме. Он предупредил, что если Запад не будет действовать стремительно и настойчиво, его ждет новый конфликт, на сей раз с тоталитарным коммунистическим режимом, приобретающим в Москве угрожающие очертания.

«На континент опустился железный занавес, — вещал Черчилль, одетый в почетную шапочку и мантию оксфордского преподавателя, и его слова транслировались на всю страну. — Это явно не та освобожденная Европа, за которую мы сражались. И не Европа, обладающая необходимыми предпосылками для создания прочного мира».

Трумэн, появившийся на сцене вместе с Черчиллем, просмотрел и одобрил эту речь заранее. Прямолинейный Гарри дал понять, что ее важный сигнал должен быть услышан.

Черчилль утверждал, что безудержная сталинская экспансия в Центральной и Восточной Европе создает такой же риск мирового конфликта, как это делала агрессивная гитлеровская Германия в 1930-е годы, когда одинокий голос Черчилля звучал в политической пустоте. «В прошлый раз, наблюдая подобное развитие событий, я взывал во весь голос к своим соотечественникам и ко всему миру, но никто не пожелал слушать, — с нотками мелодраматизма восклицал Черчилль. — Никогда еще в истории не было войны, которую было бы легче предотвратить своевременными действиями, чем та, которая только что разорила огромные области земного шара. Ее, я убежден, можно было предотвратить без единого выстрела...»

Черчилль по очереди называл столицы европейских государств, попавших в «советскую сферу». Он был встревожен тем, что усиливающийся коммунистический блок будет распространяться по всему миру, если «братский союз» (Соединенные Штаты, Великобритания и остальной «англоязычный мир») не откажется от своей политики умиротворения сторонников холодной войны. Он настаивал на переговорах с Советами с целью урегулирования, чтобы предотвратить перерастание напряженности в активную войну, которой не хочет ни одна из сторон. «Из того, что я наблюдал в поведении наших русских друзей и союзников во время войны, я вынес убеждение, что они ничто не почитают так, как силу, и ни к чему не питают меньше уважения, чем к военной слабости», — заявил он, как будто пересказывая уроки из истории на основе собственных ощущений и переживаний. «Если упустить эти решающие годы, тогда и в самом деле нас постигнет катастрофа», — сделал свой вывод Черчилль.

Довольный Трумэн аплодировал стоя. В отличие от Рузвельта, с которым у него были бурные отношения, Черчилль высоко ценил откровенную и прямую манеру поведения Трумэна, а также ту смелость, которую он проявил, чтобы положить конец Второй мировой войне. Он поддержал решение Трумэна сбросить атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки (в результате чего погибли 200 тысяч мирных жителей), чтобы избежать потерь союзников в четверть миллиона человек, которые ожидались в случае вторжения на японскую территорию. Решение сбросить бомбу было «единогласным, автоматическим, беспрекословным», и принято оно было без долгих размышлений, вспоминал позднее Черчилль. В ходе войны британцы согласились совместно работать с американцами над созданием бомбы, однако сказали, что не будут ее использовать без согласия обеих сторон.

«Дайте мне знать, было это успехом или неудачей», — написал Черчилль Трумэну в июле 1945 года о первом испытании атомного оружия в пустыне Нью-Мексико.

«Это успех. Трумэн», — получил он короткий ответ. В том же году, когда стали ясны и понятны экспансионистские планы Сталина, Черчилль впервые употребил термин «железный занавес» в частном послании Трумэну.

Однако реакция общества на речь Черчилля в Фултоне оказалась негативной. Газеты в своих редакционных статьях осуждали ее, называя злобным бахвальством. А обозреватель Уолтер Липпман (Walter Lippmann) заявил, что приглашение Трумэна Черчиллю является «почти катастрофическим просчетом». Новый президент вскоре понял, что его страна не готова к очередной войне — на сей раз со своим недавним союзником Сталиным и его русской армией. Охота на Советы в мирное время — это очень не похоже на расправу над Японией в ходе войны. Трумэн «заполз обратно в свою раковину и даже заявил, что не знал заранее, о чем будет говорить Черчилль», сообщал журнал Time. Открестившись от комментариев Черчилля, Трумэн потом предложил направить линкор «Миссури» в Советский Союз, чтобы Сталин приехал на нем в Америку и опроверг прозвучавшие в Фултоне обвинения.

Но Уинстон был непоколебим, ибо его истинные чувства в отношении Советов были сильнее фултонской риторики. После русской революции 1917 года у него возникло ощущение, что большевики Ленина — экстремисты, твердо вознамерившиеся создать диктатуру, которая не признает ни Бога, ни права собственности, ни человеческие свободы. «Удушение большевизма в колыбели было бы несказанным благодеянием для человеческой расы», — объявил Черчилль. Такого рода заявления он делал на протяжении всей своей карьеры. «Большевизм — не политика, это болезнь, — восклицал он. — Это не мировоззрение, это моровая язва». Сравнивая советскую империю Сталина с побежденными государствами гитлеровской оси, Черчилль задавал вопрос, а не заменил ли англо-американский альянс одно большое зло на другое.

Ресурсы его собственной империи были истощены, и Черчилль хотел, чтобы Соединенные Штаты контролировали Советы в Европе путем применения ядерного оружия. Америка перестала быть захолустной колонией короны. Она «находится на пике своего величия и мощи, какого не достигало ни одно общество после падения Римской империи», делал свой вывод Черчилль с апломбом историка. Обладая самым мощным оружием в истории человечества, Соединенные Штаты будут «господствовать в мире следующие пять лет», предсказывал он, давая Америке возможность действовать стремительно в прокладке курса к будущему миру.

Тогда казалось, что Советам еще далеко до создания собственного атомного оружия, а поэтому они будут с уважением относиться к американскому превосходству, если оно будет продемонстрировано. Атомная бомбардировка или, по крайней мере, открытая конфронтация с угрозой применения бомбы должны были стать важным инструментом в обуздании советского коммунизма, утверждал Черчилль. Он выражал такие взгляды самостоятельно, и, уж конечно, без одобрения лидеров Лейбористской партии, которые руководили британским правительством. Если изоляционисты, пацифисты и миротворцы одержат верх, отмечал Черчилль, это станет гарантией новой мировой войны. «Сейчас выдвигаются аргументы о том, что мы ни в коем случае не должны применять атомную бомбу, если она не будет применена против нас, — говорил Черчилль. — Иными словами, ты не должен стрелять, пока тебя не застрелили. Мне это кажется большой глупостью и весьма опрометчивой позицией, занимать которую никак нельзя».

В частном порядке Черчилль предлагал Америке первой нанести удар, пока не поздно. Согласно архивным записям ФБР, он призывал активно занимавшегося международными делами консервативного республиканского сенатора Стайлза Бриджеса (Styles Bridges) из Нью-Гэмпшира поддержать идею упреждающего и сокрушительного удара по Москве. «Он [Черчилль] отмечал, что, если сбросить атомную бомбу на Кремль и уничтожить его, разобраться с Россией будет очень просто, так как она окажется без руководства», — рассказывал Бриджес ФБР.

Бриджес утверждал, что когда он летом 1947 года посетил Европу и приехал на конфиденциальную встречу с Черчиллем, бывший премьер-министр «заявил, что спасти цивилизацию можно только одним способом — если президент Соединенных Штатов заявит, что Россия ставит под угрозу мир во всем мире, и нападет на нее». В докладе ФБР от 5 декабря 1947 говорится, что согласно прогнозам Черчилля, если этого не сделать, «Россия нападет на Соединенные Штаты через два-три года, когда создаст атомную бомбу, и в этом случае цивилизация будет уничтожена или отброшена на много лет назад».

Полномасштабное ядерное нападение на Кремль не вызывало особой тревоги у Бриджеса, который резко критиковал политику Рузвельта и Трумэна. Бриджес упомянул об этом разговоре с Черчиллем, лишь когда беседовал с агентом ФБР «на другие темы», отметил этот сотрудник бюро в своем рапорте. Там также говорится о том, что «взгляды Бриджеса и Черчилля совпадают, и он искренне надеется, что наш следующий президент так и поступит, прежде чем Россия нападет на Соединенные Штаты».

Докладная записка

Дата: 5 декабря 1947 года

Кому: Директору

От: Д. М. Лэдд

Во время беседы с сенатором (Стайлзом) Бриджесом на другие темы, тот заявил, что когда он прошлым летом был в Европе, у него состоялась приватная беседа с Черчиллем, и Черчилль был очень обеспокоен действиями России, заявляя, что спасти цивилизацию можно только одним способом — если президент Соединенных Штатов заявит, что Россия ставит под угрозу мир во всем мире, и нападет на нее.

Он отметил, что, если сбросить атомную бомбу на Кремль и уничтожить его, разобраться с Россией будет очень просто, так как она окажется без руководства. Далее Черчилль заявил, что если этого не сделать, Россия нападет на Соединенные Штаты через два-три года, когда создаст атомную бомбу, и в этом случае цивилизация будет уничтожена или отброшена на много лет назад.

Бриджес сказал, что, судя по взглядам Черчилля, тот искренне надеется, что наш следующий президент так и поступит, прежде чем Россия нападет на Соединенные Штаты.

Другие близкие к Черчиллю люди слышали аналогичные воинственные заявления. Его личный врач лорд Моран вспоминал, как Черчилль во время беседы в 1946 году выступал за сокрушительный ядерный удар по Советам. «Мы не должны ждать, когда Россия будет готова, — сказал он. — Америка знает, что 52% российского автомобилестроения сосредоточено в Москве, и все эти предприятия можно уничтожить одной-единственной бомбой. Это значит, что будет уничтожено три миллиона человек, но им [Советам] это безразлично». Черчилль сделал паузу, а затем улыбнулся, думая об этой гротескной ситуации. «Их больше обеспокоит уничтожение такой исторической постройки как Кремль», — добавил он.

Несколько лет спустя, перед выступлением Черчилля в Бостоне, Аверелл Гарриман предупредил чиновников из американского Госдепартамента, что его старый друг может сделать «политически неудобные заявления», призывая активно использовать атомную бомбу в качестве переговорного инструмента против Советов. Явно помня об отступлении Трумэна в Фултоне, Гарриман заявил, что администрации следует заранее взглянуть на текст выступления Черчилля. Приехав в Бостон, Черчилль не стал призывать к нанесению удара по Кремлю, а вместо этого осудил советское Политбюро, назвав его «таким же порочным, а в некоторых отношениях даже более страшным, чем Гитлер». Он вновь выступил со своими предостережениями о «железном занавесе» и назвал атомную бомбу единственным могущественным оружием западной демократии. «Я не должен скрывать от вас правду, какой она видится мне, — заявил Черчилль в своей речи, которую на сей раз транслировали не только по радио, но и по телевидению. — Европа наверняка стала бы коммунистической, если бы не атомная бомба в руках Соединенных Штатов».

С тех дней, когда Черчилль наблюдал, как в горах уничтожают размахивающих саблями воинов-дервишей, он начал понимать превосходство техники над храбростью и отвагой солдата в современной войне. Кого-то поражали его черствость и бездушие в отношении этой мясорубки. «Война всегда завораживала его; он удивительно подробно знает прошлые военные кампании; он побывал почти на всех полях сражений и может точно назвать переломные моменты, решившие исход того или иного сражения, — писал лорд Моран в своем дневнике. — Но он никогда не задумывался о том, что происходит в мозгу у солдата, не пытался понять его страхи. Если солдат не выполняет свой долг, премьер-министр говорит, что его надо расстрелять. Все просто».

Перед выступлением в бостонском отеле Ritz-Carlton Уинстон беседовал об атомной бомбе со своим давним американским другом Бернардом Барухом, который затем представил его слушателям как «величайшего из живущих англичан», а также с подругой семьи Кэй Холли. Рядом с ним была жена Клементина и сын Рэндолф. Они сидели за круглым столом, пили чай, шотландское виски, ели бутерброды и печенье. Уинстон заметил, что в пустыне Нью-Мексико, где проводилось первое испытание атомной бомбы, возводят монумент в память о погибших в Хиросиме.

«Американцам совестно от того, что они сбросили атомную бомбу?» — спросил он.

Кэй Холли вспоминала «немигающий рентгеновский взгляд» Черчилля, который пристально смотрел на нее в ожидании ответа. Кэй была вполне состоявшейся женщиной сорока с небольшим лет, и теперь она очень сильно отличалась от той веселой и белокурой наследницы сети универмагов из Кливленда, на которой почти двадцать лет тому назад хотел жениться Рэндолф. За это время она успела поработать ведущей на радио, автором газетных статей и сотрудницей Управления стратегических служб, созданного в военные годы и ставшего предшественником ЦРУ. Кэй с почтением относилась к бывшему премьеру, однако ей хватило смелости, чтобы дать ответ, который мог не понравиться Черчиллю.

«Очень многим», — сказала она, имея в виду тех многочисленных американцев, которые чувствовали себя виновными в этом ядерном холокосте.

Уинстон отмахнулся от этой громкой и эффектной фразы, сказав, что атомная бомба была единственным средством устрашения Советов. Он не терпел людей, которые спрашивали, не беспокоит ли его то, что об атомной бомбе скажет Бог. «Я буду защищать себя решительно и энергично, — заявлял Черчилль, как будто врата рая были палатой представителей. — Я скажу Всевышнему: почему, когда страны воюют такими методами, Ты даешь человечеству опасные знания? Это Ты виноват, а не я!» Но в приватных беседах Черчилль выражал обеспокоенность по поводу нравственных последствий такой новой войны и спрашивал, понимает ли он в полной мере ее истинное значение. «Не кажется ли вам, что атомная бомба означает, насколько сильно архитектор вселенной устал от написания своего нескончаемого сценария? — писал он Джорджу Бернарду Шоу. — Похоже, что сброс атомной бомбы станет в нем следующим переломным моментом».

Публично Рэндолф поддержал речь своего отца в Фултоне о советском «железном занавесе», а также его твердую позицию в отношении коммунизма в Восточной Европе. Но в частной беседе в Бостоне Рэндолф, всегда умевший находить у отца слабые места, заявил, что британское «бомбометание по площадям» в Германии — это «ужас, почти равноценный Хиросиме», вспоминала Холли. Союзники своими авиаударами стерли с лица земли такие города как Дрезден, Гамбург и Кельн, оставив от них одни руины и пожарища. Сидя со своими друзьями и родственниками в бостонском отеле, Уинстон вспоминал про свои нравственные мучения и сомнения по поводу этих налетов, в ходе которых «за одну ночь уничтожались десятки тысяч жизней... стариков, старух, маленьких детей, да, да, еще не родившихся детей». Кэй наблюдала, как ее герой говорил с чувством искренней человечности, «а в его невероятных глазах сверкали слезы».

Но Рэндолф из собственного опыта знал, что русские не боятся упреждающего атомного удара американцев. Во время поездки в Москву в ноябре 1945 года он слышал, как советские руководители жалуются, что США не делятся своими ядерными технологиями; но их, похоже, не очень-то тревожили «империалистические замыслы» дяди Сэма. «Я шутливо спрашивал их, сколько людей в Кремле потеряли покой и сон, беспокоясь о том, как бы американцы не сбросили атомную бомбу на Красную площадь, — вспоминал Рэндолф. — Они были слишком честными людьми, чтобы притворяться встревоженными».

Откуда им было знать, что его отец сбросил бы бомбу, будь у него такая возможность.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

https://inosmi.ru/world/20141112/224226696.html

Оригинал публикации: Churchill urged us to «wipe out» Moscow with A-bomb

США не должны отказываться от возможности нанесения ядерного удара первыми. Об этом заявил в Сенате председатель Комитета начальников штабов Вооруженных сил США генерал Джозеф Данфорд/

По словам военачальника, способность США нанести превентивный ядерный удар усложняет процесс принятия решений противниками о нападении, и не стоит облегчать им эту задачу. Так он ответил на внесенные в январе предложения по ограничению использования ядерного оружия.

На том же заседании глава Европейского командования ВС США и командующий силами НАТО в Европе генерал Кертис Скапаротти рассказал о желании России применить ядерное оружие. Он заявил, что Москва не может конкурировать с США в длительном конфликте с применением обычных видов оружия. В связи с этим он считает, что Россия серьезно раздумывает об использовании ядерного оружия для быстрых побед над более слабыми соседями, «это часть российской доктрины».

Ранее сообщалось, что в США начали производить новое ядерное оружие малой мощности, предназначенное для борьбы с Россией. Новую боеголовку W76−2 будут устанавливать на подводные лодки. Ее мощность составляет около пяти килотонн.

Ссылка