Ученым в России созданы все условия для научной работы и самореализации, заявил посол РФ в США Анатолий Антонов, 3 ноября выступая на конференции Российско-американской ассоциации ученых (RASA-America Conference 2018).

По словам Антонова, государство уделяет большое внимание стимулированию научных коллективов и созданию благоприятных условий для открытий. Посол также отметил возросшее финансирование науки, инвестиций в вузы и совершествование научного оборудования.

Представитель России заявил, что хоть он и не настаивает на возвращении всех эмигрировавших российских ученых на родину, тем не менее он подчеркивает, что сейчас в стране созданы условия для благоприятной исследовательской работы.

Напомним, в начале 2018 года Росстат отчитался об опережающих темпах роста зарплат ученых в России. По опубликованным данным, средняя зарплата ученого в стране почти превысила 100 тысяч рублей.

Однако, по информации ИА Красная Весна, на ноябрь 2018 года средний оклад научного сотрудника в ведущем ВУЗе страны МГУ не превышает 15-20 тысяч рублей. Кроме того, имеются данные о переводе научных сотрудников в институтах РАН на 5-ю и 10-ю части ставки, чтобы в статистике можно было отчитаться об увеличения зарплат в 5-10 раз, хотя реальные зарплаты практически не изменились.

Более того, эксперты РАНХиГС в январе 2018 года заявили, что «утечка мозгов» из России растет на протяжении последних 10 лет.

Отсюда

По сравнению со "святыми" девяностыми, когда, чтобы заниматься наукой, нужно было продавать на рынке туфли и искать на свалке металлолом, из которого делать экспериментальную установку, конечно же все условия созданы. Но с другой стороны, посол - человек образованный и может себе позволить не знать, что нужно ученому для занятия наукой и самореализации.

Уважаемые читатели,

В этом посте я хочу приоткрыть ящик «Пандоры» и рассказать о том, как не выбросить деньги на «ветер», не потерять своё время и просто не разочароваться в специалистах по бизнес-планированию по вине собственной хитрости и домыслов.

Я работаю инвестиционным аналитиком с 2006 года на рынках РФ и ЕС и решаю различные задачи в рамках этого профиля: от поиска перспективных проектов и разработки необходимой документации по ним, до самого запуска таких проектов. Сразу оговорюсь, занимаюсь проектами исключительно в реальном секторе. Это значит, что ко мне приходят люди, готовые открыть свой ресторан или организовать своё производство. Форекс, сырьевые рынки и прочие «игры» на фондовых рынках – совсем не мой профиль

Ко мне часто обращаются люди с просьбой написать очередной бизнес-план для инвестора. И начну я, пожалуй, с одной из последних историй, хотя этот сценарий повторяется с очень завидной регулярностью.

Июльским ранним утром на мобильный мне позвонил предприимчивый молодой человек по имени, пусть будет, Михаил. Михаил начал с того, что очень хочет реализовать свою мечту детства и открыть свою пекарню, но собственные средства ещё не успел заработать… А инвесторы, как заклинание, твердят о каких –то финансовых моделях, рынке и прочих скучных примудростях. Михаил стал искать решение и знакомые предложили ему мой контакт, описав лёгкость и гибкость моей работы на личном примере. Поэтому Михаил сразу решил мне позвонить, чтобы договориться о моём участии в решении столь «деликатного» вопроса. Ведь у него всё есть и нужно лишь немного доработать его материалы. С лёгкостью договариваемся о встрече в тот же вечер.

Встретились мы с ним в кафе возле метро и за чашечкой горячего кофе он увлечённо рассказывал о своём проекте, плане реализации и о том, что не хватает буквально чуть-чуть: бизнес-плана, чтобы показать его инвестору. Как оказалось, озвученное по телефону: «есть всё и нужно немного доработать» - это горящие глаза, серьёзный настрой и примерное место, где он хочет организовать свой бизнес. Кроме этого, есть некая большая сумма, которую он готов заплатить за доработку своих материалов и трансформацию их в качественный бизнес-план. На языке инвестиционного аналитика – это значит: нет ничего, кроме некой суммы на разработку бизнес-плана. 😀 В целом, даже проработка идеи сильно «прихрамывает».

Чтобы понять масштабы «бедствия», перехожу к главному вопросу: «А что хочет непосредственно инвестор?». Инвестора, как такового тоже нет. У Михаила есть некая база потенциальных инвесторов, которые могут проявить заинтересованность и готовы смотреть проект после того, как будет реальный бизнес-план. Переходим к деталям, поясняю риски, рассказываю про стандарты и о том, в чём отличия между этими стандартами. Михаил воодушевляется и говорит, что нужно сделать всё по максимуму и как можно быстрее, выбрав самую высокую степень проработки всех разделов. Деньги – не проблема, даже бюджет готов увеличить на 25% за такую «красоту». Начинает радоваться тому, что он сможет использовать этот документ и для внутреннего планирования.

Осталось обсудить только один, но очень важный вопрос для обеих сторон: бюджет, который Михаил готов выделить на разработку бизнес-плана.

Здесь Михаил не проявил никакой изобретательности и ёмко и всесторонне возвышая мои компетенции в подготовке соответствующих документов на уровень эксперта в десятой степени, плавно перейдя на важную главу о том, что злостные аналитики инвестора будут пробовать «разбирать по частям» весь документ и «рвать его на части» своими вопросами, а с таким документом он сможет выстоять с достоинством перед всеми аналитиками и Инвесторами и получить от них финансирование.

Михаил выдерживает длительную паузу и задаёт вполне конкретный вопрос: «Согласны ли Вы со мной сотрудничать? Я готов!». Я не привык «бросать слов на ветер» и поэтому совершенно спокойно прошу уточнить – таки бюджет на разработку документа.

И тут уже по накатанной дорожке, Михаил озвучивает следующее: «Артур, я планировал на этот этап 20К рублей. Но только потому что это будете делать Вы, я готов заплатить Вам целых… 25К рублей! Как и обещал, готов выделить на 25% больше плана! Так мы договорились?». У меня часто создаётся впечатление, что есть некий форум или иное пособие, которые учат клиентов говорить именно так. Даже предлагают там цифру указывать не более 20К… И Михаил явно ожидает «воспламеняющийся» взгляд с моей стороны и восторженная речь, что-то из разряда: «Вау, это так здорово! Проект огонь и бюджет фантастический! Я никогда ещё не получал таких предложений! Ваша щедрость не знает границ! Я согласен! Можно я уже пойду писать Ваш бизнес-план?». Иногда с трудом себя сдерживаю, чтобы не сказать именно так. 😀

УВЫ! Годы работы с людьми сделали меня крайне спокойным к таким ситуациям, а загруженность позволяет не пытаться переубеждать клиента в том, что бюджет нужно увеличивать кратно. Времени только жалко. Единственный выход, который я нашёл с течением времени и применяю его всегда в таких ситуациях – это тактично рекомендовал Михаилу обратиться к другим специалистам на рынке, которые предлагают разработку именно за такую цену, либо написать бизнес-план самостоятельно, что вообще позволит ему сэкономить 20К.

«Что не так в предложении Михаила?», - могут спросить многие. Я это называю: «Не договорились по цене». Основная проблема этой ситуации в том, что меня оценили как студента последнего курса финансово-экономического, при этом выдвинув условия, требующие именно экспертных знаний к разрабатываемому документу, ждут дальнейшего сопровождения и решения различных вопросов с аналитиками Инвестора. И это без учёта срочности работы. Так и хочется спросить: «Вы это серьёзно?.... Сами то готовы столько часов работать за эти деньги?». Чаще всего, ответ отрицательный.

Михаил быстро сориентировался, что его предложение я воспринял прохладно и совместной работы может не получиться. Он плавно переходит на правильный вопрос: «Артур, какова Ваша оценка данной работы, чтобы Вы готовы были за неё взяться?» Честно признаюсь, что мы можем поработать над тем, чтобы бизнес-план ему обошёлся не больше базы. Это значит, что придётся снизить детализацию и отказаться от срочности и некоторых других «плюшек» при этом бюджет нужно будет увеличить минимум в два раза. Михаил «закатывает» глаза и впадает в «кому», которая длится несколько минут. Дальше я спокойно выслушал рассказ о его разочаровании и негодование о том, что цена завышена в разы. На этой нейтральной ноте мы и прощаемся и Михаил исчезает сентября.

Уже забыв о нём, раздается телефонный звонок с незнакомого номера и дрожащим голосом Михаил просит о срочной встрече. На встрече, за чашечкой горячего кофе, Михаил рассказывает свою историю. Истории часто одинаковые, но со своими деталями…

Михаил нашёл специалиста, который согласился сделать бизнес-план за 20К рублей за неделю. Прислал готовый документ и финансовую модель Михаилу, он, радуясь такому успеху: и бизнес-план есть, и бюджет сэкономил, начал рассылать свой бизнес-план потенциальным инвесторам. Но никто не проявил должного интереса в течении месяца. Михаил через знакомых выходит на представителя одного из инвесторов и договаривается о встрече. Встреча проходит довольно компактно и совсем не так, как планировал Михаил, готовясь презентовать свой проект во всей красе. Представитель инвестора взглянув на бизнес-план, даёт несколько общих рекомендаций, которые Михаил быстро записывает на бумажке и через несколько минут, даже не допив кофе, прощается с Михаилом и кидает фразу из разряда: «Ну, как сделаете нормальный документ, приходите… Такое я даже руководителю отдела не могу показать - меня засмеют». Михаил, придя домой, сразу же написал большое «гневное» письмо своему специалисту с требованиями переделать бизнес-план, вываливает много фраз о сомнениях в его компетенциях и… получает лишь «ок» и новый счёт. После долгих дебатов и переписок, Михаил требует возврата своих «кровных» 20К за то, что документ сделан некачественно. Специалист, ссылаясь на договор и на то, что все требования формально выполнены, перестает поднимать трубку и отвечать на почту…

В общем, очередной рассказ о несправедливости в этом мире, о том, как обманули мошенники и просьбой помочь внести минимальные корректировки, чтобы бизнес-план всё таки стали рассматривать. Надежда ведь умирает последней, как и понимание того, что покупая швейцарские часы на рынке по китайской цене не даёт качества швейцарского производителя. Михаил готов сходу выделить 5-10К на такие корректировки… И снова меня оценили, как студента… 😀

Наш разговор с Михаилом пришлось выстраивать с самого начала. Открываем его новый документ и идём по разделам. Я задаю по нескольку вопросов по каждому вопросу о том, есть ли там информация соответствующего содержания. Получаю отрицательные ответы. Михаил уже сам осознал, что эти 20К он не потерял, а заплатил за новый опыт. Михаил сам посмеялся с того, что такой опыт стоит довольно дорого, зато объясняет доходчиво. К сожалению, в случае с Михаилом, документ нужно писать с самого начала. Получившийся документ я не читал, его читал Михаил и, не смог ответить не на один из вопросов, которые я ему задавал. То есть, те вопросы, которые обычно интересуют инвесторов…

И вот мы подошли к важному вопросу: Кто виноват в том, что Михаил потерял свои деньги? Михаил сам или он стал жертвой обмана недобросовестного специалиста?

На мой взгляд, ответ очевиден и прост: Михаил сам виноват и дело тут не в специалистах, а в формальном подходе к документу с его стороны и желании сэкономить. Ведь бесплатным бывает только сыр в мышеловке.

Допускаю, что многие начнут со мной спорить на этот счёт. Приложу максимум усилий, чтобы ответить на Ваши комментарии и сообщения. Если конечно они будут предполагать мой ответ. 😀

А теперь я перейду к важному вопросу: как формируется цена на разработку бизнес-плана и из чего исходят аналитики, когда озвучивают стоимость разработки бизнес-плана. Я, как и любой человек цифр, поясню всё на двух примерах калькуляции. Вы покупаете время этих специалистов и покрываете их расходы. И никак не меньше. Сразу оговорюсь, что считать буду затратным методом по минимуму:

1. Небольшая компания по написанию бизнес-планов в СПб.

Компания находится недалеко от центра в обычном бизнес-центре. В ней работают три инвестиционных аналитика, бухгалтер-делопроизводитель и сам генеральный директор. Есть сайт у компании, который продвигается не очень активно. Своей программы по моделированию у них нет и они вынужденно покупают каждый год лицензию, чтобы была возможность делать серьёзные финансовые модели под желания клиента. Да и зачем «изобретать велосипед», когда уже есть готовые и рабочие решения?!

Теперь давайте перейдём к расходам такой компании:

- Маркетинг: 20К / месяц;

- Аренда офиса: 50К / месяц;

- ФОТ аналитиков: 60К/месяц + отчисления;

- ФОТ генерального директора: 60К/месяц + отчисления;

- ФОТ бухгалтера-делопроизводителя: 25К/месяц + отчисления;

- Спец/ПО по финансовому моделированию: 110К/год на аналитика

- Прочие расходы: 25К / месяц

Итого: 470К / месяц или 157К / на аналитика

В среднем, инвестиционный аналитик делает бизнес-план за неделю сугубо формально и по минимально проходному стандарту. Исходя из этого мы можем посчитать, что в среднем, себестоимость одного бизнес-плана в компании составляет примерно от 40К. Прибавляем немного прибыли для компании, необходимые доработки и прочие прелести и получаем минимальную стоимость 45К или один аналитик может потратить на изучение Вашего проекта и написание бизнес-плана только 40 часов. Предлагая 20К, нужно понимать, что ни одна компания не будет тратить на Ваш проект более 20 часов.

В общем, обычное конвейерное производство. Хотите индивидуального подхода и погружения – можно, но умножайте бюджет сразу на целые числа. Это должно Вам помочь.

2. Давайте считать, что Вам повезло и Вы нашли хорошего аналитика, который готов сделать всё, что полагается напрямую. Как это говорят иногда – подработать.

Такой аналитик будет исходить из потребности в этой подработке и, как правило, во всех сферах принято, что разовые работы имеют повышающий коэффициент от базовой часовой стоимости работы конкретного аналитика. Другими словами, аналитик берёт ту же таблицу трудозатрат и получается примерно следующая формула:

Стоимость работ = трудозатраты х стоимость часа работы х коэффициент + доп/расходы + риски.

Скажем, у меня есть возможность вести дифференцированную таблицу коэффициентов в зависимости от загруженности, праздников и других обстоятельств. Но давайте возьмём просто и минимально: коэффициент 2, трудозатраты – 40 часов, стоимость часа работы – 60К / 160 = 375 руб/ч. Итого получается 30К + доп/расходы + риски. В итоге, получаются те же 35К-40К, если, конечно Вы не оплачиваете все 100% специалисту сразу. Тогда есть шанс договориться на 30-35К.

Данный пост я написал, не только потому что «накипело», а для того, чтобы ни у кого не было обманутых ожиданий, безрезультатно потраченного времени и каждый мог выбрать то, что ему нужно.

Так что давайте будем честны друг с другом и сами с собой: я не знаю таких людей, которые хотели бы работать вечерами и ночами, проводить выходные за работой, чтобы получить меньше своего недельного дохода и взять за это ещё «воз» дополнительной ответственности.

Если Вам показался этот пост полезным, то ставьте «плюсики», пишите комментарии или в личку. Исходя из этого, я сделаю вывод, что мои рукописи полезны читателям и напишу следующий пост: «Развод на деньги или где клиент может сэкономить на разработке бизнес-плана».

ПС: Разослал этот пост некоторым своим предыдущим клиентам и просто знакомым, чтобы они оставили свои комментарии. Один из них мне задал интересный вопрос: «Каким образом меняется стоимость бизнес-плана в зависимости от квалификации аналитика, при условии, что качество бизнес-плана одинаково?».

Выражу своё мнение: зависимость обратная. Если нужно высокое качество бизнес-плана, то даже при стоимости часа работы аналитика высокой квалификации, итоговая стоимость может получится значительно дешевле, чем заказывать этот же бизнес-план начинающему специалисту. Как правило, начинающий специалист стоит в два раза дешевле среднего специалиста на рынке, но и работу он делает в два раза медленнее. Плюс, необходимо учесть, что начинающему специалисту нужно будет постоянно изучать новые для него вопросы. Как думаете, за чей счёт в итоге он будет повышать уровень своей квалификации?

В октябре в России стартует масштабный национальный проект «Здоровье». За шесть лет смертность трудоспособного населения уменьшится больше чем на четверть, младенческая — на 19,6 процента. Прорыв — за счет повышения доступности передовой медпомощи. Главными проводниками и кураторами качественного здравоохранения должны стать Национальные научно-исследовательские центры. Сегодня их 22 — практически в каждой отрасли медицины. Подразумевается, что отдельные недостатки и проблемы — это в региональной медицине, а в столичных федеральных ведомствах сконцентрировано все лучшее: кадры, оборудование, препараты. На сайте «Врачи.рф» опубликовано открытое письмо об отсутствии элементарных препаратов и хорошего оборудования в Национальном медицинском исследовательском центре хирургии им. А.В. Вишневского Минздрава России. В медицинских социальных сетях многочисленные коллеги-комментаторы написали, что такое в здравоохранении — везде и повсеместно. Правда, официально транслируется, что становится все лучше и лучше. «Лента.ру» поговорила с автором обращения — хирургом, старшим научным сотрудником НМИЦХ Ольгой Андрейцевой — о том, зачем она начала бороться с системой и правда ли, что в больницы сегодня лучше приходить со всем своим.

«Лента.ру»: Сегодня врачи боятся лишний раз признаться, что у них в больнице чего-то не хватает. Официальная позиция Минздрава: у нас все замечательно. Вы почему не корригируете речевую продукцию, лодку раскачиваете?

Ольга Андрейцева: Работать стало тяжело и некомфортно. Врач поставлен в унизительную позицию. Мы сейчас даже радоваться и гордиться не можем, что пациент спасен. Наоборот — врач чувствует себя виноватым, что его тяжелый больной живет, хотя по всем показателям уже давно должен «убыть». Тебе становится стыдно, что, помогая больному, ты разоряешь институт своей работой, оставляешь коллег без премии.

Вы чисто теоретически говорите или есть реальные случаи недовольства, «что живой»?

У меня был очень тяжелый пациент с панкреонекрозом, развившимся после оперативного вмешательства. Пять месяцев не выходила от него из реанимации. И в субботу-воскресенье тоже там, потому что дренажи ему нужно было ежедневно мыть. Можно было это поручить дежурным врачам, но пока объяснишь, какой дренаж где установлен, какой как промывать, — легче самой. И вот стоишь ты по утрам на врачебных начальственных обходах в реанимации и кожей чувствуешь недовольство по поводу того, что он до сих пор здесь лечится, сколько денег на него ушло…

Надо было спросить, куда вам его деть. В прессе пишут, что некоторые больницы «неперспективных» выносят за ворота, на уличные лавочки.

В такие моменты не знаешь, что сказать. Главврач наш пытался перевести пациента то в один реабилитационный центр, то в другой. Но у него дренажи в животе стоят с «грязным» отделяемым, а реабилитационные центры берут только беспроблемных. Позже все же отправили пациента в платный реабилитационный центр за 70 тысяч рублей в неделю. У родственников только на две недели денег хватило, потом забрали его и выхаживали дома.

Я не понимаю, почему врач поставлен в такую позицию. Разве мое дело считать, сколько потрачено? У нас медицина декларируется как бесплатная. Больной пришел в госучреждение, его надо лечить. И для врача не должно играть роли — олигарх он или бедный пенсионер.

С тем пациентом что стало?

Он выздоровел, с ним все нормально. Иногда переписываемся с его сыном.

Сценарии военно-полевой медицины, когда врач реально решает, кого лечить, а кого нет, потому что ресурсов на всех не хватит, — реальны сегодня?

Реальны. Часто это касается отсутствия необходимых антибиотиков. Причем врача в случае развития у больного осложнений могут еще и наказать «за несоблюдение стандартов». Но при всем желании соблюдать их невозможно. Например, у нас есть разработанные протоколы антибактериальной терапии у разных групп пациентов. Она проводится для профилактики и лечения послеоперационных инфекционных осложнений. Если больной пришел «стерильный», то есть в последний месяц перед госпитализацией ничем не леченный, без какой-либо предполагаемой инфекции, то допускается использование «простеньких» антибиотиков.

Но нередко бывают случаи, когда у человека стоят дренажи, течет желчь, в анализе — «злые» бактерии. В этом случае требуются более сильные антибактериальные препараты. Это все есть в протоколах, и раньше мы их придерживались. А сейчас спрашиваем у старшей сестры препараты и получаем ответ: что из антибиотиков дала аптека — тем и лечим. Или, скорее, делаем вид, что лечим. Потому что наличествующие антибиотики представлены в основном пенициллинами, как во время Великой Отечественной войны.

В пятницу на выходные назначишь пациенту препараты. В понедельник приходишь — медсестра докладывает: тому не сделали, другому — тоже, потому что хватило на всех только на два дня. Иногда от таких сообщений руки опускаются.

А что тогда делаете?

Идем выбивать. Это происходит примерно так: вызываешь фармакотерапевта, он оценивает ситуацию, созванивается с аптекой, узнает, что из нужных препаратов есть, делает запись. Затем заполняется протокол назначения данного препарата, подписывается комиссией из трех человек. Все завизировать должен главный врач. Бежишь к главврачу, не всегда застаешь его на месте — ведь у него и другие дела есть. Иногда раза два-три сбегаешь или ординатора пошлешь. Но, допустим, повезло: главврач на месте, подписал — несешься к старшей сестре, а она — в аптеку с бумагой. А там: «Не дадим сколько просите. У нас нет».

Несколько раз я сама приходила в аптеку и предлагала написать на требовании, что выдали столько-то, в большем количестве отказано. Там сразу на дыбы: «Почему мы должны писать?» — «Я должна в истории болезни указать, почему я этот препарат назначила на пять дней, а не на десять».

Когда начинаешь так разговаривать, то чего-то удается добиться. Понимаю, что аптека придерживает лекарства тоже не от хорошей жизни, а от их нехватки. Если для своего пациента я препарат выбила, вероятно, кому-то другому не досталось. Но процесс поиска может занять несколько дней. А бывают ситуации, когда мощный препарат требуется прямо сейчас.

Да что антибиотики! Перебои пошли с физраствором. Даже в 1990-е годы не помню, чтобы приходилось экономить физраствор или глюкозу. Это самые дешевые и самые элементарные препараты. Считается, что антибиотики лучше вводить капельно. Для этого препарат растворяется в физрастворе. Но об этом способе практически забыли. За неимением физраствора сестры ставят уколы с лекарством в мышцу или одномоментно вводят его шприцем в вену. Так плохо со снабжением, как сейчас, еще никогда в институте не было.

Родственников просите покупать лекарства?

Когда совсем безысходность, то, конечно, смотрим на родственников и пытаемся понять: можем мы их просить или нет. Некоторые сами говорят: скажите, что надо, принесем. Да, бывает, что и так выходим из положения.

Но у родственников морально сложно просить препараты, особенно дорогие. Ты не можешь дать гарантию, что это стопроцентно поможет. Ведь назначение конкретного препарата в каждой конкретной ситуации — условие необходимое, но не всегда достаточное для проведения лечения. Кроме того, не все могут купить.

На профессиональных форумах доктора часто говорят, что предпочитают не озвучивать пациентам материальные сложности в лечении. Почему?

Боятся. Тут я понимаю и не могу осудить своих коллег. Ведь обращение к родственникам с просьбой о покупке лекарств не узаконено в стационарах, и в случае жалоб виноват будет врач. Вот и выбираешь — попробовать попросить или делать вид, что лечишь. Чтобы делать вид, надо обрасти скорлупой цинизма. У меня это за всю жизнь не получилось. Пациентов надо любить. Это необходимое условие работы врача. Гиппократ говорил: «Отнесись к больному так, как бы хотел ты, чтобы отнеслись к тебе в час болезни».

Начнешь юлить и уворачиваться — пациент это сразу интуитивно поймет и начнет надумывать ситуацию, которой нет. Поэтому я стою на позиции, что лучше объяснить все как есть. Если больной чувствует, что ему говорят правду, — он идет на сотрудничество с врачом. Только объединившись с врачом, пациент может победить болезнь.

Лекарства, которые чаще всего бывают у вас в дефиците, дорогие?

Понятие «дорогие» для каждого звучит по-своему. Кому-то и 10 тысяч не под силу, а для кого-то и 100 тысяч не беда.

В среднем сколько стоят?

Допустим, очень часто нашим пациентам требуется альбумин. После больших резекций печени возникают отеки, все плохо заживает. В среднем 100 миллиграммов 20-процентного раствора стоят 5-6 тысяч рублей. Нужно 6-10 флаконов, в зависимости от состояния пациента. Вот и получается, что минимум 30 тысяч.

Ваши коллеги говорят, что дефицит всего — почти во всех больницах. Может, действительно денег не хватает, не выделяет государство достаточного финансирования?

А лечащий врач тут при чем? Это, в общем-то, функция руководства — идти в Минздрав, Госдуму, разговаривать о пересмотре стоимости квот, которыми государство финансирует лечение, ставить вопрос перед страховыми компаниями о повышении тарифов.

У нас же на врачебных конференциях в институте главврач рассказывает о том, что работа идет успешно. Летальность и послеоперационные осложнения снижаются два года подряд. В полугодовом отчете было заявлено, что количество осложнений в кардиохирургии — ноль процентов.

Это хорошая статистика?

Прекрасная. Все мировые ведущие центры должны позавидовать нам. А если серьезно, есть международная статистика послеоперационных осложнений в каждой области хирургии. Приведенные цифры звучат как фантастика. Не бывает кардиохирургии без осложнений.

А кроме отчетов об успехах какие-то проблемы обсуждаются на врачебных конференциях?

Например, как сократить лист ожидания на лечение в институте Вишневского. Один из заместителей главного врача предложил раз в неделю собираться с заведующими и вычеркивать каких-то больных из регионов. Возможно, у кого-то наметился прогресс по онкологии, пока ждет, и операция ему противопоказана, кто-то прооперирован в других учреждениях, кто-то не дожил и т.д.

Я выступила на этой конференции: может быть, пойти другим путем и, наоборот, увеличить пропускную способность операционных? Пусть работают в две смены. Кроме того, в интересах пациентов реорганизовать работу операционного блока. Иногда там складываются чрезвычайные ситуации.

Например?

Сейчас на десять отделений — семь хирургических столов. Этого, в общем-то, мало. Экстренной операционной нет. В институте операции длительные, могут идти по пять, а бывает и по 12 часов. В этих условиях тяжко приходится пациентам, у которых развились послеоперационные осложнения. Не менее тяжко и их лечащим врачам. Попробуйте представить метания доктора, когда больного надо немедленно оперировать, а негде.

Недавно привезли пациентку из 2-го абдоминального отделения на плановую операцию. И вдруг выясняется, что в реанимации у другой, уже прооперированной пациентки открылось массивное кровотечение. Доктор бежит, выкатывает из операционной каталку с подготовленной больной, отправляет ее назад в палату. Успеваем подать экстренный случай. Если бы плановая операция уже началась, остановить было бы невозможно. Пациентка с кровотечением не дождалась бы и просто умерла. Были случаи, когда в аналогичных ситуациях приходилось оперировать прямо на реанимационной койке. Это дополнительный риск для пациента. У хирурга нет достаточного освещения, затруднен доступ. В такие моменты чувствуешь себя жутко.

Если все так критично, то почему не расширяетесь?

Вот и у нас с коллегами тот же вопрос. Руководство считает, что это слишком дорого. Боятся, что в Минздраве не дадут достаточного количества квот на проведение операций, затраты не окупятся. Ну не дадут квот, можно работать по системе ОМС (обязательное медстрахование). Есть еще и ДМС (добровольное медстрахование) и т.д. То есть источники есть. Правда, чтобы работать со страховыми компаниями, привлекая канал ДМС, нужен сервис: ремонт, комфортабельные современные палаты, обеспечение расходными материалами и медикаментами.

У нас при предшествующем директоре был сделан ремонт первого и второго этажей. Они считаются административными. С приходом нового директора начался новый ремонт. Красиво, величественно, со вкусом. Стены выложили мраморной плиткой с логотипом института — «ИХВ». Правда, в феврале 2018 года нам присвоили статус Национального исследовательского центра. Видимо, скоро будет плитка с новым логотипом.

Но административные корпуса — лицо института?

Я всегда думала, что лицо института хирургии — операционный блок. У нас из семи действующих операционных сегодня одна — в плачевном состоянии. С потолка периодически падает на голову штукатурка. Иногда — во время операций. Хорошо, что на пациентов пока не падала. Инструментарий для хирургических вмешательств под видеоэндоскопическим контролем (лапароскопические операции) изношен, не обновляется. Даже банальная лапароскопическая холецистэктомия в этих условиях превращается в опасное для пациента и стрессовое для хирурга многочасовое действо.

Не приобретаются ни одноразовые сшивающие аппараты, ни кассеты со скрепками для многоразовых сшивающих аппаратов, необходимых при операциях на пищеводе, желудке, кишечнике. Работать приходится либо старыми допотопными аппаратами, разработанными в середине прошлого века, либо вручную. Хорошо, что хоть нитки пока есть.

Одна из операционных просто простаивает. А операционную отделения гнойной хирургии можно сдавать разным киностудиям для съемок фильмов о войне — настолько там все старое и изношенное. Великолепный ремонт выполнен в оперблоке отделения рентгенохирургии. Его заведующий раньше работал с нынешним директором института Вишневского в Бакулевском центре сердечно-сосудистой хирургии.

Ваше открытое письмо обсуждается в соцсетях. В руководстве института намекают, что все это — борьба за власть. И вы развязали войну, чтобы занять кресло главврача.

Я написала служебную записку на имя директора НМИЦХ академика А.Ш. Ревишвили с предложениями по оптимизации работы учреждения. Одним из пунктов предложила освободить от должности нынешнего главного врача. Причины — неэффективность работы. И рассмотреть мою кандидатуру на эту должность. Решать это предлагала путем тайного голосования на совещании заведующих отделениями. Знаете, это, конечно же, была в некотором роде шутка. Я — клиницист до мозга костей, состоявшийся в профессии. Административная работа для меня неинтересна. Однако потом подумала — кто, если не я? Пожалуй, можно и главным врачом.

В личном разговоре с директором прямо это и предложила. При этом подчеркнула, что меня не должность интересует, а полномочия. Я буду решать, что нужно для хирургической службы, так как хорошо знаю ее логистику. Что плохого или меркантильного в этом предложении? Не справилась — уволили бы с треском через несколько месяцев! Разве не так?

Мне директор во время той аудиенции, где были озвучены претензии на нехватку расходных материалов и оборудования сказал: «А где я вам денег на все возьму?» Я ответила: покажите мне финансовые потоки — и я скажу, где взять.

У вас есть конкретные предложения поиска дефицитных средств?

Надо сначала понять, действительно ли такое маленькое бюджетное финансирование в институте, чтобы был глобальный дефицит. Следующий шаг — обсчитать себестоимость лечения каждой группы пациентов в каждой отрасли. Затем, исходя из полученных цифр, строить бизнес-план. Складывается впечатление, что никто этого не делает.

Считается, что практически все отделения в институте — нерентабельные, убыточные. Но у нас есть такая тема — реконструктивные операции. После удаления желчного пузыря у пациентов часто повреждаются желчные протоки. Это можно исправить — опять же хирургически. Бывает, что в протоках возникают рубцы. С помощью специальных дренажей протоки расширяются. Государство выделяет квоту на это лечение в 100 тысяч рублей. Но последняя закупка дренажей была в декабре 2017 года. К февралю они закончились. С тех пор никто их не покупает.

Невыгодно?

Импортный, самый дорогой дренаж стоит 14 тысяч. Некоторым нужно два. В среднем госпитализация — трое суток. Учитывая, что койко-день у нас — 2500 рублей, трое суток госпитализации стоят 6500. В итоге затраты по максимуму — 42 тысячи рублей. То есть почти 60 тысяч остается медучреждению. Но если учитывать, что многие обходятся без госпитализации, то на круг получается очень много, это называется сверхприбыль. Некоторые больные сами покупают дренажи. То есть получается, что дренаж оплачен дважды — пациентом и страховой компанией.

Другой пример. Взяли в институт онколога. Замечательный доктор, знающий химиотерапевт. Медучреждениям и даже коммерческим клиникам выгодно выполнять химиотерапию по каналам обязательного медицинского страхования. Это хорошо оплачивается. Но у нас администрация считает, что это вовсе не выгодно. Химиотерапия проводится у нас только платно. В среднем курс стоит 70 тысяч рублей. Курс проводится раз в месяц. Вот и считайте! Естественно, многие не могут такого себе позволить. Институт на этом теряет и больных, и деньги.

Вы обращались и в приемную президента, и в прокуратуру, и в Счетную палату. Ответы есть?

Из канцелярии президента мое письмо перенаправили в Минздрав. Оттуда приехала какая-то дама, руководство устроило ей экскурсию по отремонтированным этажам. В клинические отделения она так и не дошла. А мы ждали. Ответ из Минздрава недавно пришел: «По информации, полученной от Федерального государственного бюджетного учреждения "Институт хирургии имени А.В. Вишневского" Минздрава РФ, факты, указанные в вашем обращении, не подтвердились». Из других ведомств пока ничего не приходило.

После огласки администрация института уже сделала определенные шаги: на ученом совете директор объявил, что планируется закупка нового робота Da Vinci, компьютерного и магнитно-резонансного томографов.

Почему кроме вас больше никто из института не подписал письмо?

Я так решила. Одной легче. Подниму я сейчас революцию, сподвигну людей на подвиги, а пойдет не так, как хочется. Они посмотрят мне в глаза и скажут: вот не получилось, увольняют. У нас мужики молодые: 40-50 лет, кормильцы семей. Ну зачем мне на себя взваливать ответственность за судьбы коллег? Тяжело отвечать за тех, кого ты приручил.

Сейчас даже боюсь с кем-то в институте останавливаться, здороваться. На конференциях стараюсь садиться отдельно от всех, чтобы люди не попали под подозрение администрации в связях со мной. Но очень многие поддерживают меня. В коридоре встречают, шепчут: молодец!

Надеются на изменения к лучшему, конечно. Сейчас получаю письма от врачей из других больниц. Пишут, что у них почти то же самое. Но они смирились. Простые люди уже перестали верить, что от них хоть что-то существенное зависит, что они могут побороть систему.

А вы — верите?

Верю! Я максималист. Если бы не верила, не начинала бы эту борьбу. Не думайте, что я такая смелая. Просто имею запасной парашют. В декабре мне исполняется 55 лет, я могу уйти на пенсию. За себя не боюсь, просто уйду из медицины. Может, для тех, кто останется в институте, что-то изменится в лучшую сторону.

***

P. S. Мы позвонили в приемную директора Национального медицинского исследовательского центра хирургии им. А.В. Вишневского Амирана Ревишвили. Однако там от комментариев отказались.

В свою очередь главврач НМИЦХ Федор Семенов поставил в известность Ольгу Андрейцеву, что администрация готовит против нее иск в суд «за клевету..,за попытку очернить деятельность ведущего учреждения хирургии в стране».

Наталья Гранина

Источник

Интересная информация в свете очередного теракта в Британии.

Только одна общественная организация, связанная с «Братьями мусульманами», получила за последние шесть лет 6 млн евро, которые использовались на борьбу с противниками. Такие цифры опубликовали в Twitter активисты-блогеры Islamic map. «Связанная с „Братьями мусульманами“ „Европейская сеть против расизма“ (ENAR) получила миллионные субсидии от Европейского союза за последние годы: в 2012 году — 1,081 млн евро, в 2013-м — 1,1 млн евро, в 2014-м — 1,073 млн евро, в 2015-м — 809 тыс. евро, в 2016-м — 944 тыс. евро, а в 2017-м — 1,137 млн евро», — написали активисты в сети. Всего — чуть более 6 млн евро. Данные блогеры собрали из статистической информации, публикуемой Еврокомиссией. В документах организации говорится, что средства выделялись на программы диалога по радикализации и равенству и по борьбе с расизмом и ксенофобией.

Борьба с исламофобией — основная бизнес-модель исламистских организаций https://eadaily.com/ru/news/2017/05/17/setevoy-islam-kak-evr.... Под нее они и получают львиную долю официального финансирования. Так, в основном с 2010 года Еврокомиссия и правительства Швеции, Германии, Австрии, Швейцарии, Великобритании и Норвегии выделили на деятельность более 180 исламистских организаций $ 155 млн. Еще $ 157 млн. поступило на их счета из Катара, Саудовской Аравии и США — от правительств, благотворительных фондов, частных лиц и королевских семей. Например, в 2014 году «Датская исламская организация» получила от правительства Катара 20 млн евро, а «Лига мусульман Бельгии» — 1,1 млн.

Штаб-квартира «Европейской сети против расизма» (ENAR) располагается в Брюсселе и, как утверждают в Islamic map, все ее руководство является членами «Братьев мусульман», включая директора Мишеля Приво. До этого он был вице-президентом организации FEMYSO, которая защищает права мусульманской молодежи и является частью глобальной сети «Братьев мусульман».

«Они организовывают европейских мусульман, они говорят за них, они представляют их и являются сегодня их самым громким голосом, нравится это самим европейским мусульманам или нет», — рассказывали активисты проекта Islamic map, которые фиксируют исламистские организации и отслеживают их деятельность. Самое большое количество движений исламистов обнаружили в Великобритании — 84. Следом идут Германия, Австрия, Швейцария, Бельгия и Франция. По данным активистов Islamic map, львиная доля исламистских организаций создана и контролируется международной партией с египетскими корнями «Братья мусульмане», палестинским исламистским движением «Хамас» и государственным Управлением по делам религии Турции, известным как «Даянет». Их цель — продвижение идеи создания всемирного «халифата» и борьба с противниками исламизации Европы. Еще в 1999 году лидер «Братьев мусульман» Юсуф Карадави заявил в одном из телеинтервью: «Константинополь покорили, а вот вторая часть пророчества, покорение Рима, пока не осуществилась. Это значит, что ислам вернется в Европу. И это покорение будет покорением с помощью идей и проповедования. Сабли не нужны. Мы сможем покорить европейские страны без военных армий. Нам нужны армии проповедников и учителей».

Показательно, что в августе этого года Федеральная служба защиты Конституции Германии (BfV) подготовила доклад, в котором говорится о том, что поменьшей мере 300 детей в стране подверглись исламизации и радикализации. Об этом сообщило DW. Глава BfV Ганс-Георг Маассен предупредил, что происходящая социализация детей джихадистами станет настоящим вызовом для властей страны в ближайшие годы. Данные разведслужбы привели к тому, что она обратилась к правящую партию ХДС снизить ограничения по возрасту для тех, кто может быть под наблюдением. Сейчас этот возраст ограничен возрастом в 14 лет. «Это не о криминализации людей младше 14 лет, а об устранении таких угроз для нашей страны, как исламский терроризм, который также направлен и на детей», — сказал Funke media group христианский демократ Патрик Сенсбург.

Напомним, что духовным наставником Усамы бен Ладена был член «Братьев мусульман» Абдулла Аззам. Он один из тех, с кем будущий террорист № 1 познакомился в университете в Саудовской Аравии. «Люди в университете изменили его. Он стал другим человеком, — рассказала в августе журналистам The Guardian мать Усамы бен Ладена Алия Ганем. — Он был очень хорошим ребенком, пока не встретил неких людей, которые в значительной степени промыли ему мозги, когда ему было немногим более 20 лет. Можно назвать это сектой, они получили за это деньги. Я всегда говорила ему, чтобы он держался от них подальше».

Источник

Министерство культуры определило студии, которые получат в этом году госфинансирование на производство игрового кино. В числе победителей не оказалось фильмов о событиях на Донбассе и в Сирии.

Минкультуры в пятницу, 15 мая, подвело итоги конкурса по выделению госсубсидий на производство фильмов авторского и экспериментального кино. В этом году экспертный совет ведомства оценивал 68 проектов. Пока названы только проекты, которым будет выделено финансирование, размер господдержки будет объявлен позже.

Субсидии из федерального бюджета получат 35 игровых фильмов. Среди них — фильм «Доктор Лиза» о главе фонда «Справедливая помощь» Елизавете Глинке, погибшей в авиакатастрофе в декабре 2016 года, продолжения «Гардемаринов» и «Бабушки легкого поведения». Получит господдержку и фильм о советском боксере Валерии Попенченко — «Мистер Нокаут». О желании снять фильм об этом спортсмене заявили сразу два участника питчинга — киностудия «Ленфильм» и кинокомпания «Кинодом» сына известного режиссера Никиты Михалкова — Артема. Экспертный совет отдал предпочтение проекту Михалкова-младшего.

В числе победителей питчинга не оказалось фильма о Сирии. Картину «Запах фиалки» о событиях в Сирии планирует снять «Ленфильм», киностудия ранее подавала заявку на госфинансирование. Сценарий к фильму написал актер Иван Охлобыстин, он же сыграет одну из ролей в ленте, рассказал на питчинге в Минкультуры 26 мая гендиректор «Ленфильма» Эдуард Пичугин. Фильм «Запах фиалки» рекомендовано включить в резерв: если министерству будут выделены дополнительные средства на отечественный кинематограф, то фильм получит господдержку.

Нет среди фильмов, которые получат в этом году госфинансирование, и ленты «Свидетель» (ее создатели также подавали заявку) о добровольцах, отправляющихся на Донбасс. На питчинге режиссер будущей картины Евгений Сокуров рассказал, что фильм будет основан на реальных событиях. По его словам, создателям ленты интересен не сам военный конфликт, а «судьбы и характеры персонажей, мотивация людей, которые едут добровольцами участвовать в конфликте по обе стороны».

Новейшая российская история на киноэкране

Ранее фильмы с политической повесткой получали господдержку. В марте 2009 года, спустя полгода после «пятидневной войны» России и Грузии, вышел фильм «Олимпус инферно». Сюжет фильма напрямую не связан с вооруженным конфликтом, в нем главные герои — молодой энтомолог русского происхождения из США Майкл и — молодая журналистка из России Женя — ищут вымышленный редкий вид бабочки, в честь которой и назван фильм. События картины происходят в Южной Осетии, на фоне развернувшихся между странами военных действий. Официальной информации о кассовых сборах этого фильма нет. Он был показан в эфире «Первого канала» и выпущен на DVD.

Второй фильм, посвященный этой теме, военная драма «Август. Восьмого», вышел в российский прокат в феврале 2012 года, а ноябре того же года его показал «Первый канал». Его снял снял режиссер Джаник Файзиев. Бюджет ленты, по данным сайта «КиноПоиск», составил $19 млн (590,7 млн руб. в пересчете по среднему курсу доллара за 2012 год). Фильм не собрал в российском прокате и половины потраченных на него денег, его бокс-офис составил всего 296 млн руб. «Август. Восьмого» был поддержан Фондом кино, однако размер субсидии не уточняется.

Наиболее широкую поддержку государства получил фильм «Крым» режиссером которого стал телевизионный журналист и продюсер Алексей Пиманов. Фильм был поддержан Минобороны, Минкультуры и Фондом кино. Бюджет этой картины, включая расходы на рекламу, как рассказал в интервью «Коммерсанту» сам Пиманов, составил 350 млн руб., отметив, что «взял у государства всего лишь 40 млн руб. возвратных денег и 30 млн руб. невозвратных». В прокате фильм в российском прокате не окупился, его сборы составили 343,5 млн руб., следует из данных Единой автоматизированной информационной системы. Телевизионная премьеры «Крыма» состоялась 17 марта этого года на «Первом канале», за день до выборов президента России, в так называемый «день тишины», когда любая политическая агитация в СМИ запрещена.

Автор: Мария Истомина.

Источник:

https://www.rbc.ru/technology_and_media/15/06/2018/5b0fc8839...

Привет!)

"Шо? опять?"

Задач так много, что мы не успеваем! И вот нам снова нужны frontend-разработчики!

Как уже стало традицией, мы предлагаем небольшую игру, где вам необходимо при помощи знаний JS, CSS и HTML пройти ряд испытаний!

Зачем всё это?

Каждый день на Пикабу заходит 2,5 млн человек, появляется около 2500 постов и 95 000 комментариев. Наша цель – делать самое уютное и удобное сообщество. Мы хотим регулярно радовать пользователей новыми функциями, не задерживать обещанные обновления и вовремя отлавливать баги.

Что надо делать?

Например, реализовывать новые фичи (как эти) и улучшать инструменты для работы внутри Пикабу. Не бояться рутины и удаленной командной работы (по чатам!).

Вам необходимо знать современные JS, CSS и HTML, уметь писать быстрый и безопасный код ;) Хотя бы немножко знать о Less, Sass, webpack, gulp, npm, Web APIs, jsDoc, git и др.

Какие у вас условия?

Рыночное вознаграждение по результатам тестового и собеседования, официальное оформление, полный рабочий день, но гибкий график. Если вас не пугает удаленная работа и ваш часовой пояс отличается от московского не больше, чем на 3 часа, тогда вы тоже можете присоединиться к нам!

Ну как, интересно? Тогда пробуйте ваши силы по ссылке :)

Если вы успешно пройдете испытание и оставите достаточно информации о себе (ссылку на резюме, примеры кода, описание ваших знаний), и если наша вакансия ещё не будет закрыта, то мы с вами обязательно свяжемся по email.

Удачи вам! ;)