©Гектор Шульц
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая. «Другие» вписки. «Другие» нефоры.
Чем глубже я проникался металом, тем больше его становилось в моей жизни. Старые друзья детства, вроде того же Макса Трубина, ставшего скинхедом, ушли. Зато пришли новые. И несмотря на то, что наш городок нельзя было назвать большим, других неформалов в нем было много.
С кем-то я знакомился на тусах, которые устраивал Слепой Пью. Пью дорожил своей репутацией, и чем старше становился, тем скучнее становились устраиваемые им тусовки. Нет, бухла там было в избытке. Не было свободы. Пью в какой-то момент ударился в религию и начал задвигать, что ругаться плохо, вести себя аморально плохо, поклоняться Сатане плохо… Да все плохо, что не попадало под новые убеждения Пью. В итоге на его тусовки стали собираться исключительно цивильные нефоры, пиздюшня, боявшаяся пиздюлей, и прочий духовный сброд. На одной из таких тусовок Кир дал Слепому Пью в здоровый глаз и, плюнув на старого товарища, ушел, чтобы больше не вернуться.
Остальные нефоры устраивали тусовки исключительно для своих компашек, и попасть на них можно было лишь в одном случае. Если ты знал кого-нибудь из приглашенных. Мы знали многих. С кем-то знакомились на рок-фестивалях, которые проводились летом в нашей области. Изредка такие фестивали посещали забытые миром русские рокеры, но чаще всего на сцене рубились местные метал- и панк-команды. С другими знакомились на тех же вписках и квартирниках. Порой пересекались на улице, цеплялись языками и уходили уже знакомыми. Но основная масса знакомилась в магазине «Черное солнце» — единственном месте, где можно было купить лицензионные диски и пластинки, в том числе и метал.
Хозяин магазина, Гоблинс, в миру дядя Сережа, знал почти каждого нефора нашего города. Потому что последним больше некуда было идти. Или на блошиный рынок, где продавались пиратки и mp3-сборники, или в «Черное солнце», где можно было купить лицуху, шмотки, журналы и прочий хлам по типу перстней из нержавейки, напульсников из дерматина и китайских косух, которые облазили с первым морозом.
Зато стоило спуститься по гладким ступенькам, открыть дверь с криво нарисованным черным солнцем, как ты сразу понимал — я дома. У одной стены стояли стеллажи с винилом, который покупали исключительно фанаты. Рядом с ним, почти у самой кассы, прилавок с популярными на тот момент исполнителями разных жанров — от попсы до рэпа. Над кассой висят те самые китайские косухи, шарфы и флаги. А в другой комнате, если пройти зал с винилом насквозь, царил один лишь метал. Даже у грайнда был свой отдельный стеллаж, что уж о других жанрах и поджанрах говорить. А за кассой в любое время года стоял сам хозяин — широкоплечий, хромающий на правую ногу Гоблинс. Он, казалось, знает о метале все. Помнится, как в первые разы я, робея, подходил к нему и просил дать что-нибудь вроде «Dimmu Borgir». Гоблинс сразу становился серьезным, лоб перечеркивала суровая морщина, и он на секунду задумывался.
— Какой альбом зашел? — спрашивал он.
— «Enthrone Darkness Triumphant», — отвечал я, вытаскивая из кармана листочек с записанным названием. Дядя Сережа кивал, брал меня под руку и отводил к стеллажу с блэком. Затем буднично тыкал пальцем в нужные джевелы.
— Этот, этот и… вот этот, если любишь мелодизм и клавиши в блэке.
— Спасибо, дядь Сереж, — улыбался я и, взяв рекомендованное, отправлялся в темный угол, где стоял проигрыватель с наушниками. А затем следовал мучительный выбор — найти тот самый альбом, который будешь слушать на протяжении месяца. Лицуха была дорогой, и я нечасто мог позволить себе что-то новое. Но иногда до одури хотелось именно лицуху. С буклетом, качественной полиграфией и звуком, в отличие от пиратского дерьма с блошиного рынка. Был еще один плюс. Гоблинс никогда никого не гонял, и если ты занял проигрыватель, то можешь слушать столько, сколько надо. Для этих целей в магазине стояло три проигрывателя, и еще один плеер дядя Сережа держал под прилавком. На всякий случай. В итоге я всегда уходил с одним, а иногда и с двумя дисками, если не мог определиться.
Правда, иногда мы злоупотребляли добротой Гоблинса. Жаба и Кир порой пиздили диски, но делали это по-хитрому. Накопив денег, они приходили в магазин, брали горку дисков и топали к проигрывателю в темный угол, откуда дядя Сережа не мог их увидеть. Понравившийся диск, который хотелось иметь в коллекции, забирали целиком. А остальные воровали: подкладывали под тот, который покупали, или прятали в многостраничном буклете по диску на разворот. Естественно, Гоблинса одурачить было сложно, что он однажды и подтвердил, когда Жаба, оборзев, спиздил кучу дисков, засунув их себе за пазуху и позорно спалился, рассыпав их на кассе. Кир, увидев это, побледнел и хотел было съебаться, но дядя Сережа как-то слишком грустно на него посмотрел и покачал головой. Кир не стал спорить и, понурившись, вытащил то, что украл сам: пару дисков не сильно известных групп. Я же задрал подбородок, как бы говоря, что чист, и развел руки в стороны.
— Его я могу понять, — тихо сказал Гоблинс Жабе, указывая на Кира. — У него жизнь тяжелая. У этого, — кивок в мою сторону, — тоже, но он у меня не ворует. А ты? У тебя денег нет?
— Есть, — еле слышно ответил Жаба, осторожно выкладывая украденное на прилавок.
— Ты ж каждый месяц то за шмотом приходишь, то за журналами, — продолжал дядя Сережа. — На это деньги есть, а на диски нет? Думаешь, что я с них много получаю? Да вот нихуя.
— Извините.
— Извините, — передразнил Жабу Гоблинс и кивнул в сторону двери в подсобку. — Чеши туда, бери швабру и дуй пол мыть. А вы чо скалитесь?
— Не, мы ничего, — тщетно пытаясь сдержать ухмылки, отвечали мы с Киром. Дядя Сережа тоже улыбнулся, убрал выбившуюся прядь за ухо и вздохнул.
— Дебилы малолетние… Через час машина придет. Поможете разгрузить.
Гоблинс в одной из комнат делал ремонт, и к нему часто в то время привозили стройматериалы.
— Дядь Сереж, а ментам звонить будете? — спросил Кир. Хозяин магазинчика подумал чуть и нахмурился.
— Попадетесь еще раз, сдам.
— Спасибо…
— Спасибами вашими сыт не будешь. Давай, давай, архаровец! — повысил он голос, когда Жаба застрял в подсобке. — Пол тебя ждет. А узнаю, что из подсобки что-то тиснул, пизды дам.
— Блядь, Жаба, ну ты… — вздохнул Кир, когда наш порозовевший друг выбрался из комнатушки с ведром и шваброй.
— А вы диски на место верните. Грабители хреновы, — хмыкнул Гоблинс и снова уткнулся в журнал. Он был уверен, что мы все сделаем, как надо. А мы не хотели подводить человека, который умел то, что умели немногие: прощать идиотов, вроде нас. Бескорыстно и по-настоящему.
В «Черном солнце» мы с Лялькой и Лаки познакомились со Стефаном — забавным готом-дурачком. Лаки, знавшая всех готов нашего города, тогда нахмурилась, увидев новое лицо. Лицо, кроша на пол некачественным гримом, стояло у стойки с готикой и, шмыгая носом, изучало диски. Гоблинс на наш немой вопрос лишь руками развел: как тут за всеми новенькими уследишь.
Лялька, насупившись, внимательно изучала неизвестного гота. То, что он гот, было понятно сразу. Закос под викторианскую рубашку черного цвета, черные свободные брюки, коротковатые для такого дылды, и черные китайские кеды «Пума». Лаки, увидев обувь, подняла удивленно бровь и хмыкнула.
— Здорово, — широко улыбнулся я, подходя к готу, рядом с которым находился стеллаж с думом.
— Здравствуйте, — манерно и отстраненно протянул тот, даже не взглянув на меня.
— И из какого склепа такое чудо выползло? — спросила Лялька, тоже присоединяясь к разговору. — Ты новенький?
— Да, — тряхнув челкой и обдав Ляльку пудрой, ответил он. — Я к бабушке с дедушкой приехал.
— Вон оно что, — кивнул я. — То-то я гляжу, лицо незнакомое, хотя у Гоблинса всех знаю. Звать тебя как?
— Стефан, — чопорно поклонившись, ответил гот, скосив на меня взгляд.
— Дьяк. А это Лялька, — представил я подругу. — А там, у кассы, Лаки.
— О! — Стефан так резко оживился, что я, не сдержавшись, шарахнулся в сторону. Лялька рассмеялась и схватила меня руку, чтобы я не упал. А Стефан, вылупив бесцветные глаза, пялился на меланхоличную Лаки, которая поджала губы и осуждающе посмотрела на меня. — Печальная накидка вдруг спала с глаз, когда увидел я вас.
— Что он несет? — шепотом спросила у меня Лялька.
— Стихи, наверное, читает. Запал на Лаки походу, — так же шепотом ответил я и улыбнулся, когда Олька погрозила кулаком. — Лаки! Чего не поприветствуешь собрата?
— Можешь тоже стихами, — прыснула Лялька.
— Быть может, я узнаю ваше имя? И с сердца моего спадет замок, — пропел Стефан, делая шаг к Лаки. Олька поморщилась и отступила.
— Э, нет. Без шансов, юноша, — вздохнула она, подняв руку. Стефан послушно остановился. — Давно ты в темном мире?
— Семь лет уже живу, но какой же в этом прок, — ответил гот, послушно остановившись. Он принялся пританцовывать, чем неслабо удивил Ольку, а мы с Наташкой, не стесняясь, рассмеялись. — Если душу мою объял черный порок.
— Порок? — шепнула Лялька, повернувшись ко мне.
— Ага. Дрочит, наверное. Ты ж знаешь, готы всегда так витиевато выражаются, — пожал я плечами, заставив Наташку улыбнуться. — А этот еще и на голову походу пришибленный.
— Я буду рад, если вы меня познакомите с собратьями ночными, — жутковато улыбнулся Стефан, и прыщи набухли и проступили даже через штукатурку, которой он плотно намазал свое лицо. — Ведь нет мне счастья меж обычных.
— Ох, блядь, — мотнула головой Лаки. Она очень редко ругалась, но тут и её видимо поразили в самое сердце рифмы Стефана. Впрочем, Олька неожиданно вздохнула и кивнула. — Ладно. У нас есть своя тусовка готов. Я напишу адрес. Скажешь, что от Лаки.
— Благодарю вас премного, — поклонился Стефан, прижав бледную руку к груди. Лаки кивнула и, быстро начеркав адрес своих друзей, протянула бумажку готу. Тот бережно взял адрес и спрятал его в нагрудном кармане. — Не смею боле вас задерживать, друзья. Устал и споро отбыть должен я.
— Всех благ, Стефан, — улыбнулась Лялька и, наморщив лоб, попыталась добавить в рифму, но ничего не получилось. — Короче, удачи тебе.
— Ебанько какой-то, — пожал я плечами, когда Стефан удалился из магазина, оставив в воздухе сладковатый запах пудры и пота.
— Снаружи, да, — кивнула Лаки и задумчиво закусила губу. — Но никто не знает, каков он внутри. Мы часто судим о человеке по обложке.
— Ольга права, — поддержал Лаки дядя Сережа, который слышал весь разговор. Усмехнувшись, он вернулся к чтению журнала, а мы пошли слоняться по магазину в поисках новых дисков.
Через неделю мы неслабо удивились, когда встретили Стефана в центре, причем Олька даже с ним расцеловалась и погладила по сальной голове ладошкой. Кир, приоткрыв рот, рассматривал странного гота, который в дикую жару был одет в плотную черную рубашку, черные брюки и китайские черные кеды.
— Это чо, блядь, за глист из жопы Вилле Вало? — спросил наконец-то Кир.
— Пополнение в стане упырей, не иначе, — буркнул Жаба. — Если вы его в компашку возьмете, я уйду нахуй.
— Харэ! — рявкнул Кир, продолжая изучать Стефана. — Жабу мы на готов не меняем. Да, Дьяк?
— Ага. Но на пару сисястых телок махнем не глядя, — подтвердил я, заставив Жабу покраснеть. — Да расслабься, Ром. Это Лакин знакомый.
— Вот тянет же её ко всяким недоумкам, — покачал головой Балалай.
— Ага, — снова хмыкнул я. — К нам, например.
Тем вечером Лаки рассказала нам историю Стефана. По крайней мере, мне многое стало понятно. Особенно странное поведение и внешний вид.
— У него родители семь лет назад в аварии погибли, — грустно улыбнулась Лаки, потягивая вино из высокого бокала.
— Ну, это не показатель, — качнул головой Кир. — У многих на районе предки в мир иной отправились, и что?
— Он с ними тогда был, — ответила Олька. — Ехали в машине на дачу. Их подрезал грузовик. Отец Стефана с управлением не справился, и машина улетела с дороги, а потом загорелась.
— Блядь, — выругался Кир, покраснев от неловкости.
— Именно, — снова улыбнулась Лаки одним ей понятным мыслям. — Вы не обратили внимания, но у него руки обгорели сильно. Все в шрамах. Он их тоналкой замазывает, чтобы люди не шарахались. Пытался вытащить родителей из машины и не смог. Его дальнобой нашел, когда машина почти сгорела. Он сидел рядом на траве и слушал, как кричат его родители, горя заживо.
— Пиздец какой, — поежился я, закуривая сигарету. — Теперь понятно, чего он такой странный. В рифму говорит и одевается в дебильные шмотки.
— Он долгое время лечился. Его только недавно отдали на руки деду и бабке, — пояснила Лаки. — Стефан рассказал, что один из молоденьких санитаров иногда оставлял ему свой плеер, чтобы скучно не было. Так он с готикой познакомился. Сначала «Lacrimosa» и «My Dying Bride», а потом более серьезные. Музыка и романтика смерти позволили ему хоть как-то смириться с произошедшим. Но он всегда был один, поэтому так удивился тогда в магазине, увидев меня.
— Вот так упырь, — фыркнул Кир, но стушевался, когда Лаки метнула в его сторону недовольный взгляд.
— Ребята его хорошо приняли. Он даже расцвел, когда с другими познакомился, — улыбнулась Олька, доливая вина в бокал. — А то, что в рифму говорит… Пусть. Многих это забавляет. А так он очень вежливый, начитанный и добрый юноша.
— И сколько таких еще в мире. Потерянных и непонятных, — буркнул я, закуривая сигарету. Лялька, сегодня особо молчаливая, лишь поддакнула и прижалась к моему плечу. Затем, перехватив сигарету, вздохнула.
— Хорошо, что мы его тогда встретили, — тихо ответила она. Так, чтобы услышали только мы с Олькой. — И хорошо, что я встретила вас.
— Выше нос, — улыбнулся я, ущипнув Ляльку за бок. Та тихонько рассмеялась, вот только грусть из взгляда так никуда и не делась.
— Эт да. Заебали грустить. Слушайте анекдот, — перебил всех Кир. — Приходит к священнику-металисту сатанист с козлом и говорит…
Нефоры нашего городка приходили и уходили. Были и нормальные, а были те еще ебанаты, от которых передергивало даже Кира, уж насколько он похуистичным всегда был. Со временем я понял, что и в нефоры забредает всякий сброд, которому место в спецдомах, а то и на зоне. Как например сладкой парочке Люку и Маргоше.
Я впервые познакомился с ними на концерте местной блэк-метал банды «Gorlum». Они подошли к нашей компашке, когда мы, устав прыгать и трясти головами, уселись на пол недалеко от выхода и потягивали пиво, изредка смотря на сцену.
— Здорово, пацаны, — поприветствовал нас высокий, тощий, как спичка, длинноволосый парень в круглых солнцезащитных очках. На нем, как на вешалке, повисла отвратительная рыхлая бабища, чьи сальные рыжие волосы свисали на плечо нефора.
— Здорово, здорово, — лениво ответил Кир, поднимая руку. — А ты чо в очках? Солнце слепит?
— Не, свои причины, — улыбнулся странный нефор и представился: — Меня Люк зовут. А это Маргоша.
— Х-хнахуйблядь… — просипело что-то непонятное и ругательное тело на плече Люка.
— Ох, блядь, — дернулся я. — Оно живое.
— Угу, — мрачно добавила Ирка, рассматривая парочку. — Не украшение к прикиду, как я думала.
— Я тут чо, пацаны, — улыбнулся Люк, раскачиваясь на месте, — ебаться хотите?
— С тобой, что ли, блядь? — нахмурился Кир, но с пола вставать не стал. Набегался на танцполе, как и остальные.
— Не, — тряхнул грязной башкой Люк. — С Маргошей. Поебаться полтос, минет за двадцатку. Еще пять рублей, чтобы проглотила.
— Ты совсем ебанутый? — буркнул Балалай. Но смотрел он на Маргошу, которая стала подавать признаки жизни и даже вывалила рыжую сиську. — Ты дойки-то свои спрячь, солнце. Мы тут избирательные, знаешь ли…
— Пшелнахуй, — снова просипела Маргоша, заставив Кира рассмеяться. Он поднялся с пола, обошел парочку по кругу и кивнул.
— Ладно, — хмыкнул он и повернулся к Жабе. — Жаб, ебаться хочешь?
— Нет, — соврал тот. Меня передернуло, когда я увидел его глазки, загоревшиеся жадным блеском.
— Бля, Жаб, если ты ща согласишься, я тя отхуярю, а потом забуду, — пьяно протянула Ирка и рассмеялась, когда Жаба скривился.
— Короче, Люк. Иди нахуй отсюда, — поморщился я, однако тощий не собирался уходить. Он потоптался, а потом вздрогнул, когда его в спину пихнул могучий пацан с толстой цепью на боку.
— Заебал ты приставать ко всем! — рявкнул он. — Или сам съебись, или я тебя из клуба выкину, нахуй!
— Не шуми, Стасон. Чо ты начинаешь… — Люк не договорил, потому что незнакомый нам Стасон вдруг рассвирепел и влепил парню поджопник, из-за которого Люк улетел в угол вместе с полуживой Маргошей.
— Держитесь от них подальше, — предупредил здоровяк, закуривая сигарету. — Эта дрянь обдолбанная чем только не болеет.
— Мы ж не совсем ебнутые, братка, — благодушно улыбнулся Олег.
— Хуй знает, — ответил здоровяк и представился: — Стас. А то хули я такой невежливый.
— Очень приятно, — хмыкнула Ирка и кивнула в сторону Люка и Маргоши, которые с трудом поднимались с пола. — Местные?
— Ага. Торчки, — Стас сплюнул в урну и затянулся сигаретой. — Все мозги просадили, ходят теперь и побираются. Как тараканы, блядь, через охрану пролезут и давай доебываться до каждого. Они брательника моего пьяного на еблю развели, так тот теперь в больничке разлагается. Дурь у них, кстати, тоже не советую брать, если балуетесь. Хуй знает, из какого говна они ее готовят.
— За науку спасибо, — снова улыбнулся Олег, задумчиво смотря вслед уходящим Люку и Маргоше. — И много тут таких?
— Торчков? Да жопой жуй, — ответил Стас. — Только те мирные, а эти, блядь, занозы хуевы. Их и пиздили, и вышвыривали, а они один хуй как-то пролезают. Говорю ж, тараканы.
С Люком и Маргошей я встретился еще раз, в не самый радостный момент жизни. А сейчас просто проводил их взглядом, искренне недоумевая, как можно так опуститься. Я всегда считал, что выход есть из любой сложной ситуации, но эти долбоебы, видимо, решили, что нехуй его искать, и просто смирились.
Потом выяснилось, что парочка широко известна и на Окурке, и за его пределами. Они жили в заброшенном доме на самой окраине Блевотни, и мы с Киром неслабо удивились, что до сих пор их не встречали. Тот дом иначе как гадюшником и не назовешь. Земля вокруг покосившейся хибарки хрустела от битых ампул, использованных шприцов и разного говна, а калитка была открыта и днем, и ночью. Даже наш участковый, дядя Миша, давно положил хуй на Люка и Маргошу, изредка принимая парочку их постояльцев, чтобы выбить себе премию. И зря. Надо было давно этих ублюдков запереть куда подальше.
Люк барыжил наркотой, попутно продавая за дозу всем желающим свою подругу Маргошу или её умственно отсталую сестру Галю. Поговаривали, что в местном детдоме уже места нет, потому что всё заполонили Галины ублюдки. Мы с Киром как-то проходили мимо их дома, направляясь на речку, чтобы порыбачить и попиздеть за жизнь.
— Пиздец, братан. Эт разве жизнь? — зло бросил Кир, увидев, как голый Люк стоит во дворе, где ему отсасывает какая-то грязная баба. — Я думал, что Сет Путнам дегроид редкостный, а у нас оказывается местный такой же живет.
— Они сами её выбрали, — буркнул я в ответ, — жизнь эту. Или выбраться из неё не сумели.
— Все равно пиздец, — вздохнул Кир. — Если я когда-нибудь так опущусь, дай слово, что найдешь меня и пристрелишь.
— Если сам не сдохнешь раньше времени, — рассмеялся я, хлопнув Кира по плечу. — Погнали. Тут воняет пиздец как адово.
Иркины знакомые как-то сказали, что Люк и Маргоша устраивают вписки, вот только нормальных нефоров там очень сложно встретить. Мы, конечно, тоже не ангелы, но на тех вписках, которые посещали, было куда цивильнее, чем в притоне Люка и его страшной бабы.
Вписки — это странная вещь. Вроде кодляк, где ты тусуешься с единомышленниками и запросто можешь склеить бабу на вечер, а с другой стороны тот еще, блядь, свинарник, в котором приличным людям точно не место. Виной всему, как ни странно, сами люди. Потому что никогда не знаешь, кого ты встретишь на той или иной вписке.
В нашей компашке «вписочным связным» был Балалай. Он всегда был в курсе того, когда и где намечается тусовка или квартирник. С учетом того, что Балалая знал весь город и даже в области его имя слышали, мы спокойно могли примкнуть к любому кодляку и культурно там отдохнуть. Достаточно было сослаться на нашего друга.
Других связных тоже хватало. Кто-то, как например, Черепаха, устраивали свои вписки. И черепашьи тусовки снискали себе темную славу. Первую из них я посетил в 2005 году, сразу после новогодних праздников. Лялька, на тот момент тусившая с нами, как-то обмолвилась, что пара её знакомых собралась на вписку к Черепахе. Мы с Киром, знавшие почти всех нефоров города, удивленно переглянулись.
— Черепаха? — переспросил я.
— Ага. Панк местный. На Речке живет, — кивнула Лялька, пока мы шли от музыкального магазина до остановки автобусов.
— Не слыхал про такого, — нахмурился Кир. — Чо, знаковая фигура, Ляль?
— Как сказать, — пожала плечами Наташка. — Черепаха раньше квартирники клевые устраивал. Борис Мятежник там играл даже. Потом он свою квартиру вроде как просрал. Говорили, что проигрался и её за долги забрали. Теперь кантуется по друзьям-знакомым, устраивает вписки, так и живет.
— А где туса намечается? — спросил я, перешагивая лужу. Январь выдался теплым, и весь снег, что выпадал ночью, днем превращался в грязно-коричневую кашицу и лужи. Лялька задумалась на секунду.
— В центре вроде. Если надо, я узнаю адрес. Можем сгонять.
— Давай, — кивнул Кир. — Давно не собирались вместе. Наши, может, тоже ворвутся.
Вечером 28 января мы выдвинулись в центр. Поехали я, Кир, Лялька, Ирка и Балалай. Жаба подхватил грипп и валялся дома, пожирая литры варенья вместо бухла. А Лаки вписки не жаловала и брезгливо морщилась, когда Кир, шутки ради, зазывал её на очередную тусу. Конечно, она лукавила. Пару раз мы вписывались в её кодляк, но вписки готов были куда цивильнее тех, в которых мы обычно принимали участие.
Хата, в которой предстояло гулять, находилась на окраине центрального района, в не самом чистом дворе. Мы прошли мимо трех гоповатых пацанов, которые пили с горла водку на лавочке, и вошли в подъезд. Под ногами хрустели осколки разбитых лампочек, воняло подвалом, сыростью и мочой. Но наше желание погулять отбить этим было сложно. Кир, остановившись на секунду, достал из кармана черный маркер и, глумливо улыбаясь, написал на стене «Рэп — это кал», после чего пририсовал рядом крошечный хуй.
— Блядь, Солёный, — поморщился я. — Двадцать два года, а ума, как кот насрал.
— Отъебись, — беззлобно бросил Кир и, высунув от усердия кончик языка, дописал «Черепаха сосёт хуй».
— Погнали уже, — поторопил всех Балалай, кутаясь в косуху. — Куда нам, Ляль?
— Третий этаж, вроде, — ответила Наташка, проверив смс-ку. — Ну да. Третий. Одиннадцатая квартира.
Одиннадцатая квартира могла похвастаться ржавой металлической дверью, из-за которой доносилась приглушенная музыка. Нам пришлось постоять еще минут десять, пока Олег, заебавшийся ждать, не начал дубасить в дверь ногами.
— Хули ломитесь?! — заорал кто-то по ту сторону двери, лязгая ключами и засовами.
— Бухать хотим! — рявкнул в ответ Балалай. — Открывай, залупа ебаная.
— О, Олежа! — голос моментально изменился, а Балалай расплылся в улыбке, увидев старого знакомого.
— Аспид? Ты, бля?
— Ага, — широко улыбнулся пьяный панк с заваливающимся на бок ирокезом. Он посторонился, пропуская нас внутрь. — Залетай, пацаны. Бухич на кухне, бабы… пардон, мадемуазели, — поправился он, увидев Ляльку и Ирку. — В гостиной. Ща я вас с Черепахой познакомлю. А то он опять обидится, что гостей ему не представили.
Черепахой оказался грустный согнутый почти пополам панк. Сразу стало понятно происхождение его погоняла. У Черепахи был горб, такой большой, что напоминал панцирь. Он сунул нам с Киром свою мокренькую ладошку и бесцветным голосом пробормотал:
— Черепаха.
— Солёный.
— Дьяк, — кивнул я и, пользуясь моментом, вытер свою ладонь об джинсы. Лялька, увидев это, еле заметно улыбнулась.
— Чо, откуда вы, пацаны? — спросил Черепаха. Его глаза на миг оживились, когда он увидел Ляльку, и потухли, когда взглядами он пересекся с Иркой.
— С Окурка.
— А пригласил кто? У нас тут приличный кодляк, борзоту не терпим…
— Слышь, отъебись нахуй, а? — перебил Черепаху Олег, выходя вперед. — Чо за ублюдочная манера с гостями разговаривать? Раз впустил, то подай сначала водочки, а потом еби мозги.
— В натуре, Черепах, расслабься, — улыбнулся панк, открывший нам дверь. — Эт ж Балалай. Его каждая сопля знает.
— Я не знаю, — насупился хозяин, но в итоге сдался под давлением общественности. — Ладно, заходите. Бухич на кухне, развлечения там…
На кухне мы достали из холодильника бутылку водки, разлили по пластиковым стаканчикам и, чокнувшись, выпили. Олег тут же поморщился и злобно посмотрел в коридор.
— Падла гнутая, блядь, паленкой поит. Давай пороемся, наверняка у него тут заначка с нормальной есть.
— Да похуй, — махнул рукой Кир, выходя в коридор. — Погнали с гостями познакомимся, а там видно будет.
— Ох, блядь, — пробормотал я, когда очутился в гостиной. — Содом ебаный и Гоморра.
В ближайшем ко мне кресле еблась парочка. Черноволосая девчонка с приятной фигуркой скакала на уродливом, похожем на обезьяну, волосатом пацане. Тот рычал и впивался в ягодицы наездницы толстыми пальцами. Чуть поодаль от них, прямо на полу, вмазывались Черепаха и Аспид, а пухлая баба в майке «Коррозия металла» распечатывала одноразовый шприц. Из темной комнаты доносились звуки животной ебли и гремел из старых колонок «Пурген».
— Пиздец, — сплюнул я и, развернувшись, отправился в туалет, чтобы вымыть руки. Лялька пошла за мной, а Кир, Ирка и Балалай подсели к компашке нефоров, резавшихся в карты и пьющих водку.
— Моих что-то не видно, — буркнула Лялька, пока я намыливал руки с остервенением разозленного хирурга.
— Может, в комнате отжигают, — криво улыбнулся я. Наташка тоже улыбнулась, но как-то робко. — Расслабься, Ляль. Вписка как вписка.
— Хуй знает. Вроде как я вас привела. А тут такой пиздец.
— Похуй. Потусим, а там как пойдет, — хмыкнул я, вытирая руки туалетной бумагой. Заблеванное полотенце валялось в ванне. Его подложила под голову бледная девка, которая отрывисто храпела и порой яростно чесалась во сне.
— Дьяк! Лялька! Чешите сюда! — заорал нам Кир, когда мы вернулись в гостиную. В его глазах уже плескался алкоголь, а речь стала чуть сбивчивой и пьяной. Когда мы подсели к компашке, Балалай нас представил играющим.
— Это Леся, — кивнул он в сторону короткостриженой симпатичной девушки. — Мы в музыкалке на Речке вместе учились. А это её брат, Дим Димыч, и Лобок.
— Здорово, — последовали рукопожатия, причем Леся заинтересованно скользнула по мне черными глазами и слабо улыбнулась.
— Рад знакомству. Чо играете? — спросил я, садясь на пол по-турецки возле Леси. Лялька села на единственный свободный стул рядом с Киром и, воинственно нахмурив брови, изучала друзей Черепахи.
— В переводного. На желания, — ответил Дим Димыч — рослый, с коровьими глазами парень. Он погладил густую бороду и влепил второму — тощему лысому пацану, отзывающемуся на погоняло Лобок — затрещину. — Хуль ты кроишь, гнида? Думаешь, я окосел? Не бьешь, так бери. Вот падла, а?
— Не прокатило, — рассмеялся Лобок, а следом и Дим Димыч. Еще через пару раскладов бородатый вышел из игры и, удовлетворенно вздохнув, опрокинул в себя стакан водки. Он заметил мой заинтересованный взгляд и улыбнулся.
— Пей, дружище. Это не черепаховское говно. Мы свою принесли, — буркнул он, наливая мне порцию. Я выпил и кивнул в ответ. Водка обожгла горло, а потом наполнила тело теплом и легкостью. Еще через пару раскладов отстрелялся и Лобок, а Леся, ругнувшись, бросила веер карт на столик.
— Расчет, Олеська, — усмехнулся Лобок и повернулся к другу. — Ну, чо? Какое желание?
— А, лень думать, — отмахнулся Дим Димыч. — Сиськи кажи, и в расчете.
— И это мой братик, — криво улыбнулась Леся и, задрав майку, показала всем грудь. Крепкую и красивую, с торчащими сосками. Она снова посмотрела на меня и прищурилась. — Все, хватит. А то обдрочитесь на радостях.
— Чо, братья, играете? — спросил Дим Димыч, тасуя сальную колоду. — Если не ссыте, конечно.
— Конечно играем. Мечи карты, — кивнул Кир и, поплевав на руки, хлопнул ладонью по столу.
Мы сыграли три игры, и в дураках остались Кир и Балалай. Причем Кир дважды и, чертыхаясь, тоже бросил свой веер на стол.
— Не фартит, но долг отдам, — сказал он, неприятно улыбнувшись. — Давай желание.
— Желание? Ладно, — прищурился Дим Димыч, наливая в свой стакан водки до краев. — Давай-ка ты, брат, Ленку поцелуешь?
— Ленка — эт кто? — уточнил Кир, а потом поперхнулся, когда Дим Димыч указал на бабу в майке «Коррозии», которая прислуживала Черепахе и Аспиду. Те без стеснения валялись на грязном ковре, уставившись мутными глазами в потолок. — Ох, ебать. Я тебе что недоброе сделал, друже? Ну, долг платежом красен. Ладно.
— Выпей, на. Чо мы, звери что ли? — усмехнулся Дим Димыч, протягивая стакан Киру. Кир посмотрел на бородатого с признательностью и, выдохнув, залил водку в себя. — Эт по-нашему. Молодец. А теперь иди. Целуй Ленку.
Шатаясь, Кир подошел к пухлой бабе и, скривившись, притянул её к себе, свободной рукой сжал сиську и смачно впился в губы. Ирка, заржав, вдруг дернулась от отвращения, а Лобок, не удержав равновесия, шлепнулся на пол, после чего тоже зашелся в припадке смеха. Мы с Лесей тоже рассмеялись, причем девушка слишком откровенно прижалась ко мне ко мне грудью.
— Уплочено, — важно сказал Дим Димыч, когда Кир вернулся, вытирая губы и плюясь, как извозчик. Он подвинул моему другу карты и добавил: — Тасуй, братан. Вдруг еще раз повезет…
— Погоди-ка, а Балалай хули слился? — возмутилась Ирка, показывая пальцем на притихшего Олега. — Он тоже проиграл.
— Спасибо, Ириша, — хмыкнул Олег, но улыбка выдала его. — Ладно. Давай желание, бородатый!
— А хуль я? Пусть Лобок, — отмахнулся Дим Димыч. Лобок задумался и пожамкал губами.
— Там в спальне Рыбак и Мэри кажись ебутся, — проворчал он. — Зайди, вруби свет и скажи мол: тут парни интересуются, в какой дыре вы свой хуй потеряли, уважаемый Рыбак? А потом по жопе его шлепни!
— Подстава, — улыбнулся Олег, но с места поднялся. — Лады, ща сделаю.
Продолжение главы в комментариях