— Это всё необходимо тестировать, — Чен наконец поднял голову. — Текущие алгоритмы используют лишь малую часть психометрических данных и основная причина лежит в ограничении конфиденциальности.

Пол хмыкнул, тыча указкой в голограмму дата-центра:

— Конфиденциальность — это роскошь для тех, у кого есть время, а у нас его нет. Раджеш, как обойти ограничения?

— Легко! — Радж вскочил, рисуя в воздухе схему. — Делаем фейковые опросники в приложениях. Юзеры сами отдадут нам свои тревоги и мечты, думая, что тестируют новую фишку. Данные пустим через децентрализованные узлы, чтобы их сложнее было отследить.

Чен, вывел на проектор график.

— Точность возрастёт на двадцать процентов при использовании психометрии, но ключ лежит в комбинации с децентрализованным обучением. Каждый узел обрабатывает свой сегмент данных, снижая нагрузку на серверы.

— То есть, — Пол медленно обвёл взглядом команду, — мы раздаём нашу нейросеть как вирус и гаджеты пользователей сами становятся дата-центрами?

Раджеш засмеялся:

— Бинго! Как старые добрые ботнеты, только легально. Юзеры будут помогать обучению нейросети, даже не зная об этом, а мы сэкономим ресурсы.

— И получим миллионы судебных исков, — проворчал Пол. — Для децентрализации нужен протокол, который защитит данные.

— Уже есть, — Раджеш открыл код с метками НейроКоин. — Я адаптировал алгоритм блокчейн. Каждое действие шифруется, а анонимность узлов гарантирует…

— Гарантирует, что мы всё контролируем, — Пол перехватил инициативу. — Вот что мы сделаем! Запускаем бета-тест НейроКоин. Игроки получат бонусы за донат вычислительных мощностей своих смартфонов.

Иван закрыл лицо руками:

— Вы предлагаете превратить их гаджеты в зомби сеть?

— Нет, — Пол улыбнулся, как отец, объясняющий ребёнку, что Дед Мороз нереален. — В энергию для строительства городов. Люди любят помогать… если это выглядит как игра.

Раджеш уже стучал по клавиатуре:

— Я внедрю протокол через обновление. Если спрятать его за ачивками, юзеры даже не заметят.

— Заметят, — Иван встал, отбрасывая тень на график Чена. — Когда их телефоны начнут греться как сковородки.

— Тогда добавим вибрацию для иммерсивности, — Подмигнул Раджеш. — Скажем, что это фитнес трекер для батареи.

Тишину разрезал сигнал таймера на столе Пола. Он посмотрел на часы:

— Надо срочно принять решение! У меня встреча с инвесторами. Чен, подготовь симуляцию нагрузки. Раджеш — прототип внедрения. Иван… — он тяжко вздохнул, — придумай, как всё это собрать.

Когда они вышли, в зале остался лишь гул проектора. На экране мерцала новая голограмма с децентрализованной сетью, опутавшей всю планету синими нитями.

Читать книгу "Нексус" полностью >>

(Спасибо большое за лайки и комментарии, которые помогают продвигать книгу!)

«А что, если это самообман?» — вдруг пронеслось в голове. Воспоминание о прошлых отношениях, где любовь превратилась в рутину совместных походов в «Ашан», заставило сжаться. Тогда она поняла, что её тянет не к новым объятиям, а к пониманию. К тому, о чём писала Камасутра, к слиянию не только тел, но и энергий.

Телефон завибрировал. Пришло сообщение от гида: «Намасте, Наташа! Завтра на рассвете будет настоящая церемония. Приготовьтесь к погружению». Она улыбнулась, представив, как первые лучи солнца коснутся воды, смоют не только грехи паломников, но и её страхи.

— Пассажиры рейса в Даболим, проходите на посадку, — голос диктора звучал уже менее механически.

Наташа встала и поправила рюкзак. В кармане были чётки из сандала. Это был подарок монаха, который сказал ей: «Ищи не удовольствия, а глубину». Вот она и искала глубину, которая обожжёт её как пламя и очистит как священная река.

Посадка в самолёт. Впереди был длительный перелёт, а дальше была страна, где каждый камень дышит древними тайнами. Где её ждёт не просто приключение, а встреча с той версией себя, что способна любить без страха, чтобы познать всю суть Камасутры!

Самолёт пробирался сквозь облака. Наташа прикрыла глаза, но вместо темноты перед ней возникали строки из Камасутры, будто написанные золотом на стенах древних пещер Гималаев. «Любовь — это не только объятия, но и беседа взглядов, обмен тишиной и тайный язык дыхания», — эти слова мудреца теперь звучали для неё как мантра.

Почему именно эта книга, спустя два тысячелетия, всё ещё заставляет сердце биться чаще? Она достала из рюкзака потрёпанный томик, перевязанный шёлковым шарфиком. Ответ, казалось, прятался между строк. Камасутра была не инструкцией, а философией. Она была не сборником поз, а путеводителем по гармонии тела, ума и души. В мире, где любовь часто сводили к «биохимии» или «психологии», древний текст напоминал, что страсть — это мост к божественному просветлению!

— Вам чай? — Стюардесса прервала её размышления, протягивая стаканчик с дымящейся жидкостью.

— Спасибо, — Наташа кивнула, ловя в аромате кардамона и имбиря ноты Индии, которую ещё не видела, но уже чувствовала.

«Блаженство — это не пик удовольствия, а состояние, когда исчезает сам наблюдатель», — писала она когда-то в дневнике, пытаясь понять восточные тексты. Теперь же, пролистывая главы о духовном единении партнёров, она осознавала, что индийская культура не разделяла плотское и возвышенное. Индуистские храмы с их эротическими скульптурами, тантрические ритуалы, где тело становилось алтарём были частью единого учения. «Как реки впадают в океан, так и желания должны вести к освобождению», — вспомнила она слова из индийских книг.

За окном замигали огни Гоа. Наташа прижала ладонь к стеклу, будто пытаясь коснуться к самой истории. Индия не боялась парадоксов, ведь здесь жили аскеты, спящие на гвоздях, и поэты, воспевающие чувственность. Они поклонялись любви, свободе и чистой радости бытия. В этом и был главный секрет Камасутры. Она не отрицала страсть, а учила её преображать и познавать.

— Вы впервые летите в Индию? — Пожилой мужчина в чалме, сидевший рядом, улыбнулся, указывая на книгу в её руках.

— Да, — ответила Наташа, неожиданно поймав себя на желании объяснить ему всю свою теорию о любви и нирване.

— Здесь всё иначе, — он загадочно подмигнул. — Индия научит вас не брать, а отпускать.

Его слова совпали с мыслью, крутившейся у неё в голове. Современный мир твердил: «Ищи идеального партнёра». Камасутра же предлагала: «Стань целым и тогда любовь станет медитацией». Даже позы, описанные в книге, напоминали асаны и не случайно носили имена богов.

Самолёт начал снижение. Наташа представила, как завтра на рассвете будет стоять в храме, где смерть и жизнь размыты философией. Где каждая минута — это миллион историй, а огни погребальных костров напоминают, что блаженство вечно, даже если тело бренно.

«Истинная природа любви не в обладании, а в слиянии с потоком», — думала она, глядя на город, растекавшийся внизу золотыми нитями огней. Индия не даёт ответов, она задаёт вопросы и чтобы понять саму суть, придётся забыть всё, что она знала о любви.

Дверь самолёта открылась и тут же ворвался воздух, пахнущий дымом, влажностью и каким-то новым ощущением реальности. Наташа переступила порог. Впереди был Гоа, который как и Камасутра, обещал стать началом пути, но не вглубь чужих тайн, а в познании себя.

Она с лёгкой, почти презрительной улыбкой прошла мимо толпы смуглых мужчин в растянутых футболках, тыкающих в сторону приезжих табличками с именами. Волна нахлынувших чувств и эмоций объяла Наташу. Нет, она не хотела гидов и нудных экскурсий. Решено! Она будет познавать все тайны сама! У неё все будет иначе. Это будет не организованное, пресное турне, а настоящее погружение в сакральные тайны Индии. Её Камасутра только что началась с этого первого самостоятельного шага навстречу неизвестности.

Выбравшись из прохладного здания аэропорта, она остановилась, жадно глотая воздух. Это была невероятная смесь специй, жжёного мусора и… какого-то нового чувства свободы. Солнце нещадно палило. Вокруг была невыносимая жара. Мозг отказывался работать. Думать не хотелось и не моглось. Хаос звуков, гудков, криков на непонятном языке тут же обрушился на неё.

Вдруг откуда ни возьмись появился смуглый юркий парень на рикше.

— Мадам! Добро пожаловать в Гоа! Вам нужен хороший, недорогой гостевой дом? Я помогу! — голос был юным, но очень настойчивым.

Наташа любила настойчивых мужчин. Она опустила солнцезащитные очки на кончик носа. Перед ней стоял худощавый паренёк в поношенных джинсах и чистой, но выцветшей футболке. Его улыбка была ослепительной, почти голливудской, но глаза… какие у него были глаза…

— Спасибо, я сама, — с гордостью сказала Наташа, демонстрируя свою независимость.

— Конечно, мадам, вы очень самостоятельная! — без тени смущения парировал паренёк. — Вы посмотрите вокруг! Как вы найдёте где остановиться? Я покажу настоящий Гоа. Без туристов. Райский уголок!

Ключевые слова «без туристов» и «райский уголок» попали точно в цель. Именно этого она и хотела. Уединения. Таинства. Камасутры!

— И сколько это будет стоить… мой друг? — иронично спросила Наташа.

Паренёк сделал вид, что задумался, склонив голову набок, как воробышек.

— Для вас, особенная цена. Всего пять тысяч рупий. Включена дорога и помощь с заселением. Лучшая цена! — он произнёс это с такой искренней убеждённостью, что даже не вызвал сомнений.

Наташа, плохо представлявшая курс индийской рупии сначала было задумалась, но тут же решила что это часть приключения, — Ладно, вези!

Паренёк ликующим жестом указал на свою рикшу, покрашенную во все цвета радуги и Наташа тут же залезла в неё. Двигатель взревел и они тронулись. Через пять минут восторг Наташи начал понемногу угасать. Они выехали с территории аэропорта, сделали круг по развязке и… снова оказались у того же выезда. Справа опять мелькнуло знакомое здание аэропорта.

— Мы что, уже приехали? — удивлённо спросила Наташа.

— О, нет, мадам! Это только начало пути! — весело крикнул водитель, не оборачиваясь.

Рикша снова нырнула в поток машин. Проехав ещё немного, они снова совершили манёвр и оказались на той же дороге. Здание аэропорта вновь показалось с другой стороны.

— Послушайте, — голос Наташи потерял часть уверенности. — Мне кажется, или мы уже третий раз проезжаем мимо аэропорта? Все вокруг выглядит одинаково.

И тут парень, не сбавляя скорости, обернулся к ней. Его лицо было внезапно серьёзным и исполненным таинственной мудрости. Солнце брызнуло в его тёмные глаза золотыми зайчиками.

— Мадам, вы чувствуете это? — он сделал широкий жест рукой, обводя окрестности. — Это реальность начинает меняться. Индия внутри Вас. Ваше сознание пытается цепляться за старые шаблоны, но здесь они не работают. Добро пожаловать в иную реальность!

Наташа замерла с открытым ртом. Глубокомысленная чушь, которую изрёк парень, прозвучала на фоне общего экзотического хаоса на удивление убедительно. «Реальность меняется…» — пронеслось у неё в голове. Это было даже лучше, чем она ожидала. Её Камасутра начинала воплощаться!

— Понятно… — прошептала она, полностью покорённая.

Через две минуты рикша резко свернула на пыльную грунтовую дорожку, проехала метров триста, и остановилась перед невзрачным двухэтажным зданием с вывеской «Гостевой дом Санджая».

— Приехали! Райский уголок! — объявил он.

Наташа, все ещё находясь под впечатлением от «меняющейся реальности», вылезла из рикши и расплатилась с сияющим пареньком заготовленными долларами, щедро добавив на чай за столь духовное посвящение.

Заселившись в номер с немного зелёными от влажности стенами, она вышла на балкон и обомлела. Прямо за забором гостевого дома, в двухстах метрах от неё, виднелась взлётная полоса аэропорта Даболим. Тот самый аэропорт, из которого она вышла. Она заплатила пять тысяч рупий за триста метров по прямой и три круга иллюзий. Первый урок Камасутры по-индийски был усвоен.

***

Раджеш приехал с другом Ганешем в самый разгар туристического сезона на заработки в Гоа. Его рикша, покрашенная в розовый цвет с облупившимися звёздами по бокам, стояла у края пляжа Анжуна в ожидании туристов, желающих куда-нибудь поехать.

— Эй, Радж! — Ганеша шлёпнулся на сиденье рикши, заставляя пружины заскрипеть. В руках он сжимал связку браслетов «Ом» из дешёвого пластика. — Опять сидишь? Деньги сами в карман не полезут.

Раджеш покосился на его новую футболку с надписью «Я люблю Гоа» — подарок какой-нибудь туристки. Ганеша всегда знал, как растопить сердца иностранок. Он рассказывал им о тайных пляжах, куда ходят только местные, а потом втридорога продавал бирюзовые бусы, выдавая их за древние амулеты.

— А что делать? — Раджеш развёл руками. — Вчера немец заплатил пятьсот рупий за поездку до Калангута. Сказал: «Больше нету». Пришлось ехать…

Ганеша фыркнул, доставая из кармана пачку билетов в Храм Шивы, который на самом деле был сараем для лодок.

— Ты думаешь, они едут сюда за правдой? — Он ткнул пальцем в толпу шведских девушек в бикини, фотографировавших чайку. — Они хотят экзотики, а экзотика — это лёгкие деньги. Вот, смотри.

Он подмигнул и подошёл к группе французов.

— Намасте, друзья! — Ганеша сложил ладони у груди. — Сегодня священный день Ганеши! Благословение на удачу стоит всего двести рупий и я проведу вас к тайному водопаду, где боги исполняют желания…

Через пять минут он вернулся, держа в руках пачку денег.

— Видел? Они даже не спросили, где водопад, а просто дали деньги. Знаешь почему? Потому что тайный — это магическое слово. Как и аюрведический, энергетический или духовный.

Раджеш задумался. Ему вспомнилась мать, которая экономила и считала каждую рупию, чтобы он мог учиться в школе. Учитель в школе всегда говорил: «Только через образование можно выбраться из нищеты».

— А если они поймут, что водопад не настоящий? — спросил он.

— Так мы ведём их через джунгли два часа, — Ганеша усмехнулся, — они устают, видят лужу с дождевой водой. После этого мы им говорим: «О, боги разгневаны! Надо купить подношение в храме». И продаём им эти браслеты за тысячу рупий.

— А как ты умудряешься делать так, что они платят даже не торгуясь? — спросил Раджеш в недоумении.

— Нужно учиться находить фреш чикен!

— Что это? Ты же знаешь, я вегетарианец!

— Фреш чикен — это свежие курочки, которые только что приехали отдыхать. У них куча денег, глаза горят, мысли путаются. Они сорят деньгами направо и налево. Лёгкие деньги, братан!

Раджеш посмотрел на свои руки. Он тоже хотел денег! Много денег!

— Ты как Ганеша, бог преград, — сказал Раджеш, пытаясь пошутить. — Только ты не убираешь преграды, а создаёшь их.

— Ха! — Ганеша бросил ему бутылку с водой. — Эти туристы приезжают с чемоданами денег. Они платят за то, чтобы почувствовать себя героями индийского кино. Мы просто устраиваем им шоу.

На пляже заиграла музыка. Группа хиппи начала активную медитацию. Ганеша махнул рукой в их сторону:

— Видишь? Они ищут просветление. Мы продаём им то, чего у них нет дома.

Раджеш вздохнул. Может, Ганеша и прав. Может быть, в этом мире каждый обманывает каждого.

— Ладно, — он завёл мотор рикши. — Сначала тайный водопад, а потом?

— Потом будет вечеринка в джунглях с настоящими садху, — Ганеша достал из сумки пачку благовоний. — Говорим, что дым очищает карму и продаём по пятьсот рупий за палочку.

Рикша дёрнулась вперёд, поднимая облако пыли. Раджеш смотрел на дорогу и думал, где же ему найти фреш чикен. Он доехал до аэропорта и увидел суету вокруг только что прибывшего рейса. Нужно было действовать! Срочно! Он поставил рикшу на свободное место и бегом понёсся к толпе выходящих из аэропорта туристов. Он сразу заметил одиноко идущую девушку с книжкой в руке. «Фреш чикен», мелькнуло в сознании и он ринулся вперёд.

— Мадам! — крикнул Радж.

В голове крутились мысли, как побыстрее срубить побольше денег. Всё стандартно! Нужно предложить ей гостевой дом, а дальше что-то из техник Ганеша. Вот она согласилась. Теперь, надо назвать сумму. Сколько? Тысячу? Две? Это же фреш чикен! Пусть будет пять! Ура! Сработало. Теперь надо её повозить вокруг аэропорта и в ближайший гест, где ещё десять процентов идёт в карман. Вот это удача! Супер день!

Довольный Раджеш вернулся в Анжуну и сразу же направился к другу поделиться радостью:

— Ганеша! Победа! Урааааа! Я нашёл свою фреш чикен!

— Рассказывай!

— Пять тысяч рупий! Повозил её вокруг аэропорта и в гостевой дом отвёз!

— А она?

— Да! Русская!

— О! Они же красивые! Сфоткался?

— Нет! А зачем?

— Ты что? Будешь всем показывать потом и говорить, что это твоя гёрлфренд!

Раджеш был доволен как слон. Своя гёрлфренд! Надо будет и правда сфоткаться.

— А что мне делать дальше, Ганеша? — спросил Радж в надежде получить ценные советы от друга.

— Ну как что? Теперь тебе надо её по экскурсиям покатать. Туда-сюда, а потом глядишь, она тебе даст…

— В смысле? Даст!

— Ну ты что, секс!

— Я не знаю как это делается, у меня никогда не было!

— Природа подскажет! — ответил Ганеша и заулыбался.

Раджеш загорелся. Он был воспитан в строгой семье, где дети устраивали свои семьи по указанию родителей.

— А что нужно ей говорить?

— Да я сам не знаю, Радж. Давай спросим у русских. Как у них там это делается?

Ганеша подошёл к мимо проходящему русскому туристу.

— Мистер, как вы знакомитесь с женщинами у себя дома в России?

— А чего с ними знакомиться? — ответил русский, пошатываясь из стороны в сторону. — «Наташа три рубля и наша!» Немного горячительных напитков, чуть-чуть романтики и залей ей в уши что-нибудь про любовь. Есть у вас что-нибудь про любовь в Индии?

— Ну да, целая книга есть Камасутра называется, — ответил Раджеш.

— Во! Выучи какую-нибудь хрень оттуда, купи рома с колой и залей.

— Что мне ей и куда заливать?

— Братан, заливать нужно разное в разные места. Я думаю, ты сам разберёшься, что куда заливать. Ты же мужик?

— Мужик! — ответил Раджеш и улыбнулся.

Читать книгу Хакер полностью

(Спасибо за лайки и подписки!)

Могущественный царь услышал слова своих судей, но все же не был удовлетворен. Ответ первого судьи он счел несостоятельным, поскольку тот уповал на человеческие законы, а люди несовершенны. Ответ второго судьи он счел недостаточным, поскольку он ставил обстоятельства выше греха. Ответ третьего судьи он счел недостаточным, поскольку это был вовсе не приговор, а простая амнистия. Король месяцами не спал, размышляя, и так родилась Загадка Вины.

Ты, кто искал Лик Справедливости, ты дашь ответ.

Ханно уже две недели не знал сна, эти слова звучали в его голове снова и снова. Он поймал себя на том, что шепчет их себе под нос после того, как проснулся, и каждое из них запечатлелось в его сознании, как будто было нанесено клеймо. Каждый раз, когда его глаза закрывались, он снова видел Лик Справедливости, этот угольный лист с суровыми тройными глазами.

Шесть раз по шесть крыльев, которые он видел сквозь них, и медные чешуйки там, где у людей была бы кожа. Он преклонил колени у ног это Лика, но не получил никаких указаний, только новые вопросы. Это и ржавую монету, настолько сильно изношенную, что металл, из которого она была отчеканена, больше нельзя было различить. Говоривший с дрожью вздохнул, предложив загадку, и дрожащими руками благословил его.

— Ищи тихий прилив, — сказал он. — Монета обеспечит проход.

Мальчик спал на улицах, ютясь в переулке во внешних кварталах вместе с другими нищими, пока городская стража не будила их на рассвете прикладами копий и не заставляла разойтись. Он был голоден, устал и болел, но ему было сказано искать тихий прилив, и он так и делал.

Он потащился к докам, хотя без зарубок на руке мог входить только в те, которые были открыты для иностранцев. Там ждали корабли и люди, говорившие на незнакомых языках, арлезианцы, говорившие на певучих толезианских диалектах, и торговцы из Вольных Городов, которые болтали друг с другом на торговом наречии. Никто не взглянул на него дважды, увидев его обнаженную руку.

Они узнали о достоинствах и мерах Ашура, о том, что значит быть лишенными долга и должного. Безъярусные были подобны призракам в стране живых, на них было неловко смотреть, и их лучше всего загонять в руины и пустые лачуги. В течение нескольких часов Ханно бесцельно бродил, стуча сандалиями по камню, в поисках чего-то, чего он не знал, как искать. Его разум казался тусклым и затуманенным, как будто у него отняли огонь, который когда-то согревал его, и вместо него подкралась тень.

С наступлением сумерек он обнаружил прилив. Смотреть было не на что, и это было то, что он увидел. Хотя иностранцы кишели в гавани, как саранча, заполняя каждый закоулок и щель, здесь царила атмосфера спокойствия. Как будто отделенные какой-то невидимой стеной, люди проходили мимо него, даже не взглянув на него. Сам Ханно трижды проходил мимо него, прежде чем его глаза нашли что-то, и почти забыли, как только это сделали.

Там был старик, слепой и скособоченный, сидящий на краю пирса с деревянной удочкой в руках. Рядом с ним стоял стройный корабль из скрипучего дерева и сплетённого тростника, не тронутый приливами и отливами. С шеста свисал не поднятый парус. Ханно молча уселся рядом с мужчиной и ждал. Удочка так и не нашла поклёвки, и единственным движением мужчины были медленные взлёты и падения его дыхания.

— Они не добры, — сказал незнакомец голосом, похожим на скрежет камней.

Мальчик обдумал это.

— Я не просил о доброте, — наконец сказал Ханно.

— Какая бы ссора ни привела тебя сюда, им будет всё равно, — сказал старик. — Они не дают, дитя. Они берут, и берут, и берут, пока не останется ничего, кроме гладкого камня.

— У меня ничего нет, — сказал Ханно, и странно было говорить правду вслух. — Я — ничто.

— За свою жизнь я отправил пятерых, — сказал незнакомец. — Никто не вернулся. Ашур не любим ими, дитя. Во плоти слишком много гнили, и Серафимы презирают этот грех больше всего.

— Тогда я не вернусь, — сказал мальчик. — Какое это имеет значение?

— Может быть, так оно и есть, — мрачно сказал старик. — Мои дни на исходе. Лодочник же нужен всегда.

— Ты уходишь, — сказал Ханно, и это был не вопрос.

— Да, — сказал старик, поворачиваясь, чтобы изобразить злобную беззубую ухмылку. — Я ухожу, мальчик. Если я могу дать тебе совет, то он заключается в том, чтобы провалиться полностью или не провалиться вообще. Золотая середина — это самое худшее из всего этого.

Дрожь пробежала у него по спине.

— Я пройду до конца пути, — пробормотал Ханно. — Неважно, что будет в конце.

— Тогда предложи мне свой обол, — сказал старик. — Я честно предупредил тебя.

Ржавая монета оказалась у него в руке ещё до того, как он потянулся за ней, и он вложил её в ладонь старика. Лицо превратилось в маску горя, незнакомец щелкнул пальцами и отправил её вращаться в воздух. Она упала в море без звука или ряби. Ханно медленно поднялся на ноги, направляясь к лодке, но старик лихорадочно схватил его за руку и притянул к себе. Его дыхание было зловонным.

— Здесь нет никакой загадки, — прошептал незнакомец. — Послушай меня, мальчик, здесь нет никакой загадки.

Лодочник отпустил его руку, весь дрожа. Он издал смешок.

— Чем вы теперь накажете меня, старые змеи? — воззвал он к небу. — Вы уже сделали самое худшее. Единственный оставшийся путь — вниз, а вы не так милосердны.

Лодка не была пришвартована. Ханно бросился к ней, опешив от уродливой гримасы на лице старика. Он не знал, как управлять кораблем, но поднял парус и оттолкнулся. Куда ему теперь идти? На воде не было тропинки, по которой можно было бы идти. Ветер подхватил парус, и лодка двинулась, увлекая его прочь от Арвада в раскинувшееся море. Было ли это колдовством или чудом, что двигало им?

Это не имело значения. Затем он с тихим удивлением заметил, что сзади не было ни румпеля, ни руля. Ему не суждено было найти дорогу самостоятельно. Проходили дни и ночи, и, хотя корабль так и не закончил своего путешествия, он так и не появился в поле зрения какого-либо берега. Голод разрывал его живот, разъедал конечности. Жажда горела глубоко в его горле, и даже капли дождя не могли ее утолить. Неужели это действительно было две недели назад?

Он больше не мог ничего сказать, лежа ничком на дне лодки и то приходя в сознание, то теряя его. Ханно теперь едва мог даже пошевелиться, но смерть не пришла. Его кожа потемнела на солнце, огрубела, и только когда у него заболели ребра, он погрузился в свой последний сон.

Ханно стоял вне себя, наблюдая, как его силуэт дерется с силуэтом другого ребенка. Он смутно помнил это. Это был район Баркалид, и ему было девять лет. Как и другому мальчику, сыну землекопа из каких-то внутренних шахт. Вся семья родилась на Двадцатом Ярусе и умрет на нём — и даже в пределах этого яруса они приблизились ко дну. Родители мальчика трудились на одной из шахт, где иностранных заключенных заставляли отрабатывать свои сроки перед освобождением.

Смерть там приходит часто и дешево, сказал ему однажды отец. Ведьма с пустошей, — называл мальчик мать Ханно, ища одобрения у других детей. Они зааплодировали, когда Ханно ударил его по губам. Они споткнулись о камень, отчаянно сопротивляясь, пока Ханно не пнул его в живот достаточно сильно, чтобы его вырвало. Остальные изменили свои цвета с наступлением прилива, назвав мальчика слабохарактерным и оставив его дрожать в одиночестве на улице.

Младший Ханно присоединился к ним, но старший остался. Он наблюдал, как мальчик вытирает злые слезы и выплевывает остатки рвоты, прежде чем подняться на ноги. Он вернулся домой, где его никто не ждал. Позже той ночью вернулась его мать и предложила ему треть буханки черного хлеба, прежде чем забраться к ней в постель и уснуть. Отец вернулся задолго до наступления темноты, от него пахло спиртным.

Никогда больше не проигрывай в драке, сказал отец и ударил его по губам точно так же, как это сделал младший Ханно.

Мальчик стиснул зубы и в конце концов заснул под изношенными одеялами. Небеса сдвинулись и прошли, пока Ханно наблюдал, как мальчик вырастает в мужчину, женится и заводит собственных детей. Наблюдал, как он бил других так, как били его самого, насилие порождало насилие. Ничего не потеряно и ничего не выучено. Жизнь, полная кулаков, без единой протянутой руки.

Ханно стоял и знал, что за ним наблюдают. Приглашения не было, но ожидание звенело, как колокол, — а за ним ждал приговор. Он подозревал, что ему не предложат дважды защищать свои действия. Когда жизнь мальчика началась снова, когда первый удар юного Ханно пробежал рябью по его щеке, старший мальчик нахмурился.

Он не стремился к этой битве. Оскорбление уже нанесено. Он также не был виноват ни в грехах отца, ни в жизни, дарованной всем им. В чём же тогда заключалась вина? Ашур родил и вырастил их, но Ашур был всего лишь собранием ашуран. Значит, все они были замешаны в этом деле? Просто за то, что родились? Он не мог найти в этом ни вины, ни справедливости. Просто люди, ведущие себя так, как люди всегда поступали и всегда будут поступать.

— По невежеству я способствовал злу, — сказал Ханно Безъярусный. — Я не прошу отпущения грехов.

Каков ответ на Загадку Вины?

— Я не знаю, — прошептал мальчик.

Голос пришел из ниоткуда и больше не спрашивал. Мир снова изменился, и Ханно снова стал призраком. Он наблюдал за собой, сидящим перед двенадцатью ашуранами в солнечном дворе, когда седовласая женщина попросила его осудить свою мать, даже не произнеся её имени. Он наблюдал, как шесть медных крыльев вырвались из его спины, невидимые никому, и его взгляд стал тяжелым от силы. Он видел, как сам выносил приговор будущим судьям и находил их несостоятельными.

Я обвиняю вас, — услышал он свои слова, — в жестокости и равнодушии. Я обвиняю вас в том, что вы предпочли закон праву, что вы приняли слепоту. Как бы ни сияли его глаза, они не могли противостоять Свету, который пришел вместе с ними. Слепота охватила их в ответ. Он покинул этот двор праведным человеком и принес эту праведность всему Ашуру.

— Нет, — сказал Ханно. — Это тоже зло.

Мальчик, за которым он наблюдал, обладал силой, но он не был справедливым. Возмездие тем, кого он считал виновными, ничем не отличалось от того, что он в конце концов презирал. Это было всего лишь суждение власти. Правило силы, лишенное справедливости. В законе не было греха или неповиновения ему, но облекать возмездие в форму правосудия было делом зла. Какая может быть справедливость в слепом применении насилия? Сделать такое означало бы сделать его недостойным той самой силы, которая была использована.

Каков ответ на Загадку Вины?

— Только не это, — прошептал мальчик.

Мир снова изменился. На этот раз перед его глазами не было ни видения, ни фантазии. Всего лишь набор моментов, все его собственные. Сначала гнев. Бессмысленное кипение крови, вкус победы во рту, когда его сила восторжествовала над силой других. Похоть и зависть шли рука об руку, алчные взгляды устремлялись на женщин, вышедших замуж, но всё ещё красивых.

Обида от осознания того, что они никогда не будут принадлежать ему. Настойчивое прикосновение губ к губам, осознание того, что девушка любила его, но не принадлежащая ему, отбрасывалось ради жара в его жилах. Глубоко спрятанная ненависть к тем, кто стоял выше его.

Тем, кто лучше питался, кто мог сам решать свою жизнь. Который мог видеть Творение глазами вместо свитков. Отвращение и страх перед нищими без ярусов. Уродливое давление уверенности, когда применялось насилие, чтобы заставить их покинуть его поле зрения. Гордость за его умение обращаться с пером, за его ум и память

Неприкрытое презрение к тем, кто менее благословен. Доброта, предложенная только для его собственного удовольствия, для острых ощущений от осознания себя хорошим. Брал хлеб из отцовской порции, говоря себе, что заслужил его больше. Мгновение за мгновением проходило перед его глазами, и Ханно Безъярусный осознал, что он — ужасная душа.

Возникло желание отвести взгляд, положить конец этому параду позора. Ожоги от поступления не становились легче с их количеством, каждый из них был свежим и острым. Какое крайнее высокомерие — думать, что он вообще может быть достоин какой-либо власти.

Ханно взглянул на простое изложение своей жизни, на те её части, которые он приучил себя игнорировать, и не нашёл ничего стоящего. Ни единой бескорыстной пылинки. Всю свою жизнь он поклонялся в храме, преклоняя колени перед Ликами, но всё, что он когда-либо предлагал, было грязной насмешкой.

Вера, выбранная и избранная, полая по самой своей природе. Не имело значения, что были мужчины и женщины и похуже. Не здесь, перед Серафимами. Его заставляли отвечать за собственную жизнь, избавляя от всех уз и обманов. Ханно попросил бы прощения, но прощать было нечего, кроме несовершенства, а несовершенство всегда будет его уделом.

Каков ответ на Загадку Вины?

Ханно был умён, хорошо образован и проницателен. Он знал слова загадки, три суждения и нерешительность короля. Один судья предложил порядок. Вторая предложила оправдание. Последний предложил милосердие. Разум нашептывал ему, что справедливость должна быть найдена. Путь между ними, где можно было бы увидеть проблеск справедливости. Пусть и госпожа, и слуга ответят за свои грехи, это отдельный вопрос. Баланс между тремя суждениями, мудрость, найденная между крайностями. Но это была мудрость смертного, а Ханно научили её слабости.

— Вина лежит на короле, — сказал Ханно Беъярусный. — За то, что считал себя способным вершить правосудие.

Тогда ему показали, что именно они видели.

Бесконечный меняющийся гобелен, который был всеми решениями, которые были приняты и могли быть. Невозможное сочетание действия и следствия, мотива и результата. Это было уже слишком. Это было слишком много для него, чтобы увидеть, понять. Мальчик закричал, почувствовал, как всё, что он испытывал, рушится, когда он увидел целое, которое ему никогда не суждено было увидеть. Сумма всего, что было и будет, кульминация бесконечных путей. Ханно почувствовал, как его окутали крылья с перьями, холодные металлические руки крепко обняли его. Теперь он был слеп и никогда не чувствовал себя более счастливым.

— Не бойся, дитя, — прошептал голос ему на ухо. — Теперь ты вне страха.

— Мы ничего не даем.

— Мы забираем всё.

— Ты не получишь никаких почестей.

— Ты не познаешь любви.

— Ты не найдешь покоя.

— Ханно из Арвада, мы утверждаем тебя.

— Истина, сумма и целое.

— Мы поручаем тебе бесконечное служение.

— Мы обременяем тебя непостижимыми полномочиями.

— Ты будешь плакать без утешения.

— Ты умрешь тысячью смертей.

— Но в конце концов ты восстанешь.

Мы объявляем тебя нашим Белым Рыцарем.

Орудие Суда, Гибель Нечестивых.

Серафимы обняли его, и он почувствовал себя как дома. Словно шоры сорвались с его глаз, чтобы никогда больше не вырасти.

֎

Мальчик проснулся оттого, что большой и указательный пальцы подняли его за шиворот. Тёмные глаза, большие, как валуны, с любопытством изучали его. Великан испустил вздох, похожий на порыв ветра.

— Ребёнок-мужчина, — сказал он. — От тебя разит серафимами, и всё же ты жив. Любопытно. Ты пришёл, чтобы вынести приговор Гигантам?

В его ладони лежала серебряная монета. На одной стороне были лавры, на другой — скрещённые мечи. Он знал, что это так, даже не глядя на неё. Мальчик обдумал вопрос, который ему задали.

— Я, — медленно произнес Ханно, — не осуждаю.

Цикл "Практическое руководство по злу" Дэвида Вербурга

Предыдущие части: Пролог ; Глава 1(1) ; Глава 1(2) ; Глава 1(3) ; Глава 1(4) ; Глава 2(1) ; Глава 2(2)

День 1.

Внутри камеры время остановилось. Утро и день, и вечер, и ночь были единым целым. Они разучились менять друг друга, и коли зло пробуждалось во тьме, избранное против него оружие - ненадежный факельный свет, могло в любой момент оставить пришельца один на один с врагом. Затухнет огонь, и придется красться на ощупь, ориентируясь на скрип ржавых цепей, красться и понимать: оно видит тебя, а ты его - нет.

Жутко.

А что, если кандалы давно пустые? Звон их - насмешка, обман слуха...Подумай, сколько ты уже здесь? В застывшем времени не разберешь. Минуту? Час? Неделю? Бродишь, по кругу, как слепой котенок, а оно вырвалось на свободу, растерзало твоих братьев, и сейчас, утробно хихикая, несётся где-то в полях, на пути к ничего не подозревающей деревне. Никак нельзя давать факелам погаснуть, иначе - беда.

На то, чтобы отогнать от заключенного темноту, света в камере хватало. Юноша казался спящим, но способен ли человек уснуть в таком положении? Должно быть, когда утро и день, и вечер, и ночь становятся единым целым, а ты стоишь на онемевших коленях и не можешь пошевелиться, сон - единственный выход из положения. Какой у него обречённый вид, эти синяки под глазами…

Следопыта передёрнуло.

Смекни монахи, кто скрывается под личиной Жиля, быть ему на месте Бруно Калленберга. У тех двоих сзади дыхание ровное, но сердце бьётся беспокойно. Супротив него, по счастью, ничего не замышляют. Они не рады тому, что попали сюда, и хотят поскорее вернуться обратно.

Следопыт ещё раз осмотрел мальчика. Легко вьющиеся каштановые волосы спадали до плеч, грязные, засаленные, спутавшиеся; на щеках, на подбородке, над верхней губой позорилась юношеская жиденькая поросль. Мало за месяц отросло, другой бы весь бородой покрылся, а у этого - пушок. Лицо тонких черт, по-своему красивое, горбинка носа наверняка от матери, в Сальмонте такие часто встречаются. На теле, покрытом набедренной повязкой, следы пыток отсутствовали. По какой-то причине Божьи Судьи решили не прибегать к дознанию металлом. Бруно выглядел худощавым, но не истощенным, а значит, голодом его не морили. Хотели, чтобы пленник протянул подольше.

- Брат Тюзи́, - обратился вильё Артуа к стоявшему позади монаху, - мне бы хотелось узнать, что значит эта нагота? Зачем вы морите юного господина отвратительным холодом ваших подвалов? Клянусь, пекло снаружи этим камерам нипочем. Страшно подумать, каково здесь в холодное время. Отвечайте, брат, я жду.

Это "отвечайте", сказанное в приказном тоне, Следопыт выплюнул, смерив невысокого дородного человечка, приставленного к нему в качестве провожатого, полным негодования уничижительным взглядом. Получилось правдоподобно. Прежде, чем ответить, брат Тюзи несколько раз удивлённо моргнул. Сердце его забилось чаще.

- Божьи Судьи не отчитываются перед нами, господин Артуа, - склонил он голову в знак почтения. - Вопрос ваш надобного задать настоятелю сего тихого аббатства, милостивому отцу Тибо. Буде он посчитает нужным ответить, вы узнаете причину.

Каков наглец! Жиль Артуа сверкнул глазами.

- Хорошо, - процедил он, с трудом сдерживая ярость. - Я запомню ваши слова и поинтересуюсь у отца Тибо причиной бесчеловечных издевательств над родственником господина Тюреля, после чего доложу обо всем своему патрону. Благодарю за совет, мудрый брат Тюзи.

- Господь не наделил меня мудростью, но я буду молиться, чтобы он подсказал сальмонтскому вельможе мудрые выводы, - вновь склонил голову дородный человечек.

- Не сомневайтесь, о его выводах вы узнаете первым.

- На все воля Господа, господин Артуа.

Как он и предполагал, провести монахов оказалось не сложно. Пусть обороняются, пусть негодуют, в подземелье среди одержимых или в покоях настоятеля - не важно. Ныне дерзость - эликсир Следопыта. Не желая более смотреть на выцветшую рясу, вильё Артуа резко развернулся к смотровому оконцу. Нужный результат был достигнут, послание дошло до адресата и Бруно Калленберг обратился во внимание.

Алхимические символы, намалеванные известкой на каменных стенах и металлической двери, были Следопыту хорошо знакомы. Попадались и те, значения которых он не знал. Так, перевёрнутые треугольники, в нужной последовательности соединяющие орнаменты - утреннюю звезду, подземный ветер и три предвечных замка - Башню Шута, Дворец Сестры и Стену Востока, должны были запереть зло внутри камеры, лишив его воли к сопротивлению; Глаз Камегорна, вертикально начертанный за спиной заключенного, символизировал Рождение Истины, с помощью которого мудрецу становилось ведомо имя и происхождение зла; остальные знаки в виде множества точек и непонятных букв, по всему похоже являлись порождением Божьих Судей, и где-либо за пределами Вистенхофа известности не обрели.

- Vitou bressie mourshe Bruno! (Приветствую Вас, господин Бруно! (сальм.)) - произнес в трепещущий полумрак Следопыт, одновременно прислушиваясь к биению сердца заключенного, - Voual de fluere elsanie vilo Franc? (Или, правильнее сказать, господин Франц?)

Сердце в каменном мешке забилось чаще - его понимали. Следопыт не сомневался, что мальчишка, гордившийся именем матери, должен говорить на языке предков Тюрелей.

- Я знаю, вы меня слышите. Не переживайте. Двое олухов позади не станут нам докучать. Они настолько же невежественны, насколько и набожны, их наречие грубо и вульгарно, как и сами эти свинопасы. Великий Язык им незнаком. По дороге сюда я имел возможность удостовериться в этом, назвав толстяка - чревоугодником, а его собрата - языческим дикарем. Трудно представить, но Великий Язык для них - набор непонятных звуков. Порой правда смешнее вымысла, господин Франц. Мое имя - Жиль Артуа. Я прибыл сюда по поручению моего патрона, вашего тестя и товарища Франка Тюреля. В роковых обстоятельствах вильё Тюрель протягивает вам руку помощи. Смею надеяться, вы по достоинству оцените его великодушие.

Произнося эти слова, Рандольф следил за лицом заключённого. Первая реакция — самая важная. Если подыграть, мальчишка непременно заговорит. Незнакомый монахам язык послужит залогом их безопасности. Жиль Артуа вежливо выслушает Бруно, задаст уточняющие вопросы и распознает отголоски правды, заглушаемые потоком затейливых фантазий безумца.

Руна алагаз - внимание - вырезанная на груди во время ночёвки близ Хютэ, усилила зрение Следопыта, позволяя различать в поведении собеседника мельчайшие детали, способные выдать ложь.

Пламя дрогнуло и заплясало, увлекая за собой переменчивые тени. Заключённый пошевелился, глаза его приоткрылись. Красные, воспалённые и полные отчуждения, они неподвижно взирали на вильё Артуа из под тяжёлых век. То был не мальчишеский взгляд. Сперва Следопыт разглядел в нем удивление, затем непонимание, но проблеска надежды, на которую он рассчитывал, так и не последовало. Дурной знак. Когда отсутствует надежда, языки развязываются неохотно.

Надежду требовалось возродить.

- Сожалею, господин Франц, - продолжил он в доверительном тоне. - Из-за меня вам приходится вновь смотреть на эти стены. Увы, другого места нам здесь не предоставят. Вышеградские варвары, выдумавшие называться Божьими Судьями, забыли, кем являются на самом деле. Полагаю, следует напомнить им об этом. Патрон в бешенстве, рвет и мечет, да вы и сами знаете, каким он бывает, когда гневается. Скоро вы будете на свободе, если, конечно, передо мной и вправду вы.

В этот момент глаза заключенного дрогнули. Одним коротким движением взгляд его метнулся вбок и тут же вернулся на прежнее место, но Следопыт успел отметить, что посмотрел Бруно в сторону, откуда являются посетители. На время успокоившееся дыхание мальчишки сделалось неровным, а значит, пришла пора переходить к наступлению.

- Вижу, вам хочется высказаться. - Жиль Артуа резал словами, как ножом. - Молчите и слушайте, ваше время говорить ещё не настало. Вильё Тюрель требует от вас одного - правды. В моём распоряжении всего три дня. Три часовых визита, и первый из них скоро закончится. Вы должны рассказать мне обо всем, что приключилось той злополучной ночью. Также вам необходимо передать послание вильё Тюрелю: что-то личное, о чем известно только ему. Так он сможет убедиться в правдивости ваших слов. Покинув аббатство, я незамедлительно отправлюсь в Вышеград, откуда вышлю патрону письмо с подробным изложением услышанного. Когда оно достигнет Сальмонта, можете считать себя спасенным. Я вновь приеду за вами, и мы вместе поедем домой. Хорошенько подумайте обо всем, что расскажете мне, ибо другого шанса не будет. Ну а пока я хочу услышать простой ответ: готовы ли вы помочь вильё Тюрелю? Вот теперь можете говорить, но помните - только по-сальмонтски. Медлить нельзя, этот боров вот-вот захлопнет окно.

Мальчишка попробовал пошевелиться, но цепи не дали. Распухшие губы пришли в движение, пытаясь выговаривать слова.

-Aldou volien, aldou la soliate, (Я согласен, я расскажу)- простонал он, глядя на грязные колени. - Только...- Следопыт увидел опустившиеся и поднявшиеся веки, кровавые прожилки на белках, светло-карие пульсирующие зрачки; пристальный взгляд Бруно вновь устремился на него; волоски на теле неприятно зашевелились, пламя затрепыхало, но не погасло. -...Завтра с вами придут другие...проверьте, что те тоже не понимают...- Корочки запекшейся крови полопались на губах; темнота в коридоре задышала с мальчиком в унисон; монахи испуганы, шепчут молитву. -...Иначе вам конец. Меня вы не спасете, так поберегите хотя бы себя.

От голоса тянуло болью и безразличием. Не было в нем желания спастись или бороться за жизнь, только хрипловатый хруст надтреснутого камня, неживого, но существующего. Чего же так перепугались провожатые? Уж не того ли, что камень вдруг заговорил? Уж не того ли, что речи камня тушат свет безо всякого сквозняка? Речи камня - песни мертвой мечты…

...Когда-то давно двенадцать камней на вершине холма образовали жертвенный круг; сумрак солнечных затмений был отцом тех камней, а тьма лунных затмений - слепой матерью. Глупые люди нашли то древнее место себе на погибель. Высоко над холмами потянулись дымы костров, гортанные напевы распугали птиц, но однажды утром чествуемое безумцами молочное небо излилось на землю густым туманом, и глупые люди исчезли в нем один за одним. А камни остались. Туман разрушил круг, разнес их по сторонам, лысые холмы поросли сосной, замолкли речи порождений затмения...

...Крик.

- Окно! Скорее, брат Дони́!

...Толстяк трясущимися руками разжигает факел, светит на дверь, куда спешит его помощник...

Прежде чем смотровое оконце захлопнулось, Рандольф успел заглянуть внутрь. В темноте клетушки Бруно Калленберг взирал на него безжизненными глазами человекоподобной куклы. Ему сделалось не по себе.

- Довольно, господин Артуа, пойдемте! - коснулся его плеча брат Тюзи, призывая поторопиться. - В подземелье небезопасно.

Следопыту ничего не оставалось как последовать за ним.

По пустому коридору с низким потолком они торопливо удалялись от камеры, где голос человека, бывшего собственным отцом и собственным сыном, связал меж собою два мира. Следопыт не знал, что за место пригрезилось ему. Силуэты настоящего затянулись пасмурной стариной, отвечая кругу камней гаснущим светом Вистенхофских подземелий...Привидевшееся не было случайностью, но для понимания природы эманаций требовался более продолжительный контакт с мальчишкой.

"Калленберг знал, за что платил, - подумал Рандольф мрачно. - Завтра нужно быть готовым. С Бруно неладное."

Миновав несколько перекрестков, они очутились в дугообразном коридоре. Всего по два факела у входа и выхода, меж ними - темнота. Обернувшись он увидел второго провожатого — бледного, с трясущимися руками, а ещё через несколько шагов услыхал шепот молитвы.

Внезапно брат Тюзи замер посреди прохода.

- Мне казалось, это тюрьма. Разве тюремщикам пристало бояться? - спросил Следопыт, останавливаясь подле монаха. - К чему это бегство?

Тот ответил не сразу. Долго крутил головой, прислушивался к тишине, после чего ускорил шаг вдвое против прежнего.

- Мы не тюремщики, господин Артуа. Всего лишь проводники, выполняющие поручение настоятеля…В этих подвалах живёт зло. Борьба с ним - дело Божьих Судей. Мы не имеем к ним отношения, и нам не зазорно бояться.

- Божьих Судей вы также боитесь?

- Грешники трепещут пред их суровым ликом, но верным служителям Господа нет причин бояться Его Судей. Мы не встречаемся с ними, ибо живём по Его законам. В смиренной покорности — спасение, вильё.

- Преклоняюсь перед вашей самоотверженностью во служении. Это не всякому дано.

В ответ монах покачал головой.

- Гордыня погубит вас, господин Артуа. Вы считаете нас глупцами, наделенными властью...Догматики, бежавшие от мира получили право карать этот мир - так вы считаете?

- Не совсем, брат. Я верую в Господа, но мне кажется, вами он недоволен. Похищать и пытать невиновных — это ли не грех?

- Гордыне вашей противна всякая мера. Вы осмеливаетесь решать, кто виновен, а кто - нет. Вы жаждете вершить судьбы, позабыв о Том, кому Единственному это подвластно...

- Я требую лишь справедливости, и я получу ее! - повысил голос Жиль Артуа.

- Выходит, вы первый, кто должен благодарить Божьих Судей за их работу. Доказанная одержимость снимет с заключённого все обвинения. Это то, за что вы радеете.

- Одержимость или безумие? Где грань, отделяющая одно от другого? Вы верите в справедливость Божьих Судей?

- Осторожнее со словами, - шепотом перебил его брат Дони, замыкающий подземную процессию. - У стен есть уши. За ваши речи нас обвинят в крамоле.

- Превосходно! - воскликнул Рандольф, цокнув языком. - Я уж было подумал, над вами довлеет обет молчания, но оказывается, вы разговариваете! Firte! (Славно!) По правде, суровый обет был бы удобен среди ушастых стен...

- Помолчите, господин Артуа! - Слова брата Тюзи прозвучали внушительно, как если бы их изрек не булькающий мужичок, но седовласый инок с острова Фуржэ (старейший монастырь Сальмонта находится на острове Фуржэ, прим. автора). - Сейчас не время и не место паясничать. Просто помолчите, а лучше, прочитайте вместе с нами молитву. "О доме и милости" - знаете такую? Видите, как дрожит огонь? А теперь обернитесь. Мы идём по Коридору Звездочета, он длинный, и вам будет хорошо видно.

Следопыт шагнул вправо, чтобы брат Дони не мешал обзору. Коридор и вправду был длинным, через каждые десять шагов на обеих стенах висели факелы. Впереди огонь освещал дорогу, за спиной по пятам их ползла темнота. Один за другим факелы затухали, оставляя после себя неизвестность. Теперь ему стало понятно, отчего брат Тюзи так торопится.

Дальний факел моргнул и погас.

- Господь! - вырвалось у Жиля Артуа. - Тьма идёт за нами следом из глубин триклятых катакомб! Что же это такое, брат Тюзи?

Разом погасли ещё два факела.

- Зло, вильё. То самое, над которым господа, вроде вас, привыкли смеяться за бокалом вина. А оно здесь, рядом. Оно описано в священных текстах, и сверх того знать о нем не пристало. Господь поможет нам, и да падут нечистые враги его от меча его, и да низвергнуты будут обратно во преисподнюю.

До конца коридора оставалось чуть, когда с уст брата Тюзи слетели первые слова молитвы о "Доме и милости".

- Господь Всеблагой, Владыка на белом троне, да озарит имя твое путь во тьме, дорогу к дому, живущему во свете твоём…

Они повернули налево, оказавшись в изломанном лабиринте, где каждые пять шагов сопровождались новым поворотом. Видимость была затруднена. Вскоре к звону брата Тюзи присоединился низкий гул брата Дони. Такие непохожие, голоса их дополняли друг друга, создавая переклич надежды и беды - основной лейтмотив молитвы.

- Да воссияют брызги океана твоего, подобно звёздам небесным, и разлетятся над миром, днём и ночью даруя путеводную нить изнывающим от зноя...

"Это нам знакомо" — ругнулся Следопыт, вспоминая паскудных мух.

Поворот. За ним ещё. И ещё. Эхо голосов отражается от пола, от стен и потолка. Камень передразнивает, уродует слова. Замолчать, чтобы не слышать речи камня? Нет, только не сейчас. Сейчас никак нельзя.

Третий голос с лёгким акцентом присоединился к первым двум.

- Да будет дарована крупица силы твоей стершему ноги в кровь, да будет ниспослана крупица терпения твоего ждущему возвращения любимого...

Известно, что молитва гонит страх, сомнения и боль. Тысячи тысяч повторяли ее прежде, и миллионы повторят после. Велика громада веры поколений. Наша вера - дар нашим детям, капля в море силы священных слов. Рандольф наизусть помнил слова Девяти Молений, но если что и лил в море, то была капля мертвой воды, ибо в словах его не слышалось веры. Когда брат Тюзи готов был закричать, а руки брата Дони затряслись, угрожая выронить факел, впереди показались ведущие наверх ступени. Выход.

Смолкли голоса, факелы горели ровно, где-то тихо капала вода. Тьма осталась позади, за одним из бесконечных поворотов. Пройти оставалось не более двадцати саженей. Переводя дыхание, брат Тюзи остановился, тыльной стороной ладони вытерев пот со лба.

- Признаться, господин Артуа, - звякнул он связкой тяжелых ключей, - вы только что удивили меня. Буде уста человека помнят слова молитвы, Господь живет в его сердце. Не зря сказывают, что сальмонтцы набожны, если даже такой гордец, как вы, обращает к Нему свои упования. Когда вы молились в последний раз?

- Только что, - пожал плечами Рандольф

Монах нахмурился.

- Вы поняли, что я имею в виду. Когда вы молились в последний раз до сего часа?

- Утром, когда вы опоздали явиться за мной. Молитва "О новом дне", я читаю ее всякий раз, как проснусь, - не моргнув глазом соврал Следопыт.

Поднявшись по ступеням, они встали у двери.

- Хорошо, если это так, вильё, - нравоучительно провозгласил брат Тюзи. Нужный ключ был в его руке, но открывать проход он почему-то мешкал, неуверенно поглядывая на сальмонтца. - Простите, если был с вами строг. Вы должны понять, ибо сами видели…- Монах запнулся. - По-прежнему намереваетесь прийти сюда завтра?

- И завтра, и послезавтра. - Вильё Артуа начинал терять терпение. - Раз уж зло не добралось до нас, проводите меня на конюшню. Я хочу повидать своего Нирсина, но не знаю дорогу. Слоняться по замку, мешая братии, было бы невежливо.

Брат Тюзи повернул ключ в замке, приоткрыв дверь. Устремившийся в подземелье сквозняк поколебал пламя факелов. Монахи напряглись, но продлилось их замешательство недолго.

Невысокий человечек склонил голову.

- Следуйте за мной, господин Артуа. Мы пройдем короткой дорогой, никого не потревожив. Общий завтрак в десять, таков распорядок. Захотите присоединиться, двери трапезной для вас открыты.

Следопыт кивнул. Становиться диковиной за монастырским столом ему не хотелось.

Его ждали леса и звериные тропы - подготовка к завтрашнему дню. А монахи пусть за глаза шепчутся, меньше будет поводов для подозрений. В последний раз оглянувшись на катакомбы, он поднялся по лестнице.

***

До полудня надобно зелейнику сыскать и нарвать три пучка отоло́ца, известнго под именем Остёр-травы, что на опушках произрастает не иначе, как у северной стороны стволов берёзовых, где древес оных в ряд числом не меньше пяти выстроилось. Добывать редкий отолоц стоит аккуратно, дабы не порезать руки да персты не поранить, ибо не должна кровь теплая с телом его соприкасаться. Так, прежде всего, надобно просыпать на него сверху заблаговременно истолченный в пыль сухой дубовый лист тремя медленными движениями посолонь, а уж после того рвать.

Валдуллу или вдовий погодок - шесть стебельков - использовать единственно ту пристало, каковая поспела в четырнадцати шагах окрест выпяченного корневища древа старше тридцати вёсен, чем старее, тем пригоднее трава. Молодую валдуллу, до летнего Солнцестояния зревшую, допустимо употреблять целиком, но у всякой, что после уродилась, брать исключительно верхнюю треть стебля. Зелейнику надобно об опасности памятовать и советы данные соблюдать, в противном случае вдовий погодок явит суть свою ядовитую, коей последствия слепота да паралич.

Лосиный корень - улулья́ве найти всего проще в дождливый день по краям торфяного болота у первого сушняка, но буде светит солнце и болото далеко, старинный способ гласит: на пригорке в три часа пополудни подле самой низкой ели встать спиной к тому месту, откуда кукушка кукует, и как подымется ветер, идти вперёд до первой кабаньей тропы, там по левую руку повернуть и ещё сто шагов идти с закрытыми глазами. Раньше назначенного открывать нельзя, беда случится. А коли преодолеет зелейник путь обозначенный по всем правилам и глаза откроет, там и улульяве сыщется недалече, но погибельна спешка при работе с ним, то ни в коем разе забывать не следует.

Перво-наперво для подготовки к удалению из земли, требуется корень линией круговой очертить, шириной в две ладони. После внутрь круга потребно ровный крест вписать, и в точках, где сей крест пересечет границу круга, расположить четыре пирамидки с равными сторонами, каждую из трёх веточек осины высотой в вершок. Рядом с пирамидкой, ближе всех к зелейнику находящейся, бросить три сухие ягоды калины, с первыми заморозками сорванные, и не сходить с места до той поры, покуда ветер не переменится, как то затихнет, коли дул, аль наоборот, подымется при безветрии. Тогда только можно лосиный корень срывать без страха.

Таковы три главных ингредиента Зелья и правила добычи оных. Помимо вышеназванного на усмотрение зелейника в отвар добавляются: иссушенные соцветия страж-травы - гуторуса, полынь дурманная - фильдальял, масло крапивы жгучей - ацетиума, почки вербы узколистный - эха́улдорэ, в пропорциях, соответствующих положению Светил в Старшем Доме на момент приготовления эликсира. Оные тонкости воздействий звёзд на чаровные травы разъяснены в "Timene Alaman" — "Травнике Аламана", посему зелейнику, буде жаждет он совершенства в своих изысканиях, не раз доведётся обращаться к указанной работе.

Подобно тому, как прозревший Бог отправился в поисках Корня Мира к морю, так и всякий, что взялся отвары готовить, должен верно уметь обращаться к воде и следовать слову ее, ибо с прочими ингредиентами наравне дарует она отвару частицу силы своей. И если нет сомнений в том, что слияние трёх лесных ручьев в единый поток на рассвете дарует воду, каждому эликсиру пригодную, то во всех прочих случаях, ошибка в выборе может безвозвратно погубить эссенцию, нерадивым учеником приготовляемую. Дабы того не свершилось, требуется зелейнику искать заводь тихую, где ни рыба хвостом не бьёт, ни птица не охотится. Как то дело сложится, заглянуть аккуратно в темную воду, ни руками ни чем иным до неё не дотрагиваясь. Увидит отражение свое неподвижным - можно черпать, побежала по нему рябь - лучше убираться, и особенно, коли вечер наступил, да ивы окрест стоят. Когда набралась вода в сосуд подходящий, трижды к ней обратиться пристало:

"Источник Света Йалузиль, кровь севера, позволь испить света твоего"

"Источник Мудрости Кьйолзуаль, кровь запада, позволь испить мудрости твоей"

"Источник Силы Филуоль, кровь востока, позволь испить силы твоей"

Очередность упомянутую соблюдать в строгости, ничего не перепутать. Медленно и напевно пристало звучать речи зелейника, ибо уродство языка убивает и воду тем языком заговоренную.

Смешение полученных ингредиентов умение тонкое. Каков не будь рецепт, внимательностью творящего и единственно ею обретёт он воплощение. На широком плоском камне, где травы и воду в цельный эликсир превратить задумано, руны Высокого Наречия вытесать следующим образом:

В левом верхнем углу вязь Алагаз-Вуго-Куро; искомый смысл - Перерождение

Ниже того, под углом в тридцать градусов на расстоянии не более ладони вязь Соулу-Куро-Улгаз; усиление второй высоты; искомый смысл - Громовья Гора

В правом верхнем углу вязь Мирху-Тургаз-Тиаро; искомый смысл - Плакальщица

Внизу по центру поочередное сплетение вязей: Алагаз-Тургаз, Тиаро-Улгаз, Фуди-Тиаро; усиление первого компонента третьей высоты; треугольник соответствия Старшему Дому основанием на северо-восток.

Все названные фигуры соединить промеж собою линиями прямыми. В середине камня начертать узор Поиска Первоосновы, на коем узоре сложить дрова, предпочтительно берёзовые. Едва первые закатные тени коснутся камня, буде до сего момента не касались, надлежит зелейнику разжечь огонь и довести подготовленную воду до кипения, после чего поочередно добавлять в нее ингредиенты в следующей последовательности: вдовий погодок-(страж-трава)-(крапива жгучая)-остёр трава-(полынь дурманная)-лосиный корень-(верба узколистная).

Промежутки между внесением компонентов отсчитывать равные, продолжительностью от двух до трёх криков кукушки, в зависимости от количества оных компонентов в избранном составе зелья, чем больше, тем короче промежутки. Время не есть мерило объективное, ибо неоднородно оно. На стыке сфер, связь с коим наделяет отвар необыкновенными свойствами, течение времени отличается от известного зелейнику по миру сущему. Для того и надобно ему к кукушке прислушиваться, ибо голосом ее говорит неосязаемое, в голосе ее - летосчисление Хаульхейге, мира посмертия, обиталища духов.

И вот как стоит определять, что отвар готов: с момента внесения последнего компонента обождать двадцать семь кукушечьих криков и после того вглядеться в дым. Только он укажет правду, а потому, как бы сильно глаза не слезились, как бы не резало их, да не щипало мучительно, глядеть внимательно предстоит, ровно до той поры, покуда не откроется зелейнику в дыму нечёткий образ клубящегося шара, питающегося дымом, а вместе с ним и памятью человечьей. Нельзя позволить шару тому увеличиться. Едва только явится видение, сосуд потребно снять с огня, пламя затушить и сажей поверх всех вязей Печать Ольдура начертать. Ежели будет все сделано верно, вместе с дымом и шар рассеется, и душе зелейника боле ничто угрожать не станет.

О происхождении шара того лучше и вовсе не думать. Не все знания благо несут. Особую осторожность проявить надобно, коли происходит ритуал в свете кровавого заката в местности холмистой, ибо не всегда холмы есть то, чем кажутся. Пусть же избегает зелейник по возможности рдяные закаты и тихие холмы, ищет место и время безопасное. Печать Ольдура - подмога для всякого чаровника, с Хаульхейге связаться вздумавшего, но горько пожалеет несчастный, чья рука дрогнет во исполнении приведенного ритуала...

GORGOSA MENTORIUM – Небосвод Лебедя

О том, какие ужасы расскажет Рандольфу заключенный, можно будет узнать в следующей части уже в среду. Кто не хочет ждать, книга выходит вперед на АТ - Краснолесие. Небосвод Лебедя

Телеграм канал с подробностями о вселенной - https://t.me/nordic_poetry