В толчее у фруктов, где оставили свежий хлеб, так и не довезённый до своей полки, удачно схватила брошенку. Полный пакет мандаринов, собранный кем-то ну прям для меня. И оставленный в ящике с бурыми в чёрный крап помидорами... Обычно я так не делаю, но народ, оголодавший после январских, душил необыкновенно. Да и душнил через край, препираясь друг с другом, с кассирами, дёргая всемогущую Галю с отменой поминутно. А тут ещё один мужик кокнул главный мем этой зимы — золотые яйца. Держась за минералку, будто за библейский посох, выронил из рук три коробки. Оплатил как миленький, не охнул, бессловесно. И буквально все посмотрели на него с уважением...

Выбрасывая дома покупки в пародии на магазную ленту, сверялась с чеком, хмуря брови. Когда, спохватившись в тревоге за морщинки, бровки развела, лобик разгладила, то увидела топающий по столу бумажный пакет. Мандарины от него уже разбежались, так что пакет, логично, ходил пустым. Сам по себе и по моему столу. Нелогично.. Я признала поражение морщин перед возможным инфарктом и принялась активно орать с нехорошо изумлённым лицом. Пакет, преисполнившись сочувствия (или акустического ужаса), откинулся. Передо мной, держащей дуршлаг и рукавицу для духовки, предстала небольшая черепаха. Вся серая, нежно-жемчужная под кухонным абажуром, с задранной мордочкой, дорожащей каждой своей морщинкой. И с удивительными влажно-серыми глазами, перлами редких раковин.

Я орать и психически устала, и связки уже не те, всё-таки в школе давно не работаю, практики не хватает. Отложив дуршлаг, проверив (точно ли теперь он пустой или там ещё кобра с факиром, но портала в цирк не нашла) пакет в жаропрочной варежке, я общипала второй вязкой рукой салат, купленный в горшке. Перенесла вспотевшей варежкой животное, скрывшееся внутрь, на подоконник, под лаковый пейзаж из полной луны на ясно-морозном небе. Положила листья перед панцирем, казавшимся без рожицы и ножек совсем декоративным. И вышла в комнату, чтоб не смущать гостя, уже под смачное чавканье, воображая, что напишу в Книгу жалоб и предложений. Предлагаю, мол, обмен: у меня черепашка в мандаринах, у кого кролик в капусте или хомяк в кураге?

На стрессе у меня активизировались отделы мозга, отвечающие за знания о черепахах.. Ничтожные крупицы информации были не более странными, чем сама ситуация. Черепашки-ниндзя, поедающие пиццу, смешивались с пляжами слоновьих черепах. Ну, мы не на Галапагоссах всё же, эта хотя бы мелкая, там мандаринов было-то на два кило.. А вдруг, прошибло меня, она вообще водоплавающая, может, хоть раковину набрать? Не, скоропалительный вывод! Надо сперва сфотографировать и поискать, что за особа-особь лопает сейчас мой салат.

В кухне, знакомый звук, с грохотом подвинули стул! К себе, вынув из-под стола. Я приготовилась заорать на бегу, набрала уж воздуха, да так обомлела, что чуть не лопнула. За столом сидел ничуть не одетый мужчина. С прежним чавканьем он трескал колбасу, откусывая от двух батонов сразу: колбасного и хлебного... Повернул ко мне лицо вождя или гуру, с точёными морщинами и пергаментной кожей, поднял печальные серые глаза родниковой прозрачности. И сказал. Членораздельно, по-русски, с распевным нажимом на "О":
— Не волнуйтесь! Полнолуние просто, а я оборотень наоборот. Превращаюсь в человека из черепахи.. Нонсенс, конечно.. Я до утра побуду у вас? А утром вы передайте меня моему человеку, я дам адрес. Я покушаю ещё, можно? Колбаса замечательная!

Он обожрал весь дом. Выдул самовар чая. Я подавала еду бесконечно. Он благодарил, икал и ойкал-рассказывал, завернувшись в плед... Утром я отвезла его в террариум в родном пакете из-под мандаринов. И отдала в собственные руки его человеку...

Шла пешком домой, игноря телефон и морщины между слезящимися глазами, всё повторяя про себя:
— А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля…»*

*Анна Ахматова "Сероглазый король", 1910