Внимательно еженедельно изучая материалы нашего канала + рекомендованные ссылки, Вы можете пройти спецкурс по Теории творчества, который НЕ читается ни в одном университете мира.

Данная статья относится к Категории: Приемы организации труда

Роберт Бартини стремился создать условия для своей творческой работы – в том числе – и за счёт интерьеров жилого помещения.

«Жил Бартини тогда (и почти всегда) один, отдельно от жены, сына, внука, которых очень любил. Эта загадка, первая из многих последовавших, для меня разрешилась быстро, в тот же день, и наглядно: Роберт Людовигович был решительно неприемлем в совместном быту. Например, желал иметь все свои бумаги и вещи постоянно под рукой, причём разложенными на всех столах, полках, на стульях и просто на полу в диком, на взгляд постороннего, однако самому Бартини хорошо известном порядке.

Прихоть, положим, свойственная не ему одному, но я не предполагал, что она может дойти до такой беспредельности.

В солнечный летний полдень в его квартиру с зашторенными окнами еле пробивался шум с Кутузовского проспекта. В большой проходной комнате слабо и рассеянно светила люстра, укутанная марлей: в дальней комнате - кабинете - над исчёрканной рукописью с многоэтажными формулами, над раскрытой пишущей машинкой и грудой эскизов, заваливших телефонный аппарат и изящную модель какого-то неизвестного мне самолёта, горела настольная лампа с глубоким самодельным абажуром-конусом из плотной зелёной бумаги. Заметив моё недоумение при виде темноты, Бартини объяснил, улыбаясь: у него, оказывается, не суживаются зрачки, яркий свет режет ему глаза - осложнение после какой-то болезни, перенесённой в молодости. Когда и где? В Италии, и Австрии, Чехии, на «галицийских кровавых поля», или уже в России, в плену?.. Его доброжелательность показывала, что, набравшись терпения, я действительно ещё узнаю здесь немало любопытного».

Чутко И.Э., Красные самолёты, М., «Политиздат», 1982 г., с. 16.

«Это ещё что! - сказал мне сотрудник одного из научных институтов, где Бартини работал в 50-х годах. - Работая у нас, он обставил своё жилье, пожалуй, ещё чуднее. Одну комнату в квартире он попросил маляров выкрасить в ярко-красный цвет, другую сам разрисовал таким образом: на голубом потолке – солнце, чуть ниже, на стенах, - поверхность моря, волны в белых барашках, кое-где островки. Чем «глубже», ниже по стенам, тем зелень воды становилась гуще, темнее, и в самом низу - дно. Камни, длинная полегшая трава, рыбы, всякие донные твари... Уж не знаю, как это стало всем известно, потому что из самого Роберта слова о его частных делах не вытянуть было в то время, но как-то узнали, что в красной комнате он, видите ли, настраивался на фантазии, а в зелёной - отрешался от привычной обстановки: там, сидя на «дне», без помех размышлял о деле...».

Чутко И.Э., Красные самолёты, М., «Политиздат», 1982 г., с. 49.

Источник — портал VIKENT.RU

+ Ваши дополнительные возможности:

Плейлист из 20-ти видео: ТВОРЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ / УМЕНИЯ / НАВЫКИ

Изображения в статье

Роберт Бартини – авиаконструктор и мыслитель, создатель проектов аппаратов на новых принципах – экранопланов и др. Автор более 60 законченных проектов самолётов / Добросовестное использование

Данная статья относится к Категории: Приемы организации труда

«... я множество раз имел возможность убедиться, что стремление всё приводить в порядок было органическим свойством его деятельной натуры. Эта любовь к порядку проявлялась и в малом и в большом. В образцовом состоянии был его очень большой архив, всё, что могло понадобится, отыскать не составляло никакого труда. Возвращаясь из длительных поездок, он сразу же садился разбирать накопившуюся почту и отвечать на письма, чтобы они не залеживались. Ценил и умел беречь время. В документальном фильме «Константин Симонов: Остаюсь военным писателем» есть такой эпизод: Симонов что-то диктует Нине Павловне. Это не инсценировка: я присутствовал на съёмках и могу засвидетельствовать, что он на самом деле в это время продиктовал какое-то срочное письмо.

Не терпел невыполненных, повисающих дел, не любил что-либо откладывать. Несправедливости, на которые ему жаловались люди, он тоже рассматривал как непорядок, который он должен постараться тотчас же ликвидировать. Не раз я слышал от него: «Ты же знаешь, что я не люблю рассуждать беспредметно, лучше подумаем, что можно тут конкретно сделать».

И на письменном столе у него был образцовый порядок - всё на своих местах, всё под рукой. Не помню, чем мы собирались заниматься, - кажется, надо было сочинить какую-то деловую бумагу, но хорошо помню сказанную им фразу: «Погоди, уберу со стола лишнее, а то не могу работать - мешает».

Очень любил всё, что организует работу, - удобные скрепки, конверты, всевозможные папки, фломастеры разного цвета. Попадая за границу, если была малейшая возможность, отправлялся в магазины, закупая груду «канцпринадлежностей».

Одним из первых стал пользоваться диктофоном. Впервые у него я увидел таймер, он с увлечением объяснял мне, как он полезен для работы, как помогает беречь время. Потом у него в кабинете появилась на стенке доска, к которой с помощью магнтных бляшек прикреплялись карточки разного цвета, на них он записывал те, что нужно было сделать. Позвонив кому-то или написав письмо, он с видимым удовольствием снимал карточку и в новом порядке размещал на доске оставшиеся...

Да, он был человеком обязательным. Слов на ветер не бросал, никогда не забывал того, что обещал, - даже когда дело шло о пустяках (это ведь помнить труднее), не отступался, если дело вдруг осложнялось и выяснялось, что оно потребует много больших усилий, чем первоначально предполагалось. Когда тяжко захворавшего Бориса Слуцкого, к которому он был расположен, которого очень уважал, понадобилось перевести из одной больницы в другую, лучшую, - а оказалось, что это непросто, что Кунцевская правительственная больница Слуцкому не по рангу, Константин Михайлович упорно занимался этим несколько недель, просто землю рыл, звонил, ходил на поклон к тем, от кого это зависело, писал письма, а ведь в ту пору он и сам был болен - одно за другим его одолевали воспаления лёгких.

Так было заведено, что если говорил: «сделаю к двадцатому», - никогда не подводил, кровь из носу делал обещанное именно к этому дню, а не, скажем, к двадцать пятому. В таких случаях ни другие срочные дела, ни даже болезнь им во внимание не принимались, уважительной причиной не считались. Для этого правила он не признавал никаких исключений. Даже палата в больнице, куда он все чаще попадал в последнее время, тотчас же превращалась в рабочий кабинет: толстые папки с рукописями - своими и чужими, книги, письма, диктофон.

И в людях ценил обязательность и чувство ответственности, не выносил бездельников, лодырей, трепачей. Но моих глазах он изменил отношение к одному человеку, увидев, как тот работает, вернее, увиливает от работы, - это был «сачок», отлынивавший от дела, не выполнявший обещанного, и хотя всё это проделывалость довольно ловко, под разными благовидными предлогами, каждый раз помехой были вроде бы объективные обстоятельства, Симонов раскусил его».

Лазарев Л.И., «Как будто есть последние дела (О Константине Симонове) / Шестой этаж, или перебирая наши даты, М., «Книжный сад», 1999 г., с.194-195.

Источник — портал VIKENT.RU

+ Ваши дополнительные возможности:

Плейлист из 23-х видео: КАК РАБОТАТЬ с ONLINE-ЛЕКЦИЯМИ VIKENT.RU

Изображения в статье

Константин Михайлович Симонов — советский писатель, редактор и функционер Союза писателей СССР. Самая известная его публикация - стихотворение «Жди меня…» / РИА Рустим

Изображение stokpic с сайта Pixabay

Данная статья относится к Категории: Приемы организации труда

«… казалось просто непонятным, когда Яков Ильич успевает обдумывать, писать и оформлять для печати свои многочисленные статьи, тем более что он, наряду с этим, успевал ещё выпускать одну за другой монографии по самым различным разделам физики. Так, на протяжении относительно короткого времени им были написаны: «Строение материи» в трех частях, «Теория относительности», «Курс векторного и тензорного исчисления», двухтомный курс электродинамики и др.

Такая продуктивность казалась почти непостижимой.

Секрет того, как это происходило, прояснился для меня лишь много лет спустя, когда мы, находясь в эвакуации в Казани во время Великой Отечественной войны, жили с Яковом Ильичом в одной квартире в доме № 25 по ул. Шмидта.

Летом 1943 г. Яков Ильич приступил к написанию своей теперь широко известной монографии по кинетической теории жидкостей, и я стал свидетелем того, как он её писал.

В садике, прилегавшем к дому, находился небольшой сарайчик, который Яков Ильич приспособил себе под рабочий кабинет, что сводилось просто к тому, что там было устроено некоторое подобие письменного стола из листа фанеры. Каждый день рано утром Яков Ильич уходил туда со стопкой листов чистой бумаги, проводил там, два или три часа и затем появлялся вновь с той же стопкой, но уже аккуратно, почти без помарок, исписанных листов. Писал он практически прямо набело, не пользуясь при этом никакими справочниками, журналами или какой-либо иной литературой.

Лёгкость, с которой ему давался этот процесс, была удивительна. Она была обусловлена в первую очередь исключительной ясностью и чёткостью мышления автора и абсолютно полным владением материала, во вторую - великолепной памятью, позволявшей ему обходиться без каких бы то ни было вспомогательных заметок и материалов. Такая лёгкость, я бы сказал, безынерционность, всегда была свойственна Якову Ильичу.

Помню, например, как однажды он счёл, что его знания по теории групп недостаточны, и решил проштудировать посвященный этому вопросу двухтомный труд Шрейера и Шпернера. Эти книги он читал, именно читал, с такой скоростью, с какой люди обыкновенно читают романы, быстро переворачивая страницы и почти не возвращаясь к раз прочитанному. Этого ему было вполне достаточно для полного усвоения материала».

Грнинберг Г.А. в Сб.: Воспоминания о Я.И. Френкеле, Л., «Наука», 1976 г., с. 39.

Источник — портал VIKENT.RU

Дополнительные материалы

Мастер-класс И.Л. Викентьева по написанию статей / книг

+ Плейлист из 10-ти видео: БИОГРАФИИ / СТРАТЕГИИ ТВОРЧЕСКИХ ЛИЧНОСТЕЙ

Изображения в статье

Яков Ильич Френкель — отечественный физик-теоретик / Public Domain

Данная статья относится к Категории: Приемы организации труда

«Весной 1939 года в Ленинграде начинается чемпионат СССР. Фавориты, в том числе и Левенфиш, в неудачной форме, но выдвигается новичок - Саша Котов. Лишь в последнем туре, выиграв у Котова, я после шестилетнего перерыва завоевываю звание советского чемпиона. Теперь, когда идут переговоры с Алехиным, это весьма важно!

Но главный итог турнира был в другом.

С 1933 года я работал над методом подготовки к соревнованиям, искал оптимальный режим шахматиста во время турнира. Пожалуй, именно в чемпионате 1939 года был подведён первый итог этой работы. Была опубликована статья «О моих методах подготовки к состязаниям», где говорилось и о дебютных системах, и об эндшпиле, и об изучении творческого и спортивного лица противников, и о распределении времени в течение партии, и как анализировать неоконченные партии и т. п.

Эти вопросы были изучены и рассмотрены всесторонне. Соль метода, то, что отличало его от известных ранее, заключалась в характере подготовки дебютных систем.

Дебютные новинки давно известны; обычно это какой-либо трюк или позиционная неожиданность. Такая новинка годится на одну партию. Как только она становится известной, она теряет ценность.

«Самый гениальный ход не может быть повторён при данной ситуации в следующей партии», - писал Маяковский, сравнивая ход с рифмой.

Мне удалось разработать метод, при котором «дебютная новинка» оказывалась запрятанной далеко в миттельшпиле; она имела позиционное обоснование нового типа, она не имела «опровержения» - в привычном смысле этого слова. Лишь проделав большую работу, лишь преодолев шаблонные позиционные представления, лишь проверив контридеи в практической борьбе, можно было отыскать истину и вместе с ней подлинное опровержение. Поэтому мои дебютные системы жили годы, из турнира в турнир принося успех своему изобретателю.

Иногда они подолгу находились в резерве, в ожидании того момента, когда другие к ним, наконец, подойдут и можно будет их применить на практике, - тогда с помощью этих систем можно было разить недостаточно подготовленных партнеров.

Неслучайно, когда эта система подготовки созрела (тот факт, что она была опубликована, не мог нанести прямого ущерба её автору, ибо системой этой могут пользоваться лишь те, кто имеет талант исследователя и не избегает работы), в период 1941-1948 годов я победил подряд в восьми соревнованиях, в которых сыграл 137 партий и в них набрал 104,5 очка (76,3 процента)! Конечно, это был период, наиболее благоприятный для шахматного творчества (мне было 30-37 лет), но нельзя же всё сваливать на возраст... Возраст создал условия необходимые, система подготовки - достаточные.

Был найден творческий метод, который позволил уверенно реализовать поставленную цель - завоевать звание чемпиона мира. Не только я стал играть лучше; некоторые гроссмейстеры (Болеславский, Геллер и др.) также стали пользоваться этим методом, а основная группа получила необходимую информацию о том, в каком направлении теории начал надо трудиться.

В период 1940-1960-х годов советские шахматисты сделали качественный скачок, и в известной мере (так мне кажется) это было связано с системой подготовки. В партиях чемпионата 1939 года, применяя подготовленные защиту Грюнфельда, французскую защиту, защиту Нимцовича, мне удалось выиграть важные встречи - это и обеспечило общий результат.

- Миша, что вы делаете, - сказал мне мой тесть Д.Г. Ананов, - зачем вы публикуете свой метод, ведь им могут воспользоваться ваши противники?!

- Не каждый может этим методом воспользоваться, а если появится необходимость, то придумаю что-нибудь новое.

- Ну, если так - публикуйте...»

Ботвинник М.М., Шах двадцатому веку, М., «Аст»; «Зебра Е», 2010 г., с. 129-131.

Источник — портал VIKENT.RU

+ Ваши дополнительные возможности:

Плейлист из 6-ти видео: ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО и ПЕДАГОГИКА ВЫСШИХ ДОСТИЖЕНИЙ

Изображения в статье

Михаил Моисеевич Ботвинник — гроссмейстер и чемпион мира по шахматам, шахматный теоретик и педагог, учёный-кибернетик / Public Domain

Изображение Steve Buissinne с сайта Pixabay

Данная статья относится к Категории: Приемы организации труда

«С лёгкой руки Константина Георгиевича Паустовского, прелестнейшего, очаровательного человека, но невероятного выдумщика, написавшего в своих воспоминаниях о Бабеле, что он - Паустовский - видел множество вариантов одного из ранних рассказов Бабеля (1921 год), все хором утверждают: Бабель писал множество вариантов.

Как известно, архив Бабеля пропал, поэтому все ссылаются на К.Г. Паустовского. А я утверждаю противоположное: Бабель вовсе не писал вариантов. Всё, что писал, Бабель складывал первоначально в уме, как многие поэты (потому-то его проза так близка к vers libre).

Лишь всё придумав наизусть, Бабель принимался записывать. У меня сохранился рукописный экземпляр «Заката», который является одновременно и черновиком, и беловиком окончательной редакции, той, которая поступила в набор. Писал Исаак Эммануилович на узких длинных полосках бумаги, с одной стороны листа, оборотная сторона которого служила полями для следующей страницы. В хранящемся у меня рукописном оригинале отчётливо запечатлён процесс работы. Бабель вышагивал по комнате часами и днями, вертел в руках чётки, верёвочку (что придётся), выискивая не дававшее ему покоя слово, вместо того, которое требовалось, по его мнению, заменить в наизусть сложенном, уже записанном, но мысленно всё ещё проверяемом тексте.

Отыскав наконец нужное слово, он аккуратно зачеркивал то, которое требовало замены, и вписывал над ним вновь найденное. Если требовалось заменить целый абзац, он выносил его на поля, то есть на оборот предшествующей страницы. Работа кропотливая, ювелирная, для самого творца мучительная. Но никаких вариантов.

Вариант один-единственный, уже сложившийся, затверженный наизусть и подлежащий исправлению на бумаге только тогда, когда работа мысли в бесконечных повторениях уже найденного отыскивала изъян. Выхаживая километры, писатель обретал замену не удовлетворяющего его слова, и новое, ложившееся наконец в ритм, переставало коробить своего создателя. Но не всегда. Иногда он мысленно, опять возвращаясь к тому же слову, ещё и ещё раз менял его.

Поскольку мне привелось наблюдать совершенно обратный творческий метод (со множеством вариантов) у Всеволода Иванова, я с уверенностью опровергаю утверждение о бесчисленных вариантах и черновиках Бабеля.

Во всяком случае, в начальный период его литературной работы и вплоть до 1927 года не было у него никаких вариантов. Он всё вынашивал в голове и, лишь мысленно выносив, мысленно же продолжал отыскивать и вносить исправления. Мысль и память (без участия записывающей руки) были его творческой лабораторией. На моих глазах к пишущей машинке (да её у него тогда попросту и не было) он вовсе не прикасался. По окончании придумывания Бабель записывал всегда от руки. А дальше выверял опять же мысленно, редко-редко заглядывая в рукопись. К рукописи он прикасался лишь тогда, когда искомое бывало им уже найдено.

Каждого вспоминающего может подвести память. Но существуют государственные архивы и библиографические справочники. Что же касается творческой манеры Бабеля, он ведь рассказал о ней сам 28 сентября 1937 года на своём творческом вечере в Союзе писателей (стенограмма опубликована в «Нашем современнике», № 4 за 1964 г.).

Бабель тогда сказал: «Вначале, когда я писал рассказы, то у меня была такая «техника»: я очень долго соображал про себя, и когда садился за стол, то почти знал рассказ наизусть. Он у меня был выношен настолько, что сразу выливался. Я мог ходить три месяца и написать потом пол-листа в три-четыре часа, почти без всяких помарок. Теперь я в этом методе разочаровался [...] пишу как бог на душу положит, после чего откладываю на несколько месяцев, потом просматриваю и переписываю. Я могу переписывать (терпение у меня в этом отношении большое) несчётное число раз. Я считаю, что эта система - это можно посмотреть в тех рассказах, которые будут напечатаны - даст большую плавность повествования и большую непосредственность».

Но беда ведь состоит как раз в том, что рассказы, о которых говорил Бабель, не успели быть напечатанными или хотя бы сданными в редакцию, и никому не известно, куда девался его архив. Вероятно, Константин Георгиевич Паустовский запомнил уверения Исаака Эммануиловича о его способности переписывать «несчетное число раз». Но, вспоминая, Константин Георгиевич упустил из виду, что Бабель, высказывая это утверждение, раскрывал «тайну» нового, ещё не обнародованного им «метода», а до тех пор всю свою творческую жизнь (по его собственному утверждению, высказанному на упомянутом выше творческом вечере) применял совсем иную «технику».

Но это не означает, что Бабель мысленно мог творить в любую минуту и в любой обстановке. Напротив, чтобы его творческий, мыслительный аппарат заработал, ему нужна была всегда какая-то особая среда, особая обстановка, которую он мучительно искал.

Исаак Эммануилович мог показаться причудливым и капризным человеком, который и сам не знает, что же ему в конце концов нужно: то ли полной тишины и уединения - с разрядкой, создаваемой общением с любимыми им лошадьми; то ли шумное окружение и причастность к обществу руководителей государственных учреждений.

Теперь, когда я разматываю обратно киноленту жизни, мне кажется, что в последнем случае - в стремлении приблизиться к людям, вершащим крупные дела, - Бабелем владело почти детское любопытство, подобное страстному желанию мальчугана разобрать по винтикам и колёсикам подаренную ему заводную игрушку, чтобы посмотреть, что окажется там внутри, как это все сделано и слажено в единое целое. Исаак Эммануилович считал литературу не только делом, но и обязанностью, непреложным долгом своей жизни.

В уже процитированном интервью, отвечая на вопрос: «Будет ли (замолчавший на время) Ю. К. Олеша ещё писать?» - Бабель сказал: «Он ничего, кроме этого, не может делать. Если он будет ещё жить, то он будет писать».

Писал Исаак Эммануилович трудно, я бы даже сказала - страдальчески. Был совершенно беспощаден к самому себе. Его никак не могло удовлетворить что-либо приблизительное. Он упорно искал нужное ему слово. Именно оно, это слово, наконец-то выстраданное, наконец-то найденное, а не какое-то другое должно было занять своё место в ряду других.

Смысл, ритм, размер. Все эти компоненты были неразрывно для него связаны. Тем, кто понимает литературу всего-навсего как изложение ряда мыслей, описание определённых событий, людских судеб и характеров, мучительные поиски Бабеля не могут быть понятными. Для него литература - это не только содержание, но и форма, требующая стопроцентной точности отливки.

Возвращаюсь к цитированию все той же стенограммы. Объясняя причины своей медлительности в работе, Исаак Эммануилович сказал: «По характеру меня интересует всегда «как» и «почему». Над этими вопросами надо много думать и много изучать и относиться к литературе с большой честностью, чтобы на это ответить в художественной форме».

Проза Бабеля близка поэзии, по существу, и является поэзией в самом прямом выражении этого понятия.

Трудность поисков формы при создании произведений влекла за собой постоянный вопрос - где, в какой среде и обстановке лучше всего работать?

Исаак Эммануилович считал, что ему лучше всего писать, живя в среде, близкой к описываемой. А необходимую разрядку находить тоже в обществе людей, похожих на описываемых. Ему не сиделось на месте, но в своих разъездах он постоянно стремился выбрать необходимую для его творчества обстановку. […]

По определению Исаака Эммануиловича, в его жизни играла большую роль «Лошадиная проблема». Он считал прекраснейшим для себя отдыхом общение с лошадьми. Живя в Москве, посещал бега и скачки. Искал случаи пожить в совхозах, где есть конные заводы. Он вообще стремился изучать жизнь животных. Хотел поселиться в заповеднике. Но это намерение, во всяком случае в годы нашей дружбы, почему-то никак не могло осуществиться. Лошади же всю жизнь влекли его. […]

Для творческой работы Исааку Эммануиловичу совершенно необходима была «питательная» среда. Но даже и тогда, когда обстоятельства заставляли его жить в столице, он неизменно искал какую-то особую обстановку, в которой ему легче работалось бы. Он способен был вдруг испытать влечение к чужой квартире, чем-то отличающейся от привычного или же внезапно увиденной им под особым углом зрения. Я несколько раз присутствовала при возникновении таких внезапных «влечений», но никогда не могла толком разобраться - что же, собственно, его тут привлекло. К тому же и влекло его каждый раз нечто, совершенно не похожее на предыдущее: то просторность, чистота, чинность, тишина, а то предельная загромождённость - шагу ступить негде... Но и там и тут он неожиданно говорил: «Вот здесь я бы, наверное, смог писать».

Тамара Иванова, Работать «по правилам искусства», в Сб.: Воспоминания о Бабеле / Сост.: А.Н. Пирожкова, Н.Н. Юргенева, М., «Книжная палата», 1989 г., с. 108-111, 119 и 123.

Источник — портал VIKENT.RU

Дополнительные материалы

Мастер-класс И.Л. Викентьева, Как написать статью / книгу?

Плейлист из 20-ти видео: МЕТОДИКИ КРЕАТИВА / ТВОРЧЕСТВА

Изображения в статье

Исаак Эммануилович Бабель — отечественный писатель, журналист. Вошёл в литературу с рассказами из одесского быта / Public Domain

Изображение Nile с сайта Pixabay

Изображение Patrik Houštecký с сайта Pixabay

Изображение Andreas Zapf с сайта Pixabay

Внимательно еженедельно изучая материалы нашего канала + рекомендованные ссылки, Вы можете пройти спецкурс по Теории творчества, который НЕ читается ни в одном университете мира.

Данная статья относится к Категории: Приемы организации труда

В цитируемом фрагменте, с одной стороны, описана тихая деградация библиотекарей, а с другой – это иллюстрация умения Хорхе Луиса Борхеса постоянно (!) работать и не в самых благоприятных условиях...

«Около 1937 года я впервые поступил на постоянную службу […] я уже давно перешагнул тот возраст, когда следовало начать вносить свою лепту в домашний бюджет. С помощью друзей меня устроили на весьма скромную должность первого помощника в филиале городской библиотеки Мигеля Кане, далеко от дома, в унылой, однообразной юго-западной части города. Хотя были ещё второй и третий помощники, ниже меня по рангу, но был также директор и первый, второй и третий заместители надо мной. Получал я двести десять песо в месяц, а потом дошёл до двухсот сорока. Эти суммы равнялись примерно семидесяти-восьмидесяти американским долларам.

Работали мы в библиотеке очень мало. Нас было человек пятьдесят, и выполняли мы работу, с которой легко справились бы пятнадцать. Моим занятием, а также ещё пятнадцати-двадцати моих коллег была классификация и каталогизация библиотечных фондов, до сих пор не каталогизированных.

Книг, однако, было так мало, что мы и без какой-либо системы знали, где найти то, что нужно. А система, хотя и тщательно разработанная, никогда не применялась. В первый день я добросовестно трудился. На второй день один из коллег, отведя меня в сторону, сказал, что я не должен так поступать, потому что этим я их подвожу. «Кроме того, - убеждал он меня, - поскольку каталогизация затеяна с целью дать нам видимость работы, вы нас сделаете безработными». Я им сказал, что сделал классификацию четырёхсот названий вместо сотни, которую делали они. «Ну что ж, если вы будете так продолжать, - сказали мне, - директор рассердится, он не будет знать, что с нами делать». Ради правдоподобия договорились, что я буду обрабатывать восемьдесят три книги в один день, девяносто - в другой и сто четыре - в третий.

В библиотеке я прослужил около девяти лет. То были девять глубоко несчастливых лет. Сотрудники мужчины интересовались только конскими скачками, футбольными соревнованиями да сальными историями. Одна из читательниц была изнасилована, когда шла в женскую комнату. Все говорили, что это не могло не случиться, раз женская комната находится рядом с мужской. Пришли однажды взглянуть, как я работаю, две весьма шикарные и благорасположенные знакомые дамы. Через день или два они мне позвонили и сказали: «Возможно, Вам нравится работать в таком месте, но вы должны нам обещать, что в течение месяца найдёте себе должность с жалованьем девятьсот песо». Я дал им слово исполнить их желание.

Ирония ситуации состояла в том, что в ту пору я был довольно широко известен как писатель, - но не в библиотеке. Вспоминаю, как один из сотрудников заметил в энциклопедии имя некоего Хорхе Луиса Борхеса - его очень удивил факт совпадения наших имён и дат рождения. Время от времени, в течение этих лет нас, муниципальных служащих, награждали подарками в виде двухфунтовой пачки мате, которую можно было унести домой. Иногда по вечерам, когда я шёл пешком десять кварталов до трамвайной линии, глаза мои были полны слёз. Жалкие подарки властей лишь подчеркивали убожество и беспросветность моего существования.

Каждый день, едучи в трамвае туда и обратно, я несколько часов штудировал «Божественную комедию», в чём, по крайней мере, для «Чистилища», мне помогал прозаический перевод Джона Эйткена Карлейля, а остальное я уже проходил самостоятельно. Всю свою библиотечную работу я выполнял в первый же час, а затем тихонько уходил в подвальное книгохранилище и оставшиеся пять часов читал или писал. Помню, что таким образом я прочитал «Упадок и разрушение» Гиббона и многотомную «Историю Аргентинской Республики» Висенте Фиделя Лопеса. Я прочёл Леона Блуа, Клоделя, Груссака и Бернарда Шоу. В выходные дни я переводил Фолкнера и Вирджинию Вулф. В какой-то момент я был переведён на головокружительно высокую должность Третьего Заместителя…»

Хорхе Луис Борхес, Автобиографические заметки / Сочинения в 3-х томах, Том 3, М., «Полярис», 1997 г., с. 545-547.

На работе было свободное время и Х.Л. Борхес писал свои произведения, но:

«...мои коллеги считали меня предателем из-за того, что я не разделял их шумные увеселения, я продолжал трудиться над своими сочинениями в книгохранилище или, если погода стояла тёплая, на плоской крыше. Мой кафкианский рассказ «Вавилонская библиотека» был задуман как кошмарный вариант, чудовищное увеличение нашей муниципальной библиотеки, и определённые детали в тексте имеют отнюдь не символическое значение. Количество книг и полок, которые я называю в рассказе, буквально соответствует тому, что было рядом со мной. Тонкие критики ломали себе голову над этими числами и великодушно наделяли их мистическим смыслом».

Хорхе Луис Борхес, Автобиографические заметки / Сочинения в 3-х томах, Том 3, М., «Полярис», 1997 г., с. 548.

Источник — портал VIKENT.RU

+ Ваши дополнительные возможности:

Плейлист из 11-ти видео: Интеллектуальные / творческие / креативные продукты

Изображения в статье

Хорхе Луис Борхес — аргентинский писатель. Он писал рассказы, эссе, стихи, но не написал ни одного философского трактата, хотя его произведения часто цитируются культурологами и философами / Public Domain

Изображение Jill Wellington с сайта Pixabay

Внимательно еженедельно изучая материалы нашего канала + рекомендованные ссылки, Вы можете пройти спецкурс по Теории творчества, который НЕ читается ни в одном университете мира.

Данная статья относится к Категории: Приемы организации труда

«... превращение умственной работы в доминантный процесс великолепно реорганизует все психофизическое бытие организма: создаются иные, новые энергетические сочетания, обильно питающие заряженный на умственную работу мозговой участок.

Однако закон этот обладает и обратной силой. Если умственная работа не становится доминантной (по неумению или по непреодолимым объективным обстоятельствам), - энергетические ресурсы организма уплывают в иные, внетворческие и противотворческие области. Неиспользованное богатство мстит.

Взамен интеллектуально-творческой доминанты создаётся доминанта паразитарная.

Таким именно образом формируются преждевременные, «разбухшие» половые доминанты у детей, прозябающих в гнилых школах, с затхлой постановкой учёбы: переключение резервного, неиспользованного возбуждения из высоких мозговых участков (исследовательство, социальная активность и пр.) в низшие, - в данном случае - в половой канал. Таким же образом создаётся и переключение на обжорство: взамен творчества (если к нему плохо приучают) - на пищевкусовые процессы, и т.д., и т.д.

В области серьёзной умственной работы необходимо создавать доминантное состояние - главное условие для прилива сюда энергии, для увеличения продукции, для уменьшения затрат.

Основываясь на этом положении о ценности доминанты для умственных процессов, многие пытаются истолковать его, как «право на лень в творческом процессе. Ну что же, нет у меня доминанты, среда и её раздражители не создали у меня доминанты, - не буду же я ломать себя вопреки интереса, наперекор интересу: ведь это вредно, неэкономично, нелепо с точки зрения рационализации. Подожду, пока явится доминанта».

Такая «умная» позиция - лучший способ для перевода творческой доминанты в её противоположность - в доминанту паразитарную. Если вовремя, энергично, особыми приёмами не направить наше внимание, наши интересы по нужным сейчас путям - иные интересы отвлекут нашу праздную активность, используют и поглотят её, - и добиться тогда желательной доминанты будет связано с тройным трудом.

Имеются вполне определённые предпосылки для построения доминанты, которые и необходимо учитывать при организации нужной рабочей доминанты.

Этих предпосылок в основном пять:

а) конституциональные качества работающего;

б) состояние организма в данный момент (здоровье, утомление, сытость и т.д.);

в) прошлый опыт работающего;

г) степень общей организованности, вытренированности работника;

д) возрастные свойства его.

Каждая из этих предпосылок требует детальнейшего практического учёта и специальных приёмов подхода к ним. […]

Если откинуть мистическую сердцевину формулы Гёте - «гениальность - это гениальная воля», - рабочее её содержание полностью соответствует действительности: лучшая доминанта, максимальная продукция - результат наилучшей организованности рабочего процесса, т.е. плод наилучшей тренировочной, воспитывающей системы («воля»).

Рационализация умственного труда, рационализация действительного мозгового творчества - должна объявить беспощадную войну теории «стихийного вдохновения»: это развращающая теория, в своей практике создающая наихудшие виды паразитирующих доминант, зловреднейшие навыки уродливейших умственных процессов. […]

«Гений - это гениальная воля», - говорил Гёте. В переводе на материалистический язык формула Гёте гласит: наилучший творческий результат получается при наилучшей волевой организации «подсознательных автоматизмов», - при наилучших методах использования всего того опыта, который некогда был у нас сознательным. Иначе - нудное крохоборчество, требующее непрерывных и огромных усилий, связанное с чудовищными и непродуктивными биологическими тратами, - медленно развёртывающееся, дающее ничтожные творческие результаты.

Нужно так строить фазы умственной работы, чтобы в нужные этапы включалась и работа подсознания - причём включалась в наиболее сейчас нужных его участках.

Наилучшим образом организованная рабочая доминанта даёт наиболее продуктивное использование этих подсознательных механизмов.

Рабочая доминанта необходима, конечно, и в мускульном труде, но там влияние её гораздо уже, чем при умственной работе: даёт увеличение выносливости, улучшает двигательную координацию, гибкость, а затем иссякает при перерыве работ. В умственной же деятельности доминанта продолжает свою работу и во время перерывов, - более того, сплошь и рядом боевая, заряжающая её работа наиболее актуально развивается именно после технического отрыва от рабочего стола (во время пауз, при занятиях другим делом и т.д.). […]

В мышлении главное - это внимание, доминанта - блестяще организованное внимание. Именно поэтому мыслительная деятельность не терпит идейного раздвоения, этически-волевых шатаний, разрывов между идеалом и стремлениями практики: в таких раздроблениях личности - раздробление работающего мозгового аппарата, - постоянные удары по сосредоточению, по основному источнику для построения доминант.

Могучая общая целеустремленность - наилучшее противоядие для вторгающихся в мозг «отвлекающих» факторов».

Залкинд А.Б., Умственный труд / Педология: утопия и реальность, М., «Аграф», 2001 г., с. 328-329, 341 и 359.

Источник — портал VIKENT.RU

Дополнительные материалы

Ссылка на первоисточник – учение А.А. Ухтомского о доминанте

Плейлист из 20-ти видео: ТВОРЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ / УМЕНИЯ / НАВЫКИ

Изображения в статье

Изображение chenspec с сайта Pixabay

Изображение Garik Barseghyan с сайта Pixabay

Изображение Ermal Tahiri с сайта Pixabay