Младший сержант полиции Иннокентий Петров бережно потёр сияющую бляху на груди. Несмотря на то, что она была отполирована до блеска, ему казалось, что ее все равно покрывает какая-то неясная патина – сказывались последние годы службы в рядах армии, где его учили драить до блеска все: знаки отличия, бляху ремня, туалеты.
Армия его многому научила. Фактически – всему. Сам Петров был родом из далекой заснеженной Якутии, из небольшого поселка, затерянного в тайге, куда добраться можно только вертолетом.
Он был якутом от мозга до костей. Даже имя было типично якутское. А что вы удивляетесь? Да, типичное. Весь поселок состоял только из Петровых и Ивановых. В Российской Империи якутов крестили всем скопом, давая типичные русские фамилии и имена. Так и повелось. У них еще хорошо, что две фамилии было, а у кого-то на всё кочевье – одна.
Места там были простые. Пасешь оленей, пьешь водку, да прячешься от батька с ножом. Не обязательно с ножом – могло в ход пойти ружье. Не обязательно от своего батька.
Когда нескольким таким же Петровым исполнилось по восемнадцать, в поселок нагрянул вертолет с работниками военкомата и увез их в далёкий Хабаровск, для того чтоб отдать священный долг Родине. Иннокентий не очень понимал, что такое «Родина» и о каком долге идет речь, но в армии русские сержанты ему быстро все объяснили. Правда, от этой науки он потерял передние зубы, которые до сих пор не вставил – все недосуг.
Армию он действительно и по-настоящему полюбил. В ней было все хорошо, просто и незатейливо: учи устав, слушай сержантов и офицеров. По расписанию ешь, по расписанию спишь. Сначала, как и многие, много не понимал. Например, зачем сержант заставлял драить туалеты руками – был же гражданский персонал, которой должен был это делать. Не одну душку от кровати согнул об Петрова сержант, чтоб понял главную науку армии: думать вредно и неблагоразумно, благоразумно слушать старших. В армии с этим строго.
Он хорошо принял армейскую науку. Позже сам стал младшим сержантом, сам согнул не одну душку и не один табурет разбил о нерадивых рядовых, донося до них эту науку. Его простое сознание впитывало много – но все оно терялось в девственной безграничной пустоте, сравнимой разве что с тундровой пустошью, разума солдата. На столько, что стал настоящей легендой воинской части. А когда подошел конец срочной службы и всем младшим сержантам предлагали подписать контракт, его вызвал сам Капитан и, сурово глядя в широкое лицо отражающую только пустоту, сказал:
« Петров, знаешь, ты действительно особенный. На столько, что не подходишь для службы в армии – уж слишком ты особенный. Есть предложение тебе заключить контракт не с Министерством обороны, а с отрядом специального назначения в полиции. В Столице. Поезжай, а? Очень тебя прошу. Цивилизацию увидишь и будешь на своем месте. Там таких как ты не хватает» – в голосе капитана была еле уловимая мольба и тревога – вдруг не согласится.
Петров понял сразу – надо соглашаться. Тем более Старший так говорит. Так он попал в специальный столичный второй полк полиции, в задачу которого входила исключительно охрана массовых мероприятий.
По началу Петров недоумевал, почему остальные полицейские смотрят на нашивки его полка с неприязнью и даже презрением? Некоторые неприкрыто смеялись и говорили, мол, только палкой махать умеют. А потом он понял: они просто завидуют. И, успокоившись, принялся ретиво служить Родине.
Сегодня второй специальный полк охранял важное мероприятие: кандидат в депутаты, очень хороший человек, устраивал речь перед избирателями. В недавно отстроенном крытом футбольном поле расставили столы, накрыли красивые белы скатерти и поставили посуду с простой, но сытной пищей. Немного алкоголя, привели телевиденье и пригласили множество людей. В основном это были почетные избиратели: пенсионеры и ветераны из домов инвалидов, престарелых, ветеранов и многих других, часто забываемых широкой общественностью мест.
Но это были важные люди. Как им объяснил на построение Старший, эти
люди и есть тот самый электорат, благодаря которому избирается наше правительство. Не какой попало сброд с улицы решает такие вещи, а именно они. Потому что хорошо понимают, как совершить правильный выбор в пользу «хороших людей».
Самому второму специальному полку такой чести, как слушать и что-то думать, дано не было: в день выборов их вели на избирательный пункт, а перед этим, на построении, Старшие говорили, за кого они будут голосовать – в полиции, как и в армии, должен быть порядок и единодушие.
Петров еще раз нервно протер бляху и внимательно оглядел почётную публику. Речь подходила к концу и можно было ожидать провокаций. Среди почетных людей не редко попадались настоящие выкормыши америкосов, которые начинали провоцировать людей: кричать про плохие условия, что жить невозможно. Но разве это так? Вон, даже Петрову, с 9 классами образования, полученными в армии, из далекой Якутии, все дороги оказались открыты – сегодня он живет в столице, дали хорошее общежитие, где он живет в комнате еще с тремя отличными парнями со второго специального. Но это пока. Потом дадут квартиру. Зарплата хорошая и пенсия через десять лет. А провокаторы говорят, что жить плохо. И где плохо-то?
Хороший Человек окончил речь и кивнул кому-то из своей свиты. Оттуда выступила молодая симпатичная девушка, с отпечатком чего-то хищного и злобного как у акулы или шакала, на миловидном лице. Петров уже знал таких – это пиар-менеджер. Она кивнула лениво слоняющимся телевизионщикам. Те быстро и суетливо стали включать камеры, направлять освящение.
«Уважаемые граждане!» – затянула пиар-менеджер – «Давайте теперь скажем нашему народному и любимому кандидату Хорошему Человеку спасибо за то, что он готов для нас сделать в скором будущем! За то, что сделает в сфере образования, культуры, армии и экономики! За те важные вещи, которые нам предстоят! И так, давайте! Хором! Аллилуйя! Аллилуйя Вадим Петрович Павлов! Аллилуйя!» – громко, на церковный манер она затянула чарующую песню.
Пенсионеры, осоловевшие и обалдевшие от еды – многие из них явно ели первый раз за несколько дней – в старых, потертых, но еще крепких одеждах, которые им выдали на прошлых выборах, нестройным хором стали подниматься и затягивать с ней вместе: « Аллилуйя! Аллилуйя!» – зазвучал нестройный старческий хор немощными голосами.
Петров внимательно вглядывался в толпу – провокаций ждать нужно в любой момент. Но вроде все было нормально: все пенсионеры поднялись и стояли огромной толпой, смешно подергиваясь от Паркинсона. Пели.
Пели, правда, не все правильно. Большинство из них страдало старческой деменцией. Поэтому в хоре были слышны другие сточки:
«Вставай, проклятьем заклеймённый!» – хрипло пели древние активисты компартии, деменция которых не давала осознавать, где они находятся.
«Слава Сталину! Слава КПСС!» – кричали те, кого Альцгеймер отправил странствовать по остаткам памяти в пору молодости.
«Отче наш сущий» – запричитали бабки, которые под конец лет вспомнили о церкви и сшибают там мелочь целыми днями.
« Еще еды! Одежды!» – затянули самые соображающие из них.
Он смотрел на этих почётных граждан, которые примут верное решение и выберут хорошего и уважаемого человека – так сказал Старший им на построение – в депутаты. Но вдруг что-то пошло не так:
«Доколе они нас будут использовать как скот! И покупать за жрачку!!!» – закричал старый, с виду интеллигентный старик, лицо которого покраснело от злости.
«Сволочи! Воры!» – начали его поддерживать в толпе
Петров вцепился в толпу взглядом – провокаторы! Он посмотрел на трибуны – депутат с менеджерами увидев беспокойство в толпе сразу юркнули к черному входу, а телевизионщики выключили камеры. Петров посмотрел в сторону Старшого. Тот махнул рукой, отдавая команду.
Криво усмехнувшись, Петров накинул на лицо маску респиратора, вынул из подсумка светошумовую гранату и швырнул в толпу. Следом за ней, родной второй специальный швырнул другие – с газом. Иннокентий почувствовал мощный прилив гордости и радости: сейчас он будет
делать свою работу, и делать ее чертовски хорошо! Ту самую работу, за которую ему Родина платит деньги, дает жилье, кормит три раза в день. Сейчас он покажет этим выкормышам пиндосов как жрать вражеские харчи и оскорблять Хороших Людей своим грязным поклепом.
Улыбаясь во всю ширь полу беззубого рта, он выхватив резиновую дубину и, ревя от восторга, бросился в толпу.
За Родину!
За Хорошего Человека!
За квартиру и пенсию через десять лет!
Аллилуйя, Хороший Человек!
Аллилуйя!