Ответ WinterForestLynx в «Что делать, если близкого человека сбил ублюдок на роликах?»
А, вот, если бы бабка поводок не зафиксировала, да не держала бы крепко, то было бы как-то так...
А, вот, если бы бабка поводок не зафиксировала, да не держала бы крепко, то было бы как-то так...
Семен осторожно заглянул в комнату – так и есть, Гоголь как умалишенный строчил за письменным столом.
- Ваше высокоблагородие, - начал робко верный слуга, - Вы бы пошамкали что-нибудь, третий день не жрамши…
- Аааа, Семен, - писатель вперил в него хищный торжествующий взгляд, - до того ли, голубчик? Ах, какая чудесная вещь получается. В разы лучше первого тома! Просто мертводушный бриллиант. Ты себе просто не представляешь. Это тебе, брат, не какие-нибудь «Вечера на хуторе близ Диканьки», прости Господи. На этот раз все совсем по-другому. На этот раз настоящая вещь получилась! Броня! Все ахнут. Хочешь, прочитаю?
Слуга скривился:
- Весь второй том? Покорнейше благодарю… давеча читали-с уже…
- Да ну? Когда же?
- На прошлой неделе… Вы соблаговали быть изрядно пьяны и заставили слушать…
Гоголь задумался:
- Что-то я не припоминаю.
- Так я же говорю – хмельны Вы были… как… и слова-то приличного для писателя Вашего ранга не подобрать…
Писатель заметно оживился, нетерпеливо потирая сухонькие ладошки:
- И как, и что? Был ли ты в восторге, братик?
- Очень был. Только прошу Вас… - слуга замешкался… - больше не читать мне. Я же не сделал Вам ничего плохого… пока еще.
- Да в своем ли ты уме, Сема, какую околесицу несешь, сломя голову. Ты первый смертный, кому из современников выпала такая честь и рожу кривишь. Другие б денег много заплатили за такую удачу, а ты, дурак, бесплатно слушал. Да ты… да ты в ногах валяться должен, не имея слов высказать весь восторг от услышанного.
- Я и валялся… только с просьбой иного пошиба.
Гоголь встал и смерил угрожающим взглядом юношу:
- То есть… ты, друг ситный, имеешь сказать, что не по сердцу пришлось тебе мое творение?
- Вы ежели не голодны, так я пойду, пожалуй, мне еще корову доить…
- Нет у нас никакой коровы, дурень, - начал закипать писатель.
- Так я куплю, тут недалеча…
И Семен, заискивающе кланяясь, начал пятиться к выходу.
- Стоять, - грозно прорычал кроткий Гоголь. Он вышел из-за стола и вразвалочку направился к побледневшему слуге. Подойдя к нему, он въедливо облобызал его взглядом сверху вниз, но тут же ощутимо смягчился и положил руку на плечо напряженному как прут слуге:
- Ну полно. Не понравилось и не понравилось, подумаешь. Может выпьем?
Теперь настал черед оживляться Семену:
- Выпьем, - ни секунды не раздумывая бросил тот.
Гоголь королевским жестом руки пригласил его к столу. Слуга, все еще неуверенно оглядываясь на хозяина, проследовал к указанному. Присел. Писатель подошел следом и радушно осчастливил рюмки содержимым из графина. Водочки, так сказать, налил. Сел рядом. Посмотрел на Семена с бесконечной отцовской любовью и нежностью. Слуга, не избалованный гоголевской заботой, но с лихвой натруженный его припадками, заметно напрягся.
- Выпьем, Сема, - ласково сказал писатель, - выпьем, дружочек мой, единственный. Только ты меня понимаешь, только с тобой могу я быть собой, настоящим, без притворства, без лукавства… как сейчас.
- Да уж, - многозначительно выдавил Семен. Они выпили. Воцарилось молчание.
- Ну а теперь, - примирительно начал Гоголь, - раз уж у нас беседа такая задушевная, скажи мне просто как есть, по-родственному: что же именно тебе не понравилось?
- Да я так и знал, - чертыхнулся слуга, вставая.
- Еще по одной, родимка? – елейным голосом предложил классик.
Семен сел. Выпили. Гоголь продолжил:
- Я никому не скажу и ничего тебе не сделаю. Ну мне просто, как писателю, как рупору современности, интересно. Так, смеха ради. Я же не только для графьев пишу, публика попроще тоже меня читает. Хотелось бы соответствовать ожиданиям пролетариата. Что же тебе не понравилось, дурашка? Только честно.
- Честно?
- Как священнику на исповеди.
- Не самый лучший пример… ну хорошо, если честно, то муть какая-то.
Гоголь прикрыл глаза и несколько раз медленно глубоко вдохнул-выдохнул.
- В каком смысле муть, зяблик ты мой востроносый?
- Ну, серьезно, Николай Васильевич, Вам лет-то то сколько? Пора бы уже как-то вкушать эту жизнь в полном объеме. Посмотреть что в мире делается, что интересно, что нет. Вот был у Вас Вий – вещь! Ревизор – отличная штука! Я смеялся как каторжный на амнистии. Тарас Бульба – эпично. Женитьба – еще куда ни шло… Мертвые души первый том – потешненько, конечно, но вот не хватает каких-то приключений. Я молился Господу, чтобы образумил Вас, дал понимание или бабенку какую, чтобы хоть во втором томе было какое-то оживление, развитие сюжета… а тут здрасти, пожалуйста, поменяли сито на дуршлаг…
- Да какое… какое оживление? – Гоголь не выдержал, резко встал, заходил по комнате. – А юмор, диалоги, а морально-нравственное наследие, тугодум ты фонвизинский.
- Да помилуйте, батюшка, - взмолился слуга, - кому нужны ваши шуточки, до того ли? Время какое серьезное на дворе. Шутка ли, 52 год! А, не дай Бог, распустят крестьянство, отпустят на вольные хлеба и кому вообще какое дело будет до этих мытарств с душами… Это же как Повесть Временных лет будет – весьма интересно, но ни черта не понятно.
Гоголь посмотрел на слугу с удивлением:
- Ты что же это, Белинский недоделанный, Повесть временных лет читал?
- Обижаете, Николай Васильевич, нет, конечно… кто-то рассказывал.
- В смысле рассказывал? Пересказал, что ли? Просто взял и пересказал аж Повесть временных лет? Любопыыыыытно, надо будет в следующую пьеску вставить, обсмеять как-то изящно этот казус.
И Гоголь тут же вернулся за стол, на бумажке набросал пометки.
Слуга, с опаской следя за его движениями, попытался все же дожать начатое:
- Может ну его, батюшка, эти пьески, ну не ваше это. Может на работу пойдете, прости Господи?
Гоголь отложил перо и посмотрел на него сурово:
- Господь, Сеня, может и простит, я вот не прощу, - процедил он, отчеканивая каждое слово.
Он тут же встал и заходил по комнате, нервно жестикулируя:
- Нет, ну вы только посмотрите на него. Сам же – пустоцвет, ни одной путной вещи, ни одной внятной записульки за всю жизнь не составил, а вот же, на голубом глазу, рекомендации дает… и кому? Писателю мировой величины! Который только что закончил очередное величайшее литературное событие, который может талант невиданной величины… Да ты сквозь тряпочу должен в моем присутствии говорить, чтоб не замарать меня своим невежеством и безвкущиной. Вот помрешь ты, балда…
- Не хотелось бы, - с надеждой промямлил слуга.
- А ты помрешь, - Гоголя уже было не остановить, - ты непременно помрешь, я тебе устрою, хиромант ты безрукий, и что после тебя останется? А? Бог даст – девка тебе даст! Оставишь после себя спорное потомство, неизвестно какого еще содержания, что там вырастет. Может ерунда какая – дворник-алкаш из сыночка получится.
- Типун Вам на язык, Николай Васильевич, все-таки великий писатель, а слова кладете скверные, - пробовал защищаться оторопевший слуга.
- Нет-нет-нет, милостивый государь, ты тут только что изволил в комплиментах рассыпаться, я тебя покорно слушал, теперича моя очередь. Так вот помрешь ты, Сеня, и ничего после тебя не останется, никто тебя не вспомнит. Чуешь?
- Так это…
- Останови свой рот, Сеня! Довольно. А я как помру, так вот оно!
Он величаво обвел рукой письменный стол, заваленный бумагами.
- Не списки продуктов останутся, - он смял лежащие рядом бумажки и точным броском отправил их в печку, - не письма от восторженных поклонниц, - еще одна кипа бумага полетела в печь, - не счета и наброски книжонок псевдописателей, - снова кипа бумага стремительно полетела в печь, - а вот, что останется на века! Останется жемчужина литературного наследия, - последнее он произнес совсем уж возвышенно и ткнул пальцем в стопку листов бумаги.
- Вот что останется, дубина, лучшее произведение всех времен и народов – второй том мертвых душ, где уже набитой рукой профессионального писателя отражено насущное современности изысканным литературным языком. Да вот нет уж, ты послушаешь, ты, собака, непременно послушаешь, иначе выкину тебя к чертовой матери, будешь на паперти рекомендации раздавать – кому и чем в этой жизни заниматься. Прочувствуй мощь гения.
Классик тут же схватил оставшуюся кипу бумаг со стола, судорожно открыл первую страницу и начал читать:
- Здравствуйте, Николай Васильевич, пишет Вам Проня Мелехов из деревни Побудки, почитайте мой роман про приключения графа и крестьянки и направьте в печать как можно скорее. Устал жить в бедности…
Гоголь поднял изумленный взгляд на непонимающего Семена:
- Это что такое? - еле слышно прошептал писатель.
- Начало хорошее, правильно, что переделали, - одобрил слуга.
Чтец продолжал беспомощно смотреть на вновь напрягшегося слушателя.
- Я ничего не переделывал… - еще тише выдавил Гоголь и тут же бросил ошарашенный взгляд на печь. Еще секунда и он бросился к топке, голыми руками беспорядочно вынимая оттуда беззаботно горящее содержимое.
Семен в ужасе бросился к нему и попытался оттащить, но Гоголь оттолкнул его и чуть ли не весь целиком полез в печь. Тогда слуга уже подскочил и, на мгновение задумавшись, ударил великого русского писателя грязным сапогом под дых. Только тогда уже Гоголь послушно обмяк и перестал интересоваться нутром печи. Он беспомощно лежал на полу, свернувшись от боли калачиком, и обреченно смотрел как беспечно веселится пламя, перелистывая страницы литературного шедевра.
- Так вы что же, батюшка, рукопись туда зашвырнули? Второй том-то?
Гоголь не отвечал, завороженно глядя как огонь, наравне со счетами и бумажками, аппетитно пожирает его лучшее творение за недолгую карьеру классика русской литературы.
- Может оно и к лучшему, - промямлил слуга, почесывая голову. – А что же теперь будет? Вам же уже аванс за него дали, как нам теперича питаться.
- Не твое дело, - глухо процедил белыми дрожащими губами Гоголь, - молись!
By the way, have you heard that the traffic police has been renamed the traffic police again?
Голова
Был у меня дружок -сосед в юности поведал такую историю:
Сосед поехал покорять столицу, а на выходные приезжал к родителям проведать.И заодно пополнить скромную столичную жизнь провициальной снедью монетезированной родительской любовью.
Райончик у нас был частной застройки с соответствующей спецификой жизни.
Поскольку практически вся молодежь поступила, как мой приятель, то выходные проходили в веселом кутеже и разных интересных историях и приколах.
Пятница проходила в готовке и уборке, а суббота с утра начиналась с возвращением блудных в свои пенаты. К обеду район заносило мангальным запахом и Русским радио, часам к трем по полудню застольные посиделки наскучивали и соседи принимались посещать друг друга с разными надуманными поводами и соответственно последствиями.
В этот раз мой товарищ задержался в Москве и потому в самом экшене поучавствовать не смог.
Часа в три мать возвращается из огорода и говорит.
-Вов у Гальки, Мухтар сбесился!
- Отец не отрываясь от телевизора парирует, от Гальки кто хочет сбесится!
-Он Витьку покусал!
- Я бы его вообще загрыз!
- До крови!
- И я бы, за горло!
Батя фанат Спартака, но в этот раз играл Локомотив и Зенит, потому настроение его было миланхоличное, не настроенное на боевой лад телевизионного фоната.
- Сходи к ним!
- Чтобы меня покусали?
- Она плачет.
Соседка Галька подруга детства отца и ему доставалось от деда за нее , но была как сестра и бросить ее он не мог по родственным соображениям.
Нехотя, отец пошел посмотрть на происшествие.
Дальше события приняли размах голивудского экшена с провинциальной спецификой и колоритом Кустурицы.
Мухтар действительно вел себя странно, рычал и бегал по двору соседки, вид был у него не нормальный, может действительног того, а может ему не нравилось что через забор на него пялятся соседи. Наверое и мне не понравилось бы когда со всех сторон на тебя пялятся человек десять.
Количество наблюдателей росло и постепенно как всегда образовалось две кучки по интересам: Мужики с куревом и бабы с трепом.
После недолгого собрания мужики решили что надо Мухтара в расход.
Смельчаков не нашлось и решили позвонить Генке соседу, типа он охотник пусть пристрелит.
Генка по телефону послал всех известно куда.Он был фанатом Зенита и ему в этот вечер было насрать на Гальку и темболее Мухтара.
Мужики решили взять совет и заодно просто взять.
Бабы голосят, Галька бьется в окне, Витьки не видно,может уже от потери скончался.
На очередном перекуре батя говорит.
- Зенит сегодня выиграет.
- Генки минут через сорок позвоним.
Через сорок минут позвонили Геннадию, аккуратно, после финального свистка!
По телефону довольный Генкин голос спросил
-А вы у кого?
- У Носика, ответили повеселевшие гринписовцы!
Вся мужская часть вдохновленная, сообщила бабам.
-Щяс Генка будет!
И намекнула прямым текстом: Надо бы бутылку!
Перед лицом распространения опасного заболевания и несмотря на взятом обязательстве борьбы с пьянством, бутылка появилась.
Следующие минут двадцать, в округе было слышно только Русское радио.
Бабы шопотом переговаривались
Мужики вели разговор о победоносном ударе Юрки Альбертова, о несосоятельности голкипера и даже дед Галган ярый фанат Локомотва отметил:
- Зенит был на высоте!
Мухтар по прежнему бегал по двору и лаял на всех, Галка смотрла грустно в окно, Витки по прежнему видно не было!
На очередном перекуре окрыленный победой и поддержкой любимой команды Генка спросил
- Где?
Ему указали
-Щас!
Сказал Геннадий и ушел за инструментом.
Над округой замолчала вся природа, кроме Мухтара.
Галька почти черная от страха слилась с ночьными шторами в окне, Витка так и не появился.
Через 5 минут Геннадий решительным шагом вышел из дома с охотничем карабином и не скем не говоря по дороге подошел к забору и выстрелил!
Развернувшись также не говоря слова, удалился к себе.
Замолчало все и только Руское радио пахабно играло летние хиты.
Мужики молчали, бабы плакали, Галька пропала в окне.
Докурив сильная половина удалилась к Носику, бабы начали расходиться.
В 17:00 с пригородного поезда Столица - провинция приехал очередной Покоритель.
Увидев что что-то не так, пошел к Носику.
Покоритель приехал с гостинцами, которыми очень обрадовал гостей Носика.
И поскольку он не успел к Кровавому Воскресенью настроение участников бойни его не коснулось. Веселый и деловой нрав Покорителя сменил градус собрания к менее угрюмому.
ОПГ во главе с Носиком очередной раз вышла покурить и старалась не смотреть в сторону кровавой бойни, но тут появился живой Витка, вид у него был вполне здоровый но испуганный, рука была перебенотвана и он ее нежно поддерживал рукой.
Мужики не добро поздоровались с ним и он виновато попросил закурить.
- А тебе курить то можно?
Брезгливо спрсил Галган.
- А что?
Недоуменно,переспросил Витка.
-Пить то теперь нельзя долго будет, может и курить не стоит.
-Побелевший Виктор поинтересовался
- Почему
-Так веть бешенство!
Виктора удержало от падения только пристольный и брезгливый взгляд соседей.
-Нужно на экспертизу его отвезти
Предложил столичный житель.
-Кого? недоуменно, спросил Галган
-Собаку, пояснил Покоритель.
-Что всю?
-Нет, только голову можно
-Куда?
-В ветличебницу понятное дело, не на рынок же.
Пошутил Покоритель.
Все посмотрели на Быка.
Бык был из всех самый матерый, поговаривали что у него были связи с оргпреступностью и вид у него был соответствующий.
-Вы совсем охренели братцы
Сказал Бык и начал двигать желваками.
-Пойдем покумекаем, предложил Галган собранию.
Все ушли в преступный претон, Витку приглашать не стали.
Минут сорок решали как быть, курить не выходили, через сорок минут собрание решительно вышло и направилось к сораю Галки.
Там был найден топор и весь кагал отправился на дело, голова была отделена от тела. Все происходило четко и быстро. С головой в руке Бык постучал к Галке домой.
Открыв дверь и увидя Быка и его ношу Галле стало дурно и она осела возле притолки.
Бык не разуваясь, вошел в дом, прошел на кухню и положил голову в холодильник.
Батя пришел домой и сообщил матери о проделанной работе.
Мать обматерив отца и весь род мужской за одно, помчалась к Гальке.
Привела соседку белую как савн и начала отпаивать таблетками.
И вот здесь начинается история с моим приятелем, он загулял с друзьями и пришел домой уже ближе к вечеру. Не найдя дома Матери он как пологается первым делом дома открыл холодильник и увидел там голову. Ясное дело головы в наших холодильниках лежат не часто, в его случае вообше в первый раз, сосед падает в обморок. Придя в себя и вспомнив обстоятельства своего недуга он направляетс к нам.
Здесь ему рассазывают историю с дядей Витей и последствиями.
- Нахрена в холодильник?
Закономерно спрашивает сосед
-Так она испортится, парирует батя, ветличебница до понедельника закрыта.....
Смеркалось. Шел снег, дул ветер, дело откровенно близилось к вьюге, да и вообще было холодно. Пушкин и Дантес стояли друг напротив друга, в руке у каждого приветливо чернел пистолет. Слово было за секундантами.
- Ну шо, готовы? – спросил Данзас.
Пушкина аж передернуло:
- «Шо»? Ты действительно сказал «шо»? Ты в своем уме? Ты вообще соображаешь где находишься?
- А шо такое? – не понял Данзас.
- Нишо! Нишо, сука… - передразнил его Пушкин. – Костя, ты дурак? А, если меня сейчас убьют?
Данзас замешкался:
- Слушай, ну в этом как бы и суть дуэли… здесь могут убить, а могут и не убить… в этом и соль мероприятия, его пикантность, так сказать…
- Да это по фиг если убьют, - возмущался Пушкин, - убьют и убьют – эка невидаль! Но убьют же не абы кого, сморгнут солнце русской поэзии… великого поэта… и шо – да твою мать – и что потом напишут в хронологии? Значит этот… как тебя? – он повернулся к оппоненту.
- Дантес, - буркнул тот.
- Ага. Напишут «Сошлись великий Пушкин и какой-то французский полупокер»…
- Ээээй, - вяло возмутился Дантес.
- Да погоди, - отмахнулся поэт, - я условно. Так вот, друг мой ситный, как, по-твоему, потом в газетах будет?
Александр обхватил свои плечи, закрыл глаза и начал декламировать:
- Настал тот день! Тот час расплаты… Великий Пушкин и, по глупости забредший на русские плодородные земли, французишка стоят друг напротив друга. Решается обида века. Крепко сжимает свой ствол Пушкин, верша, изнывающую в своей беспомощности, справедливость, на кону судьба не только его жизни, но и исход всей русской литературы… И вот… его секундант спрашивает «Ну шо, готовы»?...
Пушкин тут же бросил презрительный взгляд на Данзаса:
- Так ты себе это представляешь, так? Да никто дальше читать попросту не будет, потомкам уже будет по фигу – убили в итоге Пушкина или он отстрелялся, все будут смеяться с твоего «шо», дубина ты стоеросовая… Сука, хоть дуэль отменяй.
- Эээээй – снова пробовал было возмутиться Дантес.
- Да погоди, не до тебя сейчас, прям на нервы действуешь…
Поэт стал расхаживать по снегу, судорожно ища выход из крайне неудобной внезапно сложившейся ситуации. Он обернулся к секунданту Дантеса:
- Эй, друг, как тебя?
- Виконт д’Аширак, - гордо молствовал тот.
- Как-как? Имя у тебя есть?
- Лоран-Арнольф-Оливье-Демье де Сен-Симон.
- Я в тебя сейчас пистолетом кину!
- Да я клянусь имя такое, - жалобно развел руками секундант.
- На Новый год зачали, что ли? Короче, виконт, а ты можешь потом… ну чисто гипотетически… в показаниях сказать, что Данзас не говорил «шо»?
- Конечно, могу, - охотно согласился тот, - не бесплатно, конечно же, но почему бы не выполнить волю невинно убиенного…
- Типун тебе на язык! – возмутился Пушкин.
- Сань, ну а как? – подключился Данзас, - ведь, если выживешь, то и до дуэли не будет никакого дела. Сколько у тебя их было, кто их помнит? Все ждут когда тебя уже застрелят, наконец, вот тогда и освободят память под это дельце… Тогда все и запомнят. И тебя, и француза этого… как тебя?
- Дантес, - буркнул тот.
- Во-во.
- И меня запомнят? – оживился секундант Дантеса, поправляя внезапно растрепавшуюся куафюру.
- О, нет, виконт, это вряд ли… - Данзас был неумолим. - Был бы ты хотя бы какой-нибудь Игорь Васнецов, тогда еще ладно… а тут Оливье Доширак и то, это только четверть имени… ну куда так гнать…
- Да черт с ним, с виконтом, - снова возмутился Пушкин. – Короче, так дело не пойдет. Значит что? Должен быть какой-то выход… нет, ну взять на ровном месте запороть дуэль, это ж как так умудриться можно было? В последний раз со мной на дуэли! В последний. Попомни мои слова…
Он снова заходил взад-вперед, потом вдруг остановился, хлопнул себя по лбу:
- Ну конечно же, как все просто. Чтобы никто впоследствии не вспомнил об этом недоразумении я должен попросту выиграть эту дуэль и завалить француза!
- Ээээй, - снова попробовал возразить Дантес.
- Да погоди ты, прям не до тебя, иди вон пока, снеговика слепи, что ли.
Пушкин заходил обдумывая мысль, радостно потирая ладошки, остановился, внимательно посмотрел на Дантеса:
- А че ты упираешься, дурилка? Я же не бесплатно тебя убью, денег дам, купишь себе что-нибудь вкусненькое.
- Сколько? – оживился Дантес.
Пушкин что-то написал на бумажке, показал Дентесу.
- Сань, - возмутился Данзас, - да шо ты шифруешься, нас никто не слушает.
- Я тоже хочу денег, - подал голос виконт.
- Эээ нет, брат, - покачал курчавой головой поэт. – Два трупа за один вечер я на душу не возьму, мне еще ужинать сегодня, я должен быть бодр и весел, а тут думай о твоей невинно убиенной душе. Да и вообще, как я после этого оливье буду кушать, а на шубу у меня аллергия.
- Понимаю Вас, товарищ Пушкин, ну пусть тогда Ваш секундант меня застрелит – типа вась на вась.
- Я без причины не могу, - возмутился Данзас.
Виконт задумался.
- Вы, гражданин Данзас, свинья и тупица, - неуверенно сказал д’Аширак.
Тот покачал головой:
- Ты шо, по-русски не понимаешь – без причины не могу! Надобно оскорбление какое-нибудь.
Пушкин сел на снег, схватился за голову.
- Нет, это просто невыносимо. Меня что, в карты проиграли?
- Слушайте, - подал голос Дантес.
- Нет, этот тип намеренно действует мне на нервы, хоть на дуэль его вызывай, подлеца, - возмутился поэт.
- Я вот чего думаю, - невозмутимо все же продолжил Дантес, - а почему бы Вам, Александр, не завалить… пардон, не застрелить Вашего секунданта?
- Ладно. Если это заставит тебя замолчать хоть на минутку… - согласился Пушкин. – Кость, ты можешь не дергаться?
- Секууундочку, - возмутился Данзас. – А зачем?
- Кстати, да, зачем? – поэт посмотрел на Дантеса.
Тот пожал плечами:
- Ну как? Он сказал «шо» и Вы шмальнули… пардон, застрелили его во спасение великого и прекрасного русского языка. Справедливость восторжествовала. Хвала Вам и почет! В очередной раз Пушкин заступился за язык! Потомки такого не забывают…
Лицо Пушкина просветлело:
- Вы правда думаете, что потомки долго будут помнить обо мне?!
- Пффф… к гадалке не ходи! Стал бы я тратить свое драгоценное время на дуэль с каким-нибудь ноунеймом. А так – хлопнуть… пардон, застрелить великого поэта… это ж святое дело, можно и потратить часок. Разбодяжить, так сказать, поэтическую элиту.
Пушкин смотрел на Дантеса влюбленными глазами. Потом вдруг обернулся к Данзасу, поднял пистолет:
- Костя, не дергайся!
Тот спешно замахал руками:
- Да погодите, стопэ, секундочку…
- Шо такое? – спросил Пушкин.
- Ну вы послушайте себя… застрелить великого поэта… прям уж и великого… Сань, давай смотреть начистоту. Ну, написал ты пару сотен стихов, которые с губ не сходят, ну, подумаешь, поэмок накатал штук пять-восемь, по которым ставят спектакли и оперы пишут, да Бог с ним, что твои книги разбирают как горячие пирожки… разве ж это великий?
- Ну да, великий – неуверенно сказал Пушкин. – Или нет? – он беспомощно обернулся к Дантесу.
Дантес и д’Аширак уверенно покачали головами – великий, и не сомневайся.
- Великий, конечно, - воспрял Пушкин.
- Нет, - жестко ответил Данзас.
- Да как же? Вон друзья говорят, - он махнул головой в сторону французов.
- Нет, - так же уперто настаивал Данзас.
- Да почему?
- Тебя в школах изучают? Памятники тебе ставят? Улицы в твою честь переименовывают?!
Воцарилось молчание. Поэт с мольбой посмотрел на Дантеса с секундантом, но по их изменившимся лицам очевидно было, что к подобному повороту они никак не готовились. Молчаливый обмен мнениями длился недолго и закончился убедительной победой Данзаса. Пушкин готов был разрыдаться.
- Вот то-то же, - грустно подытожил Данзас. Он подошел к поэту, приобнял его, одной рукой гладил его по курчавой голове, другой – придерживал пистолет, опущенный вниз. – Сань, холодно уже… пойдем домой, в шашки поиграем, пропустим по бокальчику, стишки мне почитаешь… как там у тебя было – птичка прыгает на ветку?
- Пойдееееем, - сквозь душившие слезы просипел поэт.
- В смысле не великий? – возмутился Дантес. – А что же мы тогда тут сиськи мнем… пардон, проясняем? А на кой я тогда волочился за его женой… за этим крокодилом, когда женщины вообще не мой конек…
- Крокодилом? Крокодилом?!!! – взбеленился поэт. – Ах ты сука! Ты ответишь мне за эти слова. Я вызываю тебя на дуэль! Обозначь время и место когда тебе будет удобно!
- Да пошел ты, - ответил Дантес, - я на шушеру… пардон, на обычных людей не размениваюсь. Собирайся, виконт, мы уходим.
Секундант бережно взял его под локоток и отвел в сторону:
- Жора, нам вообще-то заплатили…
- Да что там заплатили? Если мы грохнем этого писаку, возомнившего о себе простолюдина, то нас попросту на каторгу сошлют и делов – ни славы, ни почета… а ты знаешь эти русские тюрьмы – таких как мы там крестьяне будь здоров потрепают… и не за дом в Куршавеле, а за понюшку табака… в лучшем случае. Не, я умываю руки.
- Ты просто трус! – кинул ему в лицо разгоряченный Пушкин.
- Да ради Бога, - невозмутимо парировал Дантес.
- Шлюха!
- Еще какая!
- Сучий потрох!
- Моя не понимать русский речь… моя уходить… виконт, где ящики для пистолетов?
- Я их бросил под березой.
- Там? – спросил Дантес, указывая пистолетом на березу сзади Пушкина, пистолет случайно стреляет, поэт падает…
- Сука! – истерично срывается Дантес.
- Ага, - торжествует Пушкин. – Прям в животину, этак я по ходу наверняка крякну, готовьтесь к русским тюрьмам, неудачники!
Данзас кинулся к истекающему кровью поэту:
- Саня, да как так, вот это разворотило…
- Еще как, - светится счастьем поэт, - наши им там устроят - бородинскую битву, зайдут в тыл французам… хотя, погоди... это что же получается…
- Да, Шура, да, - грустно закусил губу Данзас.
- Получается… что сейчас моя очередь стрелять! Таак, тут главное – не перестараться, слегка подцепить, голубчика, чтоб не избежал русского гостеприимства олинклюз…
Пушкин выстрелил, но лишь слегка ранил Дантеса. Между тем, кровь течет, поэту все хуже и хуже, с большим трудом и старанием Данзас усаживает его в карету, поворачивается к ямщику:
- Шо стоишь? Трогай.
Пушкин снова дернулся:
- Ты нарочно, гад? Нарочно провоцируешь?!
Но потом постепенно успокаивается и бормочет в полузабытье:
- А все же как мне повезло, что я не великий… никто не запомнит эту сранную дуэль…
@user9126088,
Отправил скриншот с этим постом своему приятелю-мексиканцу и вот, что он ответил: " Мне этот соус будет сладок, и совсем не будет жечься".
Ссылка на оригинал: