Горячее
Лучшее
Свежее
Подписки
Сообщества
Блоги
Эксперты
#Круги добра
Войти
Забыли пароль?
или продолжите с
Создать аккаунт
Я хочу получать рассылки с лучшими постами за неделю
или
Восстановление пароля
Восстановление пароля
Получить код в Telegram
Войти с Яндекс ID Войти через VK ID
Создавая аккаунт, я соглашаюсь с правилами Пикабу и даю согласие на обработку персональных данных.
ПромокодыРаботаКурсыРекламаИгрыПополнение Steam
Пикабу Игры +1000 бесплатных онлайн игр Собирайте фишки

Волшебный особняк

Казуальные, Три в ряд, Головоломки

Играть

Топ прошлой недели

  • SpongeGod SpongeGod 1 пост
  • Uncleyogurt007 Uncleyogurt007 9 постов
  • ZaTaS ZaTaS 3 поста
Посмотреть весь топ

Лучшие посты недели

Рассылка Пикабу: отправляем самые рейтинговые материалы за 7 дней 🔥

Нажимая кнопку «Подписаться на рассылку», я соглашаюсь с Правилами Пикабу и даю согласие на обработку персональных данных.

Спасибо, что подписались!
Пожалуйста, проверьте почту 😊

Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Моб. приложение
Правила соцсети О рекомендациях О компании
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды МВидео Промокоды Яндекс Директ Промокоды Отелло Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Постила Футбол сегодня
0 просмотренных постов скрыто
3
KonstantinZem
26 дней назад
Миры Фэнтези
Серия Мир меча и магии

Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 14. Пробуждение нежити⁠⁠

Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 14. Пробуждение нежити Фэнтези, Самиздат, Авторский мир, Мифология, Герои, Герои меча и магии, Литрпг, Попаданцы, Магия, Темное фэнтези, Длиннопост

Книга по мотивами Героев 3.

Глава 1 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 1. Монета трёх драконов

Глава 2 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 2. Лесные эльфы и пегасы

Глава 3 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 3. Чернокнижник

Глава 4 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 4. Трактир "Два сапога"

Глава 5 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 5. Армия Трэнсома

Глава 6 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 6. Риона

Глава 7 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 7. Мануфэктир. Архимаг Халон

Глава 8 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 8. Нападение виверн

Глава 9 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 9. Элементон

Глава 10 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 10. Путь в Тормау

Глава 11 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 11. Падение Трэнсома

Глава 12 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 12. Король Лич

Глава 13 - Мир меча и магии: Пылающая цитадель. Глава 13. Великая Библиотека

Глава 14 - Пробуждение нежити

– Её нигде не нашли, – здоровенный рыцарь в потёртых доспехах докладывает Этегару. – Мы обыскали каждый закоулок, каждый дом в Стоунбинде.

– Это всё происки короля! Происки Армитстоуна! Он похитил мою единственную дочь! Он хочет, чтобы мы сдались ему, преклонили колени, подчинились! – Этегар в злостной тираде нервно шагал по тронному залу из стороны в сторону.

– Мы же объяснили вам, что всё гораздо сложнее, король лишь пешка в этой игре, главная угроза – это Риона, это её рук дело, теперь у неё есть всё для того, чтобы создать портал и впустить в наш мир некромантов, – Халон говорил спокойно и размеренно.

– Нам нужно остановить её, и вернуть Ингрид, пока ещё есть время! – весь день я был как на иголках, у меня увели её, увели мою любимую прямо из-под носа.

– Это, если верить всему, что вы говорите, всему, что вы якобы нашли в Великой Библиотеке, – Этегар скептически отнёсся к нашему рассказу. – Некрополь? Некроманты? Сандро? Это же детская страшилка, миф, легенда…

– Мы, как и вы сейчас долгое время не верили в это, не хотели верить…Но доказательства налицо, и каждая минута наших прений лишь на руку Рионе, – Калберд подошёл к Этегару и положил руку на его плечо. – Я понимаю, вы не любите Трэнсом, вы ненавидели Тарнума, но вы же любите вашу дочь…Поверьте нам ради жизни Ингрид.

Этегар посмотрел на всех нас и задумчиво почесал лоб:

– На месте разлома между мирами…Где это может быть?

– Мы не знаем…

– Но, это может знать чернокнижник, так? – Этегар вопросительно посмотрел на нас.

– Осталось только отыскать его, поймать, и заставить говорить, а времени у нас нет.

– Половину работы я сделал за вас, семь дней назад мои следопыты поймали чернокнижника, в двух днях пути от Стоунбинда, он сейчас находится в моей темнице, так что дело за вами, архимаг, – Этегар посмотрел на Халона, на лице которого отразилось приятное удивление.

Не теряя ни минуты, мы отправились в темницы Стоунбинда, сырые и тёмные, здесь умирала надежда и веяло безысходностью. На входе нас встретили двое крепких охранников, а внутри длинный коридор с одиночными клетками по обе стороны, где сидели заключенные.

Мы подошли к самой дальней клетке, где внутри, пристёгнутый оковами, сидел одинокий старик.

– Мы отобрали у него это, – Этегар протянул Халону посох и увесистое кольцо с большим красным рубином.

– О, чужеземец, ты до сих пор жив? Вот так неожиданность, – старик открыл глаза и посмотрел на меня, я сразу узнал в нём того, кто устроил бойню на пути из Форестглена в Трэнсом, это был Джеддит. Он посмотрел на мою руку и заметил сапфир. – Ого, да ты теперь и чародей…Вот так поворот судьбы.

– По законам Стоунбинда, через два дня состоится суд, на котором тебя признают виновным в чёрной магии и убийствах, и приговорят к смерти, – Халон открыл клетку и подошёл к Джеддиту. – Ты можешь смягчить свою участь…

– Смягчить? Да брось, Халон, неужто ты думаешь, что я поверю, что мне сохранят жизнь? – Джеддит скептически посмотрел на него с улыбкой.

– Стоунбинд не находится во власти короля, и, учитывая ситуацию, сведения, которые ты можешь нам дать, гораздо важнее твоей смерти.

– Дайте угадаю, вы дошли до сути, наверняка посетили Великую Библиотеку, вот только, как и всегда, остались на два шага позади, так?

– Разлом между мирами…Где это место? Где Риона будет открывать портал?

– Ты не озвучил, что я получу взамен?

– Мы уничтожим твой посох и камень, и погрузим тебя в сомнус, а после того, как мы остановим Риону, мы откроем портал в подземелье и отправим тебя туда, где тебе и место.

– Сомнус? – я шёпотом обратился к Калберду.

– Это что-то вроде гипнотического сна, крайне сложное заклинание, мало кому подвластное, выйти из этого сна можно только в двух случаях, либо тебя пробудит тот, кто погрузил, либо умерев.

– Хорошо, это справедливое предложение, давно уже хотел выспаться и отдохнуть, – Джеддит посмотрел на нас. – Вам всё равно не успеть, вам не остановить её, и уже тем более, вам не по силам остановить Сандро.

– Где это место?

– Разлом между мирами — это Рифт.

– Готовьтесь, через час выдвигаемся, а я пока что займусь им, – Халон подошёл к Джеддиту, положил обе руки на его голову и, закрыв глаза, начал шептать какое-то заклинание.

Мы же все вышли из темницы, Этегар перед тем, как уйти собирать войско, сказал нам:

– Я не могу оставить Стоунбинд совсем без защиты, поэтому я возьму только часть войска.

– Я отправляюсь в Элементон, нам нужна поддержка Лабеты…И возможно, учитывая новые вводные, откликнутся и другие, – Калберд наспех со всеми попрощался и ушёл.

Мы с Аэрисом остались вдвоём дожидаться Халона.

– Что такое Рифт? Где это место, Аэрис? – в темнице я заметил, как лица присутствующих стали ещё более угрюмыми, когда Джеддит назвал это слово.

– Это место между нашим миром и подземным, там нет правителей, нет городов, нет живых существ, это мёртвое место…Говорят, что Рифт находится под толстым слоем льда и воды, далеко на севере, – Аэрис поёжился, у эльфа особая «любовь» к холоду.

– Думаешь, у нас есть шансы, Аэрис?

– Шансы есть всегда, Ярик, но как минимум, наша смерть не будет напрасной, она объединит все фракции и Эрафия одержит победу.

Мысли о смерти часто преследовали меня, особенно сейчас, когда наши силы явно уступали силам противника. Но особенно меня угнетало, что в такой момент рядом со мной нет Ингрид, я не готов умирать, ещё раз не взглянув в её глаза, не почувствовав сладость её губ и теплоту её рук.

Спустя тридцать минут к нам вышел Халон, он выглядел уставшим и измотанным.

– Ты в порядке, Халон? – я помог архимагу присесть на ступеньки.

– Всё нормально, Ярик, скоро восстановлюсь, не простое заклинание, которое требует много энергии, – он, как и всегда, улыбнулся мне.

– Аэрис рассказал мне про Рифт, как мы доберёмся до туда?

– Быстро? Никак. Наши двести лучников и войско Этегара отправятся пешим ходом и на лошадях, это почти четыре дня пути. Калберд с Лабетой и её элементалями присоединится к нам через три дня. Ну а мы воспользуемся порталами и доберемся до туда за несколько часов.

– Всегда хотел спросить, почему мы не можем перенести через твои порталы всех? – Мой вопрос вызвал ухмылку на лице Халона.

– Чтобы открыть портал, как тот, с помощью которого мы отправились в Великую Библиотеку, я трачу не только свою энергию и силу, но и моего камня…И когда через портал помимо меня проходит ещё одно живое существо, это требует дополнительных сил. А теперь представь, что будет, если через него пройдёт тысяча человек?

– Камень разрушится?

– Если бы дело было только в этом…Моя энергия будет неконтролируемой, как и сила камня, и люди, которые на мгновение окажутся между одной точкой и другой, могут попросту застрять там навсегда или умереть.

– Мы отправимся туда втроём? И почему нам потребуется несколько часов, если мы воспользуемся порталом?

– Нас будет четверо, боюсь, что наместник Этегар будет настаивать, что он должен пойти с нами. Я его понимаю, там его дочь, да и такой опытный и искусный воин нам точно не помешает, – Халон кивнул вниз головой, смотря позади меня, это возвращался Этегар. В его ножнах длинный меч, а за поясом два коротких клинка для быстрого боя. За спиной висел крепкий железный щит.

– Я отдал все указания и дал маршрут своему войску, пятьсот лучников, пятьсот кавалеристов и полторы тысячи рыцарей. Этой армии в мастерстве нет равных на землях Эрафии, – Этегар горделиво посмотрел на нас.

– А почему нам потребуется несколько часов? Это потому, что, Ярик, не на всех землях можно открыть портал, есть определенные заклинания, очень древние, наложенные многие тысячи лет назад, которые блокируют магию. Я смогу закинуть нас на максимально дальнее расстояние, но дальше никак.

Мы вышли за пределы Стоунбинда вчетвером, все были одеты в тёплую одежду, что вызывало недоуменные взгляды горожан.

Халон с помощью своего посоха создал портал: небольшое белое свечение вокруг зелёного рубина на конце посоха. Мы все притронулись к рубину, и нас закружило в вихре свободного падения. Как и в прошлый раз у меня сдавило все внутренности, невыносимая боль, но я представил лицо Ингрид, и боль отступила.

После того как я открыл глаза, первое, что я почувствовал это беспощадный жгучий ветер. А первое, что я увидел, это протянутую в мою сторону огромного размера ладонь, в которую с запасом поместилась бы моя голова. Это был Титаниус.

– Рада тебя вновь видеть, Ярослав, – из-за спины Титаниуса на своём чешуйчатом теле выплывает нага Амбела.

– Но как вы так быстро могли здесь оказаться? – я с удивлением посмотрел на старых знакомых.

– Я отправил им послание сразу после посещения нами Великой Библиотеки, я понимал, что речь может идти только о двух местах, и одно из них – Рифт. Как видишь, я не прогадал, – Халон тепло поприветствовал свою охрану. – Давайте не будем медлить, идёмте.

Этегар всю дорогу удивлённо рассматривал Титаниуса и Амбелу, как будто не доверяя своим глазам.

– А орки, Халон? – я шёл с архимагом немного впереди остальных.

– Я отправил им весточку, куда и с кем мы отправились, как и в Мануфэктир, так что они будут наготове около своих границ.

Спустя около трёх часов пути мы наткнулись на огромное замёрзшее озеро, на многие километры простирающееся вдаль.

– Пришли, – Халон подошёл к берегу и навёл посох на ледяной панцирь, после короткого взмаха, лёд с треском разошёлся в разные стороны, выпустив наружу ледяную воду.

– Нам лезть туда? – Аэрис глянул в пучину.

Халон навёл на Аэриса свой посох и что-то пробормотал, после чего проделал тоже самое с каждым.

Когда он навёл посох на меня, я почувствовал, как вокруг меня появилась какая-то невидимая оболочка, ветер вдруг перестал обжигать лицо, да и в целом стало как-то жарковато.

– Это заклинание защиты от стихий, так что можете не бояться теперь холода или воды, – Халон нырнул в воду, и мы последовали его примеру.

И правда, толщи воды как будто обгибали мой силуэт, не притрагиваясь ко мне. Халон всё быстрее углублялся на самое дно, и мы следовали за огоньком на конце его посоха.

Когда мы почти достигли дна, то увидели перед собой две небольших дыры, как будто двери и я заметил, как Халон ненадолго замешкался, после чего вплыл в левую.

Мы вплыли за ним и вынырнули на поверхность, как из проруби. Мы оказались в какой-то безжизненной пустыне, только песок здесь был красным, как на Марсе, тёмные тучи заграждали любой свет, поэтому было невозможно понять, какое время суток здесь. Вокруг, на многие километры, ничего и никого, абсолютная пустота, даже ни одного одинокого деревца.

– Это Рифт, Халон? Мы успели? Мы пришли раньше Рионы? – я пытался сквозь ветер докричаться до Халона, который в молчании стоял и смотрел на горизонт.

– Видимо, я ошибся, это не та дверь, вернёмся к другой, – мы нырнули и поплыли к правой двери. Первым вынырнул Халон, следом за ним Титаниус и Амбела, после них Аэрис и Этегар. Перед тем как всплыть, я бросил взгляд на толщи льда над нами и с удивлением обнаружил там огромную тень, размером с целый замок, эта тень нависла чуть ли не над всем озером. В следующее мгновение тень резко упала и пробила ледяную корку озера, и в воду погрузилось нечто огромных размеров. И тогда я понял, что это корабль, гигантских размеров корабль. Странно, кто мог сюда приплыть или прилететь?

Бросив ещё один взгляд на него, я вынырнул из дыры и застал весьма однозначную картину.

Все мои друзья стояли во всё оружие, и их взгляды были нацелены на одного единственного человека, который был перед ними.

Это был мужчина, лет тридцати, волосы аккуратно собраны в косичку, спокойный взгляд его зелёных глаз нехотя пробегался по всем нам. На нём была одета простая чёрная мантия, которая была длиной по колени, а в руках не было ничего, кроме одного кольца чёрного цвета на мизинце.

– Где она? Где Ингрид? – Халон навёл на незнакомца посох и казался максимально сосредоточенным.

Я оглянулся по сторонам, всё та же безжизненная красная пустыня, ни одного признака, что здесь проводился какой-то ритуал или открывался портал.

– Вы считаете нас монстрами, Халон? В заклинании говорилось о крови истинной и чистой любви, нам незачем было убивать Ингрид, достаточно было нескольких капель её крови. Она сейчас в полном порядке и в безопасности, не стоит переживать, – незнакомец сделал один шаг вперёд и сел на землю. – Ваш друг видел его, корабль. Сандро, Риона, Ингрид и остальные уже покинули это место, вы немного не успели, что, впрочем, даже хорошо для вас, тем самым вы сохранили свои жизни.

– Вы человек? – я сделал пару шагов в его сторону.

– Что вы вкладываете в это понятие? Внешне? Как видите, да. Бьётся ли моё сердце? Сами посмотрите, – он раздвигает на груди мантию в разные стороны и оголяет свой торс, точнее, торчащие рёбра, без кожи, куски плоти лишь отрезками хаотично набросаны сверху в разных местах, а там, где должно быть сердце ничего нет.

– Зачем вы пришли в Эрафию?

– Его взгляды не разделяли только потому, что они были другими, его не поняли, его предали и изгнали, он просто хочет вернуться домой…

– И заодно уничтожить всё живое в Эрафии…– закончил за него Халон.

– Этот мир отравлен…Эльфы, люди, орки, и другие фракции, у вас нет единения, каждый сам за себя и каждый сам по себе, разве это гармония? Разве такого развития заслуживает этот мир? Нет. Мы так не думаем. Мы сделаем так, что вся Эрафия будет жить в мире и гармонии, под флагами лишь одной фракции – нежити, – незнакомец несколько раз постучал по своему кольцу.

– Мы вынуждены будем вас задержать…– Этегар, держа меч двумя руками, сделал несколько шагов вперёд.

– Вайш. Меня зовут лорд Вайш, – незнакомец поднялся с земли. – К сожалению, я не могу этого допустить…

Этегар в два коротких быстрых рывка оказывается прямо перед ним и заносит меч для смертельного удара, но Вайш лишь сделал шаг в сторону, а меч Этегара рассыпался на тысячи мелких осколков. После чего незаметным движением руки Вайш отбросил Этегара на несколько метров назад, где наместник, ударившись о камень, потерял сознание.

Следом Амбела и Титаниус, действуя сообща, зашли с двух сторон. Амбела вскинула свой ледяной лук и отправила сразу три стрелы в сторону некроманта, а Титаниус метнул в него свой сияющий меч.

Вайш, с ухмылкой на лице, и даже с показательной ленцой, лишь поднял вверх руку. Стрелы и меч остановились в нескольких сантиметрах от него, после чего развернулись.

– Скучно, – некромант щёлкнул пальцами и отправил оружие в атаку. Три стрелы впились в грудь Амбелы, она вскрикнула и упала на землю, в её хищных глазах погас огонёк жизни. Я поворачиваю голову на Титаниуса, в его животе насквозь торчит его же меч, величественный и, как я думал, непобедимый титан замертво падает на песок.

– Не-е-ет! – Халон, с криком ярости запустил в некроманта ледяную глыбу, возникшую из ниоткуда, но тот успевает создать перед собой невидимый щит, о который она разбилась.

Этегар всё ещё лежал без сознания, рядом с ним в ступоре стоял Аэрис.

Я хаотично пытался вспомнить все заклинания, которые знал, но на ум, как назло, ничего не приходило.

– «Sabulum mobilis»! (Зыбучие пески) – Халон продолжал атаковать некроманта, тот даже не попытался блокировать заклинание и начал медленно погружаться в песок, на его лице по-прежнему была ухмылка.

Когда его тело и голова уже ушли под песок, тот неожиданно раздвинулся, и оттуда по появляющимся песочным ступенькам вышел Вайш.

– Халон, я столько слышал о тебе, самый наш главный враг, самый сильный чародей в землях Эрафии…И вот это? Ты серьёзно хотел причинить мне вред заклинанием для детишек? – Вайш неодобрительно покачал головой. – Если вы не можете даже справиться со мной, то как вы собирались одолеть Серокрона? И уж тем более Сандро?

При имени Серокрона, передо мной вновь возник тот сон, где мне удалось сразить его с помощью обманки, двойного заклинания. Пока Вайш был полностью поглощён битвой с Халоном, я сделал несколько шагов в сторону, чтобы оказаться вне поля его зрения.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь, думаю о Ингрид, о том, как ей сейчас тяжело:

– Еxcidium mortuorum, – из моих наручей вырывается яркий луч света и несётся в сторону Вайша. Луч ещё не долетает до некроманта, а я уже произношу следующее заклинание. – Ictus criticus.

Вайш легко отражает первое заклинание, но с большим трудом реагирует на второе, которое сбивает его с ног, но не ломает их, как во сне. Ухмылка на его лице сменилась удивлением.

– Любопытно, – поднявшись, он бросил на меня изучающий взгляд, после чего дотронулся до кольца и исчез в вихрях песка.

– Двойная атака? Ты где этому научился, Ярик? Потрясающе! – Халон тоже с удивлением смотрел на меня.

– Во сне…Но там это получилось, а тут я был слишком медлителем и недостаточно настойчив, – я смотрю на мёртвые тела Титаниуса и Амбелы. – Мне очень жаль их, Халон…

– Да, они верой и правдой служили мне долгие годы, но они приняли смерть достойно, в бою с сильным врагом, как настоящие войны, – Халон подошёл к Этегару, который уже приходил в сознание.

– Простите меня…Я не знаю, что на меня нашло, я впал в ступор и не мог пошевелиться…– Аэрис со слезами на глазах обратился к нам.

– Мой дорогой Аэрис, мой друг, единицы способны противостоять такой чёрной магии…И я рад, что ты ничего не предпринял, потому что почти наверняка это закончилось бы твоей смертью, – Халон положил руку на плечо эльфу и по-отечески обнял его.

– Значит, это всё правда, нежить, некроманты, Сандро…– Этегар с трудом поднялся на ноги. – Но как же возможно победить такую силу?

Халон окинул нас оптимистичным взглядом:

– У всех есть слабые места, и уверен, что у них тоже. Нам нужно выбираться и идти навстречу нашей армии, мы должны оповестить всех: орков, людей, эльфов, элементалей, все фракции. Война началась. Великая война за судьбу всего живого, за судьбу Эрафии.

______________________________________________________________________________________________________

Моя страница АвторТудей - https://author.today/u/konstantinfiend/works

Новый Роад-триллер - https://author.today/work/471629

Если понравилось и интересно что будет дальше, подписывайся на меня, ставь лайк, пиши комментарии!

Показать полностью 1
[моё] Фэнтези Самиздат Авторский мир Мифология Герои Герои меча и магии Литрпг Попаданцы Магия Темное фэнтези Длиннопост
0
0
Аноним
Аноним
27 дней назад

Пролог моего фанфика⁠⁠

Кому понравится название:" Можно ли выжить и остаться человеком?"


Говорят, друзья на дороге не валяются. А мой — валяется. Прямо под колёсами. Ну и ну.

Первое сентября.

Утро пахнет пылью, старыми учебниками и чем-то, что я не могу назвать. Может, надеждой. Или просто дождём, который не успел начаться.

Будильник орёт, как будто я должен спасти мир.

Встаю. Мир, как обычно, не спасён.

Чищу зубы, смотрю в зеркало.

— Ну что, снова выглядишь, как будто вчера проиграл в доту и влюбился в свою команду, — бормочу.

Но в глазах — не злость. Просто усталость.

И что-то ещё.

Мягкое.

Тёплое.

Как воспоминание.

Мама раньше говорила: «Ты такой же сонный, как твой папа».

Я не помню его.

Но помню, как она говорила это — с улыбкой.

С грустной улыбкой.

Он ушёл.

А она осталась.

Работала.

Любила.

Умерла.

Два года назад.

Я до сих пор не могу пройти мимо её любимой кофейни, не остановившись у витрины.

Не потому что скучаю.

А потому что мне кажется — она там.

Сидит. Читает.

Ждёт, когда я зайду и скажу: «Мам, я голодный».

Сегодня завтрак — яичница.

Простая. Без маминого перца, который она всегда добавляла «для огонька».

Я тоже добавляю.

Немного.

Как будто это ритуал.

Как будто она всё ещё рядом.

Пока жарю, смотрю в окно.

На подоконнике — старая кружка.

С надписью: «Лучшему сыну на свете».

Я её не мою уже неделю.

Не потому что лень.

А потому что, когда мою — становится пусто.

Когда сухая — кажется, что она только что стояла там, пила чай, смеялась над моими шутками, которые, по её словам, «смешные, но не для телевидения».

Поворачиваюсь — и бац.

Зеркало в ванной падает и разбивается.

Осколки — мелкие, как слёзы.

— Ну конечно, — говорю. — Даже ты не выдержал моего утреннего вида.

Уберу потом.

А может, и не буду.

Пусть лежит.

Всё равно смотреть не на что.

Выхожу из дома.

Никаких цветов.

Школа не заслужила.

Но я всё равно куплю потом буханку хлеба и съем на крыше.

Как раньше.

Когда мама говорила: «Ты странный».

А я отвечал: «Ты просто не понимаешь искусства одиночного завтрака на высоте».

Дорога — как старый фильм.

Обшарпанные дома.

Детские площадки, заросшие одуванчиками.

Где-то играет музыка из окна.

Незнакомая.

Но приятная.

Я иду и думаю: «А ведь мир не такой уж плохой. Просто в нём слишком много первых сентябрей».

И вдруг — рыжая макушка.

— Вован!

— Здорово, Влад!

— Ну что, пошли?

— А что нам остаётся? — усмехаюсь.

Но внутри — тепло.

Потому что он идёт рядом.

Потому что он — мой.

Мы дрались в четвёртом классе.

Он — за то, что я сказал, что рыжие — не люди.

Я — за то, что он ударил.

Потом подрались ещё раз — за то, что его дразнили.

С тех пор — друзья.

Он — спортсмен.

Я — тот, кто сидит на скамейке и шутит, когда он проигрывает.

Он — говорит, что я его «счастливый талисман».

Я — отвечаю, что он просто не замечает, как я сбегаю после поражений.

Но он замечает.

И всё равно зовёт.

— Помнишь Ленку? — спрашивает он.

— Командира волейбольной команды?

— Мы теперь вместе.

— Ну поздравляю. Опять на две недели?

— На всю жизнь.

— Конечно. Как и прошлый раз.

— Ты просто завидуешь.

— Да пошёл ты. У меня есть другие интересы.

— Ага, аниме и тикток.

— А у тебя — только ноги и лицо.

— За то я не выгляжу, как если бы меня собрали из остатков других людей.

— А я — как мопс?

— Нет. Мопс — слишком красив.

— Ты просто дылда.

— А ты — карлик с чувством юмора.

— Ну да, мы та ещё парочка идиотов, — говорю, и мы оба смеёмся.

Проходя возле кафейни я чую знакомый запах пирога.

И тут всплыло оно как воспоминание, которое всплывает само.

Тот самый день.

Когда мне было двенадцать.

Или тринадцать.

Не помню точно.

Помню — шёл дождь.

Мелкий. Упорный.

Мы застряли в кофейне на полчаса.

Она сняла пальто, повесила на спинку стула, сказала:

— Ну что, раз уж судьба захотела, чтобы мы сидели — будем сидеть красиво.

Она заказала два какао.

С маршмеллоу.

И пирог с яблоками.

— Только не говори, что это детская еда, — сказала. — Сегодня мы дети.

Мы сидели у окна.

За стеклом — серость.

Капли бежали вниз.

Автоматы мигали фарами.

А внутри — тепло.

Запах корицы.

Тихая музыка.

Старый радиоприёмник играл что-то про любовь и поезда.

Она смотрела на меня.

Улыбалась.

Не потому что я сказал что-то смешное.

Просто смотрела.

Как будто я — картина.

Или стихотворение.

Как будто я — чудо.

— Ты знаешь, — сказала она, — ты у меня самый неловкий, самый сонный и самый упрямый.

Потом сделала паузу.

— И самый лучший.

Я покраснел.

Сказал:

— Ну ты тоже не альфа-самка, между прочим.

Она рассмеялась.

Так громко, что оглянулся бариста.

А потом — протянула мне ложку.

— Держи.

— Зачем?

— Раздели маршмеллоу.

— Оно же одно.

— Зато мы — двое.

Мы разломали его пополам.

Съели.

Сладкое, тающее.

Она вытерла мне уголок рта салфеткой.

— Ну вот, — сказала. — Теперь ты красивый.

Потом дождь кончился.

Мы вышли.

На асфальте — лужи.

Она сказала:

— Не обходи.

— Почему?

— Потому что в лужах тоже небо.

И мы прыгали.

По лужам.

Как дети.

Она — в своих туфлях.

Я — в кроссовках.

Мокрые.

Счастливые.

Смеялись.

До боли в животе.

Потом она взяла меня за руку.

— Помнишь этот день?

— Ага.

— Храни его.

— Зачем?

— Потому что впереди будет много дней, когда ты будешь вспоминать вот это.

И говорить себе: «Было светло. Было тепло. Я был не один».

Я тогда не понял.

А теперь понимаю.

И каждый раз, когда солнце падает на витрину кофейни,

я вижу её.

С какао в руке.

С улыбкой.

С ложкой в кармане.

Говорит:

— Не обходи лужи.

— В них тоже небо.

Я вернулся к реальности.

Мы подходим к переходу.

— Готов к школе? — спрашивает.

— Нет. Но мне пофиг.

— Тебе легко, ты умный.

— Ага. Умный, но одинокий.

— Зато не тупой и одинокий.

— Это лучше?

— Главное — не тупой и мёртвый.

— Главное — не тупой и мёртвый, — смеётся Вова, и его голос звучит как всегда: громко, легко, как будто мир — это шутка, а он — её автор.

Загорается зелёный.

Пешеходы впереди уже начинают переходить.

Старушка с сумками.

Пара в наушниках.

Ученики с цветами.

Мы с Вовой идём следом, чуть позади, как обычно — не спешим, будто у нас вся жизнь впереди.

— Эй, а помнишь, как ты упал с этой самой дороги, когда мы гоняли на великах? — говорю я.

— Ага, и ты сказал: «Ну ты и ласточка», — ухмыляется он.

— А ты ответил: «Зато я не плачу, как ты, когда у тебя похитили фигурку из "Аниме-сити"».

— Это была ограниченная серия, придурок!

Он смеётся.

И в этот момент — спотыкается.

Не резко.

Не как в кино.

Просто нога будто запинается о что-то, что не видно.

Асфальт не ровный.

Трещина.

Или осколок стекла.

Не знаю.

Он сразу не падает.

Сначала — теряет равновесие.

Руки взлетают вверх, как у человека, который внезапно понял, что забыл, как дышать.

Потом — подворачивается лодыжка.

Та самая.

С волейбольной тренировки.

Старая травма.

Он хрипло выдыхает — «Ох, бля…» — и падает на одно колено.

Пытается встать.

Но нога не слушается.

Он опирается на руку, пытается перенести вес — и падает на бок.

— Вован! — кричу, уже делая шаг к нему.

И в этот момент — я слышу.

Сначала — тихий скрежет.

Не тормоза.

Скорее — резина, цепляющаяся за асфальт, как будто кто-то ведёт ногтем по стеклу.

Потом — вспышка в зеркале заднего вида.

Солнце бьёт по стеклу машины, стоящей у перекрёстка.

Она стоит.

Красный свет.

Всё нормально.

Но потом — двигатель резко выстреливает.

Будто кто-то нажал на газ в ярости.

Машина рывком выскакивает вперёд, криво, как пьяная.

Она не тормозит.

Она не должна быть здесь.

Она нарушает.

Свет ещё красный.

Но она въезжает на перекрёсток.

— Эй! — кричу.

Но мой голос теряется в шуме города.

Машина виляет.

Один бампер — на полосе встречки.

Другой — прямо на пешеходный переход.

Люди впереди начинают бежать.

Кто-то падает.

Кто-то кричит.

Но Вова — на середине.

На асфальте.

Он смотрит на машину.

Глаза — не в ужасе.

Сначала — в недоумении.

Как будто он не верит, что это происходит.

Потом — в панике.

Он пытается отползти.

Но нога не даёт.

Он тянется рукой к тротуару.

На полметра.

Меньше.

Я не думаю.

Я уже бегу.

Ноги сами.

Сердце — в горле.

В ушах — звон, как будто кто-то включил сигнал тревоги внутри черепа.

Я хватаю его под мышки.

Он тяжёлый.

Но адреналин делает меня сильнее.

Я швыряю его вперёд, как мешок с картошкой.

Как мяч.

Как спасённый шанс.

Он скользит по асфальту, цепляется руками, падает на тротуар.

Жив.

Цел.

Он поворачивается.

Смотрит на меня.

Губы шевелятся: «Влад…»

А я — стою.

На переходе.

Машина — в пяти метрах.

Четыре.

Три.

Я вижу лицо водителя.

Искажённое.

В ужасе.

Он тоже не ожидал.

Он тоже не успевает.

Потом — свет.

Яркий.

Белый.

Как будто кто-то включил прожектор прямо в мозг.

Потом — хруст.

Не один.

Сначала — по позвоночнику, как будто кто-то сломал палку вдоль.

Потом — в груди.

Потом — в голове.

Я лечу.

Не вперёд

Вверх.

Показать полностью
Еще пишется Фанфик Попаданцы Мат Длиннопост
0
Аноним
Аноним
27 дней назад

Пролог моего фанфика⁠⁠

Кому понравится название: "Можно ли выжить и остаться человеком? "

Искать на фанфик.ми


Говорят, друзья на дороге не валяются. А мой — валяется. Прямо под колёсами. Ну и ну.

Первое сентября.

Утро пахнет пылью, старыми учебниками и чем-то, что я не могу назвать. Может, надеждой. Или просто дождём, который не успел начаться.

Будильник орёт, как будто я должен спасти мир.

Встаю. Мир, как обычно, не спасён.

Чищу зубы, смотрю в зеркало.

— Ну что, снова выглядишь, как будто вчера проиграл в доту и влюбился в свою команду, — бормочу.

Но в глазах — не злость. Просто усталость.

И что-то ещё.

Мягкое.

Тёплое.

Как воспоминание.

Мама раньше говорила: «Ты такой же сонный, как твой папа».

Я не помню его.

Но помню, как она говорила это — с улыбкой.

С грустной улыбкой.

Он ушёл.

А она осталась.

Работала.

Любила.

Умерла.

Два года назад.

Я до сих пор не могу пройти мимо её любимой кофейни, не остановившись у витрины.

Не потому что скучаю.

А потому что мне кажется — она там.

Сидит. Читает.

Ждёт, когда я зайду и скажу: «Мам, я голодный».

Сегодня завтрак — яичница.

Простая. Без маминого перца, который она всегда добавляла «для огонька».

Я тоже добавляю.

Немного.

Как будто это ритуал.

Как будто она всё ещё рядом.

Пока жарю, смотрю в окно.

На подоконнике — старая кружка.

С надписью: «Лучшему сыну на свете».

Я её не мою уже неделю.

Не потому что лень.

А потому что, когда мою — становится пусто.

Когда сухая — кажется, что она только что стояла там, пила чай, смеялась над моими шутками, которые, по её словам, «смешные, но не для телевидения».

Поворачиваюсь — и бац.

Зеркало в ванной падает и разбивается.

Осколки — мелкие, как слёзы.

— Ну конечно, — говорю. — Даже ты не выдержал моего утреннего вида.

Уберу потом.

А может, и не буду.

Пусть лежит.

Всё равно смотреть не на что.

Выхожу из дома.

Никаких цветов.

Школа не заслужила.

Но я всё равно куплю потом буханку хлеба и съем на крыше.

Как раньше.

Когда мама говорила: «Ты странный».

А я отвечал: «Ты просто не понимаешь искусства одиночного завтрака на высоте».

Дорога — как старый фильм.

Обшарпанные дома.

Детские площадки, заросшие одуванчиками.

Где-то играет музыка из окна.

Незнакомая.

Но приятная.

Я иду и думаю: «А ведь мир не такой уж плохой. Просто в нём слишком много первых сентябрей».

И вдруг — рыжая макушка.

— Вован!

— Здорово, Влад!

— Ну что, пошли?

— А что нам остаётся? — усмехаюсь.

Но внутри — тепло.

Потому что он идёт рядом.

Потому что он — мой.

Мы дрались в четвёртом классе.

Он — за то, что я сказал, что рыжие — не люди.

Я — за то, что он ударил.

Потом подрались ещё раз — за то, что его дразнили.

С тех пор — друзья.

Он — спортсмен.

Я — тот, кто сидит на скамейке и шутит, когда он проигрывает.

Он — говорит, что я его «счастливый талисман».

Я — отвечаю, что он просто не замечает, как я сбегаю после поражений.

Но он замечает.

И всё равно зовёт.

— Помнишь Ленку? — спрашивает он.

— Командира?

— Мы теперь вместе.

— Ну поздравляю. Опять на две недели?

— На всю жизнь.

— Конечно. Как и прошлый раз.

— Ты просто завидуешь.

— Да пошёл ты. У меня есть другие интересы.

— Ага, аниме и тикток.

— А у тебя — только ноги и лицо.

— За то я не выгляжу, как если бы меня собрали из остатков других людей.

— А я — как мопс?

— Нет. Мопс — слишком красив.

— Ты просто дылда.

— А ты — карлик с чувством юмора.

— Ну да, мы та ещё парочка идиотов, — говорю, и мы оба смеёмся.

Проходя возле кафейни я чую знакомый запах пирога.

И тут всплыло оно как воспоминание, которое всплывает само.

Тот самый день.

Когда мне было двенадцать.

Или тринадцать.

Не помню точно.

Помню — шёл дождь.

Мелкий. Упорный.

Мы застряли в кофейне на полчаса.

Она сняла пальто, повесила на спинку стула, сказала:

— Ну что, раз уж судьба захотела, чтобы мы сидели — будем сидеть красиво.

Она заказала два какао.

С маршмеллоу.

И пирог с яблоками.

— Только не говори, что это детская еда, — сказала. — Сегодня мы дети.

Мы сидели у окна.

За стеклом — серость.

Капли бежали вниз.

Автоматы мигали фарами.

А внутри — тепло.

Запах корицы.

Тихая музыка.

Старый радиоприёмник играл что-то про любовь и поезда.

Она смотрела на меня.

Улыбалась.

Не потому что я сказал что-то смешное.

Просто смотрела.

Как будто я — картина.

Или стихотворение.

Как будто я — чудо.

— Ты знаешь, — сказала она, — ты у меня самый неловкий, самый сонный и самый упрямый.

Потом сделала паузу.

— И самый лучший.

Я покраснел.

Сказал:

— Ну ты тоже не альфа-самка, между прочим.

Она рассмеялась.

Так громко, что оглянулся бариста.

А потом — протянула мне ложку.

— Держи.

— Зачем?

— Раздели маршмеллоу.

— Оно же одно.

— Зато мы — двое.

Мы разломали его пополам.

Съели.

Сладкое, тающее.

Она вытерла мне уголок рта салфеткой.

— Ну вот, — сказала. — Теперь ты красивый.

Потом дождь кончился.

Мы вышли.

На асфальте — лужи.

Она сказала:

— Не обходи.

— Почему?

— Потому что в лужах тоже небо.

И мы прыгали.

По лужам.

Как дети.

Она — в своих туфлях.

Я — в кроссовках.

Мокрые.

Счастливые.

Смеялись.

До боли в животе.

Потом она взяла меня за руку.

— Помнишь этот день?

— Ага.

— Храни его.

— Зачем?

— Потому что впереди будет много дней, когда ты будешь вспоминать вот это.

И говорить себе: «Было светло. Было тепло. Я был не один».

Я тогда не понял.

А теперь понимаю.

И каждый раз, когда солнце падает на витрину кофейни,

я вижу её.

С какао в руке.

С улыбкой.

С ложкой в кармане.

Говорит:

— Не обходи лужи.

— В них тоже небо.

Я вернулся к реальности.

Мы подходим к переходу.

— Готов к школе? — спрашивает.

— Нет. Но мне пофиг.

— Тебе легко, ты умный.

— Ага. Умный, но одинокий.

— Зато не тупой и одинокий.

— Это лучше?

— Главное — не тупой и мёртвый.

— Главное — не тупой и мёртвый, — смеётся Вова, и его голос звучит как всегда: громко, легко, как будто мир — это шутка, а он — её автор.

Загорается зелёный.

Пешеходы впереди уже начинают переходить.

Старушка с сумками.

Пара в наушниках.

Ученики с цветами.

Мы с Вовой идём следом, чуть позади, как обычно — не спешим, будто у нас вся жизнь впереди.

— Эй, а помнишь, как ты упал с этой самой дороги, когда мы гоняли на великах? — говорю я.

— Ага, и ты сказал: «Ну ты и ласточка», — ухмыляется он.

— А ты ответил: «Зато я не плачу, как ты, когда у тебя похитили фигурку из "Аниме-сити"».

— Это была ограниченная серия, придурок!

Он смеётся.

И в этот момент — спотыкается.

Не резко.

Не как в кино.

Просто нога будто запинается о что-то, что не видно.

Асфальт не ровный.

Трещина.

Или осколок стекла.

Не знаю.

Он сразу не падает.

Сначала — теряет равновесие.

Руки взлетают вверх, как у человека, который внезапно понял, что забыл, как дышать.

Потом — подворачивается лодыжка.

Та самая.

С волейбольной тренировки.

Старая травма.

Он хрипло выдыхает — «Ох, бля…» — и падает на одно колено.

Пытается встать.

Но нога не слушается.

Он опирается на руку, пытается перенести вес — и падает на бок.

— Вован! — кричу, уже делая шаг к нему.

И в этот момент — я слышу.

Сначала — тихий скрежет.

Не тормоза.

Скорее — резина, цепляющаяся за асфальт, как будто кто-то ведёт ногтем по стеклу.

Потом — вспышка в зеркале заднего вида.

Солнце бьёт по стеклу машины, стоящей у перекрёстка.

Она стоит.

Красный свет.

Всё нормально.

Но потом — двигатель резко выстреливает.

Будто кто-то нажал на газ в ярости.

Машина рывком выскакивает вперёд, криво, как пьяная.

Она не тормозит.

Она не должна быть здесь.

Она нарушает.

Свет ещё красный.

Но она въезжает на перекрёсток.

— Эй! — кричу.

Но мой голос теряется в шуме города.

Машина виляет.

Один бампер — на полосе встречки.

Другой — прямо на пешеходный переход.

Люди впереди начинают бежать.

Кто-то падает.

Кто-то кричит.

Но Вова — на середине.

На асфальте.

Он смотрит на машину.

Глаза — не в ужасе.

Сначала — в недоумении.

Как будто он не верит, что это происходит.

Потом — в панике.

Он пытается отползти.

Но нога не даёт.

Он тянется рукой к тротуару.

На полметра.

Меньше.

Я не думаю.

Я уже бегу.

Ноги сами.

Сердце — в горле.

В ушах — звон, как будто кто-то включил сигнал тревоги внутри черепа.

Я хватаю его под мышки.

Он тяжёлый.

Но адреналин делает меня сильнее.

Я швыряю его вперёд, как мешок с картошкой.

Как мяч.

Как спасённый шанс.

Он скользит по асфальту, цепляется руками, падает на тротуар.

Жив.

Цел.

Он поворачивается.

Смотрит на меня.

Губы шевелятся: «Влад…»

А я — стою.

На переходе.

Машина — в пяти метрах.

Четыре.

Три.

Я вижу лицо водителя.

Искажённое.

В ужасе.

Он тоже не ожидал.

Он тоже не успевает.

Потом — свет.

Яркий.

Белый.

Как будто кто-то включил прожектор прямо в мозг.

Потом — хруст.

Не один.

Сначала — по позвоночнику, как будто кто-то сломал палку вдоль.

Потом — в груди.

Потом — в голове.

Я лечу.

Не вперёд.

Вверх.

Показать полностью
Фанфик Литрпг Попаданцы Мат Длиннопост
2
6
Philauthor
Philauthor
27 дней назад
Сообщество фантастов
Серия Цикл книг "Гиллиана"

Книга "Рубиновый рассвет. Том I"⁠⁠

Глава 13, продолжение

Дверь распахнулась без предупреждения, впуская в камеру ледяное дыхание коридоров. Сайлос вошел с мертвенной тишиной, его черный плащ, пропитанный запахом железа и старых книг, едва шевельнулся за спиной. Его холодные серо-голубые глаза, острые как скальпель, сразу отметили спящих охранников.

Они развалились кто где: один, свалившись на бок, храпел, уткнувшись лицом в локоть; двое сидели, запрокинув голову, рот открыт; четвертый и вовсе свалился с табуретки, растянувшись на полу. Карты, монеты, пустые кружки — все говорило о долгой, беспечной ночи.

Сайлос не спешил. Шаг к клетке. Его сапоги, черные, отполированные до зеркального блеска, ступали по каменному полу беззвучно, будто он был не человеком, а тенью. Он остановился перед рунным кругом, склонился, пальцы скользнули по символам, проверяя, ощупывая линии магии.

Ничего. Ни единой ошибки, ни малейшего изъяна. Клетка цела. Пленник на месте. Но что-то не так. Воздух был слишком тихим. Даже дыхание Гилена, обычно едва уловимое, сейчас казалось... слишком ровным.

Сайлос пинает ботинком ногу ближайшего охранника — несильно, ровно настолько, чтобы тот очнулся, но не настолько, чтобы сломать кость.

Охранник вздрагивает, глаза распахиваются, зрачки сужаются от ужаса. Он вскакивает, лицо белеет, как мел.

— Мастер Сайлос! Простите! Это непростительно!

Его голос громкий, хриплый от сна, но этого достаточно, чтобы остальные мгновенно пришли в себя. Они механически встают в строй, вытягиваясь в струнку, руки по швам, взгляды прикованы к полу.

— Готовы нести наказание! — хором бросают они, но в их голосах — не страх, а стыд.

Он не кричит. Его голос тихий, но каждое слово — как удар хлыста, рассекающий воздух.

— Сон на посту — предательство.

Пауза. Охранники не дышат.

— Каждого из вас ждёт неделя в ледяных шахтах.

Они понимают — отделались легко. Ледяные шахты — это холод, голод, изнурительная работа, но не смерть. Из-под полуопущенных век его рубиновые глаза следят за сценой. Безразличие. Расчёт.

Они не знают, что он уже был свободен. Что он ходил по этому подземелью, говорил с тварями в клетках, изменил их узы. Что он вернётся к этому состоянию. Скоро. А пока — он просто закрывает глаза и снова погружается в медитацию, оставляя Сайлоса с его сомнениями, а охранников — с их страхом.

Сайлос застыл посреди комнаты, словно внезапно превратившись в статую. Его длинные, бледные пальцы сжали серебряное перо так крепко, что костяшки побелели под тонкой кожей, проступая сквозь нее, как мраморные узелки.

— Что-то не так...

Его голос был низким, почти шепотом, но охранники замерли на месте, будто услышали оглушительный крик. Даже воздух в комнате, казалось, сгустился, наполняясь невысказанной угрозой.

Он не мог объяснить — но кожа на его затылке горела, будто по ней провели раскаленным лезвием. Ощущение было таким отчетливым, словно кто-то невидимый наблюдал за ним из самых глубин теней, дыша ему в спину.

— Никому не двигаться.

Резко развернувшись, он вышел — его плащ взметнулся за ним, как крыло хищной птицы.

Спустя двадцать минут он вернулся с Тревисом, мастером по рунам. Тот вошел, тяжело дыша, его лысина блестела от пота, а в руках он сжимал хрустальный диск — древний артефакт, внутри которого плавали призрачные символы, переплетаясь, как стая светлячков.

Тревис поднес диск к рунам, водил им по контуру, его губы шевелились, беззвучно повторяя заклинание анализа. Глаза сузились до щелочек, впитывая каждую деталь.

Но диск оставался прозрачным — никаких аномалий, никаких следов вмешательства.

Сайлос обернулся к провинившимся охранникам. Его взгляд был холоднее ледяных шахт, куда он их отправлял.

— Ледяные шахты. Без выходов в город. Никаких таверн. Никаких теплых постелей. Никаких утех. Вы проведете там неделю — как пленники. Может быть, тогда поймете, что значит бдительность.

Его взгляд говорил яснее слов: «Это ещё милость. В следующий раз будет хуже».

Охранники щелкнули каблуками, вытянувшись в струнку:

— Слушаюсь!

Они ушли поникшие, но безропотные — плечи опущены, взгляды прикованы к полу. Вошли четверо новых стражей — плечи расправлены, спины прямые, взгляды острые, как клинки. Никакой сонливости. Никакой халатности.

Сайлос оценил их молча — и отступил, скрестив руки на груди.

— Тревис?

Тот вздохнул, потер переносицу, устало опуская диск.

— Всё в идеальном порядке. Даже артефакт ничего не нашёл.

Но Сайлос не расслабился. Его интуиция, вопреки логике, кричала об опасности. Что-то было не так. Что-то ускользало.

Он притворялся неподвижным, но за черными стеклами его рубиновые глаза отслеживали каждое движение, каждую эмоцию, каждую слабость.

"Они ничего не нашли."

Мысль была тихой, но торжествующей. Он уже победил. Осталось лишь дождаться.

Спустя два часа. Тени в коридорах Башни удлинились, будто сама тьма нехотя отступала перед тусклым светом магических светильников. Воздух был густым, пропитанным запахом старого пергамента и металлической пылью артефактов.

Сайлос, высокий и невозмутимый, остановился у выхода, его тёмный плащ едва колыхнулся от резкого движения. Он обернулся, холодный взгляд скользнул по Тревису, будто проверяя, услышал ли тот его.

— Смена каждые три часа. Без исключений. — его голос прозвучал как скрип замка, защёлкивающегося на века.

Тревис лишь кивнул, но пальцы его дрогнули — нервным жестом он похлопал по карману, где лежал тот самый артефакт. Маленький, тёплый, почти живой. На месте. Он сжал кулак, словно боясь, что вещица может испариться, исчезнуть, оставив его без защиты.

Они ушли. Их шаги растворились в тишине, но напряжение осталось, как тяжёлый пар, висящий в воздухе.

Новые охранники заняли пост — четверо, плечистые, с грубыми лицами, привыкшими к дисциплине и скуке. Гилен, сидевший в клетке из Света, наблюдал. Его Кровавый Туман почти невидимыми нитями потянулся к полу, где были скрыто начертаны руны. Он добавил новый слой к уже существующим символам спокойствия.

Снаружи — ничего не изменилось. Охранники стояли, лениво перебрасываясь словами, ощущая лишь лёгкую безмятежность, будто выпили слабый успокоительный отвар. Но когда они выходили из комнаты... Эффект начинал работать.

Старые обиды, давно похороненные под слоем времени, всплывали в памяти ярче, чем вчерашний день. Слова, когда-то прощённые, теперь жгли изнутри, как раскалённые угли. Незначительные оскорбления, на которые раньше не обратили бы внимания, теперь казались кинжалами в спину. Даже вкус еды из столовой — пресный, жирный, отвратительный — вспоминался с острой горечью.

Гилен знал. Он чувствовал, как ядовитые мысли ползут по их сознанию, разъедая изнутри, как ржавчина по лезвию.

Четвёрка новых стражей ввалилась в кабинет, громко, с хохотом, будто пытаясь прогнать скуку.

— Эй, старички! Не уснули ещё? — гаркнул самый крупный из них, ударив кулаком по столу.

Смешки, шутки, похабные намёки на ленивую предыдущую смену — всё это гремело, как пустые банки, катящиеся по каменному полу.

Но уже через час... Настроение изменилось. Один из них, мрачнея, вспомнил, как начальник накричал на него неделю назад. Несправедливо. Голос тогда звучал громче, чем сейчас, слова — острее. Второй заметил, как его коллега косо посмотрел на него. Что это было? Презрение? Насмешка? Третий вдруг осознал, что еда сегодня была отвратительной. Пересоленной. Как будто специально. Как будто его хотели унизить.

Атмосфера сгущалась, как буря перед ударом молнии. Спустя сутки.В Башне начался тихий хаос. Две смены чуть не схлестнулись у выхода — один "случайно" толкнул другого плечом. Взгляды, полные не сказанных слов, ножей, готовых вылететь из-за пазухи.

В столовой перешёптывались, голоса шуршали, как крысы в подполье.

— Ты слышал, как он про тебя говорил?

Даже мастера, обычно холодные и собранные, стали раздражительнее. Сайлос, всегда сдержанный, разнёс подчинённого за медленный отчёт, его голос гремел, как гром среди ясного неба. Никто не понимал, что происходит. Но Гилен — понимал. Его руны работали.

Чёрная Башня за последние 48 часов. Казалось, сам воздух пропитался ядовитым раздражением — тяжёлым, густым, как дым от тлеющего пергамента. Он оседал в лёгких, въедался в кожу, заставлял зубы сжиматься от неосознанного напряжения.

В узких коридорах инквизиторы, обычно бесстрастные и дисциплинированные, теперь сталкивались плечами, не уступая дорогу. Взгляды, бывшие когда-то пустыми и холодными, теперь сверкали, как лезвия, готовые вонзиться в спину.

— Слепой, что ли? — шипел один, нарочито медленно протискиваясь мимо другого.

— Сам-то? Или место уже себе присмотрел — в сточной канаве? — отзывался второй, пальцы непроизвольно сжимаясь около рукояти кинжала.

В трапезной, где раньше царили лишь звон ложек и редкие деловые разговоры, теперь бушевали страсти. Драка из-за последнего куска пирога началась с глупой шутки, переросла в перебранку, а затем — в потасовку с ножами. Кровь брызнула на деревянные скамьи, и никто даже не попытался вмешаться.

Даже старшие мастера, те, чьи лица всегда оставались каменными масками, теперь теряли хладнокровие. Сайлос, чей голос прежде резал тишину, как лезвие, теперь кричал на подчинённых за малейшие оплошности.

— Это что за бездарный отчёт?! Ты вообще думаешь, прежде чем писать, или пальцы сами шевелятся?!

И всё это начиналось здесь — в подземелье, в бывшем кабинете Реми. Каждый, кто заходил сюда, уносил с собой невидимую заразу — искажённое рунами восприятие. Оно цеплялось, как паутина, разъедало мысли, как кислота.

Последняя смена. Они вошли спокойными. Двое — крепкие, закалённые мужчины с потрёпанными плащами инквизиторов. Ещё двое — помоложе, но с тем же стальным блеском в глазах. Первые два часа прошли в молчании, прерываемом лишь глухими ударами костей о стол да редкими шутками.

Но Гилен знал — достаточно искры. Он приподнял голову в своей клетке из Света, мерцающей, как золотая паутина. Его голос, тихий, но отчётливый, разрезал тишину.

— Странно...

Охранники замерли, повернулись к нему. В их взглядах — настороженность, привычное недоверие, но и любопытство.

— Предыдущая смена очень громко обсуждала новые доспехи... и двойные порции в столовой. А ещё — закуски. — Он медленно повёл головой, указывая взглядом на пустые тарелки в углу. — Видите? Вон они. Обглоданные, брошенные. Но про вас... ни слова. Как будто вас нет.

Пауза. Гилен усмехнулся — едва заметно, уголком рта. Эффект не заставил себя ждать. Первый охранник сжал кулаки так, что кости затрещали. В его памяти всплыло, как его "забыли" при раздаче премии — тогда начальник лишь отмахнулся, сказав, что "в следующий раз".

Второй заскрипел зубами, и звук был похож на скрежет точильного камня. Ровно вчера его обошли при распределении новых мечей — тому рыжему задохлику достался клинок с рунами, а ему всучили старую заточку.

Третий резко встал, опрокидывая стул.

— Так я и знал! Нас всё время игнорируют! — его голос сорвался в крик, эхом отразившись от каменных стен.

Четвёртый уже тянулся к ножу. Неясно, против кого — против ли товарищей, против ли Гилена, или просто хотел вонзить лезвие во что-нибудь, лишь бы выпустить пар.

Гилен наблюдает. За чёрными стёклами его очков рубиновые глаза отслеживают каждую эмоцию, каждый микродвижениe, каждый нервный вздох.

Гнев. Горячий, слепой, как пламя в печи. Обида. Глубокая, старая, как ржавчина на доспехах. Жажда доказать свою значимость. Острая, как голод. Он не вмешивается. Просто ждёт. Пока ядовитые мысли сделают своё дело.

Гилен медленно приподнялся. Его голос, притворно-сочувствующий, дрожал едва уловимо — будто он и правда переживал за них, будто его сердце сжималось от несправедливости, которую они терпели.

— Вы терпите... А за что? — он произнёс это мягко, почти шёпотом, но каждое слово падало, как камень в тихую воду. — Вас держат здесь, как сторожевых псов, кормят объедками, а потом швыряют в ледяные шахты за малейшую провинность...

Он вздохнул, покачал головой, будто искренне огорчён. Пальцы его дрожали, когда он снимал чёрные очки, открывая на мгновение рубиновый блеск глаз — но тут же прикрыл их веками, сделав вид, что просто устал.

— Я бы поделился с вами, будь у меня хоть крошка... Но мне даже воды не дают без плесени.

Первый, рыжебородый, с грубым шрамом, пересекающим щёку, как отметина былой жестокости, швырнул карты на стол. Бумажные прямоугольники рассыпались веером, задев край грязной кружки.

— Заткнись, тварь! — его голос прозвучал хрипло, будто ржавая пила. — Ты ничего не понимаешь!

Второй, молодой, с нервным подёргиванием левого глаза, огрызнулся, даже не поднимая взгляда:

— Да, мы сами решим, что терпеть, а что нет!

Но третий, коренастый, с вечно сжатыми кулаками, вдруг затих. Его глаза, узкие, как щели в броне, сузились ещё сильнее.

— А... а он прав. — он произнёс это медленно, будто впервые осознавая что-то. — Нас и правду последний раз нормально кормили... когда?

Тишина повисла, густая, как дым. Четвёртый, самый тихий до этого, буркнул, не глядя ни на кого:

— А помните, как в прошлом месяце Кельвина отправили в шахты без разбора?

Провокация под видом заботы. Гилен резко меняет тактику. Его голос становится тише, почти заискивающим, будто он уговаривает их не слушать его.

— Нет-нет, не слушайте меня. Я же пленник. Вам лучше знать, как поступать...

Он нарочито отворачивается, делает вид, что замолкает, опуская голову так, чтобы свет лампы выхватил лишь бледную линию его скулы. Но этот жест — последняя капля.

Рыжебородый вскакивает, стул с грохотом падает на каменный пол.

— Всё, я не могу это терпеть!

Коренастый хватает его за руку, но не чтобы остановить — а чтобы поддержать.

— Давай пойдём к складу. Возьмём то, что нам положено.

Молодой колеблется, его пальцы теребят край плаща, но в конце концов он кивает.

— Один остаётся. Этот-то никуда не денется.

Они указывают на четвёртого — того, кто молчал больше всех. Гилен остаётся наедине с одним стражем. Оставшийся инквизитор нервно поправляет меч, его пальцы то и дело дёргаются к рукояти, будто он ожидает нападения из теней.

Гилен снова надевает очки, чёрные стёкла скрывают рубиновый блеск его глаз. "Идиоты." Но вслух он просто молчит. Теперь — ждать.

Тени сгущались в подземелье, лишь редкие светильники бросали дрожащие блики на каменные стены. Гилен медленно наклонился вперед. Его голос, низкий и вязкий, шёпотом прорезал тяжёлую тишину:

— Ты... слышал, что они говорили о тебе?

Охранник вздрогнул, пальцы его непроизвольно сжали рукоять меча, но лицо осталось непроницаемым. Лишь капелька пота, медленно сползающая по виску, выдавала его напряжение.

— Нет? Жаль. — Гилен покачал головой, делая паузу, чтобы каждое слово проникло глубже. — Они смеялись... Говорили, что ты слишком слаб, чтобы стоять на посту... Что тебя держат только из жалости.

Его слова обволакивали сознание, как яд, просачиваясь в самые уязвимые уголки разума, разъедая уверенность, пробуждая сомнения.

Инквизитор стиснул зубы до хруста, ноздри его раздулись от ярости:
— Молчи...

Но ноги его уже двигались — шаг, второй... Он остановился у самого края рунного круга, точно вне зоны досягаемости, дрожащая рука занесена для удара.

— Ты ничего не сделаешь, — прошипел он, пытаясь убедить себя больше, чем пленника.

Гилен улыбнулся. Эта улыбка не дошла до глаз, оставшись всего лишь игрой лицевых мышц.
— Ты прав.

И в этот момент — Кровавый Туман, клубящийся и живой, просочился сквозь решётку, коснулся клетки — и Туманный Сдвиг разорвал её изнутри, окончательно нарушив Код. Металл скрипнул, как живой, искры магии вспыхнули ослепительным заревом и погасли, оставив после себя лишь тлеющие руны.

И Гилен вышел. Свободный.

Охранник застыл, глаза его широко раскрылись, отражая ужас:
— Н-нет...

Он отступал, спотыкаясь, рука судорожно шарила по поясу в поисках сигнального свистка — но наткнулась лишь на пустоту. Пятясь, он споткнулся о разбросанные книги и рухнул на пол, ударившись затыком о каменные плиты.

Гилен не спешил. Его движения были плавными, почти гипнотическими. Кровавые Когти блеснули в полумраке, отражая тусклый свет — один молниеносный удар, и горло охранника раскрылось, как алое жало.

— Хар-Гаал.

Кровь приподнялась в воздух, закружилась в жутком танце — и влилась в Гилена, насыщая его древнюю силу. Тело охранника съёжилось, почернело, превратившись в мумию за считанные секунды. От него осталась лишь пустая оболочка, обтянутая иссохшей кожей.

Снаружи — тишина. Но твари в клетках уже чуют перемену. Вампиры шипят, их длинные когти скребут камень, высекая искры. Демоны бьются в оковах, слюна, едкая как кислота, капает на пол, оставляя дымящиеся пятна. Все они знают — чувствуют древней, первобытной частью своего существа.

Началось.

Продолжение следует...

Если хочется узнать, что будет дальше, книга полностью доступна на АТ/ Загляните, обещаю, вам понравится! А если не понравится, уделите ей хотя бы какое-то время и добавьте в библиотеку. Скажу заранее, что это не боярка и не гаремник. Спасибо, что читаете!)

Показать полностью
[моё] Авторский мир Литрпг Русская фантастика Роман Попаданцы Фэнтези Темное фэнтези Героическое фэнтези Книги Текст Длиннопост
0
1
Philauthor
Philauthor
27 дней назад
Сообщество фантастов
Серия Цикл книг "Гиллиана"

Книга "Рубиновый рассвет. Том I"⁠⁠

Глава 13, начало

Две недели. Четырнадцать дней. Триста тридцать шесть часов.

Кабинет Реми, некогда опрятный и строгий, превратился в мрачную камеру пыток, где каждый восход солнца приносил новые изощрённые эксперименты.

Рунные круги третьего уровня выжигались на полу, их линии светились кроваво-красным, когда активировались. Они прожигали мозг слабого тела, оставляя после себя мигрени, от которых обычный человек рвал бы на себе волосы, бился головой о стены, лишь бы прекратить эту боль. Но Гилен лишь слегка зажмуривался, как будто его беспокоил лишь яркий свет.

Заклинания подавления воли вплетались в воздух, давя на разум, заставляя подчиняться. Но воля Вечного была крепче. Он мог бы разорвать их одним движением мысли, но не делал этого — это тело было не готово к подобному.

Голод. Четыре дня без еды, а потом — подношение гнилых овощей, покрытых скользкой плесенью, и заплесневелого хлеба, от которого в воздухе стоял запах затхлости. Гилен смотрел на это без эмоций, не притрагиваясь.

Сны ужаса. Магические ингаляции, вгоняющие в кошмары, заставляющие любого человека кричать во сне, просыпаться в холодном поту, дрожать от страха. Но Гилен просыпался без единого звука, его дыхание оставалось ровным, а глаза — холодными.

И всегда, всегда — четверо охранников у дверей. Никогда не меньше.

Сайлос первые семь дней приходил каждое утро. Его шаги раздавались в коридоре, тяжёлые и размеренные, прежде чем дверь открывалась, впуская его в камеру. Каждый раз — с новыми предложениями.

— Свобода, — говорил он в первый день, — в обмен на знания. Назови хоть что-то — и ты выйдешь отсюда.

На третий день его голос звучал мягче:
— Комфорт. Чистая одежда. Настоящая еда. Всё это — за историю твоего происхождения.

К седьмому дню в его тоне появились нотки чего-то, почти похожего на отчаяние:
— Даже встречу с Джен. Ты хочешь её видеть? Назови истинное имя — и она войдёт в эту дверь.

Но Гилен молчал. На восьмой день Сайлос не пришёл. Единственное, что оставалось — медитация. Каждый день, капля за каплей, Гилен направлял силу в Туманный меридиан, что давай Кровавый Туман. Его кровь в жилах сгущалась, становясь тяжелее, темнее, почти чёрной под бледной кожей.

По ночам лёгкий алый пар поднимался от его тела, клубясь вокруг него, как дым от тлеющих углей. Он тянулся вверх, пытаясь принять форму, но рассеивался, не набрав силы. Пока.

Боль от рунных кругов стала фоном — как шум дождя за окном, как далёкий гул города. Она была, но не имела значения.

Еда, если её можно было так назвать:

Серый кисель из гнилой муки, в котором плавали комки, похожие на слипшихся червей. Кости с остатками жил, обглоданные, жёлтые от времени — даже крысы, бегающие по подземельям, обходили их стороной. Вода с ржавым привкусом, оставляющая на языке металлический налёт. Но ему было всё равно.

Энтони больше не просился на дежурство.

Бернан иногда задерживал взгляд на Гилене — в его глазах больше не было прежней уверенности, только усталое недоумение, как у человека, столкнувшегося с чем-то, что он не может понять.

Были новые лица среди стражей: Люк — бывший солдат, грубый и прямолинейный, веривший только в сталь, а не в магию. Он смотрел на Гилена с презрением, но в глубине его глаз читался страх. Марк — алхимик, худой и бледный, с глазами, горящими любопытством. Он изучал Гилена, как подопытного кролика, записывая каждое движение в потрёпанный блокнот.

Но ничего не менялось. Гилен медитировал. Охранники злились.

В глубинах его существа что-то щёлкнуло — тонкий, едва уловимый звук, похожий на то, как замок после долгих попыток наконец поддаётся отмычке. В сознании Гилена вспыхивает осознание — Туманный Сдвиг, новая способность, проявившаяся после недель медитаций и страданий.

Суть способности: в пределах Кровавого Тумана (радиус всё ещё полтора метра) Гилен может мгновенно перемещаться, его тело на долю секунды становится неосязаемым, распадаясь на алые частицы, подобно туману, рассеивающемуся под порывом ветра, и тут же собираясь в новом месте.

Первое применение — тело слабеет, мышцы дрожат от перенапряжения, требуется несколько минут на восстановление. Второе применение подряд — внутренние повреждения, кровь сочится из носа и уголков рта, сознание затуманивается, есть риск потерять контроль. Третье — смерть смертной оболочки.

И даже Гилен не уверен, сможет ли переродиться снова. Аватары Вечных — загадка, в которую он не до конца верит. Слишком много переменных, слишком много риска.

Гилен медленно открывает глаза. Его рубиновый взгляд скользит по комнате, оценивая обстановку. Охранники, привыкшие за две недели к его неподвижности, даже не смотрят в его сторону.

Он концентрируется. Внутри него пробуждается Туман, клубящийся в жилах, готовый по первому зову вырваться наружу. Гилен понимает механизм способности, оценивает её возможности, но не применяет. Ещё слишком рано.

Мысли его ясны и холодны, как лезвие: «Охранники — четверо. Вооружены мечами и арбалетами, но расслаблены, не ждут атаки. Их движения вялые, глаза усталые. Рунный круг на полу — его линии потускнели, энергия угасает без должного обслуживания. Слабые места видны как трещины на стекле. Дверь — не заперта на магические печати, только на обычный замок. Грубая ошибка».

«Побег возможен… но не сейчас».

Нужно ждать. Идеального момента. Когда охрана сменится, когда Сайлос будет далеко. Тогда — и только тогда. Гилен снова закрывает глаза, возвращаясь к медитации. Но теперь в его позе есть едва уловимая готовность — как у змеи, свернувшейся перед броском. Охранники ничего не замечают.

Гилен сидел в позе лотоса так долго, что охранники уже перестали замечать его дыхание. Его грудь не поднималась, веки не дрожали - он мог бы сойти за прекрасную статую из бледного мрамора, если бы не тончайшая паутина алого тумана, что начала просачиваться из-под его кожи.

Кровавый Туман, едва различимый невооружённым глазом, стелился по каменному полу, обтекая трещины в древних плитах, просачиваясь между символами рунного круга. В мерцающем свете магических огней его можно было заметить лишь по лёгкой дрожи воздуха - будто над раскалёнными камнями в пустыне. Но Гилен чувствовал каждую молекулу этого тумана, как музыкант чувствует каждую струну своего инструмента.

И когда первый ворсинчатый щупалец тумана коснулся выгравированных рун - он понял. Понимание вспыхнуло в его сознании холодным, ясным светом. Он может их изменить. Пальцы Гилена оставались неподвижными, но внутри него запустился процесс, точный как математический алгоритм:

Туманный Сдвиг - но не всего тела, а лишь отдельных частиц крови, растворённых в тумане.
Микроскопические изменения - одна черта здесь, точка там...
Едва заметное смещение символов, как подправка в компьютерном коде.

Ошибка была вписана - и рунный круг замерцал, как гаснущий голографический экран, прежде чем окончательно погаснуть. И... Система отключилась.

Давящая боль, что висела над ним все эти недели, исчезла. Клетка из Света ещё держала его, но руны под ногами превратились в простые узоры на камне - мёртвые и бесполезные.

Первый инквизитор - высокий мужчина со шрамом через бровь, оставшимся после встречи с вампиром - вздрогнул, заметив, как уголки губ Гилена дрогнули в едва уловимой улыбке.

— Что-то... не так, — прошептал он, и его пальцы сами собой потянулись к мечу.

Второй охранник - коренастый боец с двуручным мечом за спиной - резко развернулся, впиваясь взглядом в пленника:

— Назови причину своей радости, тварь, — прорычал он, и его голос звучал как скрежет камней.

Гилен втянул Туман обратно под кожу с плавностью морского прилива - так, словно ничего не произошло. Когда он заговорил, его голос был хриплым, как скрип ржавых петель - долгие недели молчания дали о себе знать:

— Я заметил ошибку в круге ещё вчера. Но хотел проверить... заметите ли вы её раньше меня.

Пауза. Охранники замерли, как олени, почуявшие хищника.

— А все ли клетки в этом подземелье... проходили проверку? — его шёпот был сладок, как яд.

Третий инквизитор - молодой паренёк с трясущимися руками и ещё не зажившим ожогом на шее - выбежал за дверь, его шаги гулко отдавались в каменном коридоре. Он бежал за подмогой, но в его глазах уже читался страх - страх человека, который понимает, что уже слишком поздно.

Клетка ещё держалась - её магические прутья по-прежнему светились тусклым голубым светом. Но рунный круг молчал, и это молчание было красноречивее любых слов.

Охранники переглядывались, их мечи уже наполовину вытащены из ножен. В воздухе висело напряжение, густое, как смог перед грозой. Гилен знал - время работает на него. Каждая секунда приближала его к свободе.

Где-то в глубине подземелья завыл демон - протяжно, почти музыкально. Будто почуял грядущие перемены. Будто... радовался им.

Тишину подземелья разорвал первый протяжный вой – низкий, животный, наполненный первобытной радостью. За ним, как эхо, подхватил второй голос – более высокий, истеричный. Третий ответил из глубины коридоров, сливаясь в жуткую симфонию пробуждающегося ужаса.

Высшие вампиры, запертые в черных обсидиановых сферах, зашипели в унисон, их бледные лица прижимались к прозрачным стенкам, чувствуя страх смертных – сладкий, как вино. Длинные когти царапали гладкие поверхности, оставляя кровавые следы.

Полудемоны в железных клетках забились в истерике, рвя цепи, впивающиеся в их плоть. Кожа лопалась, обнажая мышцы, но они не чувствовали боли – только дикую надежду.

Ночные кошмары – бестелесные тени, пойманные в серебряные решетки – заскрежетали по прутьям, их безглазые лица искажались в немом смехе. Они чуяли ослабление магии, как акулы – каплю крови в воде.

Всё подземелье ожило, пронизанное единой мыслью, перетекающей из сознания в сознание: «Безупречная защита Башни дала трещину».

Гилен медленно, почти театрально поднял руку. Его пальцы сняли черные очки с неестественной плавностью. Впервые за месяц его рубиновые глаза открыто смотрели на охранников – два кровавых светильника на бледном лице.

Улыбка растянула его губы – широкая, ненатуральная, как у голодного волка, наконец увидевшего беззащитную добычу. В ней не было ничего человеческого, только холодный расчет и обещание боли.

У всех троих охранников по спине побежали мурашки. Первый инквизитор, обычно невозмутимый, заговорил голосом, дрожащим, словно он обращался в пустоту:

— Что... происходит?

Второй, бросая испуганный взгляд в темный коридор, где бушевали пленники, пробормотал:

— Мы... мы должны...

Его голос оборвался. Впервые за годы безупречной службы он не знал, что делать.

Третий, стиснув зубы до хруста, пытался взять себя в руки:

— Нас трое. Мы не таких уничтожали!

Но его правая рука уже лихорадочно искала свисток на груди – маленький серебряный инструмент, который никогда не был нужен. Пальцы дрожали, не находя привычной формы.

Гилен не встал. Он оставался сидеть в своей неизменной позе лотоса, но его голос теперь звучал иначе – гладко, металлически, как отточенное лезвие, скользящее по камню:

— Вы проиграли. Просто пока не поняли этого.

В его словах не было злорадства – только холодная констатация факта, страшнее любой угрозы.

Дверь с грохотом распахнулась, ударившись о каменную стену. Тревис ворвался в кабинет, его лицо было искажено паникой - брови сведены, ноздри раздуты, губы подрагивали. Но, увидев Гилена все еще запертым за магическими решетками, он резко выдохнул, и его плечи опустились.

— Вы, черти трусливые! — его голос гремел, наполняя все пространство. — За такое вас на чистку отхожих ям поставят!

Его глаза метали молнии гнева, пальцы сжимались в кулаки так, что костяшки побелели. По лицу струился пот, смешиваясь с пылью подземелья.

Молодой инквизитор, запыхавшийся, вбежал следом, опираясь о дверной косяк:
— Все твари в подземелье бесятся! Будто чуют что-то! Демоны бьются в клетках, вампиры орут... даже те, кто молчал годами!

Тревис хлопнул себя по лбу ладонью, звук раздался гулко. Он сделал вид, что успокаивается, но напряжение читалось в каждом мускуле.

— Клетки работают на их же силе, — объяснил он притворно спокойным тоном, будто читал лекцию новичкам. — Чем сильнее пленник – тем крепче узы. Ничего не случится. Просто проверьте руны.

Но его руки дрожали, когда он опустился на колени перед кругом. Пальцы, обычно такие точные, слегка подрагивали, когда он начал перерисовывать руны, заново запитывая их магией. Однако с каждым движением кисть становилась увереннее - каллиграфическая точность линий возвращалась.

Внезапно он замер, склонившись над одной из рун. Его брови поползли вверх.

— Черт! Замкнул криво... Как это вообще работалось?! — прошептал он, проводя пальцем по странному изгибу символа.

Затем, украдкой оглянувшись, нанес дополнительные руны - тонкую сеть сигнализации, оплетающую и круг, и клетку. Его движения были быстрыми и точными, но в уголках глаз читалось напряжение.

Гилен наблюдал. Его рубиновые глаза, скрытые за опущенными веками, все равно видели каждое движение Тревиса. Код сигнализации был примитивным, словно детская головоломка - элементарные символы защиты, которые он разгадал еще до того, как Тревис закончил их рисовать.

Когда работа была завершена, Гилен медленно поднял веки. Его губы растянулись в улыбке, а голос прозвучал шелковисто и ядовито:
— Теперь вы точно в безопасности. Спите спокойно.

С этими словами он снова закрыл глаза, замирая в медитации, будто статуя из красного мрамора.

Но инквизиторы не успокоились. Их глаза метались от Гилена к дверям, пальцы не отпускали рукояти мечей. Вскоре пришла новая смена - четверка стражей во главе с седовласым ветераном.

— Идите отдыхать, — бросил старший, его голос звучал устало, но твердо. — А то мало ли... с ума сведет вас этот.

Старая смена уходила неохотно. Их нервные взгляды еще долго цеплялись за дверь, будто ожидая, что вот-вот случится нечто ужасное. Тревис ушел последним, бросив последний оценивающий взгляд на рунный круг.

Как только внимание новых охранников рассеялось, поглощенное карточной игрой в углу, Гилен действовал:

Его пальцы едва заметно шевельнулись, и Кровавый Туман, тонкий как паутина, пополз по каменному полу, совершенно незаметный в мерцании магических огней.

Туманный Сдвиг сработал безупречно - микроскопические изменения в рунах сигнализации, невидимые невооруженным глазом. Линии слегка изогнулись, точки сместились, углы стали острее.

Переписывание кода заняло меньше минуты. Теперь круг не жёг его, а питал. Энергия медленно, но неуклонно текла в его Кровавый Исток, как ручей, впадающий в великую реку. Каждая капля магии укрепляла его, готовя к решающему моменту.

Где-то в глубине подземелья снова завыл демон, но на этот раз его голос звучал почти... ликующе.

Тьма сгустилась в каменных коридорах, лишь редкие магические факелы бросали трепещущие тени на стены. Воздух был тяжелым, пропитанным запахом сырости, крови и страха. В этой гнетущей тишине Гилен наконец позволил себе напряжение. Его Туманный меридиан дрожал, как натянутая тетива перед выстрелом, каждая клетка тела наполнялась едва сдерживаемой энергией.

Кровавый Туман, тончайший как паутина, струился из-под его кожи, переливаясь в полумраке багровыми оттенками. Он полз к внешнему кольцу рунного круга, подобно змее, выслеживающей добычу. Каждая нить тумана несла в себе микроскопические изменения - новые символы, успокаивающие, работающие только в пределах этой комнаты. Они вписывались между старыми рунами с хирургической точностью.

Каждая микроскопическая правка отнимала силы. На его обычно безупречно бледном лбу выступили капли пота, медленно скатываясь по вискам. Но оно того стоило.

Новая смена охранников, сменившая нервных инквизиторов, вела себя совершенно иначе:

Сначала они разложили карты на грубо сколоченном столе, смеясь над плоскими шутками. Звон монет и глухие удары кулаков по дереву наполняли комнату. Потом разговор перешел на обычные темы - жалобы на начальство, сплетни о коллегах, мечты об отпуске. Голоса становились все более вялыми.

Затем один за другим они перебрались на потертый диван в углу. Первый зевнул, потянулся. Второй безуспешно пытался скрыть дремоту. Через полчаса все четверо уже дремали, их дыхание стало ровным и глубоким. Ещё пять минут - и глубокий сон окончательно сковал их тела.

Гилен не улыбался. Его лицо оставалось каменной маской. Но внутри - он торжествовал. План сработал безупречно.

Теперь можно было не скрываться. Его пальцы совершили несколько точных движений в воздухе, будто дирижируя невидимым оркестром. Он переписал клетку - не уничтожил ее полностью, но создал невидимый проход в магической решетке.

Один шаг вперёд - и он оказался по ту сторону. Свобода. Впервые за пять долгих недель. Он медленно разминался, прислушиваясь к своему телу. Шея издала тихий хруст после долгой неподвижности. Плечи освобождались от скованности, суставы поскрипывали. Ноги покрылись мурашками, кровь снова начала циркулировать по сосудам. Боль была ничтожной по сравнению с тем, что ждало впереди.

Когда он вышел в коридор, произошло нечто удивительное. Твари в клетках замерли, почуяв его присутствие. Даже самые буйные замолчали, будто затаив дыхание.

Гилен заговорил тихо, но каждое его слово резало тишину, как лезвие:

— Терпите. Скоро свобода. Скоро месть.

Его обещание висело в воздухе - весь город в их когтях, кровавый пир, который они устроят своим тюремщикам.

Ответы последовали незамедлительно. Вампиры зашипели в восторге, их бледные лица прижались к прутьям. Демоны заскрежетали клыками, в их глазах вспыхнули адские огни. Полуразумные завыли, но тихо - впервые проявив неожиданную сдержанность.

Гилен неспешно прошелся между клетками, его пальцы временами совершали едва заметные движения. Каждая коррекция была микроскопической, но невероятно точной. Теперь клетки работали иначе. Они больше не подавляли пленников, а питали их собственной силой.

Через несколько дней защита отключится сама собой. И самое главное - освободит их не ослабленными, но и не в слепой ярости. Идеальный баланс между силой и контролем.

Когда работа была завершена, Гилен вернулся в свою клетку, тщательно скрыв все следы изменений. Магическая решетка сомкнулась за ним, снова став непроницаемой для постороннего глаза. Теперь даже самый внимательный инспектор не заметит подвоха - до тех пор, пока не станет слишком поздно.

Продолжение следует...

Если хочется узнать, что будет дальше, книга полностью доступна на АТ/ Загляните, обещаю, вам понравится! А если не понравится, уделите ей хотя бы какое-то время и добавьте в библиотеку. Скажу заранее, что это не боярка и не гаремник. Спасибо, что читаете!)

Показать полностью
[моё] Авторский мир Фэнтези Книги Литрпг Попаданцы Русская фантастика Роман Темное фэнтези Героическое фэнтези Текст Длиннопост
0
3
Philauthor
Philauthor
28 дней назад
Сообщество фантастов
Серия Цикл книг "Гиллиана"

Книга "Рубиновый рассвет. Том I"⁠⁠

Глава 12, продолжение

Он не лжёт. Это действительно ошибка — сбой в коде Реальности, нелепая случайность, что забросила его сюда, как щепку в бурном потоке. Роковая опечатка в великом замысле мироздания. Но правда звучит как насмешка, горькая и бессмысленная, как смех над могилой.

Сайлос замирает. Его губы сжимаются в тонкую белую линию, кожа на скулах натягивается. Он хотел услышать тайный замысел, зловещий план, признание вины — но не это. Не абсурд. Не насмешку судьбы.

— Ошибка, — повторяет он тихо, будто пробуя слово на вкус, проверяя, не рассыплется ли оно в прах.

Оно не помещается в его упорядоченной вселенной, где всё имеет причину, где каждая смерть учтена, где нет места случайностям. Он вздыхает, звук выходит тяжёлым, как последний выдох перед падением. Поворачивается к двери, его плащ вздымается за ним, словно крыло.

— Бернан. Хорошего дежурства.

Перед тем как выйти, останавливается на пороге, не оборачиваясь. На мгновение кажется, что он что-то добавит — но слова застревают в горле.

— Пришлю подмогу.

Его шаги затихают в коридоре, растворяясь в зловещем гуле подземелья. Бернан остаётся один с пленником. Его массивные ладони сжимаются в кулаки, костяшки белеют от напряжения, но он не делает ни шага вперёд. Глаза бегают от Гилена к двери и обратно, будто ища ответа, которого нет.

Бернан молча принимается за работу, его массивная фигура, обычно такая громоздкая и неуклюжая, движется по кабинету с неожиданной, почти противоестественной аккуратностью. Каждое движение выверено, будто он раз за разом повторял этот ритуал очищения после очередного кровавого спектакля.

Его огромные ладони, привыкшие ломать кости и сжимать рукоять топора, теперь бережно подбирают разбросанные свитки. Пальцы, покрытые шрамами от давних битв, аккуратно сворачивают пергаменты, возвращая их на полку — туда, где они стояли до того, как хаос ворвался в это помещение.

Книги, вырванные с полок во время недавней схватки, одна за другой возвращаются на свои места. Бернан расставляет их с педантичностью библиотекаря, выравнивая корешки так, чтобы они стояли ровно, как солдаты на параде — строгий порядок против недавнего безумия.

Заметив метлу в углу, он берет ее и начинает мести пол. Щетина скребет по камню, собирая осколки разбитых склянок, перемешанные с засохшими каплями крови — последние свидетельства того, что здесь произошло. Каждый осколок звякает, падая в совок, будто рассказывая свою историю поражения.

Черный мешок, набитый остатками зелий, пылью и обломками прошлого, исчезает за дверью. Кабинет снова выглядит почти презентабельно — если не считать двух отсутствующих: исчезнувшего хозяина этого места и пленника, что молча наблюдает за уборкой из своей клетки.

Бернан останавливается у двери, его могучая грудь поднимается в глубоком вздохе. Он крест-накрест складывает руки на груди, и его взгляд становится тяжелым, как свинцовые тучи, что вечно висят над Аль-Деймом, предвещая бурю.

— Чёртов бардак... — бурчит он, но в голосе нет привычной злости, только глубокая, костная усталость, как у человека, слишком часто видевшего, как порядок превращается в хаос.

Спустя два часа, когда тени в коридорах становятся длиннее, дверь открывается с тихим скрипом. В кабинет входят трое молодых инквизиторов, их шаги осторожны, будто они вступают на поле битвы.

Первый — высокий и угловатый, с подбородком, острым как клинок, и беспокойными глазами, которые непрестанно скачут от предмета к предмету, словно ищут скрытую угрозу.

Второй — коренастый, с лицом, изуродованным ожогом в форме руны Огня — отметиной, которая тянется от скулы до подбородка, превращая половину лица в маску из рубцовой ткани.

И третий — Энтони. Его появление кажется диссонансом в этой компании — слишком юное лицо, слишком прямой взгляд, в котором читается не страх, а тревожная решимость.

Энтони кивает Бернану, его голос тихий, но твердый, как сталь:
— Мастер Сайлос прислал нас. Сказал, помочь в охране пленника.

Бернан хмуро осматривает новоприбывших, его взгляд задерживается на Энтони дольше, чем на других. В его глазах мелькает что-то — может быть, сомнение, а может, тень чего-то похожего на жалость.

— Ты хоть понимаешь, с кем тут сидишь? — его голос глух, как отдаленный гром.

Энтони не отводит глаз, его пальцы сжимают рукоять меча — бессознательный жест, выдающий напряжение, которое он пытается скрыть.
— С тем, кто убил Реми. И кто... Я не буду его недооценивать.

Бернан хмыкает — короткий, резкий звук, больше похожий на лай старого пса. Затем он тяжело выпрямляется и похлопывает Энтони по плечу с такой силой, что молодой инквизитор чуть не теряет равновесие.
— Тогда не спи.

Энтони прислонился к холодной каменной стене, его пальцы нервно перебирают резную гарду меча, будто пересчитывая чётки. Снаружи он выглядит собранным - плечи расправлены, подбородок приподнят, дыхание ровное и размеренное, как у опытного воина. Но его глаза - эти зеленоватые, словно морская вода у причала, глаза - выдают внутреннюю бурю. Взгляд, острый как отточенный кинжал, раз за разом возвращается к неподвижной фигуре в клетке.

Каждый раз, когда его зрачки натыкаются на Гилена, в них вспыхивает яростный огонь, который он тщетно пытается скрыть за маской профессионального безразличия. Причина этой ненависти имеет имя - Джен. Та самая хрупкая инквизитор с каштановыми кудрями, что дрожала как осиновый лист в Горле, когда Гилен разрывал на части отряд Бешеных Псов. Энтони любит её - тайно, по-детски наивно, со всей пылкостью первого чувства, что сжигает изнутри.

И Гилен знает это. Знает так же хорошо, как знает биение собственного сердца.

Гилен сидит в позе лотоса, его грудь плавно поднимается и опускается, создавая иллюзию глубокого сна. Но за непроницаемыми чёрными стёклами его Алый Взгляд, подобно хищнику в засаде, фиксирует каждую микроэмоцию на лице юноши. Как скулы напрягаются от сдерживаемой злости. Как зрачки расширяются от подсознательного страха. Как губы подрагивают от желания доказать... что? Свою храбрость? Преданность Джен? Право называться мужчиной?

Гилен намеренно отводит взгляд, давая Энтони ложное чувство безопасности. "Пусть варится в собственном соку", - звучит в его голове ледяная мысль.

Бернан, наблюдавший эту немую сцену из угла комнаты, тяжело вздыхает. Его густые, похожие на гусениц брови сходятся в disapproving гримасе.

— Энтони, - его бас раскатывается по каменным стенам, как предгрозовой гром над Аль-Деймом. - Хочешь подмениться?

В воздухе повисает тягостная пауза. Двое других инквизиторов переглядываются, их пальцы непроизвольно сжимают оружие.

Энтони резко оборачивается, его щёки вспыхивают румянцем, как у пойманного на вранье ребёнка.

— Всё в порядке! - его голос звучит неестественно высоко. - Пленник никак не наказан - сидит, будто на отдыхе.

Эта ложь режет слух своей неуклюжестью, как первый удар мечом новобранца - без ритма, без силы, без искусства.

Бернан лишь хмыкает, мудро решив не давить. Вместо этого он разваливается на стуле, который тревожно скрипит под его мощной фигурой, и нарочито громко начинает:

— Ладно. Тогда про еду...

Он облизывает губы, и его глаза, обычно мрачные, внезапно оживляются кулинарным энтузиазмом.

— В трапезной сегодня подают морского окуня в сливочно-укропном соусе. Филе - нежное, белое как лунный свет, тает во рту, будто морская пена на языке. А соус... — он театрально причмокивает, - ...с той самой лимонной кислинкой, что будто сам Хесфин, бог пиров, лично замешивал его в своих небесных кухнях. И петрушка - свежайшая, только с утреннего рынка, каждый листик будто в росе...

Даже самый хмурый из молодых инквизиторов не может сдержать улыбки, а атмосфера в комнате на мгновение становится почти... домашней. Почти.

Бернан внезапно хлопает себя по лбу ладонью, звук раздаётся гулко, как выстрел в тихом зале. Его широкое лицо озаряется наигранным, но убедительным выражением внезапного озарения.

— Энтони, а сбегай-ка на кухню, принеси чего-нибудь пожевать, — его голос звучит почти по-отечески, с лёгкой хрипотцей добродушия. — Вспомнил — повар говорил про новые закуски к ужину. Что-то там особенное для старой гвардии приготовил.

Его густые брови, похожие на двух гусениц, приподнимаются, в маленьких глазках вспыхивает дружеский огонёк. Но за этой маской добродушия скрывается чёткий расчёт — отвлечь, разрядить, дать передышку.

Энтони кивает, его плечи слегка расслабляются, хотя пальцы всё ещё нервно перебирают шов на рукаве мундира.

— Слушаюсь.

Он поворачивается и выходит, его шаги сначала осторожные, затем всё более быстрые — будто рад уйти от этого кабинета с его тяжёлой атмосферой, даже ненадолго. Дверь закрывается за ним с тихим щелчком.

Бернан медленно сдвигается к клетке, его массивная тень ложится на каменный пол, растягиваясь и искажаясь в бликах факельного света. Пол под его тяжелыми сапогами слегка дрожит.

Гилен не шевелится. Его дыхание ровное, как поверхность лесного озера в безветренный день, поза неизменна — будто он каменная статуя, а не человек из плоти и крови. Но Бернан, прошедший сотни боёв, чувствует — за этой неподвижностью скрывается бдительное наблюдение. Оно висит в воздухе, почти осязаемое, как запах озона перед грозой.

Через пятнадцать минут дверь распахивается с лёгким стуком, и Энтони входит, балансируя с большим медным подносом, который блестит в тусклом свете, как сокровище в пещере дракона. Ароматы, поднимающиеся с подноса, мгновенно наполняют комнату, перебивая затхлый запах пыли и старого пергамента:

Копчёные угри в медовой глазури — их золотисто-коричневая кожица блестит, как полированная древесина, покрытая тончайшим слоем янтаря. Запах дубовой щепы и морской соли смешивается со сладковатым ароматом мёда, вызывая слюноотделение.

Пирожки с олениной и брусникой — румяные, с аппетитными надрезами на золотистом тесте, из которых вырываются клубы пара, несущие аромат дичи, лесных ягод и свежеиспечённого хлеба. Каждый пирожок аккуратно сложен, будто маленькое произведение искусства.

Сырные лепёшки с трюфельным маслом — их поверхность слегка подрумянена, а внутри скрывается нежная, тягучая масса, пахнущая благородной плесенью и земляными нотками чёрных трюфелей. Аромат настолько насыщенный, что кажется почти осязаемым.

Кувшин ягодного морса — тёмно-рубиновая жидкость переливается в гранёном стекле, сквозь которое видны целые ягоды смородины, плавающие среди лёгкой пенки. Кисло-сладкий запах лета контрастирует с мрачной атмосферой кабинета.

Бернан радостно потирает свои огромные ладони, издавая звук, похожий на шелест наждачной бумаги.

— Вот это я понимаю! — его голос гремит, наполняя комнату ложной теплотой. — Садись, ребята, давайте закусим, пока горячее.

Его взгляд, быстрый как у ястреба, скользит к Гилену — проверяет реакцию, ищет слабое место в каменной маске.

Инквизиторы рассаживаются за столом, их движения становятся более раскованными под влиянием еды и относительного покоя. Пальцы, привыкшие сжимать рукояти оружия, теперь аккуратно берут кусочки пищи.

Инквизитор, с ожогом в форме руны Огня на щеке, набивает рот пирожком, крошки застревают в его короткой бородке.

— Слышал, мастер Луиза вчера спорила с Сайлосом? — его слова слегка неразборчивы из-за полного рта. — Говорят, кричала так, что стекла дрожали. В библиотеке аж фолианты с полок попадали.

Второй инквизитор, тощий, с острым носом, хихикает, прикрывая рот рукой.

— Да ей всегда его методы не нравились, — он отламывает кусочек сырной лепёшки, наблюдая, как тянется сырная нить. — Говорит, пытки — это варварство, а мы, мол, учёные, а не палачи. Будто она сама не подписывала приговоры.

Энтони откусывает пирожок, его зеленоватые глаза сужаются, когда горячий сок оленины чуть не обжигает ему язык. Он осторожно облизывает губы, прежде чем заговорить:

— А ещё слух есть... — его голос становится тише, — что в нижних камерах кто-то шепчет по ночам. На древнем языке. Не на демоническом — на чём-то старше.

Бернан замедляет жевательные движения, его челюсть замирает на мгновение, уши буквально навостряются, улавливая каждое слово.

Первый инквизитор машет рукой, снисходительная улыбка играет на его изуродованном лице.

— Это демон Тревис. Он десять лет уже шепчется. Ничего нового. В прошлом месяце он предсказывал конец света, а позавчера — что у повара молоко скиснет.

Но Энтони не улыбается в ответ. Его пальцы непроизвольно сжимают край стола, когда он вспоминает, как стены в подземелье вибрировали прошлой ночью, будто в ответ на эти шёпоты. Как камни на мгновение стали тёплыми на ощупь...

Тревис, перекатывая во рту кусок пирожка, нарочито громко чавкает. Крошки падают на деревянный стол, как первые снежинки зимой. Его шрам в форме руны Огня растягивается в ухмылке.

"Эй, Бернан," — он говорит с набитым ртом, жестикулируя пирожком, — "а пленник-то наверное оголодал за эти две недели помоев? Может, угостим 'Рубина'?"

Глаза его блестят мокрым блеском — он играет по заранее обговоренному плану, но нельзя отрицать — ему нравится эта роль. Слишком нравится.

Бернан оживляется, как актёр, получивший свой выход. Его мясистые руки разводятся в театральном жесте.

— Да как я забыл! — его бас раскатывается по каменным стенам. — Конечно же, эти великолепные закуски должен оценить каждый присутствующий!

Его игра слишком театральна, жесты слишком широки — но цель, как известно, оправдывает средства. Тяжёлые сапоги гулко стучат по полу, когда он подходит к столу. Пальцы, похожие на сосиски, бережно подбирают самый сочный пирожок — тот, из которого струится ароматный пар. Затем он отламывает кусок, обнажая начинку цвета спелой вишни. Наливает полную кружку морса — рубиновая жидкость плещется, оставляя на стенках стекла алые подтёки.

Подходит к клетке, но останавливается в шаге от начертанного круга — старый волк знает, где проходит граница безопасности.

— Ну что, Рубин? — голос его звучит почти дружелюбно, но глаза остаются холодными, как лезвия в снегу. — Поешь как человек? А там... поговорим.

Гилен не открывает глаз. Его поза лотоса непоколебима, как скала посреди океана. Но за чёрными стёклами очков зрачки сужаются в тёмные точки. Алый Взгляд, невидимый для окружающих, фиксирует каждое микродвижение, каждый нервный тик, каждую каплю пота на висках у Бернана.

— Из твоих рук приму, — его голос тихий, но чёткий, как удар стеклянного колокольчика в тишине.

Бернан довольно крякает, складывает еду в жестяную чашку с выщербленными краями и пододвигает её к клетке длинной палкой — не подставлятьсяся же.

— Вот и договорились, — он облизывает пальцы, оставляя на губах блестящий жирный след. — Ну так... о чём ты хочешь поговорить?

Лёгкая усмешка пробегает по губам Гилена, как тень по воде.

— Приведи сюда то милое создание... Джен, кажется?

Кружка, наполненная морсом, с грохотом опрокидывается на каменный пол. Энтони вскакивает, как ужаленный, его стул с треском падает назад. Лицо молодого инквизитора за секунду превращается в багровую маску ярости.

— ТЫ ЧЁРТОВ УБЛЮДОК! — слюна летит из его рта, оседая брызгами на столе. — Я ТЕБЕ ГЛОТКУ ПЕРЕРЕЖУ!

Глаза его безумны, налиты кровью, веки дёргаются в такт бешеному пульсу. Пальцы судорожно сжимают рукоять меча, но ещё не решаются вытащить клинок.

Бернан резко хватает его за плечо — его ладонь накрывает почти всю дельтовидную мышцу молодого инквизитора.

— Энтони! Ты чего?! — рычит он, но уже слишком поздно.

Тайна раскрыта. Все видят как дрожат губы Энтони, обнажая сжатые до хруста зубы. Как зрачки расширяются от страха за Джен. Как по щекам расползается краска стыда — он попался, как мальчишка, поддавшись на провокацию

Воздух в комнате становится густым, как сироп. Даже треск факелов звучит приглушённо, будто комната накрыта стеклянным колпаком.

Гилен медленно приподнимает уголки губ, словно художник, выводящий последний штрих на портрете. Улыбка появляется на его лице — холодная, отточенная, как лезвие ножа, только что вынутое из ножен. В ней нет ни капли тепла, только расчетливая жестокость кошки, играющей с мышью.

— Глаза у неё... — он начинает говорить медленно, растягивая слова, будто смакуя каждый слог, — как океан в шторм. Глубокие. Синие. Такого насыщенного цвета, что кажется, будто в них можно утонуть. — Пауза. Его губы слегка приоткрываются, обнажая ровные белые зубы. — И такие... испуганные, когда я на неё посмотрел. Широкие, как у оленя, попавшего в свет факелов. Отлично контрастируют с её волнистыми рыжими локонами — теми самыми, что выбиваются из-под капюшона, будто языки пламени на фоне ночи.

Энтони стоит как вкопанный. Его лицо искажается в гримасе чистой, неконтролируемой ярости. Кожа на лбу натягивается, обнажая набухшие вены. Кулаки сжимаются до хруста костяшек — пальцы впиваются в ладони так сильно, что из-под ногтей проступает кровь.

— Я ТЕБЯ!.. — его голос рвётся, превращаясь в животный рёв, больше похожий на крик раненого зверя, чем на человеческую речь.

Бернан действует молниеносно. Его лапища, покрытая шрамами и волосами, впивается в плечо Энтони, почти полностью охватывая его. Он трясёт молодого инквизитора, как щенка, пойманного за шкирку.

— ВСЁ! На выход! Сейчас же! — его бас гремит, как удар грома, заглушая все другие звуки в комнате. — И никаких оправданий. Если увижу тебя здесь — собственными руками сквозь решётку просуну к этому чудовищу.

Энтони дрожит всем телом. Его губы белеют от напряжения, сжатые так сильно, что кажется, вот-вот лопнут. Но когда он говорит, голос звучит предательски ровно, почти механически:

— ...Слушаюсь.

Он вырывается из хватки Бернана, разворачивается на каблуках и выходит, хлопая дверью с такой силой, что дрожат склянки на полках, звеня тонким, нервным перезвоном.

Джон, третий инквизитор — сухой, как щепка, с вечно прищуренными глазами и острым, как лезвие, носом — медленно вытирает крошки со стола.

— Я тоже был в Горле, — говорит он, глядя на дверь, за которой исчез Энтони. — Но не думал, что пацан до такой степени запал на эту девчонку.

Бернан тяжело вздыхает, потирая переносицу толстыми пальцами. В его глазах читается усталость — не физическая, а та, что накапливается годами, когда видишь слишком много человеческой глупости.

— Теперь придётся за ним следить, — бормочет он. — Наверняка выкинет какую-нибудь дурость.

Он поворачивается к Гилену, упирает кулаки в бока. Его тень, отбрасываемая факелами, кажется огромной, заполняя половину комнаты.

— И если это случится... — он делает паузу, чтобы его слова прозвучали весомее, — тебя ждёт не просто наказание. Ад, а не это мило гостеприимное времяпрепровождение.

Гилен наконец открывает глаза. За чёрными стёклами очков вспыхивает рубиновый огонь — не мигающий, не дрожащий, холодный и постоянный, как свет далёкой звезды.

— Глупость уже случилась, — говорит он, и его голос тихий, но каждое слово падает, как камень в бездонный колодец, оставляя после себя круги на поверхности сознания слушателей. — И... вы оба это поняли.

Он приподнимается с лёгкостью, которой не ожидаешь от человека, просидевшего в клетке неделями. На тарелку с едой у клетки он даже не смотрит — будто пища смертных ему не нужна.

— Я знал один мир, — продолжает Гилен, и в его голосе появляются новые оттенки — что-то вроде отдаленного сожаления, смешанного с холодной уверенностью. — Там боги разрушили башню смертных из-за их гордыни. Цивилизация, что могла достичь звезд… рассыпалась в пыль за одну ночь.

Он делает паузу, позволяя им представить это — великие города, превращающиеся в руины, знания, теряющиеся навсегда.

— Этот же город — гниль под маской мрамора, — его рука с тонкими, почти изящными пальцами делает плавный жест, будто смахивая невидимую пыль с ладони. — И он падёт. Чтобы родилось что-то... новое. Что-то совершенное.

В его словах нет угрозы — только уверенность человека, который видит будущее так же ясно, как настоящее. И от этого становится ещё страшнее.

Тревис медленно проводит пальцами по шраму на щеке — этому старому напоминанию о прошлых битвах. Его губы растягиваются в усмешке, обнажая желтоватые зубы.

— Пустые угрозы, — произносит он, и в его голосе звучит привычная бравада, но пальцы непроизвольно касаются рунического кинжала на поясе, проверяя его наличие. Старая привычка, выработанная годами опасной службы. — Реми был беспечен, но тебе не стоит недооценивать Святую Инквизицию.

Бернан скрещивает массивные руки на груди, отчего латы издают характерный металлический скрип. Его тень, отбрасываемая трепещущим светом факелов, кажется огромной на каменной стене.

— Когда Сайлос вернётся... — его бас звучит зловеще тихо, — ад, который тебя ждёт, будет очень даже осязаемым.

Джон, стоящий чуть поодаль, нервно поправляет перевязь меча. Его тонкие губы шевелятся, когда он бормочет почти неслышно:
— Да помогут нам боги...

Гилен медленно поднимает голову. Его движение плавное, почти неестественное, как будто его шея не состоит из позвонков. Голос, когда он заговорил, режет тишину, как лезвие по шёлку:

— Зар'гул. Хочу знать о нём.

Бернан фыркает, откидываясь на спинку стула, который тревожно скрипит под его весом. Его губы искривляются в презрительной гримасе.

— Знать нечего. Очередной тёмный бог, по уши в крови. Вампиры до сих пор сопли по нему размазывают.

Гилен не моргает. Его чёрные очки отражают пламя факелов, превращая их в два кровавых пятна.

— Как давно он существовал? Как его уничтожили?

Бернан пожимает плечами, отчего его латы снова издают характерный скрип.

— Помню плохо... — он потирает подбородок, задумчиво глядя в потолок. — Где-то десять тысяч лет назад появился. А пару тысячелетий назад — боги сами его и стёрли в порошок.

Мысли Гилена текут, как строки кода, всплывающие перед его внутренним взором. Каждое слово, каждая цифра отпечатывается в сознании с кристальной ясностью:

«Зар’гул… Всего восемь тысяч лет существования? Жалкий новичок».

В его памяти всплывают образы собственного пути — сотни миллионов лет эволюции, целые миры, переписанные под себя, цивилизации, превратившиеся в пепел под его взглядом.

«Он выбрал кровь? Или кровь выбрала его?».

Перед внутренним взором проносятся картины: первые опыты над собственной плотью, боль, ставшая инструментом, те мгновения перед тем, как переступить последнюю грань. Воспоминания о крыльях-протоколах вызывают укол неожиданной грусти — единственного человеческого чувства, которое он еще не сумел полностью искоренить.

«Он не справился. Слишком торопился. Слишком много хотел — и не рассчитал».

Гилен чувствует — где-то в этом мире остались следы того, что Зар’гул не успел завершить. Ошибки в коде реальности. Незакрытые циклы, ждущие своего исполнения.

«Боги уничтожили его?.. Или он сам стал ошибкой, которую пришлось исправить?».

Пауза. Кровавый шов под его кожей пульсирует, будто откликаясь на ход мыслей, напоминая о своем постоянном присутствии.

«Неважно. Мой путь — длиннее. И у меня не будет их слабостей».

В этот момент его рубиновые глаза за стёклами очков вспыхивают чуть ярче, отражая твёрдую решимость существа, которое видело рождение и смерть звёзд — и намерено пережить ещё многие.

Продолжение следует...

Если хочется узнать, что будет дальше, книга полностью доступна на АТ/ Загляните, обещаю, вам понравится! А если не понравится, уделите ей хотя бы какое-то время и добавьте в библиотеку. Скажу заранее, что это не боярка и не гаремник. Спасибо, что читаете!)

Показать полностью
[моё] Авторский мир Литрпг Русская фантастика Роман Попаданцы Фэнтези Темное фэнтези Героическое фэнтези Книги Текст Длиннопост
1
3
Philauthor
Philauthor
28 дней назад
Сообщество фантастов
Серия Цикл книг "Гиллиана"

Книга "Рубиновый рассвет. Том I"⁠⁠

Глава 12, начало

Гилен сидит в самом сердце нового рунного круга, скрестив ноги, будто монах в медитации. Его Алый Взгляд — два уголька, тлеющих в полумраке, — медленно скользит по свежим символам, выжженным в камне. Каждая черта, каждый завиток, оставленный Джереми, вспыхивает в его сознании, как строка кода на мерцающем экране.

Ошибки. Они проступают перед его внутренним зрением, как артефакты на потрескавшейся голограмме. Здесь — нарушен ритм, последовательность активации спутана, словно музыкант, играющий не в такт. Там — лишний символ, ядовитый шип, вплетенный в узор, создающий брешь в защите. А вот это — бессмысленный повтор, детская каракуля, будто ученик, не понимая сути, механически копировал заклинание.

Пальцы Гилена едва заметно шевелятся, кончики их чертят в воздухе невидимые поправки. Он уже видит, как перепишет эти руны, если захочет. Как стер бы их одним движением, оставив лишь пепел на ветру.

Джереми стоит рядом ним, его бледное лицо искажено тенью от магических огней, пляшущих по стенам. Лысина блестит, как мокрый камень под луной, а глаза — два узких лезвия — впиваются в Гилена с холодной одержимостью.

— Ты понимаешь, что теперь перед тобой?

Голос его шипит, как раскаленный металл, опущенный в воду.

— Это не просто подавление. Это подчинение.

Пауза. Тишина сгущается, как смола.

— Скоро ты захочешь рассказать нам всё.

Его пальцы дрожат — слишком много сил вложено в этот круг. Слишком много надежд.

Бернан хрипло смеется где-то в темноте. Его латы скрипят, как кости старого зверя, а дыхание тяжелое, словно он только что поднялся по лестнице.

— Не обманывай себя, Джереми.

Глаза его, маленькие и острые, как гвозди, сверкают в полутьме.

— Реми тоже думал, что контролирует ситуацию.

Его массивный топор лежит на столе, лезвие тускло отсвечивает в свете рун. Но он не берет его. Пока. Гилен медленно поднимает голову. Усмешка, тонкая, как лезвие бритвы, скользит по его губам.

— Даже если бы вы не ошиблись... вряд ли это сработало бы.

Он тычет пальцем в воздух, обводя невидимые для других изъяны.

— Вот здесь — лишний цикл. Здесь — незакрытая скобка.

Пауза. Его взгляд останавливается на одном особенно нелепом символе.

— А это...

Он фыркает, будто увидел шутку, слишком глупую, чтобы над ней смеяться.

— ...просто смешно.

Джереми морщится. Лицо его дергается, как будто под кожей шевелятся черви, но пальцы продолжают водить по воздуху, активируя круг.

— Ты заговорил. Значит, уже боишься.

Но Гилен видит — его уверенность трещит, как лед под тяжестью шагов. Он знает, что круг неидеален.

Бернан тяжело дышит, его пальцы сжимаются в кулаки.

— Не слушай его. Запусти уже.

Где-то за дверью — шаги. Тяжелые, мерные.

Джереми заканчивает последнюю руну. Его пальцы, обычно такие точные, сейчас дрожат — будто старик, выводящий дрожащим пером последние строки завещания. Чернила магии вязкие, густые, как кровь, и каждый символ дается с усилием, будто вырывается из самой глубины его существа.

И вот — круг завершен.

Алый свет вспыхивает, как пролитое вино на черном бархате. Символы оживают, закручиваются в спираль, сжимаясь вокруг Гилена, словно змеи, обвивающие жертву перед удушением.

— "Подавление Воли — Кольцо Расколотого Сознания! Активирую!"

Голос Джереми звенит, как натянутая струна, готовящаяся лопнуть.

Заклинание ударяет.

И... Ничего. Тишина, будто густой кисель, сдавила виски инквизитора. И только легкий треск магического напряжения, рассеивающегося в воздухе, будто искры от погасшего костра.

Гилен стоит посреди круга, неподвижный, как статуя. Его рубиновые глаза за темными стеклами холодно наблюдают за Джереми, будто ученый, рассматривающий под микроскопом тщетные попытки муравья сдвинуть камень.

Давление заклинания должно было раздавить разум, превратить его в покорного раба, в пустую оболочку, готовую шептать любые тайны.

Но воля Вечного — это океан, бездонный и безграничный. А их магия — жалкий ручеек, бессмысленно бьющийся о скалы. Он даже не напрягся.

Джереми застыл. Его лицо, обычно такое надменное, искажается от недоумения, словно он только что увидел, как законы физики перестали работать.

— Это... невозможно.

Голос его звучит хрупко, как тонкий лед под ногой.

— Круг идеален!

Он тычется пальцами в символы, проверяет их с лихорадочной поспешностью, словно отчаянно надеясь найти ошибку — хоть что-то, что объяснит этот провал.

Но ошибок нет. По крайней мере, в его понимании. Бернан хрипло смеется, скрестив массивные руки на груди. Его латы скрипят, будто смеются вместе с ним.

— Или ты облажался, или он тебя переиграл. Что вероятнее?

Джереми резко оборачивается. Его глаза горят яростью, но в них уже нет прежней уверенности — только страх, пробивающийся сквозь гнев, как лезвие сквозь ткань.

— Я не ошибаюсь!

Но его голос дрожит. Впервые за долгие годы он не уверен в своей магии. Гилен наблюдает за этим с ледяным спокойствием.

— Ты не ошибся.

Пауза, словно набат, снова ударяет в виски опытного инквизитора.

— Ты просто бессилен.

Тишина в комнате сгущается, становится тяжелой, как свинцовый туман. Бернан напряженно сжимает челюсть. Его пальцы медленно, почти незаметно, скользят к рукояти топора.

— Значит, Сайлос был прав.

Глаза его сужаются, в них мелькает осознание — и опасение.

— Ты не демон.

Топор приподнимается на дюйм от стола.

— Ты что-то другое.

И в этот момент дверь скрипит. Где-то в коридоре — шаги. Тяжелые. Знакомые. Тяжелая дубовая дверь отворяется беззвучно, будто кто-то приглушил сам звук. В проеме, окутанный дымкой тусклого света из коридора, возникает Сайлос де Сильва. Его появление - как внезапное падение температуры в комнате.

Холодные серо-голубые глаза, похожие на льдины в горном озере, методично осматривают сцену: новый рунный круг, еще дымящийся от магии, Джереми с его побелевшими от напряжения пальцами и лицом, искаженным не столько злостью, сколько животным страхом непонимания.

— Прекратите это, — его голос ровный, отточенный годами командования, но в глубине — стальная жила, готовая прорезать любые возражения.

Он делает шаг вперед. Черный кожаный плащ, потертый на сгибах, шуршит по каменному полу, задевая осколки склянок — остатки предыдущих неудачных экспериментов. Они звенят, будто оплакивая тщетность усилий.

— Это не демон. Возможно, даже не просто тварь Тьмы.

Сайлос подходит к массивному дубовому столу, медленно снимает перчатку. Его пальцы — длинные, с тонкими шрамами от давних порезов — ложатся на потрепанный кожаный переплет фолианта, который он с глухим стуком опускает перед собой.

"Трактат о Падшем: Забытые культы и осколки божеств"

— Есть один, чьё имя стёрли из хроник.

Воздух в комнате внезапно сгущается, будто само пространство содрогается от произнесенного имени. Даже факелы на стенах на мгновение гаснут, прежде чем снова разгореться.

— Зар'гул.

Бернан непроизвольно сжимает рукоять топора. Джереми замирает, его пальцы судорожно сжимают край стола.

— Его прокляли. Его предали забвению.

Сайлос перелистывает страницы, шершавые от времени.

— Но... иногда появляются его следы.

Глаза его поднимаются, фиксируясь на Гилене.

— Последователи. Или осколки его силы — полубоги, в чьих жилах течёт капля его сущности.

Он закрывает книгу одним резким движением.

— Это объясняет, почему святые зелья не жгут его. Почему он ест пищу, почему ему нужен сон.

Пауза.

— Его природа иная.

Бернан хмурится, его широкое лицо искажается в гримасе недоверия и досады.

— Значит, что... мы не можем его сломить?

Сайлос не отвечает сразу. Его пальцы скользят по корешку книги, будто ища утешения в знакомых неровностях кожи.

Затем он открывает фолиант на странице, отмеченной пером с засохшей кровью на острие.

— Можем.

На пожелтевшем пергаменте — рисунок древнего алтаря, испещренного рунами, слишком похожими на те, что Гилен начертал на теле Реми.

— Но не грубой силой.

Он проводит пальцем по странице, останавливаясь на центральном символе.

— Нужен другой ключ.

Джереми бледнеет, его губы дрожат, когда он осознает, что видит.

— Ты предлагаешь... ритуал?

Сайлос не поднимает глаз, его палец продолжает водить по странице, будто он читает не чернила, а саму память бумаги.

— Не ритуал.

Наконец, он поднимает взгляд.

— Диалог.

Его глаза встречаются с глазами Гилена.

— Ты не случайно здесь.

Пауза.

— Ты что-то ищешь.

Сайлос наклоняется вперед, его тень поглощает свет факелов.

— И я хочу знать что.

Гилен медленно поднимает голову, словно пробуждаясь от долгого сна. Черные стекла его очков холодно отражают мерцание рунного круга, превращая алые всполохи магии в два безжизненных рубиновых пятна - словно глаза демона, горящие в кромешной тьме.

— Теперь это не имеет значения, — его голос звучит тихо, почти интимно, но каждое слово режет слух, как заточенная бритва по коже. — Ничего не имеет.

Сайлос делает резкий шаг вперед, но замирает ровно на границе досягаемости Гилена — инстинктивно чувствуя невидимую черту, за которой начинается опасность. Его пальцы судорожно сжимают корешок книги, старая кожа переплета жалобно скрипит под давлением.

— Диалог мог решить гораздо больше, чем та резня, что ты устроил в Горле, — его голос, обычно холодный и размеренный, теперь утрачивает привычное спокойствие. В глубине тона проскальзывает ярость — редкая, почти забытая эмоция. — Даже потомки Зар'гула старались жить как люди. Они прятались, но не убивали без смысла.

Его левый глаз дёргается — мелкий, почти незаметный тик, выдающий потерю контроля. В этом крошечном движении — вся ярость и разочарование человека, видевшего слишком много.

Бернан и Джереми переглядываются — мгновенный, красноречивый взгляд, полный немого вопроса. Их руки непроизвольно тянутся к оружию: Бернан — к топору на поясе, Джереми — к кинжалу в складках плаща. Пальцы дрожат от напряжения, но не от страха — от предвкушения.

Гилен не шевелится, статуей застыв в центре круга. Только его губы медленно изгибаются в усмешке, лишенной малейшего намека на тепло или человечность.

— Жизнь — это единственное, что принадлежит любому смертному, — он наклоняет голову под странным углом, будто разглядывает Сайлоса сквозь время, через призму веков. — Если он не способен защитить даже это... значит, ему не принадлежит даже его собственная жизнь.

Его пальцы слегка шевелятся — под кожей пульсируют кровавые нити, будто готовые в любой момент разорвать плоть и вырваться наружу.

В комнате повисает гнетущая тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Бернана и тихим скрипом пергамента в сжатых пальцах Сайлоса. Давление в воздухе нарастает, словно перед грозой. Даже факелы на стенах горят ровнее, будто затаив дыхание в ожидании развязки.

Дверь распахивается в третий раз за этот проклятый час, с грохотом ударяясь о каменную стену. В проеме застывают два новых инквизитора в тяжелых латах с печатью Ордена — молодые, еще не обожженные годами службы. Их глаза расширяются, впитывая картину ада: мумифицированный Реми, его тело сжалось в жуткой гримасе смерти. Высохшие пальцы застыли в вечной судороге, будто и после смерти пытаясь схватить ускользающую жизнь. Разбитые склянки, дорогие зелья растеклись по полу, смешиваясь с пылью в ядовитые лужицы, похожие на кровь. Гилен, неподвижный в центре круга. Его очки холодно отражают их потрясенные лица, превращая живых людей в искаженные карикатуры.

Первый инквизитор делает шаг назад, неосознанно. Его рука сжимает амулет на груди.

— Перо режет правду... — его голос сдавлен, будто кто-то сжал ему горло.

Сайлос отвечает механически, не отрывая ледяного взгляда от Гилена:

— Лёд не лжёт.

Фраза звучит пусто, как заученная молитва в устах неверующего. Инквизиторы молча расстилают белоснежные носилки — кусок грубой ткани, пропитанный запахом смерти. Их движения резкие, угловатые — они торопятся уйти из этого места. Когда они поднимают остатки Реми, из его рта высыпается горсть пепла.

За дверью раздаются звуки подземелья, живущего своей извращенной жизнью. Хриплый смех демона, похожий на скрежет металла по кости. Шепот вампира, напоминающий скребущие когти по камню. Радостный вой каких-то полуразумных тварей, празднующих смерть мучителя.

Все они чуют — один из палачей мертв. И ликуют. Пока инквизиторы уносят тело, Гилен погружается в себя. Его мысли текут медленно, как густая кровь:

«Они хотят разгадки. Они боятся катастрофы. Слепые щенки, лающие на грозу»..

Его взгляд скользит по Сайлосу, который стиснул зубы, когда ликующие голоса из коридора стали громче. В жилах инквизитора кипит ярость, но он слишком дисциплинирован, чтобы показать это.

«Этот город… гниёт заживо. Как труп в красивых одеждах»..

В памяти всплывают картины: «Нижние кварталы — грязь, вонь, дети с пустыми глазами, жующие кожу от старых сапог. Верхние кварталы — мраморные колонны, золотые кубки, смех, такой же пустой, как глаза голодающих».

«Одни страдают в шахтах, покрываясь язвами. Другие пируют в башнях, обсуждая философию. Такой мир не исправить. Его нужно сжечь дотла. И начать заново».

Но сначала — вырваться. Кровь под кожей отвечает ему, пульсируя в такт этим мыслям. Сайлос проводит грубой ладонью по лицу, стирая каплю пота — редкий признак усталости у этого человека. Его тень колышется на стене, как пойманная в ловушку птица.

Бернан прикрывает дверь, но ржавые петли, пережившие сегодня побои, издают пронзительный скрип, оставляя щель, через которую доносится гогот пленников. Его крупная фигура напрягается — он ненавидит эти звуки.

Джереми берет со стола разбитую склянку, разглядывает осколки — его тонкие пальцы дрожат, но не от страха. От ярости. Он сжимает стекло так сильно, что кровь выступает на ладони.

Сайлос делает шаг вперед, его сапоги с глухим стуком опускаются на каменный пол. Холодные глаза, подобные лезвиям, фиксируются на Гилене с неожиданной интенсивностью. Впервые за все время его голос лишён привычной ядовитой иронии — только голая, усталая настойчивость, обнажающая годами копившуюся усталость.

— Гилен.

Имя срывается с его губ не как обвинение, не как проклятие, а почти как обращение к равному — странное признание в мире, где все делится на палачей и жертв.

— Назови причину. Почему ты здесь?

Он не угрожает, не давит — его руки спокойно висят вдоль тела, но в каждой мышце читается напряжение. Он ждёт ответа. Возможно, впервые за долгие годы — искренне.

Гилен медленно поднимает голову, будто пробуждаясь от глубокого раздумья. Его очки на секунду отражают лицо Сайлоса, искажая черты, превращая их в гримасу — будто показывая истинную суть, скрытую под маской контроля.

— По ошибке.

Продолжение следует...

Если хочется узнать, что будет дальше, книга полностью доступна на АТ/ Загляните, обещаю, вам понравится! А если не понравится, уделите ей хотя бы какое-то время и добавьте в библиотеку. Скажу заранее, что это не боярка и не гаремник. Спасибо, что читаете!)

Показать полностью
[моё] Авторский мир Фэнтези Книги Литрпг Роман Темное фэнтези Героическое фэнтези Русская фантастика Попаданцы Текст Длиннопост
0
Verloren
Verloren
28 дней назад

Ищу книгу про попаданца⁠⁠

Помню читал давным-давно книгу про попаданца, то ли в ругой мир то ли в виртуалку, где главный герой заменил свои ноги на искусственно сделанные, артефактные. Которые питались от шариков накопителей. Может кто-то помнит название. Жанр - литрпг и попаданцы. Заранее благодарю за помощь.

Ищу книгу Попаданцы Литрпг Реалрпг Текст
1
Посты не найдены
О нас
О Пикабу Контакты Реклама Сообщить об ошибке Сообщить о нарушении законодательства Отзывы и предложения Новости Пикабу Мобильное приложение RSS
Информация
Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Конфиденциальность Правила соцсети О рекомендациях О компании
Наши проекты
Блоги Работа Промокоды Игры Курсы
Партнёры
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды Мвидео Промокоды Яндекс Директ Промокоды Отелло Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Постила Футбол сегодня
На информационном ресурсе Pikabu.ru применяются рекомендательные технологии