Так провожают пожарных на пенсию
"Коллектив ГУ СП и АСР ДЧС СКО (Казахстан) провожают на заслуженный отдых офицеров службы пожаротушения. " Нашёл видео в группе города Петропавловск. Провожают на пенсию....
Суд Петропавловска вынес приговор блогеру за беспричинное нахождение на улице в условиях карантина, передает корреспондент Tengrinews.kz.
Популярный видеоблогер продолжал свою деятельность по съемке материалов о жизни Петропавловска. На нарушение им режима ЧП пожаловалась жительница, сообщили в специализированном административном суде Петропавловска.
"На судебном заседании вину признал и пояснил, что действительно покинул постоянное место проживания и находился возле торгового дома без подтверждающих документов, занимался снятием видеороликов для своего канала в социальных сетях под названием "PETRO TV". Справка с места работы у него отсутствовала, так как потерял. По поводу поданного на него заявления считает, что женщина решила ему отомстить, поскольку ранее на его канале звучала ее фамилия", - указано в постановлении специализированного административного суда Петропавловска.
В рамках карантина журналистам разрешено передвижение по городу при наличии справки с места работы, редакционного задания. Однако, как указано в постановлении суда, этих документов у блогера не было, его канал не зарегистрирован в реестре СМИ, договор на оказание услуг по сбору материалов для редакционных организаций отсутствует.
Блогер признан судом виновным в совершении правонарушения, предусмотренного пунктом 6 статьи 476 "Нарушение режима ЧП" Кодекса об административных правонарушениях Республики Казахстан. Ему назначен административный арест сроком на 15 суток.
P.S. Вот его канал кстати, https://www.youtube.com/channel/UCvu_VfkAT-GkgYKNbCewlIA
Знаю его как назойливым и ищущим повод. Зовут его Евгений судя по комментариям, и он многим уже поднадоел). Думаю из-за этого репортажа https://www.youtube.com/watch?v=edq0SjPC2Z8
Вот ссылка на новость: https://tengrinews.kz/kazakhstan_news/videoblogera-arestoval...
Своими яркими впечатлениями о чудесах, свидетелем которых стал ваш покорный слуга в самом начале 1992-го года, я не мог не поделиться с друзьями. Больше всех темой гипноза заинтересовался Костя. Это был тот самый парень с истфака, с которым мы практически в одно время со скандалом вышли из комсомола и в прямом эфире критиковали советскую власть.* К этому времени он уже успел покреститься в баптистской церкви, счастливо женился и более других был расположен к восприятию всего, связанного с какими-то потусторонними и невидимыми силами.
Когда Константин в очередной раз забрёл в гости с январского мороза, чтобы погреться горячим чаем с малиновым вареньем — пива по идейным соображениям он не пил, — я рассказал ему о семинаре Бородаева. И о том, как тот учил входить в особое состояние и набирать энергию. И как вводил в гипнотический транс или каталепсию. И как чувствовал, в каком месте у человека болит, и мог снять эту боль. И как движениями рук «заряжал» стулья в классе, после чего севшие на них люди моментально засыпали. И о прочих, никогда не виданных мною ранее, волшебных явлениях.
Впрочем, почти всё время, пока я говорил, с костиного лица не сходило скептическое выражение. В нескольких местах моего рассказа он иронически улыбался или недоверчиво хмыкал. И только когда я завёл разговор о духовной стороне гипноза, Константин заметно оживился:
— Да этот Бородаев сам не знает, какой силой это делает! Наверняка через него действуют какие-то бесы.
И вдруг, расширив и без того круглые глаза, предложил:
— Знаешь, что? А покажи-ка ты мне своего старичка. Хотя бы раз в жизни хочу посмотреть на живого чёрта!
Не скажу, что я был удивлён такой просьбой — скорее, озадачен. Объясню, почему. Насколько я знал, евангельские христиане в общем и, в частности, баптисты безоговорочно доверяют Библии. Баптист — это что-то типа христианского юриста. Для баптиста Библия — это истина в последней инстанции, непререкаемое Слово Божье. Для него она больше, чем для самого правоверного правоведа Конституция и все кодексы. Это документальное основание, фундамент, на котором держится здание христианской веры. Почему я сейчас напоминаю об этом? Потому что именно в Библии содержится запрет на общение с колдунами, ведьмами, ворожеями, гадалками и прочими «чёрными сталкерами» — проводниками нечистой силы. И все подобные занятия названы там ни больше, ни меньше, как «мерзостью в глазах Божьих». Знал ли об этом Костя? Знал прекрасно, и даже сам просвещал моё дремучее невежество, периодически подсовывая христианские книжки о вреде оккультизма.
С другой стороны, свои мозги другому не вставишь: у каждого человека своя голова на плечах. И если ты разумеешь, дружище, что связываться с чертовщиной опасно, но всё же суёшь свою башку в пекло — это твои проблемы и твоя личная ответственность перед Всевышним. Впрочем, ещё Достоевский заметил, что у русских людей, в отличие от других народов, есть особая черта характера. Русские любят доходить до самого края жизни и заглядывать в какую-нибудь соблазнительную и смертельную пропасть, чтобы потом в ужасе отпрянуть от дьявольской бездны и сломя голову бежать назад — к Богу.
Короче говоря, поскольку никаких юридических обязательств на меня это не накладывало, я согласился помочь со знакомством. Тем более что повод для этого представлялся на другой же день. Нужно было отвезти Михал Михалычу окончательный вариант устава созданной им организации, который я взялся написать. Следующим вечером я поехал к Бородаеву домой, но уже не один, а вдвоём со своим чертовски любознательным приятелем.
Поскольку стоять на автобусной остановке и ехать нужно было долго, я посоветовал ему тепло одеться. Как известно, сибиряк — это не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло одевается. Поэтому на Косте была толстая дублёнка из лохматой овцы, валенки до колен и шапка с какими-то жёсткими волосами, торчащими во все стороны. Как выразился сам гордый обладатель последнего предмета, «из меха испуганной норки». В общем, видок у нашего паренька был, что надо: идеально подошёл бы для современной украинской карикатуры на тему «клятых москалей» и «ватников».
Хозяин встретил нас на пороге своей квартиры, по обыкновению, в видавшем виды спортивном костюме и с гостеприимной улыбкой.
— Здравствуйте! Проходите, пожалуйста.
— Спасибо, Михал Михалыч. Мы раздеваться не будем. Зашли к вам буквально на пару минут, только отдать устав. Вот, возьмите, он уже готов.
Взяв документ и наскоро перелистав его, Бородаев просиял ещё больше.
— Спасибо, Виктор. Вы меня очень выручили. Кстати, как вам семинар — понравился?
— Не то слово, Михал Михалыч! Всё очень интересно, узнал о гипнозе много нового. Кстати, вот мой товарищ, Константин. Он тоже очень заинтересовался вашими способностями.
Снявший свою косматую шапку и стоявший в коридоре немного впереди меня, Костя всё это время смотрел только на Бородаева. Вдруг он выпалил с явно несоответствующей первому знакомству интонацией забияки:
— Вы извините, Михаил Михайлович, но Виктор вчера рассказал мне о таких вещах, что просто трудно в них поверить. А вы могли бы прямо сейчас показать какой-нибудь свой фокус-покус? А то как-то не верится…
Скорее всего, Бородаев почувствовал в костиных словах что-то задиристое. Может быть, даже неуважение к себе со стороны нового гостя. Сердечная улыбка на лице доброго дедушки сменилась выражением некоторой досады. Он шевельнул густыми бровями и посмотрел на моего товарища сосредоточенно и серьёзно. Аккуратно положил устав на тумбочку. Потом начал говорить, делая значительные паузы:
— Не верится?.. Фокус-покус, говорите?.. Отчего же не показать?.. Обязательно покажу… Скажите, Константин, вы женаты?
— Да, недавно женился, - не сразу и почему-то оглянувшись на меня, ответил несколько удивлённый этим вопросом, Костя. Видимо, не понимал странного хода мысли чуднóго дедули.
А я почему-то перевёл взгляд на его замечательные валенки и вспомнил, что он и на своей свадьбе в баптистском Доме молитвы был именно в них: в таком виде и проходил всё торжество. Наверное, день тогда был тоже морозный. Впрочем, я отвлёкся, а беседа новых знакомых тем временем продолжалась.
— Прекрасно, прекрасно… Жену любите?.. Всё у вас хорошо в семейной жизни?.. – неторопливо продолжал спрашивать Бородаев с металлической ноткой в голосе.
— Да, спасибо, всё нормально, - ответил мой приятель, всё ещё недоумевая.
— Это славно, - в глазах у старичка зажглись весёлые огоньки. — А как вам такой фокус-покус, Константин? Придёте вы сегодня домой, ляжете ночью спать со своей молодой красивой женой. И тут — какой пассаж! — у вас ничего с ней не получится?..
Некоторое время Костя стоял, словно не понимая, о чём вообще идёт речь. А когда до него дошёл смысл слов гипнотизёра — лицо парня обиженно вытянулось, а цвет физиономии стал стремительно меняться: с морозно-розового на ядовито-бледное.
- Ой, Михаил Михайлович, кажется, вы меня не так поняли…
Бородаев с пафосом заложил руки за спину:
— Да нет, Константин, я вас очень хорошо понял. Вы хотели, чтобы я продемонстрировал вам фокус — я его показал. И уже сегодня вы легко сможете убедиться, что я зря слов на ветер не бросаю. Ещё раз повторю: когда вы ляжете с женой, у вас ничего не получится. Такой вот фокус-покус!
Костина фигура несколько сжалась, а голос приобрёл жалобный оттенок:
— Ну, Михаил Михайлович, я не думал, что вы именно ЭТО сделаете…
Бородаев, напротив, говорил уже очень жёстко и непреклонно:
— Зато вы своими глазами увидите, что всё так и будет.
Костя повернулся ко мне с умоляющими глазами и самым несчастным видом, какой я у него когда-либо видел:
— Вить, ну я не знаю… Хоть ты попроси, что ли… Меня ж моя Галя убьёт!..
Видя, что шутка зашла слишком далеко, я вступился за друга, неосторожно рискнувшего семейным счастьем:
— Михал Михалыч, ну простите вы Константина, отмените этот фокус. Действительно ведь, семья может разрушиться…
Пока шёл весь этот странный разговор, гипнотизёр медленно ходил по коридору взад-вперёд, по-прежнему держа руки за спиной. Наконец, остановился и, глядя в глаза Кости, произнёс так же неспешно:
— Ну хорошо... Если Виктор об этом просит, фокус-покус отменяется… Возвращайтесь домой спокойно, Константин… Всё у вас будет нормально, как и прежде.
Несколько сумбурно поблагодарив опасного старика, нахлобучив свою дикую шапку и быстренько попрощавшись, Костя пулей выскочил за дверь. Через минуту от Бородаева вышел и я.
Всю дорогу, пока мы ехали в автобусе, мой незадачливый приятель стонал и охал, ещё раз переживая сегодняшнее приключение:
— Это же надо было — так вляпаться! Ведь чувствовал, что добром не кончится, а всё равно поехал. Неужели он правда может такую пакость сотворить, бес этот?.. Не дай Бог, из-за него стану импотентом!.. Надо будет сегодня же дома хорошо-хорошо помолиться и сразу же проверить…
Весь в расстроенных чувствах, горемыка вывалился из автобуса на своей остановке, а я поехал домой. Поужинал, посмотрел очередную порцию вранья по зомбоящику и совсем было собрался принять горизонтальное положение — часы показывали одиннадцать вечера, — как вдруг зазвонил телефон. Кто бы это мог быть так поздно?
— Аллё, Витя? — в трубке звучал праздничный костин голос. — Я только что проверил — на всякий случай. Не смог сатанюга нам навредить: вот какая сила есть в молитве! Представляешь, у меня всё получилось!..
Включив воображение, я представил семейное счастье в нескромных подробностях и порадовался за друга — дело ведь вполне могло обернуться самым минорным образом. Лёг спать со спокойным сердцем. Нужно было хорошо выспаться: завтра на пивзаводе мне предстоял обычный рабочий день. **
__________________
* О том, как мы познакомились с Костей в 1989-м году, читайте в рассказе «Прямой эфир»
https://pikabu.ru/story/pryamoy_yefir_6151320
** Как я попал на пивзавод — это другая история: «Пиво в эпоху перемен»
Занятия по гипнозу Михаил Михайлович проводил в одном из классов казахской школы. В начале 1990-х многие заведения сдавали свои кабинеты, подсобки, склады и гаражи всем желающим: лишь бы деньги за аренду платили. Куда в те годы подевался весь национальный школьный контингент — одному Аллаху известно: уроки на втором этаже школы вёл один наш Бородаев.
Жаждущих всучить небескорыстному просветителю свою кровную наличность — в обмен на странные квитанции и неведомые духовные блага — набралось человек тридцать. Пустых парт не осталось, везде сидели кто во что одетые люди с тетрадками, блокнотами и записными книжками. Публика со всего Петропавловска сюда притопала самая пёстрая — и по социальному статусу, и по психотипам. Большинство — лучшая половина человечества, но имелось и с пяток мужчин. Младше тридцати был, наверное, один я, остальные выглядели более солидно, в среднем лет так на сорок с хвостиком.
Думаю, не стоит детально описывать, что говорил наш наставник во вступительном слове. Не то чтобы я этого совсем не помнил — предусмотрительно я прихватил с собой тетрадку с ручкой и, как старательный студент, подробно конспектировал — это отличный способ для долговременного запоминания. Но если приводить здесь все-все-все подробности, то получится толстенный роман. Так что для экономии своего и вашего времени ограничусь кратким субъективным пересказом — и только.
Целый час жизнерадостный старичок посвятил тому, что можно, а что нельзя делать начинающему гипнотизёру. К неудовольствию присутствующих, «нельзя» было гораздо больше, чем «можно». Слухи и мифы о гипнозе, как о волшебной палочке, с которой можно творить любые чудеса, Михал Михалычем были немилосердно высмеяны. В его понимании гипноз являлся всего лишь одним из инструментов для решения вполне конкретных задач. Начиная от боевых, спортивных, медицинских — и заканчивая бытовыми. Этим невидимым инструментом можно было и помочь, и навредить себе и другим, если пользоваться им неразумно. Особо Бородаев предостерёг собравшихся от нарушения закона и посулил посвятить этой теме отдельное практическое занятие «Цыганский гипноз», за что ему похлопали в ладоши. Далее Михал Михалыч популярно описал некоторые гипнотические техники, но пару маленьких «изюминок» оставил на самый конец.
Оказывается, чаще всего гипноз и внушение — это не какие-то сакральные или технологические процессы, а вещи вполне себе практические и житейские. В обычной жизни люди постоянно что-то друг другу внушают, гипнотизируют один другого, посредством слов проникая на подсознательный уровень. Но обычно так хорошо, и по таким мелочам и пустякам, что делают это незаметно, даже для себя самих.
Есть и сознательное воздействие на массы людей. Радио и телевидение способны внушать людям те цели и ценности, которые в данный момент выгодны правящим группам. Гипнотизировать могут как люди, так и транслируемые образы, картинки или звуки. Поэтому Бородаев посоветовал пользоваться «средствами массовой дезинформации» как можно меньше и осторожнее. После передач задавать себе очень простые, но важные вопросы: «Кто заказчик этой передачи, кому она выгодна? Что мне хотели сейчас внушить? Принесут ли эти идеи мне и моей семье пользу или вред?».
Собственно, только после такой продолжительной теоретической части мы и перешли к практике: стали учиться погружать себя в особое состояние, помогающее внушению. «Это — самый первый шаг в наших занятиях, — объяснял Михал Михалыч. — Когда вы им хорошо овладеете, то сможете помогать своему организму самостоятельно справляться с более или менее серьёзными недугами. Сначала вы заметите внешние изменения: у вас лучше и быстрее станут залечиваться раны, вы будете легче переносить боль. Позже будут налаживаться и более сложные внутренние процессы. Наконец, это состояние позволит вам оказывать на других людей гипнотическое воздействие — то, ради чего вы сюда пришли».
И вот целый класс взрослых людей начал выполнять странные упражнения — вводить самих себя в транс. Под счёт «раз» нужно было до мурашек почувствовать такую лёгкость в ногах, как будто они ничего не весят и отрываются от пола. «Два» — вместе с ногами лёгкими должны стать бёдра и живот. «Три» — чувство невесомости идёт вверх и доходит до груди. «Четыре» — в руках тоже почувствовать мурашки и воздушность. «Пять» — голова лёгкая, как и всё тело в целом.
Надо сказать, этой вводной премудростью я овладел быстро, до конца урока. По желанию научился её «включать» и ощущать, что я или поднимаюсь к небу, или проваливаюсь вниз, или лечу в любую сторону. Научился её и «выключать», чтобы чувствовать себя, как всегда. Но не все были такими счастливчиками: добрая половина только кряхтела, пыхтела, шептала и сопела, но у них ничего не выходило. Впрочем, Михал Михалыч всех успокоил, сказав: «У кого сразу не получилось — не волнуйтесь. Мы будем выполнять такие упражнения в начале каждого занятия, и постепенно все из вас этому научатся». «А когда гипнотизировать-то начнём?», — спросил самый нетерпеливый из мужчин. Учитель понимающе заулыбался: «Всему своё время, господа, всему своё время. Сначала надо овладеть азами, а уже потом двигаться вперёд. Это принцип дидактики: от простого — к сложному. Шаг за шагом будем идти вместе. Не торопите события и как можно лучше овладейте начальными умениями!».
После этих слов Бородаева наш первый урок и завершился. Ощущения после него были двойственными. Вроде бы, ничего такого особо необычного я не увидел и не ощутил. Ну подумаешь: по телу мурашки стали бегать в приказном порядке, да появилось чувство лёгкости — обязательно для этого нужно идти к гипнотизёру, что ли? С другой стороны, было бы занятно посмотреть, что же будет дальше.
«Ну, как там — тебе понравилось?» — спросила мама, когда я был уже дома. «В принципе, можно послушать». «Вот и хорошо, походи, послушай доброго человека. Всё лучше, чем эту брехню по телику смотреть». «Это да, — согласился я. — И тут гипноз, и там гипноз. Лучше уж с добрым человеком пообщаться: Михал Михалыч плохому не научит».
Впервые «живого» гипнотизёра я увидел ещё восьмиклассником, когда зимой 1978-го года в нашей школе появился Юрий Горный. Выступление было полуподпольным, причём сначала его почему-то делать запретили, а после — тоже неизвестно почему — разрешили. Наверное, туго там было с финансовым вопросом, но потом всё удалось как-то утрясти, подмазать и устаканить. В то время многие артисты гастролировали по стране, производя учёт концертов, билетов и зрителей не совсем законно, а то и выступая вовсе нелегально.
Актовый зал трещал по швам: поглазеть на нечто странное и полузапретное собралась чуть ли не вся школа. Для экономии места длинные сидения убрали в конец помещения и поставили друг на друга. Немногие счастливчики восседали на подоконниках, остальные стояли вплотную, плечом к плечу. Ощущение было не из приятных — как у барана в стаде себе подобных. Неудивительно, что предстоящее мероприятие мне не понравилось ещё до его начала. Да и ко всякого рода фокусам я тогда был настроен скептически — возможно, просто из-за подросткового желания всему противоречить.
Выступление Горного — с его быстрым счётом и точным повторением увиденных в течение пяти секунд двух десятков различных цифр и прочими эффектными математическими трюками — не тронуло, несмотря на то, что зал то и дело захлёбывался аплодисментами. Помнится, что в уме артист спокойно и шустро складывал, вычитал, умножал, делил, извлекал корень и возводил в степень пятизначные числа. Думаю, что модные сейчас курсы ментальной арифметики даже близко не стоят к той сложности и скорости вычислений, которую с необычайной лёгкостью показывал этот деревенского вида мужик в свитере.
Ярко запомнился номер, в котором демонстрировалось «шестое чувство» человека. Стало до мурашек на спине жутко, когда подёргивающийся в разные стороны Горный спустился со сцены и начал шаг за шагом подходить всё ближе и ближе, словно сверля меня обжигающим взглядом. Мой одноклассник Виктор Мальчихин, которого в тот момент гастролёр крепко держал за руку, рассказывал позже, что тогда он напряжённо думал именно обо мне. Однако подойдя поближе и увидев моё побледневшее лицо, Витя пожалел товарища — и переключил свои мысли на стоявшую неподалёку от меня завуча Маргариту Ивановну. Чем вызвал гнев вспотевшего экстрасенса: раскрасневшийся Горный прекратил своё дёрганое мотыляние, громким и резким голосом объявив, что нужный результат не достигнут по витькиной вине. Дескать, вот такая досада: не смог мальчик сосредоточиться и оказался «негодным».
Остальные номера, — когда выбранные из толпы «годные» для гипноза дети в подчинённом состоянии и под радостный гогот зала то изображали из себя великих певцов, то всерьёз играли на невидимых музыкальных инструментах, то совершали другие дурацкие поступки, типа пилили дрова авторучкой, — лишь действовали мне на нервы. Всё это напоминало кадры из фильма «Обыкновенный фашизм», где люди, на которых немцы проводили свои бесчеловечные опыты, делали нелепые телодвижения и тупо жрали траву. Двухчасовое стояние в духоте кончилось тем, что возбуждённая и уставшая орава диких дебилов разом рванула к раздевалке, чуть не переломав мне рёбра.
После этого решил: на все эти унизительные «гипнозы» — больше ни ногой. Ибо одно только воспоминание о вышеописанном массовом мероприятии вызывало у меня чувство тошноты и брезгливости. Как говорил любимый персонаж: «Ты мне лягушку хоть сахаром облепи — я её всё равно есть не стану».
В декабре 1991-го познакомился я с совершенно заурядным на вид старичком, вскоре поразившим меня своими необыкновенными, и я бы даже сказал, феноменальными способностями. В то время человеком я был хотя и довольно молодым, но достаточно прагматичным и в чудеса верить не склонным. Впрочем, давайте буду рассказывать всё по порядку, чтобы не запутаться в цепи событий.
Начну с мамы, ибо обозначенным знакомством я был целиком обязан ей. Сколько себя помнил, она всегда работала судьёй ¬— сначала районного, потом городского и, наконец, областного суда. Школьником я любил бегать к ней на работу, поэтому пугающее многих граждан понятие «суд» лично для меня не несло в себе никакого негативного смысла. «Суд» — равнялось словам «мама» и «мамина работа». Точно так же, как в детстве слова «обком партии» или просто «обком» значили для меня — «папа» и «папина работа». Отец умер, когда я был ещё старшеклассником. До конца своей жизни он работал в обкоме партии. Как я узнал намного позже, был начальником первого отдела. Если называть его должность точнее, то «заведующим секретной частью общего отдела Северо-Казахстанского областного комитета КПСС». Ну, о папе расскажу как-нибудь в другой раз, а пока вернёмся к маме.
Ко времени описываемых событий мама достигла пенсионного возраста и ушла в отставку. Но она была женщиной энергичной и деятельной, имела колоссальный юридический опыт, потому дома ей сидеть не хотелось. Попросилась работать в управлении юстиции, где начала регистрировать общественные организации. Дело это ей очень нравилось. Коллектив в управлении был молодой, дружный и весёлый, а народ в юстицию приходил вежливый, спокойный и тихий. Не то, что годами не вылезающие из судов горластые скандалисты и склочники. И вот занималась она всякими обществами защиты золотых рыбок и клубами любителей НЛО, как однажды — накануне Нового года — пришёл к ней один любезный и обходительный дедушка. На вид её ровесник, лет шестидесяти с хвостиком. Представился Бородаевым Михаилом Михайловичем.
Ситуация у него была такая. Он в прошлом тренер, сейчас на пенсии, но ему, как и маме, на месте не сидится. Поэтому он хочет зарегистрировать общественную организацию, чтобы заниматься с детьми восточными единоборствами. Даже прекрасное здание для тренировок нашёл: старинную водонапорную башню за бывшим обкомом партии. Башня была крепкой, кирпичи толстыми — настолько, чтобы без опаски молотить там по стенам детскими руками и ногами. Хотеть-то он хотел, да не мог. Не было у его будущей организации устава, а без этого скучного документа создать юридическое лицо нельзя. Юстиция, как известно — это орган регистрирующий. Он не должен помогать написанию уставов, он только проверяет их на наличие или отсутствие правовых ошибок. Писателями уставов обычно являются юристы, но беда была в том, что у нашего дедушки среди знакомых таковых не нашлось. А регистрировать ему нужно было довольно-таки срочно, потому что группы детей на следующий год уже набрались: телега оказалась впереди лошади.
«Любовь Сергеевна, — взмолился он. — Не могу я сам никого найти. Вы уж посоветуйте толкового человека. Я всё ему расскажу о наших делах, он мне оформит устав, как полагается, а я вам сразу же отдам документы на регистрацию». И мама, хорошо чувствующая добрых людей, по сердечному расположению согласилась поискать. Уж не знаю, к кому там она обращалась, но её хорошие знакомые под разными хорошими предлогами так же хорошо отказывались. На носу была ёлка, душе хотелось праздника, организм требовал шампанского: кому была охота запариваться с каким-то там уставом? И вот дома на кухне мама меня попросила: «Витя, пожалуйста, помоги Михал Михалычу с уставом. Он очень хороший человек, я ему пообещала помочь, а поработать-то и некому. Позвони ему прямо сейчас».
Ну что ж, маму надо было выручать. Днём я тогда был занят в кооперативе «Бытовик», а вечером более-менее свободен. Позвонив неожиданному клиенту и договорившись о встрече, я поехал к Бородаеву домой. Благообразный дедушка, живший у чёрта на куличках в 19-м микрорайоне, встретил меня, как родного: «Виктор, вы мой спаситель!». Усадил в удобное кресло, стал согревать после мороза — поить чаем с вареньем. И, конечно же, параллельно рассказывать о своём проекте под пафосным названием «Северо-Казахстанская областная федерация восточных единоборств». Прихлёбывая чай с малиной, я всё подробно записывал, чтобы потом дома разложить по пунктам. По ходу деловой беседы поведал улыбчивому дедульке о некоторых юридических аспектах жизни, а тот, в свою очередь, поделился прелюбопытнейшими подробностями своей биографии.
Выяснилось, что энергичный старичок в старой спортивной форме, давно превратившейся в домашнюю одежду, не так прост, как представлялось вначале. Оказывается, лет ему не шестьдесят, а семьдесят, но выглядит он моложе своего возраста. Ещё до войны, будучи совсем юным и зелёным, Миша жил в Москве и занимался японским боевым искусством под названием «каратэ», что значит «пустая рука». Тогда в СССР такая деятельность была под запретом, как и всё, так или иначе считавшееся «буржуазным». Тем более что Страна восходящего солнца по отношению к Стране Советов являлась государством враждебным. Советских людей учили бдительности. Малейший намёк, что кто-то связан с какими-то японскими делами, приводило к серьёзным неприятностям. Тогда много не чикались, обвиняли в шпионаже в пользу Японии и — «десять лет без права переписки»: поминай, как звали…
У Миши Бородаева был сэнсэй — учитель. Он действительно работал учителем физкультуры в школе и разглядел в ученике способности к боевому искусству. Был он неправильной для того времени и места национальности — японцем, поэтому выдавал себя за китайца, давно живущего в России и забывшего китайский. Для большинства русских ведь что японцы, что китайцы, что казахи с узбеками — все на одно лицо, желтолицые и узкоглазые. Сильно никто не присматривался, в национальностях не копался, потому что кругом — сплошные интернационалисты. И вот по вечерам тренер-«китаец» готовил способного школьника к соревнованиям по физкультуре, тогда как на самом деле японец обучал своего ученика боевым восточным премудростям. От сэнсэя мальчик узнал, что сам по себе рукопашный бой — удары, захваты, броски и прочие приёмы — это не главное. Главное — это духовная часть схватки. Противника можно победить ещё до поединка, особым образом настроившись на победу и сломив врага невидимой силой. Собственно, такого рода тренировками они и занимались. Где-то в конце 1930-х в СССР начали усиленно готовить народ к войне, развивать борьбу вольного стиля — «самбо», и школьные уроки рукопашного боя никаких подозрений не вызывали.
Потом случилась война, Михаил ушёл на фронт. Был ранен, чуть не потерял зрение. Но с помощью упражнений, которым его обучил сэнсэй, к удивлению врачей юноше удалось самостоятельно восстановить зрительную функцию. После войны стал студентом факультета физического воспитания педагогического института, потом — учителем физкультуры в школе. Благодаря блестящим успехам учеников на соревнованиях, был приглашён тренировать взрослых спортсменов. Там он тоже применял свои знания, да так успешно, что в 1950-е годы уже выезжал за рубеж со сборной СССР. Учил своих подопечных он одному: искусству выигрывать бой ещё до поединка, невидимым образом, духовно. Для объяснения спортивным чиновникам сути тренировок Михаилу каждый раз приходилось пользоваться официальной терминологией, дабы идеологически всё это не выглядело какой-то мистикой, а укладывалось в жёсткие марксистско-ленинские рамки. Слова «совокупность психолого-педагогических мероприятий», «волевая подготовка», «выработка настойчивости и упорства» и прочие в таком же духе успокаивали бумажные души.
«Вы, наверное, очень любите спорт, Михал Михалыч?»,— поинтересовался я. «Я? Люблю?», — брови старичка гневно вздёрнулись вверх. — Виктор, я ненавижу эту систему! Вы спросите, почему. С одной стороны, она убивает тысячи молодых ребят, выжимает из них все соки. К тридцати — сорока годам профессиональные спортсмены превращаются в калек. Я бы мог вам рассказать, как на этом во всём мире наживаются производители спортивного питания и медицинских препаратов, улучшающих результаты… С другой стороны — и это гораздо опасней — спортивная система делает дураками миллионы людей: болельщиков. Они искренне считают, что приобщаются к высоким достижениям, когда ходят поорать на стадион или сидят у телевизора. На самом же деле они занимаются саморазрушением, это реально больные люди, подобные наркоманам. Их болезнь тоже приобретённая, к ней их специально подтолкнули, намеренно заразили. Поощрение такого поведения, культивирование болезненного образа жизни — это преступление со стороны государства. Вместо того, чтобы укреплять здоровье народа физкультурой, человеческие мозги забивают её суррогатом — профессиональным спортом. Но любому государству очень выгодно управлять массами. Выгодно использовать спорт и в политических целях. …Вижу, вас это заинтересовало?».
Я уже давно отвлёкся от юридических записей и внимательно слушал Бородаева, отложив ручку в сторону: «Да, очень». «Знаете что»,- Михал Михалыч ушёл в соседнюю комнату и быстро вернулся с каким-то листком. — Я приглашаю вас на мой семинар, вот — возьмите его программу. Подобного мероприятия ещё нигде не было — ни в СССР, ни в мире. Для меня это тоже первый опыт. Семинар будет в январе, в вечернее время, десять дней подряд. Я буду там говорить и показывать, на какие чудеса способен человек, если он захочет духовно развиваться». Бородаев помолчал, пристально глядя на меня и что-то обдумывая. Потом продолжил: «Я чувствую в вас большую, но скрытую энергетику, Виктор. Думаю, что вам это будет очень полезно для самопознания. Тут написано, что главная тема семинара — гипноз. Это слово более понятно людям и коммерчески привлекательно. Семинар платный. Я намерен использовать все плюсы капитализма, чтобы заработать деньги. Буду вкладывать их в развитие детского проекта. Но вас я приглашаю поучаствовать бесплатно, ведь вы меня так выручили!».
«Спасибо, Михал Михалыч. Позвольте тогда и мне сделать вам подарок: устав я напишу вам тоже бесплатно. Зарплата у меня приличная, я в деньгах не нуждаюсь. Давайте сделаем бартер: вы мне — семинар по гипнозу, я вам — устав».
Бородаев чуть не подпрыгнул: «Вот спасибо, Виктор! Не ожидал, очень приятно. Сейчас много расходов на обустройство, на оборудование. У нас в этом вся семья участвует, больше всех сын помогает. Кстати, его тоже Михаилом зовут: у нас тут два Михал Михалыча. Передам ему своё дело по наследству».
Посидев ещё с полчасика и обсудив оставшиеся вопросы, мы стали прощаться. Поздравили друг друга с наступающим праздником и расстались ко взаимному удовлетворению. Встретиться договорились в первых числах января, чтобы побыстрее подать документы в юстицию. Новый 1992-й год обещал быть интересным.
Новый 1992-й год я встретил на развалинах СССР в статусе юрисконсульта кооператива «Бытовик». Именно так, модно и по-перестроечному, назывался бывший Петропавловский пивоваренный завод — некогда вожделенное место непыльной работы местных алкоголиков, хулиганов, тунеядцев и прочих 15-суточников. Надо сразу заметить, что попал я туда отнюдь не по блату, а строго наоборот — в виде уголовного наказания.
Если вы ещё не знаете, то знайте. Я совершил страшное преступление против прогрессивного человечества. Вы спросите: «Кого же ты убил-зарезал, дружище? Ты же такой добрый, что и мухи не обидишь». А я вам вот что отвечу: «Да, мух я не обижал, никого не убивал, не резал. Я сделал гораздо хуже, а именно — государственное преступление. Оскорбил первого и единственного президента нашей советской Родины, Михаила Сергеевича Горбачёва». За все его добрые дела во благо нашего народа назвал я его в присутствии свидетеля сильно нехорошим словом. Не по-матушке, конечно — всё же я был хорошо воспитанным юношей из приличной семьи. Но КГБ, прокуратура и суд всё же посчитали, что слово «фашист» было стилистически невежливым и политически неправильным. И поскольку в прошедшем году вовсю действовал закон «О защите чести и достоинства президента СССР», то впаяли мне по этому закону два года исправительных работ, чтобы я в другой раз подбирал по поводу президента слова получше и покрасивей, чем это. С позорной надписью в трудовой книжке: «Уволен по приговору суда» был я, как враг народа и латинский шпион, изгнан с военного завода. После чего передан в суровые объятия органов, ведающих исполнением наказаний. И вот то ли по ментовскому приколу, то ли по перестроечному недосмотру, то ли чтобы нарочно споить матёрого антисоветчика — только попал я в самый что ни на есть разлюли-малинник.
Кабинет юриста, который, не жалея печени, трудился на пивзаводе до меня, и которого только что вытурили с завода «за разврат, за пьянство, за дебош», представлял собой склад пустых пивных, винных и водочных бутылок. Бутылки были везде и самого разного калибра. Они были во всех четырёх углах комнаты. Они стояли под столом и лежали в ящиках стола. Они были навалены под шкафом и теснились в шкафу — вперемешку со старой юридической литературой. Разгребалось и выносилось всё это барахло полдня, хорошо, что помогали мне отзывчивые женщины из бухгалтерии. И вот в первый же день работы, очарованный приятным женским обществом и сидя за очищенным от пивных пятен столом, я осознал некоторую парадоксальность бытия.
Вы представьте себе на мгновение ту обстановочку. И не в кабинете, а в стране. Только что, непонятно зачем и почему, рухнула огромная империя. Народу, недавно проголосовавшему на референдуме за сохранение страны Советов, показали пребольшущую фигушку. Экономика — извините за мой французский — в полной жопе. Пачки денег на глазах превращаются в фантики. Люди массово теряют работу и вынуждены торговать на улицах всякой дрянью. А ваш покорный слуга, ярый противник власти, после её здоровенного пинка прилетает в то волшебное место, где производится самый ходовой и дефицитный товар — пиво. Хоть и являлось это пиво жидкой субстанцией, но тогда оно было самой твёрдой валютой. В магазинах в то время уже мало что продавалось, поэтому купить — точнее, выменять «по бартеру» — на пиво можно было всё, что только душе угодно.
И начались мои рабочие будни. Работы было не так, чтобы много, но и немало. Кооператив прирастал капиталом и превращался в акционерное общество. Менялись законы, менялись документы, менялись отношения между людьми. А пиво всегда служило отличной смазкой — начиная от договоров с поставщиками и оптовиками, заканчивая вынесением правильных решений в суде и арбитраже.
Сказать вам, что мне завидовали все друзья — это не сказать ничего. Оказалось, что сгоряча плюнув в лицо власти, я выиграл джек-пот. В чём был мой выигрыш? Во-первых, я приносил домой достойную мужчины зарплату — даже за вычетом двадцати процентов «горбачёвских», идущих в доход государству. Во-вторых, поил своих друзей и подруг не разбулыженой в уличном киоске мочой, а настоящим пивом. Пивом, произведённым на фирменном чешском оборудовании и изготовленным по правильным советским ГОСТам. Пивом «Жигулёвским», «Московским», «Ленинградским», «Самал». Пивом элитным, нефильтрованным, пивом с тысячелистником, и даже совершенно секретным пивом с добавлением трав, усиливающих потенцию.
Оказалось, что быть демократом, пострадавшим от коммунистического режима, и жить в начале 1990-х — это классно. После нескольких ящиков пива, принесённых в редакцию бывшей газеты «Ленинское знамя», сильно укрепилась наша дружба с редакторами новых «демократических» изданий и «свободными» журналистами. Естественно, тон газет 1992 года начал сильно отличаться от газет годичной давности. Бесплатным бонусом к пиву прямо мне в квартиру ящиками доставлялась «гуманитарная помощь» от неизвестных, но богатых доброжелателей, симпатизирующих демократическим ценностям — цветастые пачки с иностранными надписями на всех языках мира, набитые какой-то лапшой, сухофруктами и ещё чем-то невероятно вкусным и буржуинским. Глядя на всё это звенящее и шуршащее богатство, мама только охала, наверное, считая меня Плохишом, только что продавшим «за банку варенья и корзину печенья» военную тайну. Тем более что раньше я работал «на почтовом ящике».
От начавшегося пивного алкоголизма и бытового разложения меня спас университетский товарищ, предложивший «более денежную, но рискованную» юридическую работу в соседнем Омске в совершенно незнакомой мне сфере — торговле нефтепродуктами.
Перестройка закончилась. Начинались «лихие девяностые».