— Она говорит: «Проходите, только не наступайте на паузу на лестничной площадке».

На втором пролёте невидимый кто-то привычно сказал «тише», и группа инстинктивно приглушила шаг. На третьем пахнуло хлебом — кто-то пёк его ночью и забыл прикрыть за ароматом дверь.

— Это у вас специальный запах для аутентичности? — спросил один из туристов.

— Это у нас «добрый день» по-петербуруски, — объяснил я. — Переводится как «успейте взять тёплым».

Двор-колодец выдохнул нас к остановке. Трамвай с литерой «Г» («Гостевая») подкатил как по заказу и звякнул, будто кивнул лично мне.

— По билету «до тайны» — в середину салона, — сказала кондуктор в вязаных перчатках. — А новичкам — к окну. Пусть город сам себя показывает.

— А нам… обычные билеты, — робко проговорил громкий дождевик.

— Обычные у нас все, — вздохнула кондуктор, отрывая от катушки коричневые прямоугольники. — Просто в некоторых есть место для тайны. Вы проверяйте.

Туристы вертели билеты на свет. В одном и правда проступила тонкая строчка: «Пожалуйста, не спешите». В другом — «Пересядьте на дождь». В третьем не было ничего; он был пуст, и это пугало больше всего.

— Пустые — самые вместительные, — успокоил я. — В них хранится то, что не умещается в словах.

Трамвай повёз нас мимо переулка «Если бы», сквера «Невозвращённых зонтов» и булочной «В обмен на сомнения». У булочной я попросил остановить.

— Здесь можно обменять тревогу на пышку, — сказал я. — Взвешивают честно и на совесть.

Они впервые улыбнулись правильно — глазами, а не зубами. Пока они пробовали горячее тесто, я обратил их внимание на прилавок.

— А вот это, — я указал на одинокий пупырчатый овощ, забытый кем-то у кассы, — это «дикий огурец». Местный дзен. Переводится как «то, чего здесь быть не должно, но вы делаете вид, что так и надо». Высший пилотаж городской вежливости.

Дождь, удовлетворённый усвоенным уроком, сделал на витрине пару акварельных мазков и отступил.

Дальше был мост. Металл мерно дышал, ветер деликатно проверял наши карманы. Туристы достали из своих чужие города: расписания, хэштеги, путеводители с обещанием «успеть всё». Ветер погладил мятую бумагу, отобрал одно «успеть всё», сложил из него кораблик и отпустил по тёмной воде.

— Переведите, — попросили они снова.

— Он говорит: «Всё — не успевается. Зато успевается — ваше».

На стрелке мы свернули к Бюро находок и прочего. У двери сидела знакомая собака с железным тире вместо ошейника. Она обнюхивала воздух вокруг каждого и одобряла далеко не всех.

— Мы… с миром, — сказал громкий дождевик и протянул ладонь. Собака, изучив воздух вокруг его пальцев, решила, что он не фальшивит, и коротко кивнула.

Внутри, среди стеллажей, хранились справочные карточки: «Парадная = подъезд (здороваться)», «Поребрик = бордюр (не спорить)», «Шаверма = шаурма (вежливо)», «Дожди = разговоры (с длинными паузами)». Я взял семь прозрачных пластинок «перевод с петербуруского» и семь обратных.

— Как это работает? — спросила женщина в жёлтом дождевике.

— Просто, — показал я. — Вы говорите: «Быстрее бы солнце». Карточка переводит: «Давайте подождём, пока город договорит свою мысль». Или вы: «Где здесь красиво?» Карточка: «Где меня узнает свет».

Они осторожно посмеялись. Кондуктор, которая, оказывается, всё это время шла с нами, пояснила:

— Прелесть петербуруского языка не в том, чтобы его выучить. А в том, чтобы ему понравиться.

— А как понравиться? — испуганно спросили пятеро.

— Не мешать дождю быть дождём, — согласилась собака со своего места и вздохнула своим тире так выразительно, что поняли даже те, кто ещё сомневался.

Мы снова сели в «Гостевую». Я дал им маленькое домашнее задание:

— Сейчас мы выйдем. Каждый на минуту останется один. Задача — услышать собственный перевод. Что город говорит вам, пока вы на него не смотрите?

Они разошлись по аллеям сквера, как бумажные кораблики. Один вернулся с мокрой открыткой в руке: «Здесь можно никуда не идти и всё равно приходить». Другая — с кленовым листом, к которому прикипела дождевая капля: «Не бойся быть медленным». Третий — с пустыми руками, но с новым лицом, на котором впервые уместился воздух.

— Вы начинаете понимать, — сказал я нарочито строго, чтобы не спугнуть. — Теперь экзамен.

Мы поднялись на шестой этаж, где никто не живёт. За дверью стояла пауза. Я постучал костяшками пальцев так, как стучатся в двери к старым историям. Пауза ответила тишиной, полной уважения. Из-под двери просочилась узкая полоска холодного света. Я разделил её на семь тонких линеек и вручил каждому.

— Смотрите сквозь них, — велел я. — С этого момента город перестанет позировать вашей камере.

На Невском, куда мы вернулись уже немного другими, я повёл их к бронзовой даме. Она стояла, как всегда, глядя поверх толпы — туда, где у людей хранятся намерения.

— Ей можно задать один вопрос. Если вы не торопитесь с ответом, — прошептал я.

Главный дождевик долго думал, а потом спросил вполголоса:

— А я… здесь не случайно?

Бронзовая дама не улыбнулась — это было бы слишком просто. Она лишь чуть заметно переместила сумочку из одной руки в другую. И на мгновение дождь перестал переставлять буквы в словах.

— Перевод: «Вы здесь ровно настолько, насколько сможете остаться в собственном молчании», — сказал я тихо. — По-петербуруски это звучит короче.

— Как? — выдохнула женщина в жёлтом дождевике.

— «Ничего. Подождём».

И они впервые сказали это правильно. Все вместе, но не хором, а так, как звонят трамваи: каждый своим колоколом. Город удовлетворённо подвинул им ещё одну сухую нитку тротуара. В подарок.

К вечеру они уже не были дикими, как вчера. Они научились отличать, где «потом» — это забота, а где — вежливый отказ; поняли, что пустой билет — самый надёжный; здоровались с ручкой парадной и не спорили с дождём. На прощание я выдал им по карточке «Обратного перевода»: если в их шумных городах забудется этот язык, нужно просто приложить её к сердцу. Трамвай найдётся сам.

— Так кто вы? — спросил меня экскурсовод, уже уходя.

— Переводчик Петербуруского, — пожал я плечами. — Временный. У нас это должность по совместительству. Её занимает каждый, кто умеет дождаться.

Они ушли. Спокойно, без суеты, с новоприобретённой правильной скоростью. Собака с железным тире свернулась у моего подъезда и прикрыла глаза: работа на сегодня была сделана. А дождь перечеркнул небо ещё одной плавной линией и, кажется, наконец согласился с предложенной орфографией.

— Мне кажется, или чувствуете себя счастливым, когда вспоминаете об этом?

— Очень счастливым, если честно, - с улыбкой ответил он. – Тогда моя жизнь казалась совсем иной: мне было интересно узнавать новые вещи, поставленные задачи виделись мне увлекательными, еще не было ни жены, ни ребенка и я мог посвятить всего себя подъему вверх. Но самое главное – у нас там собрался действительно нормальный коллектив, то есть – абсолютно нормальный: никаких нарциссов и самодуров, беспробудных пьяниц и наркоманов, людей в розовых очках и прочих сложных в общении и взаимодействии личностей.

— Это действительно очень важно, - кивнула я.

— Вот только тогда я еще не ценил этого и привлеченный большими деньгами ушел в другое место, - потерев лоб, посетовал Иван. – Известная на всю страну компания, огромный многомиллиардный бизнес, «дружный коллектив», ДМС, современный технологический стек и так далее и тому подобное.

— Прозвучало так, будто все до последнего слова оказалось неправдой.

— Пожалуй, только насчет известности они не обманули, - вздохнул мужчина. – Я думал тогда что это мой трамплин в мир большого ИТ, а оказалось, что мир этот – совсем не такой каким кажется снаружи. За три года там я располнел на двадцать килограмм, заработал больную спину, извелся до такой степени, что был вынужден пить антидепрессанты и много чего еще…

— Я довольно часто слышу подобные истории от ваших коллег – дело в переработках, тяжелых во всех смыслах проектах или в неудачном коллективе?

— Наверное, все вместе… Причем, я после этого еще дважды переходил в другие места, но каждый раз все повторялось вновь. Менеджеры, звонящие через каждые пятнадцать минут, бизнес, который не знает, чего он хочет, коллеги, считающие, что они некая высшая каста, новенькие, откровенно думающие будто им все вокруг должны, люди, считающие себя центром мироздания. Я так устал от них от всех – вы бы знали!

— Так почему бы не уйти? Вы еще молоды и вполне можете найти себе место по вкусу.

— Эта мысль приходила мне в голову пару недель назад, - мрачно сказал он. – Я тогда вспомнил, что, работая на мясокомбинате, нас всех заставляли проходить медосмотр и в том числе – у психиатра. Может поэтому у нас там не было таких кадров? Было бы неплохо повсеместно ввести нечто подобное в ИТ-сфере. Хотя, по моему опыту – тогда работать там будет некому…

— Возможно, вас просто не повезло с коллективом – не стоит отчаиваться, нужно идти вперед.

— Да я вот подумал, что нужно не вперед, а назад – может следует прекратить эту гонку и заняться чем-то поспокойнее? Я поспрашивал у старых коллег – они будут рады видеть меня на прежнем месте. Моя программа все еще работает, они ее поддерживают, но вернись я – можно будет сделать еще лучше. Да, зарплата будет в разы меньше – но разве мое здоровье того стоит? Разве я должен так страдать из-за денег?