Вот как характеризует трагедию Павлика Морозова Горький:

“Пионеры истребляют растительных и животных вредителей: выпалывают сорняки, вылавливают сусликов и кротов, организованно помогают колхозникам в работе на полях, по сбору овощей; организованно демонстрировали против пьянства отцов; энергично пытались увеличить свою армию за счёт детей деревни. Были случаи, когда эти попытки деды и отцы консервативной деревни встречали с палками и вилами в руках, были случаи избиений, увечий пионеров.

Борьба с мелкими вредителями — сорняками и грызунами — научила ребят бороться и против крупных, двуногих. Здесь уместно напомнить подвиг пионера Павла Морозова, мальчика, который понял, что человек, родной по крови, вполне может быть врагом по духу и что такого человека — нельзя щадить. Родные по крови, по классу убили Павла Морозова, но память о нём не должна исчезнуть, — этот маленький герой заслуживает монумента, и я уверен, что монумент будет поставлен”[1].

Неудивительно, что в годы буржуазной реакции образ этого мальчика, несущий в себе все то, что так противно буржуазии, был подвергнут всесторонней ревизии. Сделать это было тем проще, что многое из того, о чем говорилось в советской легенде, в самом деле не соответствовало действительности. Но, само собой, буржуазная пропаганда не удовлетворилась развенчанием мифов и скрупулезным воссозданием действительности: вместо этого она создала свой черный миф о мальчике-предателе и, пересказывая его на тысячу ладов, переврала до неузнаваемости все то, что было лишь слегка преувеличено и искажено в советской версии этой истории, так что, нынешняя мифология отстоит от исторической действительности настолько, что нужно стараться, чтобы выявить различие между действительностью и мифологией советской.

Часть этой новой мифологии мы и постараемся сегодня разобрать.

Вот что пишет о Павлике Л. Парфенов в своей книге “Намедни. Наша эра”:

"Дело о гибели Павла свяжут с осуждением в 1931 году его отца Трофима Морозова. Он одно время был председателем Герасимовского сельсовета и получил 10 лет лагерей за то, что «дружил с кулаками, укрывал их хозяйства от обложения» и «способствовал бегству спецпоселенцев путем продажи документов» (то есть за деньги выдавал справки сосланным в их местность раскулаченным, что они — нерепрессированные крестьяне Герасимовки)"[2]. 

Здесь следует сказать, что репрессированные это, надо думать, кулаки, высланные из мест проживания по политическим статьям. Причем, политическая статья в то время могла подразумевать и уголовную, которую просто не смогли доказать.

И вот, отец Павлика продавал им документы, чтобы потом "нерепрессированные крестьяне Герасимовки" возвращались на места прежнего проживания и устраивали там восстания, поднимали кулацкий террор, организовывали сельские ОПГ и мстили соседям, дававшим против них показания. Люди были простые и методы мести у них тоже были просты - вспороть живот, зарыть живьем в землю и т.д. и т.п.[3]. После чего советская власть их ловила и расстреливала. Но иногда получалось еще лучше – поймать и расстрелять такого "переселенца" еще до того, как он успеет вспороть чей-нибудь живот или кого-нибудь зарыть живьем в землю. А Трофим Морозов этим замечательным гражданам помогал. Был коррумпированный чиновник, как теперь говорят.

Вот что говорит брат Павлика, Алексей, в своем письме в редакцию журнала “Человек и закон”:

“Так знайте: у нас «записанных в кулаки» не было, из богатеев никто не пострадал да и высылать некуда – и так медвежий угол. К нам действительно высылали. Привезли ссыльных переселенцев осенью тридцатого года. Вы думаете отец их жалел? Ничуть. Он мать нашу, сыновей своих не жалел, не то что чужих. Любил одного себя да водку. И с переселенцев за бланки с печатями три шкуры драл. Последнее ему отдавали: деньги, сало и мясо. Может, по нынешним понятиям, мало брал, а мы дураки были, что не пользовались? Но мать нам всегда говорила: «Лучше по дворам с сумой ходить, чем на чужой беде наживаться»”[4].  

Несмотря на это исчерпывающее свидетельство о внутрисемейных взаимоотношениях сегодня пересмотру подвергается и эта сторона дела:

"Наивно думать, что за четырнадцать лет советской власти, к моменту суда, ОГПУ не завербовало в деревне взрослых доносчиков. Но донос мальчика на отца все же можно считать доказанным фактом. Сделан он был не по политическим причинам. Реальная причина доноса - жгучая ревность оставленной женщины, решившей отомстить бросившему ее мужу"[5].

Причем тут ведь мы имеем дело не только с очевидной подлостью, но и с прямой ложью, причем ложью ставшей сегодня общим местом. Ведь не было никакого доноса, ни в советской легенде, ни в действительности, Павлик никогда не был доносчиком. Лишь в перестроечном черном мифе о “доносчике номер один” этот поступок был занесен в его биографию. Теперь очернители памяти пионера все как один говорят: пусть он не был доносчиком, но ведь советская пропаганда превознесла его именно за донос! – и это снова будет ложью. Павлик выступил против отца открыто – и это лишь усиливает впечатление, которое произвело его выступление, особенно в том виде, в каком его подавала советская печать. Последнюю можно упрекнуть разве что в излишней поэтизации довольно прозаического события: мальчик на суде подтвердил показания матери против своего преступного отца, причем не просто подтвердил, но и сам отказался от него, попросив применить к нему самую суровую меру наказания (несмотря на эту просьбу, ходили слухи, что Трофим Морозов, впоследствии, освободился, не отбыв полный срок, получил за труд звезду героя и поселился в Тюмени). Факт прозаический – но много ли такой прозы сейчас? А многие ли хотели бы видеть качества, необходимые для такого поступка, не в ребенке вороватого министра, а в своем собственном?

Продолжим следить за изложением этой истории Л. Парфеновым:

“После этого у Татьяны Морозовой особенно не заладились отношения с жившими в соседней избе родителями Трофима, Сергеем и Ксенией, дедом и бабкой Павла. Свекор хотел объединить их два хозяйства, но невестка отказалась. При деде с бабкой находился другой их внук, 19-летний Данила. Бывало, этот крепкий парень своего двоюродного брата Павла колотил, а однажды ударил и Татьяну.

По версии следствия, убийство задумал родственник Морозовых Арсений Кулуканов — его в деле называют кулаком. Он дал денег Даниле — вроде 30 рублей, по другим публикациям — только пять. 3 сентября Данила и дед Сергей на виду односельчан работали в поле, а потом отправились в лес и подкараулили шедших с клюквой Павлика и Федю. Увидев, что Данила ударил Павлика ножом, Федя попытался бежать, но дед остановил его. Тогда Данила убил и второго двоюродного брата. Есть доказательства: в доме Морозовых-старших обнаружен окровавленный нож, и Татьяна видела, как бабка Ксения замачивала испачканную в крови одежду Данилы. Сама бабка объяснит, что это Данила забивал теленка, чье мясо возила продавать Татьяна”.

Здесь нужно понимать, что в патриархальном представлении, главой семьи является старший в семье мужчина, так что, после того как Татьяне удалось выжить из нее Трофима этим мужчиной стал Павлик. И вот его убивают.  Убитая горем мать Павлика, Татьяна, потом рассказала следователю, что в тот же день на улице она встретила ту самую бабку Ксению, которая со злым смехом сказала ей: «Татьяна, мы тебе наделали мяса, а ты теперь его ешь!» Почему-то этот эпизод представляется журналисту Парфенову менее важным, чем сообщение о быке, мясо которого возила продавать Татьяна.  Вот собственно и вся история, история о том, как юный пионер стал жертвой бытового кулацкого зверства. Но тут защитники перестроечной версии о мальчике-предателе выдвигают свой коронный аргумент: вы все врете, Павлик Морозов не был никаким пионером!

Пишет об этом и Парфенов:

“В центральной печати Павлик уже не только истец и прокурор, но и дознаватель: он якобы находил вещественные доказательства вины отца и отвозил их в Тавду. Возникают доселе неизвестные бесстрашные выступления мальчика против своего деда и Кулуканова, его сообщения о кулацком саботаже в сельсовет. Несуществующий пионерский отряд Герасимовки разрастается у журналистов до десяти человек, а Павлика называют командиром”.

Однако, вот что пишет учительница Павла, Лариса Исакова:

"Пионерский отряд в Герасимовке я тогда не успела организовать, его создала после меня Зоя Кабина, но и я рассказывала ребятам о том, как борются дети за лучшую жизнь в других городах и селах. Однажды привезла из Тавды красный галстук, повязала его Павлу, и он радостный побежал домой. А дома отец сорвал с него галстук и страшно избил. Какая уж тут «родственная связь»! Чем дальше, тем больше становились они чужими. Павлик, сама слышала, плакал, уговаривал Трофима не пить, не издеваться над матерью, пожалеть малышей, дать ему возможность ходить в школу. Очень он стремился учиться, брал у меня книжки, только читать ему было некогда, он и уроки из-за работы в поле и по хозяйству часто пропускал. Потом старался нагнать, успевал неплохо, да еще маму свою грамоте учил...  Пишу, а сама думаю: «Кому это сейчас надо? Кто нашу жизнь поймет да всю правду без издевки и прикрас расскажет?» То возносили до небес, то в грязь втаптывают, а правда ведь по середке. Однажды приехал мой Исаков из Тавды, рассказывает – положил перед ним секретарь райкома наган и говорит: «В двадцать четыре часа организовать в Герасимовке коммуну, иначе под расстрел пойдешь». «Что делать будешь?» - спрашиваю. Муж отвечает: «Партия велела, надо выполнять!» Только мы из бедняков коммуну организовали, выходит статья Сталина «Головокружение от успехов». Секретаря райкома обвинили в перегибах, и он застрелился. Коммуна распалась, а мужа моего кулаки до полусмерти избили. Меня же спасла Устинья Потупчик, предупредила, что Кулаканов с компанией собираются убить. Подхватила я ребенка и в чем была убежала из Герасимовки. Спряталась в тайге, потом кое-как до Тавды добралась. Вот, наверное, с тех пор Павлик Кулаканова и возненавидел, первым в пионеры вступил, когда отряд организовали. Писем он мне не писал, хотя мы и дружили, не силен был в грамоте, чтобы все изложить, так что про дальнейшую его жизнь я не знаю"[6].

Выходит и тут мы не видим ничего, кроме лжи и подлости: пионером Павлик Морозов все-таки был.

Итак, мы имеем мальчика, осудившего отца на суде, и зверски убитого своими родичами из "патриархальных", "семейных" соображений, причем вполне вероятно, что Арсений Морозов решил его убить просто в целях устрашения односельчан. Советская пропаганда превратила его в героя борьбы с кулацким террором, в наглядный пример того, что нельзя ставить узкие семейные соображения выше общечеловеческих, что нельзя терпеть насилие и низость от кого бы они не исходили. Теперь это считают преступлением.

Удивительного тут мало. 

Егор Морыганов

Использованные источники:

[1] М.А. Горький, Вперёд и выше, комсомолец!

[2] Эта заметка вообще достаточно показательна и мы рекомендуем ознакомиться с ней целиком: https://namednibook.ru/pioner-pavlik-morozov.html

[3] Вот замечательный пример того, как кулаки привыкли решать проблемы:

"В 1933 г. по инициативе бедняков-единоличников Бирюкова Д.Ф. и Феничева А.С. о кулацком засилье и произволе в колхозе с. Братского было послано в крайпрокуратуру коллективное заявление. Прокуратурой были приняты меры к расследованию, однако, ряд лиц, подписавших заявление, боясь мести кулаков, отказались подтвердить указанные в заявлении факты, и расследование положительных результатов не дало". 

"Каманов, совместно с кулаками Симоновым, Беспаловым, Васильевым и др., стремясь устранить Бирюкова, подожгли постройки кулака Симонова и, обвинив в поджоге Бирюкова, во время пожара убили его.  Кулаки во главе с Камановым за малейшую провинность зверски избивали, а в отдельных случаях и убивали колхозников и единоличников. В 1933 г. у кулака Беспалова на огороде неизвестными были вырыты несколько кустов картофеля. Беспалов и другие кулаки самовольно произвели обыск у беднячки Кошелевой, обнаружили вырытый картофель (хотя у нее был свой огород), вытащили ее вместе с 13-летним сыном на улицу и стали избивать. По Приказанию Каманова, Кошелева с сыном были доставлены на происходившее в это время в селе собрание. Каманов, схватив Кошелеву, закричал: «Убить тебя надо!» — и бросил ее в толпу. Кошелеву подхватили кулак Беспалов и Минаев и начали избивать ее палками. 

Летом 1933 г. быв. батрак-колхозник Спиренков сорвал на огороде у зажиточной Спиренковой несколько пучков луку. Спиренкова ударила его несколько раз палкой по голове и убила. Извещенный об убийстве Каманов оказал: «Собаке собачья смерть». 

Летом 1933 г. 12-летний мальчик Феничев Михаил взял на квартире кулака Харитонова несколько кусков хлеба, за что был избит Харитоновым до полусмерти железной палкой и выброшен на улицу. Прибежавшая мать Феничева была также избита и вскоре от побоев умерла. На другой день, по распоряжению Каманова, мальчик был зарыт в землю с признаками жизни". 

Доклад СОУ ОГПУ за время с 1 по 15 апреля 1930 г. об операции органов ОГПУ по кулацкой контрреволюции. 10 мая 1930 г.  (http://istmat.info/node/56612 ) 

[4] Письмо брата Павлика Морозова – Алексея Трофимовича в журнал "Человек и закон" (No. 1 за 1989) (приводим целиком):

«Я простой рабочий и, может быть, много не понимаю, но хочу спросить тов. Амлинского: «Нам что надо было жрать ворованное?» Ответьте прямо, без выкрутас: да или нет? Я вам писал, вы промолчали. Так вот, я без ваших советов обойдусь и внукам своим, фамилию которых вы опозорили, накажу: всегда жить по совести, как мой брат Павел, бороться со взяточниками и расхитителями, кем бы они им не приходились. Иначе страну нашу окончательно разворуют!  Вы о доверии к родителям, о любви к ним толкуете. Обвиняете брата в том, что он оборвал «наработанную веками родовую связь, на которой всегда держалась человеческая жизнь». Ну, а кем тогда Тараса Бульбу считать? Тоже Иудой-предателем? Как быть с теми, кто в гражданскую в белых стрелял, сын против отца шел, брат против брата, значит их тоже считать негодяями? Я так понимаю: гражданская война – трагедия народа. История Павлика Морозова – трагедия семьи, которую отец растоптал и предал. Из-за корысти и любви к легкой жизни. Это уж я точно знаю.  Дед с бабкой тоже для нас давно были чужими. Никогда ничем не угостили, не приветили. Внука своего, Данилку, дед в школу не пускал, мы только и слышали: «Без грамоты обойдешься, хозяином будешь, а щенки Татьяны у тебя батраками». Вот так.  Ваша, тов.писатель, собеседница в «Литгазете» Елена Яковлева утверждает, что Трофим Морозов «спасал записанных в кулаки односельчан, которых знал с детства и над которыми нависла беда». Спросили бы прежде у меня, чем такое утверждать. Мне ведь одиннадцать лет было, все помню. Так знайте: у нас «записанных в кулаки» не было, из богатеев никто не пострадал да и высылать некуда – и так медвежий угол. К нам действительно высылали. Привезли ссыльных переселенцев осенью тридцатого года. Вы думаете отец их жалел? Ничуть. Он мать нашу, сыновей своих не жалел, не то что чужих. Любил одного себя да водку. И с переселенцев за бланки с печатями три шкуры драл. Последнее ему отдавали: деньги, сало и мясо. Может, по нынешним понятиям, мало брал, а мы дураки были, что не пользовались? Но мать нам всегда говорила: «Лучше по дворам с сумой ходить, чем на чужой беде наживаться».  Вот еще один журналист С.Соловейчик пишет о «верности, не поддающейся ни на какие соблазны». Что-то непонятно. Кому Паша должен был верность хранить – взяточнику, мздоимцу? Я тут в «Неделе» недавно прочитал о «наследниках». Крупные советские, партийные работники золото и бриллианты хапали. Наш бы батя тоже так поступал, если бы до таких высот добрался. Дети же современных взяточников, естественно помалкивали, ни один не сказал: «Что ж ты делаешь, батя, прекрати!» Наследникам молчать было выгодно, все к себе гребли: машины, должности, дачи. А какой был у Павла «соблазн»? Всю семью на себе тащить?.. Отец хоть иногда зарплату приносил, а как его забрали, мы по дворам с сумой стали ходить.  И вот что обидно. Одну из этих «наследниц» знаменитый художник в шелку и бархате нарисовал, Павла же нашего не только в печати распинают, но и как мне сообщили, на картинах изображают в позорном виде. Я про отца старался плохо не говорить – вы меня вынудили, чтобы брата от позора спасти. О мертвых плохо говорить – грех. Так неужели этого не понимают те писатели и художники, которые брата моего перед всем миром ославили? А еще утверждают, что пекутся о нравственности народа! Я так считаю, товарищи Амлинский и Соловейчик, утверждаете вы двойную мораль. Если преступление совершает родственник, то есть свой человек, это, по-вашему, не преступление: ворон ворону глаз не выклюет, кровное родство все спишет – так, что ли? Нет, есть другая позиция – гражданственная. Она выше кровного родства. И для вас нетерпима. Потому и ополчились против Павла.  Пишу вот сейчас в редакцию «Человек и закон» и не знаю, какими словами передать свое состояние – так мне сейчас тяжко, если б вы знали! Жизнь у меня была трудная, но за одно судьбу благодарю, что не дожила мать до такого позора. Это была бы для нее последняя капля... И еще думаю: если брат мой снова кому-то мешает, значит, не умер он. Жив Пашка-коммунист и всегда будет с нами! Правильно в свердловской газете сказано: «Павлик Морозов народен, потому что отвечает идеалам именно трудового человека». И еще об одном. Когда братьев моих убили, несколько ребят вступили в пионеры, а я сплоховал. Опасался мести кулакановских наследников. Вот когда добрались до меня эти наследники!  Поймите меня правильно. Я славой Павла никогда не пользовался, всю жизнь на заводе проработал и сейчас тружусь. Но вступиться за брата мой долг. Только объясните, что мне надо сделать, и помогите!"

[5] http://ru.rodovid.org/wk/Запись:399318

[6] Письма учительницы Павлика Морозова и его брата Алексея в журнале "Человек и закон",  В.Кононенко «Посмертно...репрессировать?»//ж.«Человек и закон», №1, 1989 год, стр.73-78

ИСТОЧНИК