«Ни жеманства, ни кокетства, никакой лжи, никакой мишуры, ни умысла! Зато ее и ценил почти один Штольц, зато не одну мазурку просидела она одна, не скрывая скуки; зато, глядя на нее, самые любезные из молодых людей были неразговорчивы, не зная, что и как сказать ей...Одни считали ее простой, недальней, неглубокой, потому что не сыпались с языка ее ни мудрые сентенции о жизни, о любви, ни быстрые, неожиданные и смелые реплики, ни вычитанные или подслушанные суждения о музыке и литературе: говорила она мало, и то свое, неважное — и ее обходили умные и бойкие «кавалеры»; небойкие, напротив, считали ее слишком мудреной и немного боялись».
Боги мои, что за девушка… Не грудастая шарманка, которая воспроизводит чьи-то мысли, а живая, думающая, непосредственная девушка. Вдобавок симпатичная. И вот перед её взором предстает Обломов. Судьба сводит этот ходячий тюфяк с настоящим брильянтом, и как же он себя ведет, государи мои?
«Но не все смешил ее Штольц: через полчаса она слушала его с любопытством и с удвоенным любопытством переносила глаза на Обломова, а Обломову от этих взглядов — хоть сквозь землю провалиться. «Все еще смотрит!» — подумал он, в смущении оглядывая свое платье.Он даже отер лицо платком, думая, не выпачкан ли у него нос, трогал себя за галстук, не развязался ли: это бывает иногда с ним; нет, все, кажется, в порядке, а она смотрит!».
Он смущается, как школьник, жрет печеньки, словом, являет собой образчик хикки, выдернутого из своего убежища пред очи человеческой самки. И кстати, о самках. Может быть, Обломову ночами грезились пышнотелые мулатки или длинноногие эскимоски, а Ольга совсем не вписалась в его строгие каноны красоты и женственности? Обратим свой взор на объект мечтаний нашего героя:
«Обломову, среди ленивого лежанья в ленивых позах, среди тупой дремоты и среди вдохновенных порывов, на первом плане всегда грезилась женщина как жена и иногда — как любовница.
В мечтах пред ним носился образ высокой, стройной женщины, с покойно сложенными на груди руками, с тихим, но гордым взглядом, небрежно сидящей среди плющей в боскете, легко ступающей по ковру, по песку аллеи, с колеблющейся талией, с грациозно положенной на плечи головой, с задумчивым выражением — как идеал, как воплощение целой жизни, исполненной неги и торжественного покоя, как сам покой.
Снилась она ему сначала вся в цветах, у алтаря, с длинным покрывалом, потом у изголовья супружеского ложа, с стыдливо опущенными глазами, наконец — матерью, среди группы детей.Грезилась ему на губах ее улыбка, не страстная, глаза, не влажные от желаний, а улыбка, симпатичная к нему, к мужу, и снисходительная ко всем другим; взгляд, благосклонный только к нему и стыдливый, даже строгий, к другим. Он никогда не хотел видеть трепета в ней, слышать горячей мечты, внезапных слез, томления, изнеможения и потом бешеного перехода к радости. Не надо ни луны, ни грусти. А подле гордо-стыдливой, покойной подруги спит беззаботно человек. Он засыпает с уверенностью, проснувшись, встретить тот же кроткий, симпатичный взгляд. И чрез двадцать, тридцать лет на свой теплый взгляд он встретил бы в глазах ее тот же кроткий, тихо мерцающий луч симпатии. И так до гробовой доски!»
Господа, это называется любить бревна…Печально, но факт. С такой дамой можно со скуки до гробовой доски дойти очень быстро. Это статуя, а не женщина. Какой гордый и стыдливый покой? Конечно, картины писать с такой женщины удобно, если она «залипает» в кресле часа на два в полной недвижимости, но для совместного вкушения радостей жизни такая дама малопригодна. По моему скромному мнению, она смахивает на величественную корову, которая плавно движется по лугу, жуя травку. А Ольга живо интересуется этим тюфяком, пытается его разговорить, и, наконец, он признается ей в любви, практически случайно, под влиянием порыва. А потом еще и думает, не зря ли сказал.
И в этом дуэте Ольга начинает играть первую роль.
«Он смутно понимал, что она выросла и чуть ли не выше его, что отныне нет возврата к детской доверчивости, что перед ними Рубикон и утраченное счастье уже на другом берегу: надо перешагнуть. А как? Ну, если он шагает один?Она понимала яснее его, что в нем происходит, и потому перевес был на ее стороне.
Она даже видела и то, что, несмотря на ее молодость, ей принадлежит первая и главная роль в этой симпатии, что от него можно было ожидать только глубокого впечатления, страстно-ленивой покорности, вечной гармонии с каждым биением ее пульса, но никакого движения воли, никакой активной мысли.
Она мигом взвесила свою власть над ним, и ей нравилась эта роль путеводной звезды, луча света, который она разольет над стоячим озером и отразится в нем.
…но больше и чаще всего она толкала его вперед, дальше, зная, что он сам не сделает ни шагу и останется неподвижен там, где она оставит его».
Маленькая самонадеянная девочка не понимала, в какое болото она влезла, и её ведущая роль станет для неё непосильным бременем. Оно не замедлило свалиться ей на плечи. Сначала Обломов пугается слухов о предстоящей свадьбе, потом пишет Ольге письмо, где «сливает» их чувство с такой омерзительной трусостью и робостью, что просто дух захватывает. Илюша будет «резать хвост по кускам», обливаючись слезами от жалости к себе. Наш пейсатель не скупится на возвышенные слова, благо классическое образование позволяет. И что в итоге? Он втихую подсматривает за Ольгой, читающей письмо. Да, очень интересно наблюдать за человеком, у которого разрывается сердце, спору нет.
«Ох! — вздохнул Обломов, тихонько раздвигая ветви. — Она, она... Что это? плачет! Боже мой!»Ольга шла тихо и утирала платком слезы; но едва оботрет, являются новые. Она стыдится, глотает их, хочет скрыть даже от деревьев и не может. Обломов не видал никогда слез Ольги; он не ожидал их, и они будто обожгли его, но так, что ему от того было не горячо, а тепло.Он быстро пошел за ней.— Ольга, Ольга! — нежно говорил он, следуя за ней.Она вздрогнула, оглянулась, поглядела на него с удивлением, потом отвернулась и пошла дальше.Он пошел рядом с ней.— Вы плачете? — сказал он».
Живым людям свойственно испытывать чувства и плакать, когда их любовь смывают в унитаз. Только гордо-стыдливые коровы степенно сидят в креслах и смотрят вдаль покойным взором.
Девушка изумительно точно обрисовывает характер Илюшеньки:
«Да, на словах вы казните себя, бросаетесь в пропасть, отдаете полжизни, а там придет сомнение, бессонная ночь: как вы становитесь нежны к себе, осторожны, заботливы, как далеко видите вперед!..»
Да, вся движуха только на словах..
Увы, Ольга дала слабину… податливо любящее женское сердце. Дальнейшее поведение Илюши выражается фразой «вилять задом в мутной воде». Безуспешная попытка склонить девушку к «добрачной половой связи», выражаясь языком протокола, усложняет и без того неровные отношения, а слухи о предстоящей свадьбе доводят Обломова чуть не до обморока. И он прибегает к испытанному методу – прячется. Приехавшая навестить любимого Ольга видит взрослого мужика, симулирующего болезнь, чтобы спастись от жизни и ответственности, в том числе и за любимую женщину. После её визита Обломов совершает ряд каких-то невнятных жизненных движений, а потом с радостью сообщает девушке, что примерно через год они смогут пожениться. Наверное. Ольга хлопается в обморок, а придя в себя, кончает с этим спектаклем. Занавес.
Что было дальше? Мы все прекрасно знаем. Обретя мамку в лице Агафьи Матвеевны Пшеницыной, Илюша окунулся в привычный и беззаботный мир детства, который в итоге и свёл его в могилу. Ольга влюбляется в Штольца, найдя в нем личность, а не изрекателя красивых фраз. Финита ля комедия.
Так почему же это произошло? Почему умная, развитая и красивая девушка чуть не угробила свою молодость на великовозрастного детинушку? А не надо быть паровозом, милочка. Не женское это дело. Танго танцуют двое. Но если один из танцоров бессильно свесив руки, еле волочит ногами (независимо от пола, кстати), танец неизбежно превратится в переноску тела…
Продолжение следует…
