К вопросу о природе денег: часть пятая
Внимание! Материал категорически противопоказан к приему лицам с синдромом Аспергера и слушателям “Эха Москвы”; психически здоровым людям – употреблять с осторожностью в случае, если они не озакомлены с предыдущими частями:
Форма власти в городке для нашего повествования не слишком важна, но для исторической достоверности предположим, что была там монархия. Сами монархи хоть часто и не принадлежали к интеллектуальному меньшинству, но в силу контроля над значительными объемами ресурсов могли себе позволить набирать из этого самого меньшинства советников – поэтому неудивительно, что о возникающих в связи переходом к новой системе обмена вызовах и об открывающихся возможностях они узнавали в числе первых.
Одним из главных вызовов стала проблема подлинности – если с пониманием теоретической природы ценообразования у интеллектуального большинства было не очень, то в прикладных аспектах оно разбиралось подчас и побыстрее всяких там высоколобых: ушлый народец незамедлительно принялся золото разбавлять прочими металлами. Все это безобразие, естественно, компрометировало новую систему обмена и вообще ставило под угрозу все завоевания Великого Октябля процессы в рамках общественного договора. Однако, как это заведено у homo sapiens, нет такого вызова обществу, который отдельные его представители не оценивали бы в полностью противоположном ключе, – т.е. как возможность (улучшить собственные биологические перспективы), – диалектикас-с..
Еще одним вызовом стало такое явление, как дефляция. Повышение обменного коэффициента одного товара по отношению к другим под влиянием фактора доступности было знакомо жителям городка издревле (и в неурожайный год не слишком популярная у населения брюква – разлеталась только в путь). Однако ранее это было связано, как правило, с изменением спроса/предложения для отдельного конкретного товара (или группы сходных товаров – например, “продовольствие” в голодный год). В отношении же товара-эквивалента процесс приобрел новые особенности: в силу “универсальности” эквивалента обменный коэффициент золота зависел от соотношения его на рынке к общей (всей) массе товаров, обмениваемых при посредстве желтого металла (безусловно, в меру связности рынка – но таковая на протяжении всей истории неуклонно росла). В силу такой зависимости, если на рынок не поступали новые объемы золота, то его обменный коэффициент неизбежно рос просто по мере роста общего объема товаров (т.е. цены падали – за то же количество товаров предлагали меньше золота). Таким образом, к дефляции могли приводить такие процессы, как рост населения, появление новых товаров (проклятый прогресс, будь он неладен!) или увеличение выпуска существующих.
С позиций “социальной справедливости” дефляция не представляет серьезной угрозы: поскольку, как мы помним, цена суть не более чем виртуальная величина, отражающая обменную пропорцию товаров между собой, выраженную (в рамках общественного договора) в единицах товара-эквивалента, – то снижение цен порождает исключительно техническую проблему делимости единицы эквивалента на более мелкие части (если раньше 1 кг. брюквы меняли на 1 гр. золота, а теперь – только на 0,5 гр. – проблема исключительно в наличии весов, способных к взвешиванию с точностью долей грамма). Коль скоро эквивалент приобретается не для прямого потребления – конкретные его количества при обмене не слишком-то важны для обменивающихся сторон, важно только соотношение цен товаров (продаваемого за золото – с впоследствии приобретаемым).
Также в городке часто получало развитие и включение в общую схему других монетарных металлов (меди, серебра – последнее в истории даже очень часто заменяло золото, играя роль основного эквивалента) – с возникновением системы обменных курсов. Использование других металлов легко решало проблему точности деления единицы эквивалента на малые части (например, путем замены 0,5 грамма золота – десятью граммами меди).
Таким образом, проблема дефляции успешно решалась. Однако на протяжении длительных периодов времени общие объемы имеющихся в обороте монетарных металлов были таковы, что обеспечивали весьма суровый обменный коэффициент. Дабы получить некоторое представление о порядке цифр: за 1 гр. серебра в Древнем Шумере можно было приобрести около 4 л. ячменя, за 5 гр. на Руси 10 в. – теленка, а хороший дом в Афинах времен Демосфена, как утверждает Педивикия, можно было обменять всего на 13 кг. (≈450 тыс. руб. по курсу наших дней). Такие коэффициенты и стали предпосылкой возникновения в рамках зарождающейся системы обмена новой возможности. Причем из тех, что испокон веков имели для большинства homo sapiens эффект, отдаленно напоминающий реакцию кота – на цистерну валерьянки, стаи акул – на затонувший цех по забою КРС, а быка – на capote, пошитый для пендоса средней бодипозитивности. Только вот это вот все одновременно, по шкале Фаренгейта и потом поделить на ноль. Иными словами, возникала возможность ВЕЛИКОЙ ХАЛЯВЫ эффективного перераспределения ресурсов окружающих – в пользу решения собственных биологических задач.
_____________________________________________________________________________________________________
Лирическое отступление, для марксистов и сочувствующих (остальным можно смело пропускать):
Да, Вася сопоставлял полезность ништяков с затратами труда. Да, затраты труда оказывают (опосредовано) влияние на формирование обменных коэффициентов. Да, теоретически – с позиций “социальной справедливости” (в ее абстрактном понимании) – следовало бы формировать обменные коэффициенты на основании общественно необходимых затрат труда на производство и вот это вот все. И – да, пригорает (однако исключительно в силу причин, изложенных далее).
Если бы мы жили в идеальном обществе, целиком состоящем из представителей “невеликого слоя” “сознательных рабочих” (местами Ильич таки был реалистом), – в эдаком сферическом обществе в вакууме, где каждый индивид действует – пусть даже не альтруистически – но хотя бы целерационально! – например, исходя из соображений максимизации собственной выгоды – путем максимизации выгоды общей (кооперация->эмерджентность, синергия и вот это вот все) с последующим распределением общих (недостижимых в одиночку) результатов “по труду” – а не стремится урвать свой кусок – любой ценой – и гори все прочее конем.. Так вот, если бы мы жили в подобном обществе, где на кисельных берегах молочных рек розовые пони какают бабочками, а папа Лехи Онального вовремя вынул – то лейтмотивами нашей статьи, безусловно, были бы вовсе не Вася и брюква, но развитие производительных сил и мат. моделирование в теории игр.
Однако, к глубочайшему сожалению нашей редакции (действительно искреннему – без всяких там смехуечков), – в реальности большинство в обществе составляют покупатели кредитных ойфонов, вкладчики “МММ-2” и прочие валютные ипотечники. Рациональность выбора вытесняется потребительским императивом “вотпрямщазз – и круче, чем у соседа” (ведь они этого достойны!), а знание нудной теории – верой в волшебную силу заклинаний “система Дж. Лоу”/“рыночная капитализация Tesla”/“сланцевые технологии”/”здесь могла быть реклама вашей forex-площадки” (ведь сказочному единорогу – в EBITDA не смотрят!). И биологическая природа механизмов, стоящих за таким поведением интеллектуального большинства, не оставляет надежд на серьезные тренды в сторону рационального. А без этого – все попытки внедрить систему, основанную не на субъективной полезности (и нарушении любых общественных договоров ради личной выгоды), а на объективной стоимости (предполагающей соблюдение общественных договоров) – обречены (проверено в СССР).
Засим нашу позицию по вопросу предлагаем считать разъясненной и потому, поместив пострадавшую в ходе лирического отступления часть тела в тазик со льдом, вернемся к нашему повествованию.
_____________________________________________________________________________________________________
Открывшиеся новые возможности закономерно привели к тому, что поиск золота в неисследованных областях вокруг городка стал спортом, легко уделывающим футбол, литрбол и бабсклей (вместе взятые) – по массовости, прыжки без парашюта – по травмаопастности, а ралли ПарЫж-Южный полюс – по преодолеваемым расстояниям. Оставайся золото лишь обычным предметом потребления – сырьем для изготовления предметов культа (секты ЧСВ и прочих астральных ссущностей) – столь лихорадочная активность со временем привела бы к тому, что народец в праздничные дни еле переставлял бы ноги под тяжестью навешанных побрякушек, в сундуках осел бы некоторый запас “на черный день” и приданое детям – а рынок пришел бы к насыщению. Найти неотоваренного не_лоха и впарить ему цацку с каждым днем становилось бы все труднее и просевшие под влиянием доступности обменные коэффициенты охладили бы пыл мамкиных золотоискателей. Не представляется невероятным даже сценарий, когда насыщение рынка привело бы к парадигматическим сдвигам в статусном потреблении – и золото потеснили бы другие, менее доступные ЧСВ-увеличители (ведь в соответствии со вторым началом фаллометрии, сила понта – обратно пропорциональна количеству имеющих его соседей).
Однако все поступающие новые объемы желтого металла с жадностью поглощались растущими потребностями торговли, рынок зохавывал, переваривал, урчал – и требовал “нужно больше золота!”. В периодах же, когда новые поступления эквивалента временно превышали рост общих объемов торговли – эффект “размазывался” на весь рынок – и потому не вызывал критического влияния на сверхприбыли от добычи. Эффект масштаба помогал золотоискателям получать весь объем прибыли в удачные годы, но делить убытки со всеми остальными жителями городка – в неудачные (когда на ярмарку, уже и так заваленную брюквой, приезжает очередной Вася со своей телегой – беднее становятся только продавцы брюквы, когда на перенасыщенный деньгами рынок поступают новые объемы товара-эквивалента – беднее становятся все). Нетрудно догадаться, что оставить без внимания новую возможность со столь мощным потенциалом извлечения прибыли не могли и власти.
Удержание власти во все времена предполагало огромные расходы (одна армия чего стоит: ведь солдат – это не только центнер обученных убивать мускулов – но еще и котловое довольствие, комплект амуниции и минимум три шлюхи на роту!) – а ведь перед монархами стояло и множество других задач. Все это вызывало постоянную, неизбывную нужду в ресурсах – и использование специфики новой системы обмена явно могло с этим помочь. Оставалось только понять, как извлечь из возникших обстоятельств максимальную выгоду.
В общем виде постановка задачи была ясна: необходимо поставить под контроль введение новых объемов товара-эквивалента на рынок (и таким образом присвоить весь объем дополнительной – возникающей и существующей лишь в силу общественного договора – покупательной способности). Однако простая монополия на добычу золота не выглядела перспективным решением: повадки народца монархи знали насквозь – и прекрасно понимали, что за этим последует нелегальная добыча, контролировать которую – с учетом безграничности незаселенных пространств вокруг городка – задача нереальная. Но, как мы помним, среди советников были представители интеллектуального меньшинства – и в городке появился первый монетный двор.
На заре перехода к новой системе обмена монетарный металл имел хождение на рынке в виде слитков фиксированного веса (этому обстоятельству обязаны своим происхождением названия многих валют – например, "фунт стерлингов", "гривна"). Получение единиц меньшего номинала достигалось просто – отрубанием части от слитка (что тоже оставило свой след в этимологии – см. "рубль"). Такая форма денег означала, что выпустить их может любой, у кого есть необходимое количество металла, плавильная печь и весы. Также это означало, что и воспользоваться потенциальными выгодами от специфики новой системы обмена может любой – обстоятельство, по понятным причинам, категорически власть не устраивавшее. Введение утвержденной формы денег (монет) и монополии монарха на их выпуск (чеканку) было гениальным ходом, позволяющим власти получать львиную долю возникших выгод. Достигалось это введением ограничений на расчеты посредством любых других форм монетарного металла (кроме кругляшей с профилем монарха на аверсе) – и таким образом основной контроль смещался из сферы добычи – в сферу реализации (что осуществить было, по очевидным причинам, на порядок проще). Римский император Диаклетиан, например, внедрил свой прообраз комиссии по финансовому надзору – и при каждом крупном рынке появилось штатное подразделение палачей (сразу видно – знал человек толк в монетарной политике!).
Помимо основной выгоды, получаемой монархами от выпуска денег – сеньоража – на разнице между ресурсами, необходимыми для “производства” одной монеты (добыча металла + чеканка), и ресурсами, которые на рынке на эту монету можно обменять, появлялись и сопутствующие способы извлечения прибыли. Наиболее очевидным из них являлось снижение содержания монетарного металла в монете (путем добавления более распространенных – т.е. требующих меньше ресурсов для добычи – металлов). Нуачо – монарх же не какой-то там Вася, а гарант Конституции первый зам. Б-га и источник Закона – и потому вовсе это и не нарушение общественного договора – а совершенствование денежной системы (согласные – могут отойти от стенки). И вот так, например, введенный в Древнем Риме в 268 г. до н.э денарий, первоначально содержавший 4,5 гр. серебра, через 300 лет уже содержал его менее 3 гр., а через 500 лет – и вовсе 0 гр. (превратился в чисто бронзовую монету).
Другим вариантом этого же способа заработка было введение в оборот монет, целиком изготовленных из менее ценных (в силу гораздо большей распространенности) металлов – с директивным установлением обменного курса к золоту/серебру – так монархи дошли до чеканки свинцовых и даже железных монет. Этих металлов было полно и на руках у населения – однако пустить в переплавку дедушкин котел и пополнить семейный бюджет простому Васе не грозило – воспользоваться таким способом заработка могла только власть, монополизировавшая чеканку денег.
Описанный беспредел и беспардонное кидалово со стороны монархов, безусловно, не вызывали энтузиазма у населения городка. Однако ответить население могло лишь несогласием продавать по грабительскому курсу и частичным сокращением использования монет при обмене – о полном же отказе не могло быть и речи – денежное обращение как система обмена уже столь укоренилась в обществе, что отказ от нее был бы сродни отказу от таких систем, как земледелие или письменность.
Жители городка встречали белого пушного зверька. Чепчиков в воздухе замечено не было.
To be continued