Ненавижу.
С того дня, как эта бессердечная сука меня отвергла, вошло в привычку с утра вставать и с тихой яростью произносить: не-на-ви-жу. Всё ненавидеть стало обыденным.
Чёртова работа.
Я собрался и вышел вон из этой, пока ещё не своей, квартиры.
Каждое утро по пути в офис я мечтаю, чтоб моя бабка побыстрей померла, с трепетом представляя, как буду сидеть у постели и наблюдать за её предсмертным выражением лица. Я решил, что потом его нарисую.
На память.
На кисточках уже начала оседать пыль, но мне кажется, я не поторопился с покупками.
Благо, живу я рядом с работой, что даёт мне хорошую возможность насладиться почти осязаемым будущим и сэкономить на проезде, но одно в этой дороге я не люблю — живой тоннель. Шесть метров кустов, с их противными, постоянно трущимися об меня, листьями, но другого пути не было.
В очередной раз пройдя сквозь кусты, я почувствовал, как что-то щекочет мне руку. Ну вот, я задел паутину. Не хватало ещё приютить на себе паука. От этого ощущения я хотел сдирать с себя кожу, насколько оно мне было противно. Попытки избавиться от паутины о штаны были тщетны. Я шёл, старательно стряхивая с себя это недоразумение, замечая на себе недоумённые взгляды прохожих.
Так и хотелось сказать: Чего уставились?!
Любопытные твари.
Неприятно-то как. Не люблю, когда что-то ко мне прикасается, тем более то, что толком нельзя увидеть! Я всё шёл и уже с видным раздражением скоблил своими жёсткими кончиками пальцев в попытках смахнуть паутину, но она, будто назло, ещё больше окутывала конечность. На секунду остановившись у входа в офис, я поднес руку к лицу — солнце заиграло бликами на паутине, так что я смог внимательно разглядеть: тоненькая нить обрамляла моё предплечье в несколько мотков. Итак, в дело пошли мои ногти, я приноровился и подцепил её, но резкий удар по плечу вывел меня из состояния полного сосредоточения.
— Привет, ты чего опаздываешь, про собрание забыл что-ли?!
Сдерживаясь, чтобы не узнать у своего босса, почему же этот мудак сам опаздывает, я скривил губы в улыбке и молча пропустил его в проем двери вперед себя.
Моя рука снова потянулась в раздражающему фактору. Ногти вонзались в кожу, ещё вот-вот и я сниму её! Такое чувство, что вместо того, чтобы убраться в преисподнюю, эта чёртова паутина всё больше опутывала мою руку — прямо пропорционально моему усилию её снять. Я шел за боссом и представлял, как вместо своей кожи, я рву его самодовольное ебло. Моё тело охватила волна возбуждения от своих фантазий и от приятной боли, которую я доставляю «лицу босса». Приятную боль сменила боль жгучая, но более пикантная.
Закусив губу, я посмотрел на раскрасневшуюся руку в кровоподтёках, она была лихорадочно исполосована глубокими царапинами. «Наконец-то избавился от неё,» — подумал я. Но как только подошёл к кабинету начальника, я снова почувствовал неприятные прикосновения. Рука горела, и даже это пламя не смогло заглушить лёгкое щекотание, разошедшееся от локтя до кисти. Всмотревшись, среди багровых царапин, я увидел ЕЁ, это чёртову паутину, которая всё больше опутывала меня, дойдя до запястья.
Да как так?!
Во мне скопилось настолько много ненависти к этой паутинке, что я дал себе слово во что бы то ни стало от неё избавиться.
Я зашёл на нашу местную кухню и никого, к счастью, причём их, не обнаружил. Выпотрошив шкафчик в поисках нужной мне вещи, и найдя это, я, ликуя, оскалился.
Ну сейчас я тебе покажу, паутинка. Нож плавно опустился мне на руку, обжигая своей холодной сталью мою горящую, уже от нетерпения, плоть. Я попробовал провести сначала медленно, наслаждаясь прохладным прикосновениям клинка, но увидев, что паутинка не поддалась и ему, я стиснул рукоять и нажал сильнее. Это уже дело принципа — убрать это с руки. Я снова провёл ножом, так, что маленькие кусочки кожи остались на острие. И снова я потерпел фиаско. Паутина так и сталась не тронутой. Меня затрясло, так бывает, когда не даешь излиться переполняющей тебя ярости. Стиснув зубы, я с размаху вонзил нож и, чуть наклонив лезвие, пилящими движениями углублялся в мягкую плоть. Боль приносила мне радостное чувство приближавшейся свободы от паутины. Я срезал куски кожи вместе с мясом. Сначала по чуть-чуть, будто стеснялся, а потом мне понравилось. Кровь растекалась по столу, а я с упоением замечал, что щекотание сходит на нет. Я резал ещё и ещё, изредка выдавая радостные крики освобождения, перемешанные со смехом от скорого облегчения. Ещё кусок, м.он больше остальных.
Надо поставить чайник, а то я не успел сегодня попить чаю.
Я снова и снова замахивался и отрезал, как повар, который отрезает курицу на шаурму с вертела, пока не увидел просвет своей кости на предплечье. Вокруг руки, на столе, валялись куски меня в собственном соку. Несмотря на обжигающую, даже адскую боль, я чувствовал успокоение — теперь точно убрал паутину с руки. Я решил поставить чайник, чтобы пока он кипит, я всё убрал. Едва я налил в него воды, я почувствовал лёгкое щекотание, которое упорно пробиралось через боль. Воскликнув, я выбросил чайник в угол и снова схватился за нож.
Ну теперь точно я от тебя избавлюсь, проклятая тварь!
Я с активностью начал отделять куски мяса от костей, истошно вопя от боли и ярости. Запястье, кисть, всё лишалось своей плоти моей дрожащей от нетерпения рукой. Перед глазами пробежали чёрные точки, я поскользнулся на своей крови и упал на холодный кафель. Я смотрел на белый потолок тяжело дыша. Всё. Я убрал её.
Точно-точно.
Громко выдохнув, я засмеялся, когда увидел в проходе двери изумлённую секретаршу, у которой из уст уже был готов сорваться крик. Я, через смех, пытался сказать ей, что со мной всё в порядке, ведь я отделался от этого щекотания. Пусть она не беспокоится, а весь этот бардак я уберу. Но она не успела расслышать мои слова и упала в обморок, я ещё громче загоготал, но появившееся щекотание на другой, целой руке, заставило меня замолкнуть. Я замер, будто прислушиваясь, не показалось ли.
Нет, не показалось.
Не веря, что такое возможно, я повернул голову и посмотрел на руку. Приглядевшись, я увидел на ней паутину, висевшую витками. Это невероятно! Это невозможно! Я, закричав от ярости, пытался подобрать нож привычной правой рукой, но та — раскромсанная — не хотела меня слушаться. Другой рукой взяв нож, я положил его меж колен.
— Всё, теперь точно всё! Я вижу тебя, я сниму тебя! — кричал я, чередуя слова с приступами дикого смеха.
Положив локоть поперёк клинка, я начал с усердием пилить свою левую руку, внимательно всматриваясь в разбегающиеся струйки крови, переходящие в брызги. Я сидел в луже собственной крови, среди своих ошмётков, как маленький ребёнок, играющий среди игрушек. Я тоже играл, вернее, со мной играла паутинка, но мы ещё посмотрим, кто кого!
<center>***</center>
В проеме кухни столпились сотрудники, ошарашенно следя за движениями безумца. Его лицо застыло в предсмертной маске, выражающей всю злобу этого существа, терзавшего самого себя и яростно орущего про какую-то чёртову паутину.