Расскажу историю, как смерть одного человека десятилетиями служила фундаментом построения смысла жизни для других. История печальная, поэтому те, кто за позитивом - вам имеет смысл обратиться к другим постам. Пишу под анонимом, так как не нуждаюсь в рейтинге, могу за некоторой давностью лет что-то исказить, но канва будет максимально достоверной.
На заре становления конституционной России жил-был хороший работящий мужчина. Имел семью: жену хозяйку, дочь студентку отличницу. Дома всегда были гости, была музыка, царило веселье.
В один непрекрасный день обнаружили у главы семейства злокачественную опухоль в мозгу. Обследование, анализы, операция. Умер он на хирургическом столе. Это стало поистине горем для всех, кто был знаком с этим светлым человеком, но в особенной степени трагедия повлияла на близких.
Как известно, стадий прожития горя пять: отрицание (или изоляция), гнев, торг, депрессия и принятие (смирение). И так получилось, что вдова с дочерью напрочь увязли на первом шаге. Сначала все выглядело достаточно логично, чтобы хотелось насторожиться - слезы, подавленное настроение. Потом настала очередь сочувственного удивления. Они сохранили вещи умершего. Я говорю не о фотографиях и документах, а таких мелочах, как использованная бритва, вынутый из кармана носовой платок, ношенные носки. В своей сорокаметровой двушке одну комнату они полностью отвели под скорбь - оставили расстеленной кровать, заклеили окна газетами, не стали убирать заполненную пепельницу со стола и не сменили постельное белье. Затем заперли помещение, и три десятилетия оно находилось в консервации.
Последующие события показали, что обделенная ячейка погружалась в глубокую зависимость от приключившейся беды. Дочь, которая на тот момент имела неплохую работу, ушла, чтобы полностью посвятить себя памяти об отце. Жена так нигде и не работала. Сейчас не скажу, на какие деньги они тогда жили, но речь и не об этом. Телефон они отключили, перестали выходить на связь, не звали гостей, посещали магазин редко, поддерживая друг друга за локти, медленно шаркая, со стороны казалось, будто эти две женщины сами неизлечимо больны. Затворничество стало образом жизни.
Узнать о них хоть что-то можно было при встрече с соседями, так как при горевшем свете обе никому не открывали двери. Новости сводились к "не видно и не слышно".
Они появлялись по одной, чтобы навестить родню, не чаще раза в год-два. Разговоры, конечно, вертелись вокруг "тех времен" с оговорками во времени настоящем.
Лет пятнадцать спустя от точки события вдова заявилась к младшей сестре со скандалом и начала обвинять ее в том, что та якобы пыталась в молодости увести умершего из семьи. В доказательство она принесла неотправленное пожелтевшее письмо, где отец интересовался делами свояченицы и ласково называл "младшенькой". На момент написания письма у сестры погиб муж - ехал на велосипеде и упал, ударившись головой о камень, - и осталось двое детей на руках. На основе пары строк вдова с дочерью, "разоблачившие коварную изменщицу", сочли себя преданными и надолго порвали всякие контакты с последней родней.
Известия о них возникли на горизонте лет пять назад, когда жену, уже пенсионерку, разбил инсульт, а изрядно похудевшая дочь с чего-то ужасно уставала - за все годы она не вышла замуж, не обрела реальной мужской поддержки, закопала профессию.
"Младшенькая", забыв обиды, взялась ухаживать за пожилой сестрой. Тогда она и увидела ту самую сакральную комнату, время в которой застыло на месте.
Когда стало очевидно, что требуется квалифицированный медицинский уход - вдову определили в центр реабилитации, где во время карантина она заболела пневмонией лежачих и скончалась.
Дочь, ставшая сиротой, уже в возрасте, так же чувствовала себя крайне плохо, но отказывалась от врачей и больниц, она боялась повторить судьбу отца, который умер от рук хирурга и тем не менее все еще "жил" по соседству. И все же, запертая в четырех стенах наедине с горем, она потянулась к тете. Удалось уговорить ее на обследование, которое и заключило рак глотки. Доктора давали хорошие шансы, так как очаг был капсулирован, и не всем так везло. Однако на рекомендациях не откладывать лечение женщина и остановилась, пила "целебные" рисовые отвары, заказывала гомеопатию. Когда рак неизменно начал брать свое, она собрала накопленные деньги, попросила в долг и уехала на присоединенный юг России в бессовестную клинику, где до сих пор лечат онкологию по "уникальной методике" "припарками". Оставив "дружелюбной атмосфере" шарлатанов порядка полумиллиона рублей и упустив драгоценные месяцы, она вернулась в серый северный город в состоянии хуже, чем была - с землистым цветом лица вместо загара. Уже не могла глотать, уже пропадал голос, уже задыхалась по ночам, уже стала анорексичной.
Голова может думать, что ей угодно, но наше тело всегда стремится к жизни. Вот так и случилось с дочерью, в один непрекрасный день она поняла, что испытывает боль такой накатывающей силы, которую не сумела затмить тихая налаженная колея бренного существования обок с призраком. Ей пришлось взять подаренный телефон и набрать номер. В больнице купировали приступ, поставили трубку в горло, подержали и выпустили по желанию пациентки.
Тетя продолжала уговаривать записаться к профильным эскулапам. Наконец, после новой поездки на скорой, это удалось. Врачи развели руками: где же вы были раньше.
А дальше... дальше закономерный итог истории: катастрофическая потеря веса, квартира пропахшая гноем и лекарствами, физиологическая неспособность удержать отходы в теле, кровь на пеленке, слабость, угасание, боль... Все закончилось в больнице. Не на столе хирурга, а на мягкой кушетке. Но закончилось, навсегда.
И хотелось бы напоследок написать что-то обнадеживающее, что-то о значимости борьбы за все хорошее, что-то о том, как важно отыскать в штормовом океане маяк и, несмотря ни на что, грести к нему, но я не стану. Позволю свой верный вывод сделать каждому из вас самостоятельно.