Искать нефть мы собирались довольно странным электроразведочным методом ДНМЗ, рождённым светлыми головами новосибирских учёных. Если честно, то я толком не смог запомнить расшифровку этого названия, что-то там про какое-то дипольное зондирование. Но, собственно, это и не важно – метод этот всё равно был экспериментальным и видимо развития так и не получил, во всяком случае больше я о нём никогда не слышал.

Самая большая сложность для электроразведки в тундре – вечная мерзлота. Очень уж тяжело электрическому току пробиться сквозь многометровую толщу промёрзшей земли и льда. Да и электроды в лёд забивать - то еще удовольствие. Поэтому в Новосибирске и придумали такой метод с мощными токами, загоняемыми в землю большими генераторными станциями: 500 вольт и 50 ампер – это вам не хухры-мухры! Вместо электродов бурили 20-метровые скважины, в которые опускали стальные тросы и заливали их водой – так получалось идеальное заземление. Правда, метод получался довольно дорогим, но при этом всё равно выходил дешевле любых сейсморазведочных работ. Мне и Бродяжке Игорю предстояло работать на генераторах, а Марс сидел на большой электроразведочной станции, принимающей электрический ток, прошедший через толщу земли и несущий много интересной для геофизиков и геологов информации.

Итак, два часа полёта и наш борт приземлился неподалёку от полевой базы. Не успел пилот заглушить винты, как от базы навстречу вертолёту потянулась компания встречающих: нет в поле большего развлечения, чем встреча прилетевшего с «Большой Земли» борта с продуктами.

Лётное время дорого (час работы Ми-8 в то время стоил 240 рублей!), поэтому вертолёт был очень быстро разгружен и отпущен обратно в Нарьян-Мар, а у меня появилась возможность спокойно осмотреться вокруг.

А вокруг меня расстилалась Тундра. Именно так. С большой буквы. Потому что то, что я до сих пор принимал за тундру, было очень бледной пародией на неё, поскольку вокруг меня раскинулась сама бесконечность: холодная и заснеженная.

Правда, в первый момент тундра не произвела на меня большого впечатления: заснеженное большое поле – что я, полей колхозных не видел, что ли? Оценил я её величие и мощь немного позже, когда остался с ней один на один. Но до этого было ещё с полмесяца, а пока нужно было загрузить на склад продукты, привезённые вертолётом и устроиться в балке.

Наша полевая база стояла на вершине очень плоского и продуваемого всеми ветрами холма неподалёку от небольшого озера на котором топографы уже начали готовить взлётно-посадочную полосу для самолёта Ан-2. Зимой в тундру предпочитали гонять знаменитые кукурузники, а не дорогущие вертолёты. Как говорится: дёшево и сердито, всего-то 124 рубля за 1 час полёта. Правда и требовали они для себя наличия настоящей взлётной полосы, очищенной от снега и размеченной разнообразными флажками и указателями.

Издалека наша база выглядела, как маленький городок с длинной улицей, вдоль которой выстроилась техника и несколько жилых балков, в которых жили рабочие, водители и топографы. Напротив них стоял склад с воткнутыми в снег оленьими тушами, которые за характерную стойку местные юмористы сразу же назвали каратистами. Рядом со складом расположился гостевой домик, который чаще всего использовался в качестве бани – чего добру пропадать-то? Балки и трактора буровиков и геофизиков стояли в сторонке: нам предстояло жить на профиле в тундре, без отрыва от производства, как говорится.

Ещё на базе имелась пара больших цистерн под бензин и соляру, которые нам заправляли бензовозы, время от времени приезжающие по зимнику из посёлка Варандея, стоявшего на берегу Баренцева моря. Вот только туалета у нас не было, о чём я впоследствии очень сильно пожалел, но выдолбить его в вечной мерзлоте практически нереально. Так что вместо туалета экскаватор прорыл длинный ров в снегу метрах в 100 от базы.

Заведующим складом назначили моего рабочего Женю Чуфрякова, чему он очень обрадовался – всё же это было хоть и небольшое, но продвижение по службе. Ну и небольшая прибавка к зарплате, конечно. К новой работе он отнёсся с большой серьёзностью: вычистил и отдраил балок изнутри, установил полки и теперь ходил с суровым лицом, наблюдая как мы загружаем продукты на ЕГО склад. После того, как все продукты были загружены, народ принялся делить оленьи туши под радостные вопли Шарона – чёрного, как смоль, пса вездеходчика Андрея Рочева.

Впервые в жизни мне пришлось столкнуться с олениной. Нет, за три полевых сезона в Ненецкой партии я конечно же ел тушёнку из оленины, оленьи котлеты и даже паштет из оленины, но вот как её готовить я не представлял совершенно. Да если честно, в полях я привык к тушёнке, а вот с мясом мне до сих пор не приходилось сталкиваться. О чём я и сообщил Ваньке Овчинникову, своему трактористу и соседу по балку, притащив кусок оленьей туши со склада.

– Да фигня! – ответил Иван. – Ставишь кастрюлю на огонь, как закипело – так и готово!

– Так быстро? –в душе у меня зародились некоторые сомнения. Как помнится, мама моя мясо варила часа по три-четыре. Хотя чаще всего это были здоровенные говяжьи мослы, а не олень, но всё же…

– Конечно! Что ему там вариться-то? – сказал Иван и поставил на плитку кастрюлю со снегом. Да, именно со снегом, поскольку его зимой в тундре найти гораздо проще, чем воду.

Пока я устраивал себе место, Иван закинул мясо в воду, покрошил туда картошки и сообщил:

– Скоро есть будем. Готовь посуду.

Стемнело. За окном пела свою заунывную песню метель, а от дверей ощутимо несло холодом, несмотря на раскалённую от жара солярную печь «Апсны». Самое время немножко подкрепиться перед сном. Суп из оленины показался мне вполне съедобным, вот только оленина в нём была откровенно недоваренной. Правда, Иван ел её с большим удовольствием, так что я последовал его примеру и сам сгрыз кусок полусырого мяса.

О том, что это было большой ошибкой, желудок сообщил мне примерно через полчаса после ужина настойчивым требованием выйти «до ветру». И это не фигура речи, поскольку ветер к ночи заметно разыгрался, да и похолодало на улице весьма чувствительно. О чём сообщила мне та самая часть тела, которая зачастую отвечает у нас за тягу к приключениям. Ну ещё бы! В этот знаменательный вечер мне пришлось выбегать на тридцатиградусный мороз примерно раз в 5-10 минут, по дороге ругая всеми словами, которые приходили в голову, ржущего Ваньку. Кто же знал, что у него такой железобетонный желудок, способный переваривать гвозди?! Зато каждый свой выход я мог наслаждаться северным сиянием, расцветившим всё небо над моей головой.

Р-р-романтика!

P.S. Ну вот, написана очередная часть тундровой эпопеи. Тяжело даётся - хочется написать красиво, а выходит пока с трудом :-) Дальше будут рассказы про эпидемию и ночной преферанс, а так же про покатушки и поездку в баню. Новая серия - каждую неделю.

А от вас, мои любимые читатели жду комментариев, критики и вопросов - своими комментариями вы мне помогаете писать лучше.

Разве что в ресторан сходить, вот только не привыкший я к хождению по ним, да и напоминали они скорее столовые, чем рестораны. Впрочем, столовыми они и были с утра и до 6 часов вечера. Вечером столы в таком ресторане-столовой (вполне официальное название) накрывали скатертями, а в ассортименте появлялось спиртное, официанты и ресторанные наценки. И это при том, что все блюда оставались теми же самыми - столовскими.

Вот и оставалось мне сидеть в общаге, смотреть телевизор да общаться с работягами, приехавшими в Нарьян-Мар на заработки со всех сторон необъятного Советского Союза. А пообщаться было с кем.

Прямо напротив нашей с Гришей комнаты жила бригада буровиков во главе с Петром Сайгушевым, классическим мордвином из Саранска. На фоне своего очень большого, громогласного и толстого начальника совершенно терялись два его помбура – Юра и Атабек. Вот почему так бывает, что чем крупнее буровой мастер, тем мельче его помощники? Особенно Атабек – мелкий таджик, только-только успевший демобилизоваться и решивший подработать, прежде чем уехать на родину. Меня он по какой-то таинственной причине посчитал кем-то вроде старшего брата и всё время прибегал, чтобы спросить, что ему нужно брать с собой в поле.

– А гантели можно брать, да? – спрашивал он.

– Да зачем тебе гантели на буровой? – отвечал я. – Ты же там весь день железо тягать будешь.

– А после работы позаниматься буду. Сильный быть хочу.

– Ага, ну тогда бери, конечно. Петру скажешь, что я разрешил.

И Атабек радостно убегал к начальнику, чтобы сообщить, что ему разрешили взять с собой гантели в поле. Ну а я, радостно потирая руки, дожидался возмущённых воплей, доносящихся из комнаты буровиков:

– Блин, Атабек! То Юра со своими гондонами, то ты с гантелями! У нас и так железа навалом, нафиг они нам сдались!

Юрины презервативы были у нас в Ненецкой партии хитом сезона. Худющий, как скелет и усатый как кот Юра всё время жил в мечтах о богатстве. И вот как-то раз в его светло-русую голову пришла мысль о том, что в Нарьян-Маре можно заработать много денег, привозя и продавая здесь презервативы! В то время эти резино-технические изделия особым спросом не пользовались, поэтому Юра решил в корне изменить ситуацию. Ну и навариться на этом, естественно. Привезя из Архангельска коробку презервативов, Юра решил отметить начало своей коммерческой деятельности в комнате у работяг, поскольку Пётро был весьма большим противником алкоголя. История не сохранила имя того человека, который первым предложил украсить общежитие «воздушными шарами», но когда я вечером вернулся из гостей, то весь коридор, кухня, душ и даже туалет общежития были увешаны надутыми гондонами. Ещё неделю народ потешался над Юрой, страдавшим на тем, сколько товара он угрохал. На этом его коммерческая деятельность заглохла, даже не успев начаться.

В соседях у буровиков жил сварщик Валера, по вечерам донимавший всех песнями Софии Ротару, которые он гонял на раздолбанном магнитофоне. Мотор у магнитофона доживал свои последние дни, поэтому немилосердно тянул плёнку, из-за чего София пела голосом какой-то заторможенной великанши. Время от времени он напивался, после чего ходил по комнатам, поскольку у обычно молчаливого сварного просыпался в эти моменты дар красноречия. Чаще всего хождения его заканчивались в сугробе, куда его заталкивал рассерженный буровик. В комнатах ближе к кухне и туалету жили водители и рабочие, точно такие же приезжие из Чувашии, Калмыкии и Архангельска. В самой дальней от входа комнате жила семейная пара, а напротив них в маленькой комнатке ютилась Люда, тихая мышка-камеральщица.

***

Как-то раз вечером накануне Нового года Люда решила прокипятить белье. Поставив таз с бельём на плиту, она отправилась к себе в комнату, где и заснула благополучно. Проснулась она часа в три ночи от запаха дыма и бросилась спасать свои драгоценные наволочки и простыни. Увы, спасение опоздало. Бельё в тазу уже успело истлеть и теперь чадило на всю общагу. Залив таз водой, успокоенная Люда отправилась к себе в комнату досыпать.

Практически в это же самое время в общежитие ввалилась Биди́мша - классическая хохлушка с пудовыми кулаками и голосом, способным заглушить звук взлетающего истребителя. Работала она в котельной, которой командовал мой сосед по комнате Гриша Вдовенко. И как на зло, именно в эту ночь в котельной приключилась какая-то страшная беда: то ли автомат выбило в распределительном щите, то ли ещё какая трагедия, но только Биди́мша тут же бросилась в общагу будить своего начальника. И вот она уже стучит в дверь нашей комнаты своими кулачищами, крича на всю общагу:

– Гриша, открой! Беда! – а когда заспанный Гриша выглянул в дверь, громогласно спросила. – У вас тут пожар что ли?

Заслышав шум, в коридор высунулась Люда и, решив что люди испугались дыма, тоже начала кричать:

–  Успокойтесь, не волнуйтесь! Это не пожар!

Теперь проснулась уже вся общага. Проснулась она от дыма и криков, среди которых явственно звучало слово: «ПОЖАР!» Хватая всё самое ценное, народ ринулся из комнат. Сварщик Валера с перепугу выпрыгнул в окно из своей комнаты, водители заперлись в комнате, видимо решив, что так будет лучше, проснувшись от шума разревелся малыш у семейной пары. Буровик Петро выскочил из своей комнаты в трусах, валенках, телогрейке и с подушкой под мышкой. Вокруг него вился Атабек с выпученными глазами и кричал: «Что слючился, что слючился?»

Прошло наверное с полчаса, прежде чем обалдевшие от недосыпа и паники люди разобрались в происходящем. Биди́мша с Гришей ушли в котельную, Валера пошёл вставлять окно обратно, а остальной народ разбрёлся по комнатам. Я тоже вернулся в комнату и завалился в кровать, но скоро понял, что заснуть уже не смогу. Тогда я оделся и пошёл в котельную к Грише: чайку попить да поболтать. Проходя мимо трактора-буровой я заметил в её кабине Петра. Так и не одевшись, он сладко посапывал в кабине на спасённой от пожара самой ценной вещи - подушке.

Сборы были недолги…

За всеми нашими предполевыми хлопотами как-то совсем незаметно проскочил Новый год. Нет, мы с Гришей чинно и благородно посмотрели по телевизору «Голубой огонёк» и «Иронию судьбы», закусывая их закупленными в столовой котлетами из оленины и даже посмотрели на новогодний салют, благо ракетниц в любой полевой партии всегда хватало. Но, наверное впервые, в тот год у меня не было ощущения праздника. Того самого, который начинаешь ждать чуть ли не за полгода, считая дни, оставшиеся до Нового года. А сейчас у нас был просто ещё один выходной, когда можно расслабиться и никуда не спешить. Возможно именно это и называется взрослой жизнью…

Первого января ко мне в общагу подкатил Марс с целью занять немножко денег на опохмел. Денег я ему не дал, поскольку получил от его жены, тоже работавшей в нашей партии, строгий наказ: «Денег не давать, вина не наливать!» Немножко поныв и поняв, что денег не получит, Марс собрался уходить, как внезапно заметил мой магнитофон, валявшийся на кровати.

– О! Магнитофон есть, а цветомузыки нет! – воскликнул он. – Надо? У меня в лаборатории валяется, могу притащить. За три рубля.

– Тащи, если не нужна, - ответил я, пытаясь вспомнить, была или нет цветомузыкальная установка в лаборатории.

– Не, не нужна. Сейчас приволоку! – радостно воскликнул Марс, убегая в контору, где и располагалась геофизическая лаборатория.

Минут через десять он вернулся и вытащил из кармана полушубка пучок проводов с торчащими из него в разные стороны разноцветными лампочками, сопротивлениями, конденсаторами и транзисторами. Всунув мне в руки этот шедевр постмодернизма, Марс торжественно произнёс:

– Проверяй!

С трудом найдя в хаосе проводов штекер, я воткнул его в магнитофон и включил музыку. Под песню Сергея Минаева лампочки весело заморгали, что удивительно, действительно попадая в такт мелодии. Цветомузыку Марс (я был уверен в этом на 100 процентов) собрал за те 10-15 минут, когда ходил в лабораторию. Мне доводилось слышать, что он хороший электронщик, но вот чтобы так, на ходу, собрать рабочую схему – это было шедеврально! Ничего не оставалось, как выдать ему обещанные три рубля.

Ну а со второго января снова началась работа, всё же близился выезд в поле, да и новогодние праздники в то время были не такими уж длинными. Правду сказать, мужики в этот день не столько работали, сколько похмелялись жутким коньяком под названием «Самтрест» - единственным алкогольным напитком, который можно было купить в Нарьян-Маре без талонов. Дело в том что баржа, вёзшая в столицу Ненецкого автономного округа этот самый коньяк, застряла во льдах,  товар был переморожен и теперь на дне всех бутылок отложился какой-то мутный осадок, а запах от него стоял такой, что в радиусе 100 метров вокруг открытой бутылки вымирала любая живность. Похмельные работяги и водители приспособились пить его, зажимая носы. Правда, спасало это не очень-то сильно, особенно если судить по их позеленевшим после приёма «лекарства» лицам.

В первых же числах января мне была торжественно представлена будущая бригада: тракторист Иван Овчинников и рабочий Женя Чуфряков, тот самый, с которым мне уже довелось поработать летом 1990 года в Ненецких болотах. Так что теперь я уже официально удостоился звания «академик» вместо «студент». Академиками в Ненецкой партии было принято называть всех геофизиков.

Через неделю после Нового года в поле выехали топографы и буровики. Им предстояло подготовить полевую базу и начать подготовку профиля к приезду геофизического отряда. А ещё через пару дней в поле выехали и наши геофизические станции. Правда, не обошлось без казуса: мой тракторист Ваня Овчинников пришёл на базу настолько хорошо «подготовившись» к выезду, что не мог самостоятельно забраться в кабину трактора. Не придумав ничего лучше, он попросил проходящего мимо начальника партии подсадить его:

– Мужик, подсади! Мне в поле ехать надо!

Разъярённый начальник приволок Ваньку ко мне в контору и приказал отвести его в общежитие, чтобы он там проспался. Часа через три опухший и едва шевелящий языком Иван всё же выехал в поле, благо скорость трактора позволяла ему не слишком сильно напрягаться. Ну а сидевшему рядом с ним в кабине Жене было строго-настрого приказано следить за тем, чтобы Иван не уснул за рычагами.

Караваны тракторов и балков вышли в поле, а следом за ними вылетели и геофизики на вертолёте, завозившем в поле продукты. Начался мой самый первый зимний сезон.

P.S. Прошу прощения, что так долго не писал: то ли вдохновения не было, то ли устал сильно - как-то совсем не писалось. Пишите, спрашивайте, критикуйте: ваши комментарии всегда помогают писать лучше.

Ненецкая партия вольготно расположилась на краю посёлка Факел (с автобуса мимо магазина и по тропинке через лесок в сторону аэропорта, как в забор упрёшься, так, считай, и дошёл). За забором спрятались контора, гараж, склады, и маленькое дощатое общежитие на 20 комнат с кухней, душевой и туалетом типа "дырка в полу". Обогревало всё это хозяйство собственная котельная, заведовал которой Гриша Вдовенко - мой сосед по комнате.

В партии уже вовсю началась подготовка к зимнему полевому сезону. Буровики, водители и рабочие готовили технику и вагончики к выезду в поле; завхоз завозил на склад продукты и полевую одежду. Нашлось занятие и для меня.

В этом зимнем сезоне зимой мне предстояло работать на здоровенной генераторной станции, установленной в специальном балке.

И всё бы ничего, но перед этим предстояло перебросить генератор из старого, разбитого балка в относительно новый, списанный из армии и переданный в партию кунг - кузов универсальный нормального габарита, а если попроще, то выкрашенный в защитный цвет металлический домик на колёсах. С колёс его уже переставили на сани, а вот генератор ещё только предстояло перекинуть из старого балка в новый. Чем собственно мы и занялись с геофизиком Игорем по прозвищу Бродяжка, большим любителем женского пола и по совместительству начальником генераторной группы. Собственно говоря, задача у нас была не самая сложная: разобрать, перенести да собрать – если бы не один м-а-а-аленький нюанс. Всё это нам предстояло делать при свете Луны да ещё и на морозе, поскольку в Нарьян-Маре стояла самая настоящая полярная ночь.

Полярная ночь никогда не бывает абсолютно тёмной. Примерно в 10 часов начинается серый рассвет, который медленно но уверенно переходит в такой же серый закат и к часу дня наступает самая настоящая ночь со звёздами, северными сияниями и трескучими морозами. И это очень интересно и даже красиво, особенно когда сидишь с кружкой горячего чая в руках за столом в тёплом кабинете… Вот только тёплый кабинет мне совсем не светил. Разбитый балок, стоящий на улице возле гаража, никто, отапливать не собирался: какой в этом смысл, если в щель между его задней стенкой и полом мог спокойно пролезть не очень крупный подросток. Со светом была примерно такая же история: тянуть в балок удлинители или переноски было далеко, а фонари на морозе моментально разряжались. Так что пришлось нам разбирать генератор в те самые три часа относительно светлого времени.

Ежедневно, с 10 часов утра и до часа дня мы с Игорем, матерясь и обмораживая пальцы, разбирали генератор. Попробуйте-ка откручивать гайки в варежках! В них и гаечный-то ключ не удержать толком, не говоря уже о работе. Вот и приходилось крутить нам гайки голыми руками: одну открутил, руки согрел и за новую взялся. Раз в час, окончательно задубев, мы убегали греться в гараж. Как же прекрасен крепкий, горячий чай в тёплой каморке под очередную водительскую байку! Как же здорово, когда можно промороженными пальцами обнять кружку с горячим чаем, прижавшись спиной к батарее!

После обеда Игорь уходил в лабораторию, где они с Марсом чинили убитую за сезон геофизическую аппаратуру, а я шёл или в камералку к Якову Карловичу или в гараж возиться с аккумуляторами. Аккумуляторы на меня повесил начальник партии, узнав что моя военно-учётная специальность – электрик зарядных и аккумуляторных устройств.

– Вот и здорово! – радостно потирая руки сообщил он. – Будет у нас свой собственный аккумуляторщик!

Мои робкие попытки объяснить, что на самом-то деле я помощником начальника караула служил, а не аккумуляторщиком, он отвечал:

– Аккумуляторы заряжал? Плотность проверять умеешь? Вот тогда ареометр тебе в руки, полставки в зубы и вперёд – в гараж!

Так что пришлось вспомнить, чему учили в армии и отправляться в гараж отрабатывать свои полставки. Время от времени я бегал помогать сварщику Валере чинить разбитые сани и балки: нравилась мне сварка, да и 3 разряд по электросварке я ещё в школе получил на УПК. Почему бы не обновить свои знания и по этой специальности?

Но вот прошла неделя и мы наконец-то перетащили генератор в новый балок. Больше всего пришлось провозиться с трансформатором – сердцем всей станции. Мало того, что мы с очень большим трудом раскрутили прикипевшие болты, крепившие его к полу балка, так ещё и переноска этого 500-килограммового кошмара в новый балок заняла у нас целый день. Зато теперь мы с чистой совестью могли растопить солярную печь и аккуратно собрать перенесённый генератор не боясь отморозить пальцы и всё остальное окончательно.

Продолжение следует...

Пишите. комментируйте, ругайте - ваши комментарии помогают писать лучше и чаще.

Чем дальше уходил наш отряд от Мезени в сторону Нарьян-Мара, тем меньше вокруг нас становилось леса, и в какой-то момент он остался только по берегам рек, которые начали прятаться в самые настоящие ущелья с крутыми, каменистыми берегами. Зато теперь вокруг нас расстилалась тундра. Не могу сказать, чтобы встреча с ней меня очень сильно впечатлила – просто ещё одно болото, только теперь уже совершенно бескрайнее, да к тому же покрытое каким-то невероятным количеством озёр. Бо́льшую часть из них и озёрами-то назвать сложно – так, лужи какие-то, правда, с чистой, совершенно не болотной водой. Рыба в них не водилась, поскольку лужи была бессточными, откуда там рыбе-то взяться?

А ещё появилась самая настоящая мерзлота, из-за которой установка магнитных датчиков превратилась из лёгкой работы на 30 минут в двухчасовое долбление льда лопатой и ломом. Не самое весёлое занятие, прямо скажем, хоть и способствует поддержанию организма в спортивной форме: в трико и олимпийке.

Дни становились всё короче и короче, зато морозные ночи украсились полярными сияниями самых невероятных оттенков: чаще всего они были зелёных цветов, но иной раз радовали нас оттенками голубого и розового. Вот только ночи эти грозились в скором времени слиться в одну большую полярную ночь. И всё бы ничего, но теперь нам приходилось практически всё время сидеть в балке при свете свечей: холод на улице не располагал к длительным посиделкам на лоне природы, а сил нашего бензоэлектрического двигателя хватало только для работы электроразведочной станции. Слабоват он был для ламп накаливания. Эх, как бы нам в то время пригодились современные светодиодные лампы!

На очередном сеансе радиосвязи Марс, начальник второй бригады, похвастался, что у него в запасе имеется керосиновая лампа, которой он не пользуется, но может нам её подогнать. За килограмм конфет и пачку чая № 36. Дело оставалось за малым – сходить в гости к Марсу за 5 километров. Яков Карлович, сменивший Игоря на посту старшего геофизика, спросил у меня, готов ли я прогуляться за керосинкой.

– Делов-то, - хмыкнул я. – Завтра с обеда сбегаю да притащу.

Я действительно не видел ничего сложного в том, чтобы пройтись по замёрзшей и ровной тундре в солнечный день. Разве что нужно было каким-то образом пересечь речку Сно́пу, но проблемы буду решать по мере их поступления. Да и вообще, что со мной может случиться, если наш балок стоит на берегу озера Счастья. Да-да, именно так: озеро, на берегу которого стоял наш лагерь, действительно называлось озером Счастья! Вот что такое на нём произошло, кому посчастливилось? Загадка…

На следующий день, тщательно изучив карту, я отправился в путь. Светило путь и холодное, но всё же яркое солнце и жизнь была прекрасна и удивительна, какой она бывает в 20 с небольшим лет, когда позади остались занудная учёба, а впереди ждёт ещё целая вечность, полная надежд на светлое будущее. Дойдя до Снопы, я спустился по крутому берегу и вышел к реке. Снопа оказалась покрыта весьма толстым слоем льда, так что вопрос с переправой отпадал сам собой. И даже больше: теперь я мог спокойно пройти по ней почти до самого лагеря Марса, а не тащиться по покрытому густыми кустами тальника берегу реки. Я же чувствовал, что мы не зря встали на озере Счастья!

Спустившись на лёд, я двинулся вперёд скользящим «лыжным» шагом по реке. Время от времени мне приходилось обходить полыньи от впадающих в Снопу ручьёв и даже пару раз пройтись по берегу, но в общем-то этот маршрут мне понравился гораздо больше, чем даже путешествие по замерзшему болоту: очень уж быстро и как-то совсем незаметно я добрался до лагеря Марса. Потом мне ещё не единожды приходилось пользоваться подобными зимними «дорогами», но в тот раз на Снопе я впервые использовал замёрзшую речку в качестве лесного пути.

Что делают геологи, приходя в гости? Да всё то же самое, что и обычные гости: раздают принесённые подарки, пьют чай и травят байки, которые в своём лагере все уже по сто раз слышали и пересказали, зато здесь они оказываются совсем свежими. В ответ тебя потчуют своими, давно надоевшими всем окружающим, байками – в свободные уши они заливаются просто прекрасно! За разговорами время текло незаметно, так что собираться в обратный путь я начал уже в надвигающихся сумерках.

– Не заблудишься? – забеспокоился Юра Ишметов, выглянув в окно. – Гляди какая метель на улице.

И правда, на улице разбушевалась настоящая зимняя метель. Я пожал плечами и ответил:

– К речке спущусь, там метели точно не будет, а от реки до балка всего ничего пройти. Не заблужусь.

И отправился в обратный путь. По речке я действительно быстро и без приключений добрался до своего спуска к реке, разве что свежий волчий след, пересёкший мой собственный, добавил немножко адреналина в кровь. Но вот я поднялся по крутому склону вверх и понял, что выбрал не самый лучший день для прогулок. От Снопы до озера Счастья всего каких-то полтора километра и в хорошую погоду я наверняка легко заметил бы яркий жёлто-красный балок, стоящий на берегу озера. Но в наступивших сумерках, да ещё и во время метели, я не видел практически ничего буквально в 20-30 метрах от себя из-за снежной круговерти. Да и ветер, бивший в лицо, уверенности отнюдь не добавлял. «Ладно, - решил я. – Общее направление знаю, а мимо озера всяко не пройду».

Идти по тундре, когда сильнейший ветер так и норовит тебя свалить и засыпать снегом, очень сложно. Но я упрямо двигался, как мне казалось, к своей цели. Пройдя, судя по своим ощущениям, километров сто – сто пятьдесят, я неожиданно вышел к зарослям тальника, за которыми просматривался редкий хвойный лес. Но никакого леса здесь нет и быть не может!

Оставалось два варианта: или я проскочил мимо озера и ушёл к реке Оме, или, сделав круг, вернулся обратно к Снопе. Второй вариант мне нравился гораздо больше. Осмотревшись вокруг и вспомнив карту, посмотренную перед выходом, я сориентировался, развернулся на 180 градусов и снова отправился навстречу ветру. Вот только теперь я использовал его в качестве ориентира: если дует в лицо, значит иду верно. Пройдя с полкилометра, я услышал раздавшийся где-то впереди звук выстрела: Яков Карлович подавал сигналы для заблудившегося меня.

Теперь я пошёл гораздо быстрее: ничто так не радует уставшую лошадь, как близость стойла с кучей сена. К сожалению, на улице стало уже совсем темно, так что шёл я в общем-то наугад, поскольку уже вообще ничего не видел. Неожиданно буквально в 10 метрах передо мной открылась дверь невидимого в темноте балка и в освещённом прямоугольнике двери я увидел ствол ружья, уставившийся, как мне в тот момент показалось, прямо в мой лоб.

– Не стреляй! – заорал я что есть силы.

Вслед за ружьём из дверного проёма показалась голова Якова Карловича.

– О, явился! – пробурчал он, скрывая за насмешкой явное облегчение. – Я тут на тебя уже три патрона израсходовал – из зарплаты вычту.

Но мне уже было совсем пофиг, поскольку дышащая жаром печь и чай из только что закипевшего чайника способны были в тот момент примирить меня со всем окружающим миром. Каким образом в темноте и во время метели мне удалось так точно выйти к балку для меня до сих пор осталось загадкой. Зато теперь я точно знаю, почему озеро назвали озером Счастья – меня оно точно осчастливило.

Метель поставила окончательную точку в нашем полевом сезоне: начиналась зима и все полевые работы были остановлены. Нас вместе с балками вывезли в Нарьян-Мар, а оттуда меня выпроводили на целый месяц отдыхать в межсезонный отпуск, который я вполне неплохо провёл у родителей в Перми.

Так закончился полевой сезон 1990 года.

Ну вот, закончилась ещё одна история. Пишите, критикуйте, указывайте на ошибки - своими комментариями вы очень мне помогаете писать лучше!

Хорошо, когда есть возможность в любой момент выехать с поля чтобы немножко отдохнуть, посидеть в тёплом туалете и поваляться в горячей ванне. Плохо, когда в городе тоже нет ни горячей ванны, ни тёплого туалета, а вместо мягкого дивана приходится спать на панцирной кровати. Собственно, именно поэтому я и не рвался выезжать с поля – никакой особой разницы между жизнью в балке и жизнью в общежитии, составленном из почти таких же балков в общем-то и не было. Туалет типа «очко», душ вместо ванны… Разве что телевизор посмотреть вместо вековечного радиоприёмника «Океан». Так что ехать на отгулы и не хотелось: что мне делать в чужом пока ещё для меня Нарьян-Маре, где ни друзей, ни жилья своего не было. Но тут вмешалось высокое начальство, постановившее вывезти инженера-геофизика Зубенина Д. И. на отгулы. С начальством спорить я не решился, поэтому с озера Вижас вылетел в г. Нарьян-Мар вместе с Марсом и его рабочим Юрой Ишметовым, которых заменил Яков Карлович с Турыстом, тем самым, что подарил мне спиннинг.

Вертолёт забросил нас в село Нижняя Пёша и улетел к оленеводам на Канин Нос. «Наши» вертолёты вовсю использовались для местных перевозок помимо работы на геологов, что и не удивительно: в редкие деревни и сёла, разбросанные по побережью Баренцева моря только на вертолётах да на кукурузниках и можно было добраться. Ну или в короткую летнюю навигацию. Так что для местных наша работа была только за счастье – лишняя возможность сгонять в Нарьян-Мар за покупками!

В общем, вертолёт наш улетел, поэтому пришлось нам часа четыре болтаться по селу изучая местные достопримечательности. Достопримечательностей оказалось ровно две: деревянный магазин и не менее деревянный двухэтажный аэропорт. В магазине мы купили буханку замечательного, обалденно душистого хлеба с колбасой из оленины, после чего отправились в аэропорт, где и остались ждать свой вертолёт, любуясь, как деревенское стадо густо минирует своими лепёхами аэродромное поле.

Вечером вертолёт забрал нас из Пёши и мы наконец-то добрались до Нарьян-Мара. В аэропорте нас встретила партийная вахтовка, на которой я и добрался до своего общежития в посёлке Факел, где и завалился спать, чтобы рано утром быть разбуженным секретаршей начальника партии. Постучавшись в дверь, она объявила, чтобы я срочно подошёл к начальству по поводу получения квартиры. «Какой квартиры?» - изумился я, но секретарша уже упорхнула, оставив меня в глубоком изумлении. Нет, я конечно слышал, что в Нарьян-Маре, в посёлке Искателей строится дом для нашей партии, но меня вроде бы ни в какую очередь на получение жилья не вписывали. Всё страньше и страньше, как сказала бы Алиса из Страны Чудес.

Быстренько умывшись, я отправился в контору Ненецкой партии, где был окончательно ошарашен:

– Дмитрий Иванович! Поздравляю с получением квартиры, - с порога поприветствовал меня начальник партии, улыбаясь во все свои 32 золотых зуба.

– В Нарьян-Маре? – тихонечко спросил я.

– Почему в Нарьян-Маре? – изумилось начальство. – В Новодвинске! Там дом только что сдали, народ заселяется. Тебе, как молодому специалисту, жильё выдали. Только придётся тебе туда сгонять за ордером, а то без квартиры останешься.

– Но я не хочу в Новодвинске! – ответил я, с трудом приходя в себя от неожиданного известия. – Я в Нарьян-Маре жить хочу!

– Дурень! – оборвал меня начальник. – Такими вещами не разбрасываются! Три дня даю на то, чтобы слетать в Новодвинск и в понедельник жду на работе. В аэропорт подвезу - дуй за вещами.

Так что через час я уже сидел в самолёте, увозящем меня в славный город Архангельск, а ещё через три – заходил в здание Новодвинской геофизической экспедиции.

– Ой, не успеешь получить ордер! – испереживалась кадровичка, выписывая мне бумаги для его поучения. – Пятница же, сокращённый день!

– Успею! – выбегая из отдела кадров с бумагами в руках, ответил я. Деваться-то мне было некуда: или получить ордер, или ночевать на вокзале до понедельника.

– Не успеете, у нас рабочий день заканчивается! – в голос завопили тётки из ЖЭКа, когда я прибежал за ордером.

– До конца работы ещё целый час – у вас на дверях написано! – я прекрасно видел, что тётки уже готовились слинять домой пораньше, всё-таки пятница, поэтому возиться со мной им совсем не улыбалось.

– Ну это же долго, - протянула одна из них.

–  Ничего, я подожду, - сев на свободный стул и достав из сумки книжку, ответил я. – Всё равно идти мне некуда.

Немножко пошушукавшись, тётки вытащили из шкафа здоровенную папку, в которой неожиданно быстро обнаружился искомый ордер. Через пять минут, расписавшись в получении, я отправился разыскивать дом номер 28 по улице Советов, где меня ожидала новая квартира. Не могу сказать, что я был этому очень рад: если честно, то Новодвинск мне не нравился. Очень уж он был вонючим из-за Архангельского целлюлозо-бумажного комбината. Да и вообще – я же хотел жить и работать в Нарьян-Маре. Новодвинск в мои планы вообще не входил! Только через пару лет я осознал, какой счастливый билет вытащил этим сентябрьским вечером, а пока был не очень-то счастлив. «Ну ничего, устроюсь пока здесь, а потом обменяю квартиру на Нарьян-Мар» - успокаивал себя я.

Добравшись до своего нового дома, я нашёл старшую по дому, которая вручила мне ключ от квартиры и набор юного сантехника: слив в унитаз, два смесителя для воды и душевой шланг с рассеивателем. На мой немой вопрос она, пожав плечами, ответила:

– Мы их специально сняли, чтоб не открутили. Держи газовый ключ – потом вернуть не забудь.

Поблагодарив домохозяйку, я отправился на пятый этаж, где ждала меня совершенно новенькая, моя собственная квартира. Никогда до сих пор у меня не было СВОЕЙ квартиры и вдруг появилась. Что делать с этим, неожиданно рухнувшим на голову счастьем я не знал, поэтому для начала прикрутил все краны на место, после чего принял настоящую горячую ванну.

Какое всё же это блаженство – поваляться с книжкой в наполненной обжигающе-горячей водой ванне! Разве может сравниться с ванной двухмесячное мытьё в тазике под радостное пение комарья и мошки? Горячая вода расслабляет натруженные в поле мышцы и ты зависаешь в ней, как в невесомости, чувствуя как уходит из тела усталость и тревога… Главное, вовремя успеть подхватить падающую в воду книжку и отложить её в сторону, а потом понежиться ещё минут двадцать-тридцать-сорок, время от времени добавляя горячей воды в остывающую ванну.

Вдоволь повалявшись в ванной, я пошёл осматривать квартиру и она меня сумела удивить. Во-первых, в ней была какая-то невообразимо огромная кухня с выходом на балкон и электрической плитой. После родительской кухоньки в хрущевке моя смотрелась просто гигантской (мой сосед Вовка Антонов года два жил на кухне – соорудил себе там лежанку и стол, а комнату использовал исключительно в качестве хранилища всяких рыболовных принадлежностей). Комната тоже была очень большой – 22 квадрата, по тем временам весьма большой метраж. Ещё в квартире был встроенный шкаф с полками и вешалкой для одежды. Ну и совмещённый санузел с ванной и унитазом. А ещё там были настоящие северные трёхстворчатые окна – таких окон я больше ни разу нигде не встречал. Вот только лампочка в квартире была одна-единственная, в ванной комнате. Там я и заночевал, поспав прямо в ванне на своей собственной куртке. На следующий день, в субботу я, сходил в магазин, купил ведро со шваброй и веником, после чего устроил в квартире традиционный субботний армейский ПХД (парково-хозяйственный день): вымыл пол и очистил всё от пыли и извести, оставшейся от строителей. Домохозяйка щедрой рукой выдала мне два стула и раскладушку, так что следующую ночь я спал уже почти прилично.

А в воскресенье я улетел обратно в Нарьян-Мар, поскольку полевой сезон ещё не закончился, а стало быть в поле меня ждут мои друзья-товарищи.

P.S. Вот почему так получается, что пишешь, стараешься, подбираешь красивые слова, а в итоге получаешь пару десятков плюсов? А как напишешь дурацкий пост-ответ про трусы-копилку, так неделю обсуждать будут и топового автора дадут. Даже обидно как-то. Подходит к концу моя история про полевой сезон 1990 года. Нынче получилась не совсем про поле, а совсем даже наоборот. Надеюсь, вы не против будете?