Итальянское Возрождение (XIV–XVI вв.) сыграло ключевую роль в формировании представлений европейцев о своей связи с Античностью, став мостом между Средневековьем и современной европейской идентичностью. Ренессанс зародился в Италии не случайно. Географически Италия была центром Римской империи, и здесь сохранилось больше всего античных памятников. Политически города-государства — Флоренция, Венеция, Милан — стремились легитимировать свою власть через связь с римским прошлым. Гуманисты, такие как Петрарка, Боккаччо и Альберти, провозгласили Античность образцом для подражания, противопоставляя её «варварскому» Средневековью. Петрарка в XIV веке объявил произведения Цицерона и Вергилия эталоном, а средневековую латынь — испорченной. Архитекторы вроде Брунеллески и Браманте копировали римские здания, создавая неоклассический стиль.
Это привело к созданию представления — мифа о «классической преемственности». Ренессанс заложил идею, что Европа — наследница Рима, а через него — Греции; Средние века — «тёмный провал», который нужно преодолеть; а Италия — культурный центр, возрождающий величие прошлого. Этот нарратив позже был подхвачен Просвещением (Вольтер называл Средневековье «эпохой суеверий») и повлиял на евроцентризм XVIII–XIX веков.
В XVIII–XIX веках европейские интеллектуалы, особенно в рамках эпохи Просвещения и романтизма, активно выстраивали идею преемственности западной цивилизации от Древней Греции и Рима. Образованные европейцы видели себя наследниками этих двух великих культур. Эта концепция, известная как «классическая традиция», легла в основу западного культурного самосознания. Однако открытия археологов, в частности Генриха Шлимана и других исследователей древних цивилизаций Востока, пошатнули эти представления.
Идея о том, что цивилизация зародилась в Греции, опиралась на труды античных авторов, например Геродота, которые противопоставляли эллинов «варварам». В эпоху Просвещения философы, такие как Вольтер и Гегель, развили эту мысль, утверждая, что греки первыми создали «истинную» цивилизацию, основанную на разуме, а Рим распространил её по Европе. Древняя Греция считалась колыбелью демократии, философии и искусства. Древний Рим воспринимался как источник права, государственности и имперской мощи.
До середины XIX века европейцы полагали, что история Греции начинается с Гомера (VIII век до н. э.), а всё предшествующее считали легендами. Однако открытия Генриха Шлимана в 1870-х годах (Троя, Микены, Тиринф) показали, что за гомеровскими сказаниями стоят реальные древние цивилизации, в частности микенская (XVI–XII вв. до н. э.). Это стало крахом вековых представлений, нанеся удар по образу греков как «первых цивилизованных людей», поскольку микенская культура существовала до классической Греции и была связана с более древними высокоразвитыми восточными цивилизациями Анатолии и Египта.
Параллельно с раскопками в Греции велись исследования в Месопотамии, Египте и Малой Азии. Дешифровка клинописи (середина XIX века) открыла миру шумеров, аккадцев и вавилонян. Раскопки в Египте показали, что его история на тысячи лет древнее греческой. Хеттские памятники, включая Богазкёйский архив, доказали существование могущественных анатолийских государств.
Эти открытия разрушили миф о том, что цивилизация началась в Греции. Оказалось, что греки заимствовали технологии: алфавит — у финикийцев, скульптуру — у египтян. Даже микенская культура была частью средиземноморской истории, а не её истоком. Само открытие микенской культуры стало потрясением для поколения Шлимана. Исследователи обнаружили совсем не то, что ожидали найти. Их представления о генезисе цивилизации рухнули.
Стало очевидно, что цивилизация зародилась на Ближнем Востоке, а Греция — не «колыбель», а преемница более древних культур. Европа оказалась лишь фрагментом глобальной истории, а не её центром. Это привело к кризису европоцентристских взглядов, но одновременно пробудило интерес к «арийскому» прошлому (индоевропейским корням), что позднее было искажено в националистических идеологиях XX века.
Разматывая «нить Ариадны» микенской цивилизации, исследователи столкнулись с событиями, которые в рамках европоцентричного мировоззрения могли восприниматься только как катастрофа. Речь идёт о массовом уничтожении центров эгейской дворцовой цивилизации в конце XIII — начале XII веков до н.э. Микены, Фивы, Пилос — некогда процветающие города были разрушены или покинуты. Для западного нарратива, стремившегося возвеличить своих «предков», такие события не могли быть просто этапом исторического процесса. Это была КАТАСТРОФА, переломный момент, требовавший осмысления.
Однако реакция общества эпохи индустриальных колониальных империй свела новые открытия к простому удревнению классических греков до микенцев, которые тоже были греками. Античный цивилизационный миф сохранился, но трансформировался.
Будучи основой европейского самосознания с XIV века, древние римляне и греки полностью затмили другие древние цивилизации региона, такие как минойская или кикладская, которые оставались на периферии внимания, поскольку не вписывались в стройную схему «греческого наследия» европейской цивилизации.
Минойская цивилизация, существовавшая на Крите, всегда занимала особое место в историческом нарративе. Минойцы воспринимались скорее как «интересные статисты», ожидавшие завоевания греками-ахейцами. Гибель минойских дворцовых центров около 1450 года до н.э. не вызывала такого драматического отклика, как падение микенских городов. Ведь минойцы с их уникальной культурой и письменностью не соответствовали схеме «античного наследия». Этим объясняется, почему события XV века до н.э. на Крите кажутся далёкими и абстрактными, а XII века до н.э. в Греции — значимыми и интересными.
Кикладская цивилизация, существовавшая на островах Эгейского моря, оставалась на периферии научного внимания. Кикладские островитяне, известные своими загадочными мраморными фигурками, воспринимались как «странные предшественники». Их цивилизация, не сумевшая сохраниться до прихода индоевропейцев, не вписывалась в величественную историю «истинных греков».
Стоит отметить, что конец раннего бронзового века в Эгеиде (около 2200-2000 гг. до н.э.) был ознаменован масштабными потрясениями, затронувшими не только Киклады, но и весь регион. Депопуляция Кикладских островов, распад Древнего царства в Египте (около 2150-2050 гг. до н.э.), гибель шумерской государственности в Месопотамии (2004 г. до н.э.) свидетельствуют о глобальном кризисе, охватившем Восточное Средиземноморье и Ближний Восток за тысячу лет до событий конца бронзового века. Этот период характеризовался голодом, войнами и разрушениями. Поселения сжигались, а смертность достигала таких масштабов, что более половины кикладских поселений оказались заброшенными.
Обратимся к событиям на Ближнем Востоке и в Эгеиде после 1200 года до н.э. Ключевым элементом популярного нарратива о катастрофе бронзового века являются так называемые «народы моря». Согласно этой теории, масштабные миграции воинственных племён стали главной причиной разрушения цивилизаций позднего бронзового века: Хеттского царства, Микенской Греции, городов Леванта и даже потрясений в Египте.
Однако эта теория чрезмерно упрощает сложные исторические процессы. Археологические данные не подтверждают факта массового вторжения «народов моря». В разрушенных городах Леванта и Анатолии отсутствуют следы единой культуры или материальные свидетельства, которые можно было бы однозначно связать с этими племенами. Вместо этого археологи фиксируют признаки постепенного упадка, локальных конфликтов и трансформации материальной культуры, что свидетельствует о длительных внутренних процессах, а не о внезапном нашествии.
Современные палеоклиматические исследования показывают, что в конце бронзового века (около 1200-1150 гг. до н.э.) регион Восточного Средиземноморья пережил серьёзные климатические изменения. Продолжительная засуха привела к неурожаям, голоду и миграциям населения. Это ослабило централизованные государства, зависимые от сельского хозяйства. Таким образом, климатический фактор сыграл ключевую роль в кризисе, что ставит под сомнение традиционное представление о «народах моря» как основной причине катастрофы.
Поздний бронзовый век характеризовался сложной системой международной торговли и дипломатии, связывавшей Египет, Хеттское царство, Микенскую Грецию, Левант и Месопотамию. Прекращение поставок олова из Афганистана и других отдалённых регионов, необходимого для производства бронзы, действительно подорвало эту систему. Однако следует учитывать, что бронза использовалась преимущественно для изготовления оружия и инструментов, тогда как сельское хозяйство оставалось в каменном веке. В условиях нехватки продовольствия масштабное строительство крепостей или флота становилось маловероятным, что высвобождало ценный сплав для военных нужд. Кроме того, существовала возможность переплавки имеющихся бронзовых изделий. Поэтому маловероятно, что временная утрата доступа к олову могла полностью разрушить столь развитую цивилизацию.
Рассматривая теорию о сокрушительном вторжении, следует обратить внимание на египетские источники, особенно надписи Рамсеса III (1186-1155 гг. до н.э.). Фараон оставил множество текстов и рельефов, прославляющих его победы над «народами моря». Однако современные исследования показывают, что эти описания могли быть значительно преувеличены или даже частично заимствованы из более ранних источников. Вероятно, реальная угроза со стороны «народов моря» для Египта была менее масштабной, чем представлено в официальных хрониках.
Рамсес III утверждал, что отразил нашествие «народов моря» в двух крупных сражениях - на суше и на море. Эти события подробно изображены в его заупокойном храме в Мединет-Абу. Однако есть основания полагать, что масштабы угрозы были сознательно преувеличены для прославления фараона. Как и другие цари, Рамсес III использовал статуи своих предшественников, переделывая их под свои нужды. Однако масштабы его деятельности по присвоению чужих памятников действительно впечатляют. Это само по себе характеризует личность древнеегипетского царя и заставляет критически относиться к его надписям.
Важнейшим аргументом против теории масштабного вторжения является вопрос о реальной возможности собрать две полноценные армии и флот из разнородных племён в условиях всеобщего голода и экономического упадка. Такие организационные и логистические достижения выглядят маловероятными.
Не отрицая серьёзных проблем, приведших к падению Хеттского царства, следует отметить неравномерность последствий кризиса. В то время как одни регионы пришли в упадок, другие демонстрировали устойчивость и даже процветание. Например, новые общины на Кипре успешно развивались вплоть до X века до н.э. Афины не только избежали разрушений, но и усилили своё положение, став центром притяжения для ахейского населения и сохранив культурную преемственность с эпохой бронзы. Некоторые древние центры, такие как сирийская Катна, сравнительно быстро восстановились после периода упадка.
Египет начал терять свои владения в Ханаане лишь после 1125 года до н.э., когда мятежники сожгли цитадель фараонов в Яффе. Однако Яффа не стала последним египетским оплотом в регионе. В начале следующего века в Бейт-Шеане всё ещё сохранялось египетское присутствие, что свидетельствует о постепенном, а не мгновенном уходе египтян из региона.
Ассирия не только пережила кризис, но и использовала его для укрепления своих позиций. Катастрофа привела к краху или ослаблению соседних государств - Хеттского царства, Египта Нового царства и Митанни. Образовавшийся вакуум власти позволил Ассирии начать территориальную экспансию, что стало основой для создания Новоассирийской империи (IX-VII вв. до н.э.) - одной из самых могущественных держав древнего мира. Ассирийцы сохранили и развили достижения шумеров, аккадцев и вавилонян в области письменности, архитектуры, науки, религии и государственного управления.
Ахейский мир представлял собой западную периферию ближневосточной цивилизации бронзового века, тогда как на восточной окраине располагался Элам. Сузы существовали уже в IV тысячелетии до н.э., а такие центры как Чога-Занбиль и Аншан играли важную роль ещё в III тысячелетии до н.э. Эламские города были древнее Микен на 1000-1500 лет. Эламская цивилизация, одна из древнейших в мире наряду с шумерской и египетской, достигла расцвета при царе Шилхак-Иншушинаке (как раз с 1150 г. до н.э.), значительно расширившем владения в горах Загрос и восточнее. Но разве это так интересно по сравнению с сожжением ахейского Пилоса?
Формальная граница между бронзовым и железным веками определяется технологическим переворотом. Железо, хотя и было известно ранее, стало массово использоваться лишь после разработки эффективных методов обработки. В отличие от бронзы, требовавшей дефицитного олова и меди, железо было более доступным. На Ближнем Востоке после 1150 года до н.э. железо только начинало путь к доминированию. Примечательно, что расцвет производства луристанской бронзы в Иране (ок. 800-600 гг. до н.э.) пришёлся на местный «железный век III», когда в Месопотамию экспортировалось очень много качественных бронзовых изделий.
Помните наших европейцев? Потомков чужаков, чьи варварские «праотцы» участвовали в событиях падения Западной Римской империи примерно в роли «народов моря»? Они выбрали своим прошлым - похороненный ими Pax Romana, наследника эллинов и микенцев. Между тем, бронзовый век существовал и в Европе. В Центральной Европе (территория современных Германии, Австрии, Чехии) переход к железному веку произошёл лишь в VIII веке до н.э. благодаря культуре Гальштатта. На севере Европы, в Скандинавии и на Британских островах, бронзовый век сохранялся до VI-V вв. до н.э. из-за географической изоляции. «Катастрофа бронзового века» была региональным событием, в котором предки европейцев не участвовали.
Таким образом, «катастрофа бронзового века» оказывается частью более широкого исторического процесса, затрагивающего весь древний мир. Современные исследования показывают, что эти события были вызваны сочетанием множества факторов, включая климатические изменения, экономический кризис и внутренние конфликты. «Народы моря» скорее были следствием, а не причиной кризиса. А повышенное внимание обеспечено прежде всего историей становления западного самосознания, а затем коммерческим спросом на яркую, полную насилия картинку, как в приведённых мною иллюстрациях. Глядя на масштабные события 1200-1150 годов до н.э. очень разумно было бы оценить ситуацию не только из Микен и Пилоса, а и из Пер-Рамсеса, Ашшура и Суз.
Эта тема продолжает вызывать живой интерес среди любителей истории, что гарантирует её дальнейшее присутствие в центре внимания как специалистов, так и широкой публики. Однако важно помнить, что история — это не просто череда катастроф и побед, а сложный и многогранный процесс, который требует тщательного изучения и осмысления.
Гибель Минойской цивилизации, крах Аккадского царства или падение шумерского Ура под натиском эламитов и амореев — события не менее драматичные и значимые, чем коллапс позднего Бронзового века в XII век до н. э. Однако они не получают такого же медийного и общественного резонанса. Почему?
Западная историография традиционно фокусируется на сюжетах, которые легитимируют её собственную историческую преемственность. Гибель микенских дворцов, Троянская война, «народы моря» — всё это вписано в нарратив о «корнях европейской цивилизации». А вот крушение Ура или Эблы воспринимается как что-то далёкое, «восточное», а потому менее значимое для западного потребителя.
YouTube, издательства и соцсети работают на алгоритмы вовлечения. Зрелищные коллапсы, загадочные «тьмы веков», апокалиптические сценарии — это продаётся лучше, чем медленная эволюция или региональные кризисы. Поэтому «Катастрофа Бронзового века», с включением модного нарратива о климате, опасных мигрантах и таинственных разрушителях, становится историческим хоррором, тогда как упадок Хараппы или гибель Киклад — лишь сноска.
Европоцентризм XIX–XX веков создал иерархию цивилизаций, где микенцы считались «предтечами» Запада, а остальные — периферией. Даже сейчас, когда учёные ломают эти стереотипы, массовая культура цепляется за старые схемы. История — это не только то, что было, но и то, что рассказывают. И если мы хотим более объективной картины, надо менять сам способ её подачи, а также «искать кому выгодно».
Головы людей, отрубленных топорами, не были покрыты платками.
Как газель попадает в ловушку, их губы ударились о пыль.
Люди, убитые копьями, не были повязаны их раны.
В месте, где работали их матери, они лежат в собственной крови.
Не повязали их платками, не были они пьяны, но головы упали с их плеч.
Слабые и сильные Ура погибли от голода.
Матери и отцы, которые не оставили своих домов, были уничтожены огнем.
Маленькие дети, которые лежали на руках матери, были снесены как рыбы водой.
Нингаль, как перепуганная птица, улетает из города и кричит:
«Увы, мой город, увы, мой дом.
Город мой разрушен, дом мой разрушен.
О Нанна, Ур разрушен и люди его убиты».
Плач об Уре, за 1000 лет до Катастрофы бронзового века,
когда великая шумерская цивилизация пала навсегда
