Вечер выдался тихим, почти умиротворяющим, если не считать привычного фонового гула города, доносящегося издалека. Белов сидел в своём кабинете - просторной комнате с дубовыми панелями, тяжёлыми портьерами и массивным столом, заваленным каталогами аукционов и отчётами оценщика. В руках он вертел недавно приобретённый кинжал. Изящную, смертоносную безделушку, холодную на ощупь даже сквозь тонкие перчатки.
Владимир уже ушёл, оставив на столе папку с заключением по кинжалу. Василий Степанович внимательно изучил её, оставшись довольным своим приобретением. «Eid Mar» c двумя кинжалами и профиль на другой стороне были выгравированы на прилагающейся, в качестве подарка, золотой монете. Подарка к пугио самого Марка Юния Брута. Отреставрирован и хорошо заточен. Оценщик перед уходом так же поделился своим ощущением после осмотра этой вещицы. Будто бы она впитывает тепло. Белов отмахнулся. Володя был профессионалом, но слишком впечатлительным. Именно поэтому он никогда не заходил в комнату с вещами, которые несли на себе отпечаток страданий. А ведь именно этот отпечаток и делал их ценными. Эта мрачная энергетика, аура, если хотите, которой Белов дорожил, как маной небесной.
Он поставил кинжал в футляр, потянулся за бокалом дорогого коньяка, когда услышал это. Сначала едва уловимо. Как будто мышь пробежала по паркету. Он замер, прислушался. Тишина. Наверное, ветер за окном шалит. Белов сделал небольшой глоток, тёплый напиток приятно обжёг горло, принося привычное успокоение.
Он откинулся на спинку стула, расплывшись в довольной улыбке после насыщенного дня и, наконец, позволил себе расслабиться. Но через несколько минут звук повторился. На этот раз отчётливее. Только теперь это был не странный, едва слышный шорох, а лёгкий скрип. Как будто кто-то наступил на старую половицу. В комнате, где стояли его самые ценные экспонаты.
Сердце Василия дрогнуло. Он не был трусом, но в своём доме, в своём святилище, коллекционер привык к абсолютному контролю. Никаких неожиданностей и никаких гостей. Без его ведома.
Он встал, приоткрыл дверь, заглянул в тёмный коридор. Длинная анфилада комнат тонула в полумраке. Лишь слабый свет из кабинета бросал блики на отполированный паркет. Никого. Пустота. Воздух был неподвижен и густ, как всегда, пропитанный запахом старой кожи, воска... и на этот раз пахло чем-то ещё. Сладковато приторным.
- Воображение что-то разыгралось, - буркнул он себе под нос, возвращаясь к столу.
Он сделал ещё глоток из своего бокала, но коньяк, вдруг, показался пресным, даже противным. Василий выплюнул его обратно и принялся озадаченно разглядывать жидкость. Потом заскользил глазами по этикетке. Вероятно, попалась подделка. Коллекционер решил глотнуть из горла, чтобы проверить свою догадку. И эту порцию, немного подержав во рту, он тоже сплюнул в бокал. Видимо, курьер в этот раз закупался в другом магазине... Тогда, почему изначально всё было в порядке? Какая-то химия? Теряет вкус при контакте с воздухом? Как тогда испортилась едва початая бутылка?
Не найдя ответов на свои вопросы по поводу качества коньяка, Василий Степанович, бурча себе под нос, ёмко поведал полную биографию производителя данного пойла, не забыв упомянуть и ближайших родственников. Он выбросил бутылку в урну и уселся на свой стул.
Ночь тянулась медленно. Белов пытался сосредоточиться на каталоге, но мысли постоянно путались. В ушах стоял тонкий высокий звон, на который он долгое время не обращал внимания. Однако, этот звон, будто, становился громче и в нём начали проскальзывать ещё какие-то посторонние звуки. Что-то похожее на шелест бумаги, словно кто-то рядом листал книгу и... чьё-то дыхание.
Он поднял голову, посмотрев прямо на «Мученика». лунный свет, пробивавшийся сквозь узкую щель в портьерах, падал на картину. И ему показалось... нет, не показалось.
Из пустых глазниц нарисованного страдальца, словно слеза, но густая и тёмная, как дёготь, сползала капля. Она растекалась по полотну, оставляя за собой жирный чёрный след.
Белов вскочил, бросив каталог на пол. Сердце забилось, как молот. Кровь? Картина же была написана кровью. Возможно, изменение температуры, или влажности?
Рациональные объяснения тут же выстроились в голове и он немного успокоился. Коллекционер подошёл к картине, достав из кармана белоснежный платок, прикоснулся к чёрному следу. В этот момент он почувствовал сладковатый запах гнили, смешанный с озоном и этот смрад усиливался с каждой секундой.
Василий Степанович отпрянул от «Мученика», судорожно вытирая пальцы о брюки. Хотя платок и остался девственно чистым, липкое ощущение на коже не проходило, словно он коснулся смолы. Чёрная капля на холсте теперь казалась живым пульсирующим пятном, втягивающим в себя тусклый лунный свет. А глаза нарисованного страдальца, точнее, эти тёмные провалы, будто сместились, неотрывно следя за его движениями. От этого ощущения ледяные цепи сковали грудь, мешая дышать. Впервые за долгие годы липкий, холодный, настоящий ужас, вместо приятного щекотания нервов, расползался внутри.
Белов пошатнулся, схватился за спинку стула Басби, едва не падая, и почувствовал, как старое дерево словно ответило лёгким покалыванием в ладони. От этих новых ощущений закружилась голова. Он резко сел на стул и почти сразу раздался стук в дверь.
Твёрдый, уверенный стук прозвучал неожиданно и громко, вырвав Василия Степановича из оцепенения. Он вздрогнул, сердце бешено забилось. Кто это? В столь поздний час? Владимир? Но Володя никогда не приходил без звонка. Тем более ночью.
- Войдите! - выкрикнул Василий, даже не глянув в сторону звука.
Дверь открылась бесшумно. В проёме, окутанном слабым светом из коридора, стоял мужчина. Высокий, подтянутый, в безупречно сшитом, хоть и несколько старомодном, коричневом костюме. Лицо его спокойное, бесстрастное, больше было похоже на бледную восковую маску. Руки в белых перчатках были вытянуты по швам.
- У вас всё в порядке? - голос был низким, бархатистым, тон размеренным. Голос человека, привыкшего к порядку и тишине.
Коллекционер растерянно помотал головой, протёр глаза и уставился на немолодого мужчину, возникшего перед ним.
- Степан?.. ты ничего не слышал? Посторонние шаги, или скрип? Ничего необычного не замечал? - Белов ткнул пальцем в сторону гостиной.
- Нет, Василий Степанович. - Степан слегка нахмурился и внимательно осмотрел коллекционера. - В доме тихо. Вы хорошо себя чувствуете? Может, принести вам успокоительного?
- Нет, не надо. Просто... эта картина. Посмотри.
Белов раздражённо махнул рукой, указав на чёрный след.
Степан плавно подошёл. Его движения были бесшумными, лёгкими. Он внимательно осмотрел полотно и ненадолго задумался.
- Вижу небольшое потемнение, Василий Степанович. Возможно, пыль скопилась в неровностях. Или след от насекомого. Ничего сверхъестественного. И ещё неплохо было бы проветрить помещение, а то воздух здесь немного затхлый. Не находите?
Рациональность. Холодная и соблазнительная снова начала обволакивать Белова. Его собственная болезненная одержимость, наложившаяся на переутомление и, возможно, тот суррогат, дают о себе знать. Он даже почувствовал лёгкий стыд за свою панику.
- Да, да... проветрить. Точно. - пробормотал Белов, чувствуя себя дураком. - Спасибо, Степан. Можешь идти.
Мужчина поклонился и бесшумно удалился. Коллекционер остался один. Звон в ушах усилился. Теперь он явственно различал в нём шёпот. Множество голосов, сливающихся в один невнятный поток, как радиопомехи из глубины времён. Белов закрыл уши руками, но без толку. Этот шёпот звучал где-то внутри черепа, разрушая рассудок.
- Кто здесь? - резко спросил он в пустоту, глядя на мирно сидящих на стульях кукол. - Покажись!
И в этот миг по дому прокатился серебристый, словно колокольчик, звонкий детский смех, эхом отдающийся повсюду. Он был весёлым, беззаботным, но от него по спине Белова пробежали ледяные мурашки. Ведь в этом доме никогда не было детей.
Он встал. Решимость, подстёгнутая страхом и раздражением, придала ему сил. Взяв со стола бронзовую статуэтку этрусского демона, он подошёл к проёму двери, прячась за стеной и готов в любую секунду атаковать непрошенного гостя.
В следующее мгновение он услышал странный шлепок. Будто кто-то в стекло швырнул мокрую тряпку... или кусок мяса. Эти шлепки становились всё чаще, громче, напористее. Белов невольно глянул на картину «Руки противятся ему» и увидел, как за спиной жуткого мальчика, чьи-то ладони хаотично бьют по чёрному стеклу, оставляя сальные отпечатки, которые блестели на полотне. Он побелел, когда увидел, как стоящая рядом кукла с грохотом выронила из руки свой таинственный предмет и повернулась к нему спиной.
Все его представления о происходящем строились на многочисленных фильмах ужасов, которые он когда-то смотрел взахлёб. Разум так и твердил ему, что нужно бежать прочь из этого дома не оглядываясь, тело его сотрясала мелкая дрожь. Но было внутри что-то ещё. Бессознательное. Наверное, именно это не давало героям фильмов поступать логически и правильно. Ведь здравый смысл всё же пытался брать верх, твердя, что всё происходящее вокруг - не реально, подыскивая всему вполне убедительные объяснения. Может быть это шизофрения, страшный сон, или всё тот же пресловутый коньяк... Как бы то ни было, Василия Степановича не покидало ощущение какой-то неправильности с того момента, как ушёл Владимир. Вроде бы всё стоит на своих местах, но будто что-то неуловимо изменилось. И именно желание выяснить, что, всё-таки, в его доме не так, удерживало его от побега.
Зал был погружен в полумрак. Лишь слабый ночник у дальней стены освещал витрины и постаменты. Воздух становился всё гуще, словно насыщаясь запахами старой бумаги, пыли и чего-то сладкого... Ему всегда нравился этот запах, но он ни как не мог вспомнить названия, а ещё этот запах он встречал совсем недавно, но где? Странно всё это.
Белов включил основной свет. Люстры зажглись, залив помещение холодным белым светом. Всё было на своих местах, кроме куклы Пупы. Она сидела на своём стеклянном ящике, внутри которого, на запотевшем стекле, корявым детским почерком, было отчётливо написано: «Пупа ненавидит тебя». она вперилась в Василия своими голубыми глазками и, спустя мгновение, повторила написанное визгливым, режущим слух, голосом. По комнате снова эхом прокатился детский смех и коллекционер, краем глаза, увидел, как Джоли повернула к нему голову, уставившись на него своими косыми зелёными глазками.
С минуту Белов смотрел на всё это, не моргая. Казалось, что его собственные глаза вот-вот выкатятся и повиснут на длинных нервах, от страха. Он потряс головой, с силой ударил себя по виску и наваждение отступило. Теперь действительно всё было на своих местах.
Смех стих. Шёпот тоже, сменившись привычной звенящей тишиной. Василий почувствовал себя немного глупо со своей статуэткой, которую всё ещё сжимал трясущимися руками. Он сделал шаг вперёд, намереваясь подойти к Пупе, проверить замок на её ящике и его нога по щиколотку увязла в чём-то мягком и тёплом.
Коллекционер посмотрел вниз и застыл, выронив этрусского демона и тот бесшумно упал на густой ковёр из чёрных блестящих волос. Они стелились от самого порога, заполняя каждый сантиметр паркета. Волосы Окику, наконец, оправдали свои легенды. Они выросли, мрачным водопадом падая на пол и ядовитым плющом заполонили комнату, поднимаясь по ножкам мебели, обвивая стулья. Они были противно липкими и влажными на ощупь. Смрад снова разлетелся по комнате. На этот раз пахло мёртвой плотью и увядшими цветами, словно они несколько недель пролежали в тазике с водой под палящим солнцем.
Белов вскрикнул, отпрянув к двери. Но волосы уже оплетали его лодыжки, как цепкие лианы. Он дёрнулся, пытаясь освободиться, и услышал тихий шелест. Волосы зашевелились. Не от его движения. Сами по себе. Как будто под ними копошились тысячи невидимых насекомых.
Василий поднял взгляд на Окику. Кукла сидела неподвижно, но выражение её лица, словно, изменилось. Казалось, она злобно насмехается над коллекционером, смотря на него так же, как он в тот день, когда её приобрёл.
Паника. Всепоглощающая и холодная сжала горло Белова. Он снова рванулся к двери, с трудом отрывая ноги от цепких волос, выскочил в коридор, захлопнул тяжёлую дверь и прислонился к ней спиной, тяжело дыша.
Через мгновение, в дальнем конце коридора, появился Степан, по прежнему выражая полную невозмутимость.
- Василий Степанович, что случилось? Вы, словно, беса увидели.
- Там... там... - Белов задыхался, указывая дрожащим пальцем на дверь своего музея. - Волосы! Они повсюду!
Степан подошёл. Его холодный взгляд скользнул по лицу Василия, затем осмотрел всё остальное. Ничего подозрительного.
- Василий Степанович, - голос его был твёрдым и уверенным. - Наверное, вам снова что-то привиделось. Там ничего нет.
Он осторожно взял Белова под локоть, словно больного, и открыл дверь, тот зажмурился, ожидая увидеть там чёрный ковёр... Но, когда он открыл глаза - пол был безупречно чист. Полированный паркет блестел под светом люстры, а куклы замерли в своих привычных позах, устремив свои невидящие глаза в пустоту.
- Но... но я видел... - бормотал Белов, чувствуя, как пол уходит из под ног. - Они были... они шевелились.
- Вы очень переутомились, Василий Степанович, - настойчиво сказал Степан. - Стресс. Эти нескончаемые сделки, поиски... Я настоятельно рекомендую вам принять снотворное и лечь спать. Думаю, завтра будет гораздо легче.
Белов позволил отвести себя в спальню. Степан принёс стакан воды и маленькую таблетку. Василий машинально проглотил её, осушил стакан до дна. Мужчина пожелал доброй ночи и удалился, тихо закрыв за собой дверь.
Легче не стало. Стоило Степану уйти, как снова послышался шёпот. Теперь он звучал гораздо настойчивее, перерастая в крики. Голоса перекрывали друг друга. Они спорили, плакали, смеялись... Белов вскочил с кровати, зажав уши. Знал, что не поможет, но попытаться, всё же, стоило. Он метнулся к окну, отдёрнул штору. Город внизу тонул в огнях. Жизнь там кипела и сейчас Василий бы всё отдал, чтобы слышать его шум, а не эту какофонию, что разрывает его голову на части.
- Замолчите! - прошипел он в стекло, сдавливая виски и чувствуя, как безумие, острыми когтями, впивается в его рассудок. - Я приказываю вам замолчать!
Он сорвался с места, как ракета. Не думая, на автомате. В голове мелькнула мысль, что все странности начались с того момента, как появилось это проклятое зеркало. Старик предупреждал. Он говорил, что его нужно уничтожить, разбить. Но Белов, конечно, не послушал.
Он влетел в музей, не обращая внимания на «Мученика», у которого по лицу теперь паутиной расползались кровавые слёзы. Василий Степанович захватил с собой по пути молоток для отбивных, который повар почему-то не убрал после смены на место. Он подошёл к мутной зеркальной глади, пристально всматриваясь в него, словно ища причину не разбивать столь ценный экспонат.
Зеркало же, казалось, ждало своего нового владельца. Оно отражало его искажённое страхом и яростью лицо, его растрёпанные волосы, дикие глаза. Но за его спиной, в отражении, он снова увидел Аннабель, что сидела на своём, ещё секунду назад пустом, стуле, выпучив на него свои огромные глаза. Её брови съехали вниз, почти сомкнувшись у треугольного носа, от чего её, и без того жуткая улыбка, казалась ещё более угрожающе, а рыжие волосы были аккуратно убраны назад.
Она махала ему рукой. Медленно, приветственно и страшно. Роберт так и держал своего пса, но тот скалил зубы, обдавая помещение глухим рычанием, а на полу, прямо у его ног, сидела та самая кукла с картины «Руки противятся ему». она подняла голову, и её глаза, огромные, чёрные, пустые, уставились прямо на него в отражении. За стеклом её настоящей картины руки по прежнему упирались в преграду, но в зеркале эти руки тянулись уже к Белову. Казалось, что они вот-вот преодолеют хрупкую преграду, схватят его и утащат с собой в зазеркалье.
- Нет... - простонал коллекционер. - Этого не может быть. Это всё не реально. Это какой-то страшный сон!
Тысячи голосов кричали в его голове, требуя, умоляя, проклиная... Василий поднял молоток, сжимая рукоятку до хруста костяшек. Один удар. Всего один удар по этому проклятому зеркалу - и всё закончится. Он чувствовал это всем своим естеством. Разбей его и связь прервётся! Морок отступит! Что может быть проще?
Он занёс молоток. Мускулы напряглись до предела. Лицо исказило безумие... но рука так и не опустилась.
Он смотрел в зеркало. Смотрел на отражение Аннабель, машущей ему, смотрел на куклу с картины, смотрел на собственный образ, держащий молоток. И видел не только страх. Видел жадность. Коллекционера, стоявшего перед величайшим, самым могущественным артефактом из всех, что ему удалось раздобыть. Перед шедевром истинного проклятия. Разбить его? Уничтожить? Отдать эту силу, эту тёмную славу небытию?
- Моё... - прошептали губы Белова, не слушаясь его, а голос стал, точно, чужим, сиплым. - Всё это... моё.
Молоток замер в воздухе. Рука дрожала, но не опускалась. Шёпот в голове стих, сменившись тихим победным смешком. Зеркальное отражение Аннабель перестало махать. Оно просто сидело и смотрело на него, а брови вернулись на прежнее место. Зато улыбка на тряпичном лице, кажется, стала намного шире.
Василий Степанович Белов, король коллекционеров проклятых редкостей, опустил молоток. Он упал на паркет с глухим стуком. Белов сделал шаг назад, потом ещё один. Его взгляд не отрывался от зеркала. От своего отражения, в чьих глазах больше не было страха. Теперь в них горело что-то иное, потустороннее...
Он медленно повернулся и сел на любимый стул, оставив молоток лежать на полу. Оставил зеркало на стене. Оставил своих демонов праздновать победу в тишине особняка, который больше не был его крепостью. Теперь он был, скорее, его клеткой.
Василий истерично рассмеялся. Громко, взахлёб, глядя на Аннабель, которая теперь сидела на своём положенном месте. Но ему уже было не важно, как она там появилась. Он понял, что всё это время было не так. Он понял, что зеркало сводило его с ума задолго до того, как оно у него появилось. Он понял, что там кто-то есть. Кто-то древний, тёмный. И понял, что у него никогда не было прислуги. А этот самый Степан, который принёс ему стакан воды и отправил спать - почивший, много лет назад, родной отец. Фотография в рамке на полке освежила хрупкую память угнетённого разума.
