Люто плюсую. Автор - ты супер. Моя мама ещё при Брежневе поднимала этот вопрос. Так сложилось, что наш дед - её отец 12 лет отсидел в ГУЛАГе по делу маршала Тухачевского. Но про солжа он всегда говорил - г-но и провокатор.
А по сути - фашист.
Здравствуйте Уважаемые читатели! Наш враг после войны перевёл её в литературную сферу, где начал пиарить свои достижения, даже там где они были отрицательные. Да, оказалась, что у отступающего врага одновременно с этим были победы. Например, Прохоровку они выиграли, но 6 ноября 1943 Киев сдали. И раз уж мы коснулись УССР не могу ни привести пример Корсунь-Шевченковского котла, из которого к 17 февраля 1944 года немцы вытащили до половины окружённых, что считается у некоторых авторов успехом. Для спасения на этот участок стянули все механизированные силы и у наших войск сразу появилась возможность атаковать на других направлениях, что очень скоро привело к обвалу фронта, и в итоге наши войска в марте вышли к границе 1941 года, собрав по пути очень богатые трофеи. А Гудериан докладывал о потере 300 танков, которые не успели отремонтировать. Причем наступали на остаточных силах, а к Ровно и вовсе продвигалась кавалерия, не имеющая должной поддержки.
Другой пример германской доблести это война на перевалах Кавказа. Враг смог взять часть из них и даже начать спуск в Абхазию, перевалив за хребет Доу. Неудивительно - советская группировка в горах была малочисленна, так как наши ждали удара со стороны Турции, да и в голову, наверное, не приходило, что немцы полезут крупными силами через горы высотой в три километра, были же пути и попроще. И вот когда войска с южной границы перебросили на перевалы, враг начал отступать, причем порой находясь в очень тяжелом положении. В целом, это была авантюра, которая с треском провалилась, и подтверждение тому отставка Листа в сентябре 1942 года, который командовал войсками на Кавказе. Но это не помешало создать миф о непобедимых немецких альпинистах, а еще принизить достижения Красной армии с нелестной оценкой экипировки и навыков.
И третьим примером возьму, наверное, самый интересный. Да, это Ржев и операция "Марс". Для Красной Армии это наступление было неудачным по ряду причин и враг тогда выступ удержал. Но это была отсрочка поражения, так как наши войска стояли у коммуникаций врага и ещё один удар мог привести к полному разгрому. Для удержания выступа немцам нужно был наступление, а так, отразив "Марс", они сохранили только условия для отхода, что и сделали в марте 1943 года. Преувеличивать достижения не надо, тем более Модель спалил резервы, которые были нужны под Сталинградом, и в стратегическом плане отражение "Марса" всеми силами было со знаком минус. На юге прорываться в Сталинград было нечем, прикрыть коммуникации Ржевского выступа тоже. Так же я рассказывал, какие приемы помогали вести огонь по танкам из орудий в слепую(в дымах, или при тумане), даже вносились изменения в конструкцию орудий. И да это работало. А у меня на этом все. Еще больше фактов на канале "Наша история это Гордость" в ТГ. Спасибо за внимание. До свидания!
Октябрь 1942 года. Под Сталинград прибывает совсем молодой лейтенант-артиллерист Юрий Бондарев. Уже потом, после войны, он напишет ставшие легендарными произведения «Горячий снег» и «Батальоны просят огня». Причем, первое произведение можно считать практически автобиографическим. И вполне понятно, что как участнику Сталинградской битвы, ему не по нутру была ложь Солженицына.
Сражение под Сталинградом, где мое поколение восемнадцатилетних получило первое крещение огнем, где в кровопролитных боях мы повзрослели и постарели на 10 лет, было, как известно, окончательным переломом военных событий второй мировой войны. Под Сталинградом, в Сталинграде и в районе Сталинграда, что известно мне не только по одним документам, главным образом, воевали молодые 1922, 1923, 1924 года рождения, десятки тысяч людей. И это мы отстояли Сталинград, и это мы сковали в обороне города немцев и перешли в наступление. Именно эти люди были «цементом фундамента» Сталинградской победы, а не штрафные роты, как пишет об этом Солженицын. Последняя перепись населения Советского Союза выявила цифру: от этих поколений осталось 3%.
Юрий Васильевич прямо говорит, что Солженицын целенаправленно и по злому искажает ход событий, и этим оскорбляет память всех тех, кто погиб в Сталинграде и на подступах к городу. И, думаю, Бондарев имеет право на критику, поскольку он прошел через ад. Кроме того, он уточняет, что никаких штрафников в Сталинграде осенью 1942 года он не видел.
Отдельным пунктом Юрий Васильевич выделил отношение Солженицына к Власову. Он в недоумении от того, что Солженицын относится к генералу-предателю с явным сочувствием. Он же называет его своего рода «выдающимся человеком», защитником русского народа. Да и само предательство представлено как как некий политический факт. Якобы Власов был не согласен с политикой Сталина, и лишь поэтому перешел на сторону врага. Да если это было бы и так, разве это оправдание предательству?
И это лишь малая часть того, что сказал о Солженицыне Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской, двух Государственных премий СССР и многих других, автор сценария киноэпопеи «Освобождение» Юрий Васильевич Бондарев.
Одним из самых драматичных и обсуждаемых эпизодов периода Великой Отечественной войны стало выселение ряда народов СССР. Как правило им вменялось сотрудничество с немцами. Со времен Никиты Сергеевича Хрущева было принято считать, что эти депортации не имели под собой никаких причин и проводились исключительно по прихоти Сталина.
Так например в учебном пособии для абитуриентов и студентов за авторством О. А. Поливанова и Б. Г. Рожкова написано:
Зачем нужно было войскам НКВД и резервным частям советской армии перевозить сотни тысяч невинных людей в необжитые районы, снимая солдат с фронта, занимая тысячи вагонов и забивая железнодорожные пути, до сих пор остаётся неясным. Вероятно, здесь присутствовала прихоть вождя, получавшего донесения от НКВД об обращениях некоторых представителей национальностей к немецким оккупационным властям с просьбой о предоставлении автономии. Или Сталин рассчитывал одёрнуть малые народы, чтобы окончательно сломить их стремление к независимости и укрепить свою империю.
Столь же «глубокомысленное» умозаключение содержится и в книге В.Н.Земскова "Спецпоселенцы в СССР" 2003 года издания:
По всем признакам, И.В.Сталина и его окружение раздражала национальная пестрота государства, которым они управляли. Депортация ряда малых народов явно служила цели ускорения ассимиляционных процессов в советском обществе. Это была целенаправленная политика ликвидации в перспективе малых народов за счёт ассимиляции их в более крупных этнических массивах, а выселение их с исторической Родины должно было ускорить этот процесс.
И тут хотелось бы спросить, а на основании каких источников автор книги сделал подобные умозаключения? Он же не безграмотный журналист желтого издания, а вполне серьезный специалист в области истории. Тогда как увязываются между собой попытки ускорить ассимиляцию коренных народов СССР и создание национальных республик? Или, например, почему балкарцев выселили, а кабардинцев оставили? Или депортация ингушей и чеченцев, в то время как не тронули осетин?
Антисоветчики представляют сталинскую депортацию как нечто из ряда вон выходящее. Но при этом они забывают, как американцы, после атаки на Пирл-Харбор, выселяли с Гаваев японцев. Хотя подавляющая часть из них имела гражданство США. Аналогичная ситуация произошла и с американскими гражданами японского происхождения, проживавшими в Калифорнии. Результатом стал указ Рузвельта от 19 февраля 1942 года, согласно которому все граждане США японского происхождения выселялись из западных штатов и направлялись в лагеря в центральной части страны. Кроме того, из армии США были уволены все военнослужащие японского происхождения. Вот об этом антисоветчики и антисталинисты почему-то предпочитают не вспоминать.
Депортация не стала новым явлением и в России. Еще во время Первой мировой войны Особое совещание при штабе Верховного Главнокомандующего приняло следующее постановление:
Немцы-колонисты, владеющие в сельских местностях землёю или иным недвижимым имуществом, а равно безземельные, но приписанные к обществам колонистов, хотя бы они и проживали в городах, подлежат обязательному выселению за собственный счёт в местности вне театра войны. Районы, из коих немцы-колонисты подлежат выселению, определяются главнокомандующим армиями фронта, коим, по соглашению с министром внутренних дел, назначаются также и губернии для их водворения. Сроки выселения и другие подробности дела устанавливаются равным образом главнокомандующим, от которого зависит полномочия свои по этому вопросу передать главному начальнику снабжений армий фронта. От обязательного выселения освобождаются благонадёжные жёны и матери колонистов, состоящих на службе в действующей армии, а равно дети их. Недвижимое имущество колонистов подвергается секвестру и передаётся в ведение Главного управления землеустройства и земледелия, причём, в зависимости от местных условий, к эксплуатации его могут быть привлекаемы беженцы из очищенных войсками местностей.
В результате было выселено порядка 200 тыс немцев.
В перестройку вопрос сталинской депортации обострился. Представители переселенных народов выступили с резкой критикой России и русских, при этом забывая о неблаговидных деяниях своих предков. Подробнее о причинах переселения каждого народа мы поговорим в следующих публикациях.
8 сентября 1967 года Михаил Александрович Шолохов направил в секретариат Союза писателей СССР письмо. Я думаю нет необходимости представлять Михаила Александровича. Все прекрасно знают его по произведениям "Тихий Дон", "Они сражались за Родину", "Поднятая целина" и т.д. Кроме того, он является лауреатом Ленинской, Сталинской и Нобелевской премий. Так о чем же письмо? Давайте прочтем небольшой отрывок из него:
Прочитал «В круге первом» и «Пир победителей» Солженицына. Поражает бесстыдство автора. Солженицын выставляет напоказ позу этакого «правдоискателя» и со злостью и остервенением указывает на ошибки, допущенные Советской властью и партией начиная с 30-х годов». Форма произведений откровенно неумна. О содержании и говорить нечего. Все командиры либо конченые подлецы, либо колеблющиеся и ни во что не верящие люди. Напрашивается вопрос – как при таких условиях батарея, в которой служил Солженицын, дошла до Кенигсберга? Или только персональными стараниями автора?
А дальше к Солженицыну у Шолохова возникают законные вопросы. Почему в "Пире победителей" осмеяны русские солдаты? Мало того, изменники власовцы вовсе представлены некими героями, выражающими чаяния русского народа. Конечно, это вопросы риторические. С Солженицыным и так все понятно. Но Шолохов был более чем резок в своем письме:
У меня одно время сложилось впечатление, что Солженицын – душевнобольной человек, страдающий манией величия. Я не психиатр и не мое дело определять пораженность психики Солженицына, но если это так, то злобному психу, потерявшему разум, нельзя доверять перо.
Резюмирует свое письмо Михаил Александрович довольно метким умозаключением. Он предположил, что если Солженицын не является душевнобольным, то тогда он никто иной, как "открытый и злобный предатель и антисоветский человек". Шолохов открыто выступил за исключение Солженицына их Союза писателей.
6 июля 1992 года в дом Евдокии Андреевны Никулиной вошел незнакомый мужчина. Он представился старым знакомым ее боевого товарища. Когда она повернулась к незнакомцу спиной, тот ударил ее. Кроме Евдокии Андреевны в доме находилась и ее 3-летняя внучка. Чтобы девочка не подняла шум, преступник оглушил и ее.
Из дома, кроме видеомагнитофона, были украдены все боевые ордена Евдокии Андреевны: Звезда Героя Советского Союза, три ордена Красного знамени, орден Александра Невского и ордена Отечественной войны двух степеней. Врачи долго боролись за жизнь женщины и в итоге спасли ее. Но восстановиться Евдокия Андреевна так и не смогла. Через 8 месяцев она скончалась.
Я думаю, многие догадались, что разговор идет о легендарной «ночной ведьме» из 46-го ночного бомбардировочного авиаполка. За годы войны она совершила 774 боевых вылета. Как только страна узнала о нападении фашистской Германии, то Евдокия сразу же откликнулась на зов Родины. В мае 1942 года она сражалась с врагом в составе 588-го ночного легкобомбардировочного авиаполка, позже переименованного в 46-й гвардейский авиаполк. Осенью 1944 года Евдокии Андреевне Никулиной было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
После Победы 1945 года Евдокия ушла сначала в запас, а потом и вовсе в отставку и поселилась в Ростове-на-Дону. Двери ее дома всегда были открыты для гостей. К ней часто наведывались журналисты, фронтовые товарищи или простые школьники. И вот в один из дней произошла страшная трагедия: погиб человек, вселявший страх в сердца врага. Погиб не на поле боя, а в мирной жизни. Вечная слава героям!
Рыжие мокрые волосы выбивались из-под шлема девчонки с аккуратными короткими ноготками в тяжёлом броннике. С большим трудом сфокусировав зрение, на плече валькирии я разглядел шеврон на липучке с изображением красного креста. Вместе с небритым коренастым мужичком с покоцанным, видавшим виды АК за спиной она, пригибаясь, упорно тащила меня на самодельных волокушах куда-то сквозь высокую, высохшую, хрустевшую инеем траву и камыш, головки которого оледенели и смешно постукивали, касаясь друг друга. Блям-блям-блям-блям! В этих нехитрых, вроде бы, звуках мне даже слышалась какая-то мелодия. Мысль об этом вызвала улыбку на губах. Приехали. Кажется, я и правда умираю…
Умирал, и не то чтобы сильно расстраивался. Честно, скорее испытывал какое-то облегчение. К тому же совсем недавно я испытал нечто, что большая часть вас посчитала бы настоящей фантастикой. Можно сказать, что жизнь прожил не зря. Нет, ну а как вы назвали бы путешествие в прошлое, да ещё в далёкий 1941 год? Впрочем, не буду вас томить, давайте расскажу всё по порядку. История будет динамичной, может быть, местами рваной (потому что рассказываю, как умею, и ничего больше вступительного сочинения в универ на тему «Моральный выбор Раскольникова в романе Достоевского «Преступление и наказание» раньше не писал), но я думаю, вы меня простите, сделав скидку на моё состояние. Умру я, скорее всего, не от ран, а от кровопотери. Кхм… главное — не прерваться на самом интересном месте, а то я окочурюсь, а вы меня потом ругать из-за этого будете.
Потороплюсь. В общем, мне тридцать два, ни ребёнка, ни котёнка, родители, избаловавшие меня в детстве, пару лет назад умерли, нормальной работы нет, планов нет, мечты нет. Друзей? Что-то не припомню таких. В основном приятели, собутыльники. Хотя алкоголь я тоже не очень уважаю. Я и на СВО пошёл от скуки. Да, такой я гандон эгоистичный. Не из-за патриотизма, а потому что на гражданке делать нечего. Воюю второй год, вроде привык к местному колориту, сплю как убитый под канонаду и стрельбу, пару медалек даже за храбрость получил, коплю денежку… хрен знает на что коплю. Я не положительный персонаж. Ни капли. Почему это всё случилось со мной, даже представить не могу. Наверное, насмешка высших сил.
* * *
Поехали. Ещё вчера утром я проснулся в «Звёздном». Это такой пионерский лагерь, который мы отбили у местных нациков на прошлой неделе. Ну, то есть когда-то до войны это был нормальный пионерский лагерь (хотя у них тут скорее форменный гитлерюгенд), а потом его обустроили под военную часть.
Так вот, утром жру «дошик» с майонезом и сникерсом, а днём мы штурмуем какой-то переулок, в котором эти гады наш БТР сожгли и убили двоих смежников. Небольшой городок, скорее даже посёлок, а столько сил, чтобы его взять. Так как я пулемётчик, нашёл себе позицию под небольшим мостиком, соединяющим насыпь и две дороги, и принялся поливать из своего 6П41 «Печенег» короткими очередями окна допотопной советской трёхэтажки с надписью: «СЛАВА КПСС!!!», выложенной кирпичами, откуда РПГ-7 пальнуло. Не даю гадам высунуться, а ребята тем временем подбираются к противнику. Вот Каракатица и Ёж уже слева от подъезда позицию заняли, а Слесарь «эфки» с пояса снимает.
Чем весь этот заплёт закончился, я так и не узнал. Позади меня что-то брякнуло металлом, я вскочил на ноги, подхватил пулемёт, чтобы сменить позицию, и в этот момент раздался взрыв, буквально размазавший меня по стене с криво намалёванным интернациональным матерным словом из трёх букв.
* * *
Когда я очнулся, вокруг был не то туман, не то дымка какая-то. Хотя… доктор не исключил бы, что пелена была в глазах больного. Сразу встать на ноги не смог, постоял на коленях, блеванул дошиком и орешками, взглядом нашёл пулемёт с разбитой патронной коробкой (да, как так-то, только у Кастета новенькую выпросил?!), вытер кровь из носа, ушей, как мог, и по стеночке-по стеночке выбрался из-под моста.
Осмотрел себя, ощупал и понял, что легко отделался. Да, на груди словно гиппопотам потоптался и что-то застряло в нагрудной пластине броника, новый ботинок на правой ноге каши просит, контузия лёгкая, дезориентация… и всё. Даже странно. То ли граната была бракованная, то ли уже умер, но просто пока этого не понял. Шучу! Этот рассказ не о зомби.
Выстрелов было не слышно, видно, ребята уже с нациками справились. Только какого лешего меня бросили? Ладно-ладно, припомню им это. Кричу своим:
— Каракатица! Ёж! Слесарь! Какого хера вы…
И тут вижу, что вокруг всё изменилось. Я даже башкой помотал, отчего меня снова затошнило. Нет ни трёхэтажки с советским лозунгом и гранатомётчиками, ни асфальтированной дороги сразу за мостом направо, нет вдалеке группы брошенных зданий с выбитыми окнами и следами пожара. А самое главное — мост позади меня не железобетонный, а деревянный. Переброшенный через насыпь. И старее поповой собаки. Ребят тоже не было.
— Что за фигня? — почесал в затылке под шлемом я, и в этот момент что-то привлекло моё внимание. Что-то вдалеке, именно там, где раньше были брошенные дома.
Присмотревшись, я даже дышать перестал. Недолго думая, тут же вскарабкался на ветхий мост и начал изучать окрестности уже через оптический прицел пулемёта. И вижу — нет, не показалось. По дороге в мою сторону двигалась колонна гражданских в каком-то тряпье. Человек двести. В основном женщины и дети. Было ещё с десяток стариков, совсем дряхлых, им помогали идти молодые. Так вот, колонну эту сопровождали нацики. Натуральные! В шлемах времён Второй мировой войны, в кителях цвета feldgrau, поголовно вооружённые винтовками «Маузер 98k» и пистолетами-пулемётами МР-40. Справедливости ради нужно сказать, что последних была немного. Позади колонны ехал кабриолет в сопровождении парочки мотоциклов с пулемётчиками, в котором сидел худой офицер в фуражке с лаковым козырьком с Железным крестом на груди. Сюр какой-то!
Я сначала подумал, местные нацики куражатся, форму напялили, каски, маскарад устроили, издеваются (в принципе, эти клоуны на всё способны), но откуда у них столько раритетного оружия? Потом подумал — кино снимают? Это всё от контузии. Стас, какое нахер кино? Вокруг фронт, «птички», снайперы, минные поля. Операторов что-то тоже видно не было. Зато люди выглядели измождёнными, бледными и еле-еле шевелили ногами.
Я себя ущипнул. Раз-другой, третий. Больно, но наваждение не прошло. Каракатица, Ёж, Слесарь не появились, доктор в палате и крики медсестры: «Мы его теряем», — тоже. Мои волосы под шлемом встали дыбом, дырочка ануса предательски сжалась. Тогда я без затей впился зубами в кулак. До крови. И снова ничего. Тут ещё правая нога моя намокла. Посмотрев на неё через плечо, я увидел, что повреждённым ботинком лежу в небольшой лужице, и понял — не сплю. Такой реалистичной иллюзии, сна, просто быть не может.
«Да не может быть такого! Неужели я как какой-нибудь попаданец из дешёвых романчиков попал в прошлое?» — думал я, продолжая наблюдать за людьми и немцами, проходящими мимо и не замечавшими меня.
Что тут в 1941-1942 году было? Пылал Донбасс. Единственное, что помню. Чиж, пару месяцев назад подорвавшийся на мине, был местным, что-то такое рассказывал. Но я слушал невнимательно. Болван! В школе историю учить надо было, а не записки Таньке Ефимовой на уроках писать.
Колонна с людьми и охраной направлялась прямо в поле. В степь. Я сначала думал, они повернут и пойдут по разбитой грузовиками дороге, но нет, они как лемминги шли прямо в поле. От любопытства я на карачках последовал за ними по насыпи. Вскоре пришлось с неё слезть и красться параллельно колонне по влажной земле. Прямо при мне мальчишка лет восьми потерял сандалик (земля просто засосала его), оставшись босой на одну ногу.
Минут через двадцать мы упёрлись в ров, который копали мужчины и подростки. Их десятка четыре было. Такие же измождённые и бледные, как люди из колонны.
Худой немец вылез из машины, надел на свою плешивую голову фуражку и что-то крикнул охранявшим мужчин часовым. Те быстро заставили работников прекратить работу и бросить лопаты.
Какое-то время женщины и дети из колонны смотрели на своих мужчин. То, что они были знакомы, у меня лично никаких сомнений не возникало. Кто-то заплакал, другие немедленно подхватили, закричали дети, мужики бросились навстречу любимым, родным, и вот уже многоголосый хор, казалось, заполнил степь.
Нацистский офицер поморщился и, достав из кобуры на боку «Люгер», сделал два выстрела в воздух. Все замолчали, и солдаты прикладами винтовок и пинками согнали людей ко рву.
И тут я понял, что эти немцы из прошлого сейчас их просто расстреляют и в этот самый ров без затей покидают. Ууу, СУКИ! Ничего за восемьдесят лет не изменилось.
В общем, я даже не особо помню, как вскочил с земли и бросился искать позицию для стрельбы. Так, как я бежал тогда, я раньше никогда ещё не бегал. Слава богу, на глаза мне попался небольшой, покрытый короткой травкой холмик, с которого я и начал строчить короткими и длинными очередями из своего «Печенега». Строчил и думал: «Вдруг кто-то из людей, приговорённых к смерти, в будущем изобретёт лекарство против рака. Вернусь домой, а бабушка Дуся живая-здоровая. Скажет: «Стас, чего ж ты разгильдяй, весь в грязи по уши? А ещё прапорщик!». Не иначе, и это всё контузия.
Дострелялся я до железки. Лента в 250 патронов, угу. В общем, пулемётчик я неплохой, даже местами хороший. Враг был уничтожен, а я бросился к присевшим на землю и закрывшим головы руками людям. Кто-то прижимал к себе детей, подруг, жён. Малыши хныкали.
— Чего вы замерли? — заорал я. — Уходите, пока никто не приехал!
Люди изумлённо разглядывали меня, даже не думая двигаться с места. «Да чего они тупят?» — с раздражением сначала подумал я, а потом сообразил. Выгляжу я для них словно космонавт. Или словно враг. Недолго думая, я сорвал с плеча шеврон с забавной надписью: «Если не мы, то не мы» и вытащил из нагрудного кармана куртки новенький, недавно заказанный — красный прямоугольник Знамени Победы с серпом и молотом. Порвав плёнку зубами, я припечатал шеврон к плечу и показал его людям.
— Я свой! Спецотряд НКВД! Ясно? Надо уходить!
Уж не знаю, был ли в реале такой отряд, я же на истории с Танькой Ефимовой переписывался, но какое-никакое понимание в глазах людей я заметил.
Люди смотрели на меня с опаской и удивлением одновременно. Они смотрели, а где-то вдалеке затарахтел немецкий мотоцикл.
— ЗА МНОЙ! — заорал я и подхватил на руки первую попавшуюся русоволосую, курносую девчонку лет шести.
Смешная такая, в красном платье с двумя косичками. В одну был заплетён синий бантик, а в другую бинт. В кулачке девчонка что-то держала. Вот только что — разглядывать мне было некогда.
«Печенег» шлёпал по спине и ягодицам, а я бежал к насыпи от рычания мотоцикла. Люди сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее пошли за мной.
— Дядя, а вы кто? — по щёчкам малышки были рассыпаны веснушки.
— Я Стас. Я солдат.
— Дядя Стас, а вы наш солдат?
Неожиданно я почувствовал, что девчонка напряглась, сжалась в моих, и понял, что ей страшно.
— Конечно, ваш, — постарался добродушно улыбнуться я, ругая себя за чёрствость и тупость последними словами.
— Дядя Стас, а вы советский солдат?
— Советский.
— А форма почему такая странная? Я советских солдат видела, но таких никогда.
— А я особенный, — вспомнив своего командира роты, я как можно ласковее добавил: — Я Благининский.
— А! — наморщила лобик девчонка, будто что-то реально поняла.
Почти сразу я почувствовал, что отношение малышки ко мне изменилось, она расслабилась и даже обняла меня горячей рукой за плечо.
Все вместе мы добрались до насыпи и, найдя более-менее удобное место, начали подниматься по ней. Оставив девочку наверху, я спустился вниз и начал помогать женщинам и старикам. Задолбался, руки загудели, и начал командовать. Выстроил в линию сверху вниз мужчин и подростков, и тогда дело пошло. Девчонка с косичками во все глаза смотрела на меня и покрикивала на замешкавшихся, торопя их.
Мотоцикл с парочкой немцев, прыгая по ухабам, выкатился к насыпи как раз в тот момент, когда вверх поднимались последние люди.
— ЛОЖИСЬ! — заорал гражданским я, и, опустив руку в брезентовую сумку на правом боку, подцепил за самодельный крючок из проволоки ленту на 250 патронов. Затем привычно повернул рукоятку пулемёта влево, раскрыл крышку ствольной коробки, положил ленту на основание приёмника так, чтобы первый патрон закраиной дна гильзы зашёл за зацепы извлекателя, а лента не имела перекоса, закрыл крышку ствольной коробки, потянул за рукоятку перезаряжания затворную раму назад до отказа, поставив её на боевой взвод, с лязгом двинул рукоятку перезаряжания вперёд до отказа и, плюхнувшись на задницу, открыл огонь.
Немецкий пулемётчик в люльке из своего MG-34 успел сделать только один выстрел, прежде чем я засадил короткую очередь ему в грудь и шею. Водитель мотоцикла испуганно втянул голову в плечи и, убираясь восвояси, дал газу, продрифтовав по степи и нарисовав колёсами ровный полукруг.
Люди, распластавшиеся на земле, и те, что выглядывали из-за насыпи, облегчённо вздохнули, но я только нахмурился.
— Они вернутся, и не одни.
И снова, схватив девчонку в красном платьице и с косичками на руки, я бежал вперёд, задавая темп остальным. Куда — не знаю. Подальше от немцев. Я вдруг понял, что перестал удивляться своему положению. Великая Отечественная война, сорок первый год, прошлое? Ну и что? Бывает. Мне было некогда удивляться, охать, ахать, почему-то важно было спасти этих людей.
Вот только как бежать, если все устали, а старики вообще готовы были просто сесть на землю и умереть.
Машенька, так звали девочку, лопая «Сникерс» с миндалём, рассказала мне, что все бредущие за нами люди, и она в том числе, почти неделю сидели взаперти в бывших железнодорожных мастерских. Узловую станцию разбомбили, а мастерские остались. Именно там немцы устроили тюрьму для местных. Приехавший накануне важный офицер долго ругался на своих подчинённых, а утром все заключённые своим ходом отправились под конвоем в степь. Так же я узнал, что мама Машеньки погибла во время бомбёжки, а дедушка её живёт далеко… в Киеве. «Удивительно мужественный ребёнок», — думал я, и в глазу у меня что-то защипало. Тёплая щёчка девочки прильнула к моей небритой щеке, и, наверное, её даже кололо, но малышка ничего не говорила и прижималась ещё крепче.
Нагнали нас прямо во время переправы через новую насыпь. Только эта была старая и заросшая травой. Проводив взглядом уходящих людей, я лёг на землю и упёр приклад пулемёта в плечо. К нам по степи летело два мотоцикла, и, о радость… заполненный немцами до отказа грузовик.
Позади кашлянули, и я увидел Машеньку, теребившую край своего красного платьица.
— Немедленно уходи отсюда! — рыкнул я на девчонку. — Я их задержу!
— Я никуда не пойду, дядя Стас!
— В смысле не пойдёшь? — возмутился я.
— Я не хочу больше никого терять.
— Погибнешь!
— Мне всё равно.
— Ну нет! — поднявшись на ноги, я схватил в охапку девчонку и начал спускать её с другой стороны насыпи. — ТЫ не погибнешь! Война скоро закончится, и жить будете. Хорошо жить будете. Вы, главное, Сталина берегите, Хрущёва не слушайте и Горбачёва не выбирайте! Запомнила?
Машенька, удивлённо выпучив глаза, уставилась на меня и закивала. По щекам девчонки текли крупные слёзы.
— Дядя Стас, а когда закончится война?
— Девятого мая 1945 года, — сказал я, погладив её по голове. — Тьфу! Восьмого мая! Девятого праздник будете праздновать!
— А откуда вы это знаете? — еле-еле слышно, прикусив губу, спросила она.
— Потому что я из будущего, — присел на корточки перед Машей я. — Из 2025 года! Веришь?
В ответ она только кивнула острым подбородком. Обняв девчонку, я подтолкнул её к группе удаляющихся людей.
— Иди!
Машенька кивнула, вытерла кулачком слёзы, а когда разжала пальчики, я увидел в ладони деревянную матрёшку. Раскрыв её, она вытащила изнутри матрёшку поменьше, а ту, что больше, положила в мою руку.
— Дядя Стас, обещайте, что отдадите её мне… когда-нибудь потом.
— Обещаю! — соврал я, хватаясь за пучки травы на склоне насыпи и карабкаясь наверх.
Простая деревянная матрёшка заняла место в одном из нагрудных карманов моего разгрузочного жилета.
Что было дальше? — спросите вы. А дальше я стрелял. Стрелял как никогда, потому что никто из этих гадов не должен был последовать за спасёнными мною людьми и Машенькой. Да и про вакцину от рака я не забывал…
* * *
— ВОТ ЭТО НОМЕР! — открыв глаза, хрипло произнёс я, разглядывая белый потолок над головой и белую простынь на мне. Из левой руки моей торчала иголка с трубкой, тянущейся к капельнице.
Во рту было сухо, но в целом мертвецом я себя совсем не ощущал. За окном мимо промчался бронеавтомобиль «Тигр» со знаком «V» на двери. Это что же, значит, я не умер, да ещё и к себе вернулся?
— Вот это номер! — откашлявшись, зачем-то повторил я.
— Ты чуть не помер! — зарифмовав стишком, произнесли слева, и я увидел высокую симпатичную девушку с серыми глазами в белом медицинском халате, наброшенном на флисовый мультик. Между прочим, у неё были рыжие волосы и короткие аккуратные ноготки на пальчиках.
— Ты кто? — промямлил я. — То есть, кхм, простите… вы кто? — тут же исправился я.
— Стас, я Настя.
Вот и познакомились. Её имя мне ничего не говорило, зато я ясно вспомнил, как отстрелял из «Печенега» сначала 250 патронов, красиво положив немцев из грузовика, а затем короткую ленту в 100 штук. Пару раз в меня попало, но не смертельно: в левую ногу и в правое плечо. Когда БК закончился, врагов осталось максимум двое. Вот они, твари, меня гранатами-то и закидали. Я и сейчас чувствовал ту жгучую боль и слабость, стремительно потянувшую меня на дно тёмного, душного колодца беспамятства.
— Вы та девушка, что меня спасла? Огромное вам спасибо. А вы не видели матрёшку? — неожиданно сменил тему я, только сейчас сообразив, что лежу под простыней совсем голым. — Она была у меня в нагрудном кармане разгрузочного жилета…
Девушка, странно улыбнувшись, присела ко мне на кровать (тут я покраснел как помидор) и поставила на прикроватную тумбочку, рядом с гранёным стаканом дымящегося чая, мою матрёшку.
Прямо груз с плеч свалился. Фух! Слава богу, не потерял, не сломал.
И тут на тумбочку у кровати встала точно такая же матрёшка, но не моя, другая, поменьше.
Взяв обе игрушки, я раскрыл свою и вставил внутрь маленькую. Подходила идеально.
— Н-не понял, — поднял глаза на девушку я.
Та снова улыбнувшись положила горячую руку мне на плечо.
— Девочка, которую ты спас, Стас, была моей бабушкой.
— КЕМ? — я даже на кровати сел, сморщившись от боли.
— Осторожно! — вернула меня на место Настя. — Меньщиков Владимир Анатольевич тебя четыре часа собирал! Я сейчас тебе всё расскажу, мой путешественник во времени. Я ждала тебя больше двадцати лет.
От «мой путешественник во времени» мне стало на душе светло и хорошо. Хотя какой я нафиг путешественник? Путешественник знает куда идёт, а я обыкновенный потеряшка-заблудяшка. В руках оказался сладкий чай, и я с облегчением сделал пару обжигающих глотков. Вкусный, ммм! Повернув голову к тумбочке я увидел жёлтую коробочку с мужиком в чалме сидевшем на слоне. В чае я знаток. Хороший обожаю. Не такая упаковка как на Озоне. Никогда такую раньше не видел.
— Моя бабушка Мария Ивановна Подгорбунских — военный хирург, умерла в 2023 году. Все наши знакомые её считали странной, даже моя мама, её дочь. А всё из-за того, что бабушка всем рассказывала, что в детстве, в шесть лет, её спас солдат из будущего.
— Офигеть! — выдохнул я, снова прикладываясь к вкусному чаю. — А сколько ей было лет, когда она умерла?
— Почти восемьдесят девять.
Я ясно вспомнил курносую девчонку с косичками в красном платье. На моей щеке до сих пор осталось тепло её щёчки.
Настя же тем временем продолжила:
— Впрочем, смеялись над бабушкой недолго. Она первая предсказала день победы над немцами, сказала, что Горбачёв развалит СССР, а потом предсказала войну здесь. Мне было десять. Как-то мы с бабушкой смотрели телевизор, и там показывали выставку вооружения: наши солдаты, бронежилеты, шлемы. Бабуля что-то увидела там и так возбудилась. Мы с мамой её успокоить не могли. А на следующий день она рассказала мне про тебя, Стас. Рассказала, где я смогу тебя найти в 2025 году, велела мне идти учиться на врача и как только здесь начнётся война, начать тебя искать. Странно, но я ей сразу поверила.
— Но как ты меня нашла? — удивился я. — Здесь же уйма народу?
— Ты что, забыл? — звонко рассмеялась Настя, отчего у неё на щеках появились милые ямочки. — Ты же сказал моей бабушке, что не простой солдат, а…
— …а Благининский! — произнёс вместе с Настей вслух я.
— Мне надо было просто проверить всех командиров здесь в 2025 году. Это оказалось не так сложно, как ты думаешь. А потом — дело техники. Взяла лекарства на все случаи жизни, инструменты, приготовила волокуши, даже с местным бойцом договорилась, чтобы он провёл меня туда, где ты должен погибнуть. За эти три года на этой старой насыпи я побывала четыре раза. Один раз с нашими разведчиками, когда территория была ещё под контролем нацистов. Стас, бабушка велела передать, что благодарна тебе за спасение. И все выжившие тебе тоже благодарны. Слышишь?
От Настиных слов в глазах снова предательски защипало. Стыдясь этого, я снова открыл матрёшку и заглянул внутрь, будто опасаясь, что маленькая деревянная игрушка внутри исчезла, но нет, всё было на месте. «Отдал», — мысленно произнёс я, вспоминая шестилетку, прощавшуюся со мной у насыпи, сжал матрёшку в кулаке и поцеловал горячую руку моей спасительницы. Они были такие же горячие, как у Машеньки.
— Насть?
— Что? — молодая женщина придвинулась ко мне ещё ближе. От неё вкусно пахло духами, лимоном и какими-то лекарствами.
— Слушай… скажи, а лекарство от рака изобрели?
Появился канал в телеграме там выкладывать рассказы буду рандомно всех приглашаю.
Страничка ВК здесь
Ссылка на литрес здесь
Канал на дзене здесь
25 июня 1941 года. 15-й механизированный корпус Игнатия Карпезо ведет упорные бои в районе Дубно-Луцк-Броды. Вечером от командования Юго-Западного фронта пришел приказ атаковать немецкие позиции в районе города Радзехув. Главный удар должны были нанести 8-й и 15-й мехкорпуса при поддержке 8-й танковой дивизии. Только вот приказ 15-й мехкорпус не мог, поскольку еще не успел восстановиться после многочисленных атак, предпринятых 24 июня.
26 июня немецкая авиация обрушила на позиции корпуса шквал огня. Как позднее вспоминал замполит 15-го корпуса Н.К. Попель:
Немецкая артиллерия заставила штабников Карпезо отказаться от парусиновых палаток. Многие штабные офицеры работали в щелях. Машинистка устроилась в неглубоком окопчике и поставила «Ундервуд» прямо на бруствер. Отпечатав строку, она прислушивалась и, если различала нарастающий свист вражеского снаряда, быстро хватала машинку и вместе с ней скрывалась в окопе. Но землянок было мало: всего две-три… Чтобы попасть в эту наспех вырытую лисью нору, надо было согнуться в три погибели. В землянке командира корпуса не было даже окна. Его заменяла дверь с откинутой плащ-палаткой...
Когда вражеский огонь стих, солдаты обнаружили бездыханное тело комкора Карпезо. Медик, осмотрев тело констатировал смерть. Было принято захоронить Игнатия Ивановича рядом с местом гибели. Когда тело комкора предали земле, к месту захоронения прибыл полковой комиссар И. В. Лутай. И тут выяснилось, что никто не удосужился забрать у погибшего документы. Тело пришлось откапывать. И в тот момент, когда тело извлекали из могилы, один из солдат обнаружил у комкора слабый пульс. Стало ясно, что была совершена чудовищная ошибка, и Игнатия Ивановича похоронили живого. Комкор выжил и продолжил службу.
В 1946 году Игнатию Ивановичу Карпезо было присвоено звание генерал-лейтенанта. Умер героический генерал в 1987 году.
Трагичной была судьба 15-го механизированного корпуса. Уже в июле-августе 1941 года он окажется в окружении под Уманью, а позже и вовсе будет расформирован.
