А также баснословные гонорары Гёте и почему у «Робинзона Крузо» такое длиннющее название
Книжная лавка на рынке, ок. 1790 г. Иллюстрация из книги Рихарда Витмана «История немецких книготорговцев»
В XVIII веке книги в Европе производились, распространялись и выглядели не так, как сегодня. Чтобы лучше понять, на что был похож мир книгоиздания и книготорговли 300 лет назад, попробуем проследить типичный путь рукописи от автора до читателя.
Писательские гонорары
Разумеется, сначала писатель должен был передать произведение издателю. Если последнего устраивало качество текста, он отправлял книгу в печать, а автор получал свой заслуженный гонорар — или не получал. Дело в том, что на протяжении большей части XVIII века с писателями было принято расплачиваться частью тиража, которую те в дальнейшем могли продавать сами.
Иногда к «книжной» части оплаты добавляли небольшую сумму наличными, но полностью к денежным расчетам в Европе перешли только к концу столетия. Причем речь шла только о разовой выплате: никаких процентов с продаж не получали даже самые популярные авторы.
Постепенно переход к денежным гонорарам все же способствовал появлению писательства как независимой профессии. Процесс был долгим и нелегким: читающая публика хоть и увеличивалась, но все равно насчитывала лишь пару десятков тысяч человек на весь континент. В то же время гонорарная система привела к чудовищному имущественному неравенству в литературной среде. Писательские заработки могли различаться даже не в разы, а на порядки.
Скажем, Гёте за издание полного собрания своих сочинений получил от издателя Иоганна Фридриха Котты 65 тысяч талеров — в пересчете на нынешние деньги это примерно 1,6 миллиона евро. А вот «немецкому Крылову» Христиану Геллерту за его сборник басен — один из главных бестселлеров эпохи — заплатили всего 20 талеров, на которые взрослому человеку с семьей нельзя было прожить и месяца.
Немецкий издатель и промышленник Иоганн Фридрих Котта. Художник Карл Лейборд, ок. 1830 г. Источник: wikipedia.org
Успех отдельных счастливчиков привлекал сотни молодых людей, надеявшихся разбогатеть благодаря своему таланту. Но и в следующем, куда более хлебном для литераторов веке, Оноре де Бальзак высмеивал подобные устремления в романе «Утраченные иллюзии», что уж говорить про времена просвещенного абсолютизма. Для таких амбициозных, но не сумевших пробиться в элиту писателей во французском языке даже появилось ироничное прозвище «Руссо сточных канав», основанное на созвучии фамилии великого швейцарца и названия канализации: «les Rousseau des ruisseaux» («ле Руссо́ де рюиссо́»). Обреченные на нищету, многие из них с радостью восприняли Великую французскую революцию, став одной из опор нового режима — как, например, знаменитый журналист Жан-Поль Марат.
Почему случилась Французская революция и чем она так похожа на все последующие мировые революции. Александр Чудинов, Дмитрий Бовыкин «Французская революция»
Средний гонорар за книгу в Англии составлял примерно 100–200 фунтов — значительно больше годовой зарплаты квалифицированного рабочего, но все равно куда меньше той прибыли, которую получали издатели. Состояние самого богатого бизнесмена в отрасли, Томаса Райта, к моменту его смерти в 1798-м оценивалось в 600 тысяч фунтов — примерно 27 миллионов нынешних. Коллеги Райта от него, конечно, заметно отставали, но и Томас Кэделл со своими 150 тысячами фунтов, и даже Чарльз Дилли с относительно скромными 80 тысячами могли бы уверенно претендовать на место в гипотетическом списке британского Forbes XVIII столетия.
Писатели прекрасно понимали, что их, в общем, дурят, но сделать с этим ничего не могли. Редкий пример удачного сопротивления — краудфандинговая кампания немецкого поэта Фридриха Готлиба Клопштока, организованная им в 1774-м для выпуска без посредников своего трактата «Немецкая республика ученых». За написанную на основе библейских мифов эпическую поэму «Мессиада» Клопшток практически получил статус немецкого национального поэта, поэтому ему легко удалось найти волонтеров для рекламы своего начинания.
Профинансировать публикацию согласились 3,5 тысячи человек со всей страны — список подписчиков, предварявший основной текст трактата, занял почти 70 страниц. Но повторить достижение Клопштока было почти невозможно: в отсутствие интернета налаженные профессиональные связи издателей все же оказывались решающим преимуществом.
Немецкий поэт Фридрих Готлиб Клопшток. Художник Иенс Юль, 1779. Источник: wikipedia.org
Изготовление книги
Так или иначе, на следующем этапе рукопись попадала в типографию. От зарождения книгопечатания в Европе до эпохи Просвещения прошло три века, но технологический процесс почти не изменился — попади Гутенберг на любое предприятие 1750-х годов, он наверняка бы почувствовал себя как дома. Текст собирали из сменных литер, вырезанных из дерева или отлитых из металла, потом литеры покрывали чернилами и при помощи пресса вдавливали в лист бумаги. Бумагу, как и в XV веке, делали преимущественно из старых тряпок, которые для этого размягчали, вываривая в кипятке. Работали по-средневековому, гильдиями, с мастером во главе, учениками и подмастерьями, годами ожидающими сложного ритуала для перехода из одного статуса в другой.
Готовые листы и тетради отправляли автору на вычитку. Жалобами на бесконечные ошибки наборщиков и необходимость вновь и вновь вносить исправления наполнены письма буквально всех литераторов того (да и позднейшего) времени от Свифтадо Шиллера. Ситуация осложнялась тем, что в работе у цеха всегда находилось сразу несколько заказов, поэтому литер не хватало; хранить идеально выверенный набор не могла себе позволить даже крупная типография. Для каждого тиража все приходилось начинать заново.
Со временем старые гильдии приходили в упадок, и закрытые, часто семейные коллективы сменялись коммерческими фирмами с наемными сотрудниками. Скоро в книгопечатании стали использовать и паровой двигатель: всю последнюю треть XVIII века вели эксперименты по соединению двигателя с печатным прессом, и в XIX веке усилия увенчались успехом. Наконец, был изобретен принципиально новый способ печати изображений — литография. Если раньше иллюстрации, как и слова, нужно было вырезать на дереве или металле, то в литографии рисунки переносились на бумагу с плоской печатной формы. А еще стало возможно печатать цветные иллюстрации — до этого их просто раскрашивали вручную.
Печатный станок XVIII века, который находится в музее Colonial Williamsburg (США) и работает до сих пор. Источник: colonialquills.blogspot.com
Сбыт на рынке. Книжные ярмарки
Дальше товар нужно было реализовать на рынке. По большей части обе роли — книготорговцев и книгоиздателей — выполняли одни и те же люди, владельцы магазинов сами обеспечивали себе ассортимент. При небольших тиражах (средние цифры для нового романа — 750–1000 экземпляров) у такого совмещения было много плюсов: меньше издержек, прямая связь с покупателем, оперативное принятие решений.
Но имелся и очевидный недостаток — ограниченность выбора в каждом отдельном магазине. Откуда продавцы-издатели могли взять новинки своих конкурентов? Если связываться с каждым магазином по отдельности, то на всю остальную работу просто не будет хватать времени. Для решения этой проблемы и возникли книжные ярмарки. В том или ином виде подобные мероприятия проходили во всех странах Европы, но крупнейшими единогласно признавали германские, в Лейпциге и Франкфурте.
Книжный магазин. Художник неизвестен. Источник: музей Рейксмюсеум (Нидерланды) / rijksmuseum.nl
Ярмарки той поры совсем не похожи на Non/fiction или КРЯКК. В первую очередь это были не открытые литературные фестивали, а встречи специалистов, которые обменивались новостями и собственной продукцией. Причем книгами именно обменивались, а не покупали и продавали: до наступления эры бестселлеров рыночная стоимость тома не определялась потенциальным спросом у аудитории; куда важнее было качество материалов, из которых он был изготовлен. Бартер, несмотря на свою архаичность, позволял поддерживать хрупкий баланс между издателями, не давая одному из них захватить лидерство.
До нас дошли подробные каталоги ярмарок за последние 400 лет, и мы неплохо представляем, как менялись вкусы читателей. Первое, что бросается в глаза, — огромная доля религиозной литературы. Речь не только о Библииили молитвенниках, но и о так называемых душеполезных сочинениях и разного рода пособиях по моральной философии. Считалось хорошим тоном подарить юноше сборник нравоучений, а уж девушке ничего, кроме них, читать и вовсе не следовало.
Дидактическая литература занимала тогда примерно ту же нишу, что сегодня отведена популярной психологии — непосредственного разговора с человеком о его жизни. Как только эту функцию на себя взяла беллетристика, в каталогах началось сокращение религиозного раздела. Если в начале века на него приходилось около 20% от общего числа новинок, а на художественную литературу — всего 6%, то к 1800 году положение стало ровно противоположным. Романы, стихи и драмы были отнюдь не самым большим сектором книготорговли, но точно самым быстро растущим.
Лейципгский рынок, на котором проходила и Лейпцигская книжная ярмарка. Художник неизвестен, ок. 1800 г. Источник: wikipedia.org
Расслоение среди писателей отразилось и на их издателях — за «золотые перья» развернулась нешуточная борьба, и преимущество в ней изначально принадлежало лейпцигским фирмам. Их поддерживало правительство Саксонии, и косвенно, через ярмарку, они контролировали каналы распространения, предлагали авторам более высокие гонорары и вскоре превратились в фактических монополистов. Скоро саксонцы решили навязать остальным издателям свои условия и перешли на денежные расчеты вместо бартера. Не привезти домой свежего Клопштока или Геллерта было нельзя — на них был спрос, но каждая поездка на ярмарку теперь грозила разорением, ведь у маленького издателя откуда-нибудь из Баварии саксонцы могли в ответ не взять вообще ничего.
Книжные пираты
Кроме всего прочего, монополисты подняли розничные цены на собственные издания, сделав их почти недоступными для среднего класса. Прослойка недовольных профессионалов и огромный общественный запрос — что еще нужно для возникновения пиратства? К слову, пиратство в строгом смысле слова не являлось мошенничеством из-за отсутствия законов, защищающих авторские права. При первых признаках неприятностей с властями тираж или оборудование переправляли в соседние земли, а спустя пару месяцев возвращали как ни в чем не бывало.
Писатели к пиратам относились скорее благожелательно: переиздать можно было только уже напечатанную работу, деньги за которую, следовательно, были давно получены. Раз не было процентов с продаж, то и возмущаться нелегальному распространению своих произведений не имело смысла. Один берлинский издатель, напечатавший пиратское собрание сочинений Гёте, прислал писателю в качестве благодарности сервиз тончайшего фарфора. Пираты вообще считали себя не ворами, а апостолами идей Просвещения. Лишенные возможности выставляться на ярмарках, они — и не только в Германии — организовывали целые сети по доставке книг в самые отдаленные уголки Старого Света и тем восполняли лакуны в охвате традиционной торговли. Конечно, качество бумаги или чернил в подобных изданиях было куда ниже, но благодаря им, например, «Фауст» оказался в домах, которые точно не назовешь зажиточными.
Даниэль Ходовицкий. Работа тьмы. 1781. Аллегорический рисунок, сегодня похожий на карикатуру: книжный пират грабит честного издателя, снимая с него последнюю рубашку. Источник: wikimedia.org
Наконец, пиратство оставалось единственным эффективным средством борьбы с цензурой, безраздельно властвовавшей на континенте и особенно в его интеллектуальном центре — Франции. В отличие от своих соседей французы предпочитали проверять содержание издаваемых книг до, а не после их поступления в магазины. На каждом сочинении должна была стоять королевская марка, удостоверяющая соответствие написанного общественной морали и законодательству страны. Более того, даже к уже допущенным цензурой книгам могла постфактум предъявлять претензии Церковь, требования которой зачастую были еще жестче, чем у светских властей.
Как циркулировали идеи в Европе XVIII века: эзотерика, политика, наука. Роберт Дарнтон «Месмеризм и конец эпохи Просвещения во Франции»
В результате столь серьезных ограничений около 40% всех изданий, циркулировавших на территории королевства в XVIII веке, было выпущено подпольно, причем довольно часто за рубежом. Американский историк Роберт Дарнтон иронично назвал полосу у восточной границы Франции «плодородным полумесяцем»: именно там, от Амстердама вдоль по Рейну до Западной Швейцарии, печатали самые дерзкие философские трактаты, самые фривольные романы и самую острую сатиру на французском языке. Оттуда по отлаженной схеме книги переправляли в Париж, Лион, Монпелье и другие города. Объемы импорта вольнодумных книг во Францию были настолько велики, что с ними считались даже местные правительства. Так, возглавлявший Кёльн епископ на словах обличал атеизм просветителей, но фактически не препятствовал контрабанде книг через Рейн: слишком многие в городе получали от нее прибыль.
Французский королевский двор пытался усидеть на двух стульях. С одной стороны, он обязан был преследовать любую крамолу, но с другой — Вольтер, Дидро и Руссо, безусловно, представляли гордость страны. Этой двойственностью объясняется противоречивая политика в отношении свободы слова во второй половине столетия. Цензурное ведомство выдавало негласные разрешения на выпуск сочинений без надлежащей маркировки при условии, что французские издатели укажут в качестве места публикации Швейцарию или Нидерланды.
Еще ярче эту запутанность демонстрирует деятельность одного из главных цензоров Старого режима, Кретьена де Мальзерба. Во время очередного скандала Мальзерб был вынужден отозвать лицензию у многотомной «Энциклопедии» — это был главный проект просветителей, в котором они мечтали собрать всю доступную научную информацию о мире и человеке и изложить ее без уступок любой религии. Одновременно с отзывом лицензии все тот же Мальзерб предупредил коллектив «Энциклопедии» о готовящихся полицейских обысках и арестах.
Французский государственный деятель и цензор Кретьен де Мальзерб. Художник неизвествен. Источник: wikimedia.org
Неудивительно, что к началу революции Франция напоминала сокровищницу, доверху набитую самыми роскошными книгами всех времен и народов. В своей «Истории чтения» аргентинский писатель и библиофил Альберто Мангель рассказывает, как хаосом пользовались иностранные коллекционеры. Франция кишела их агентами, скупавшими на вес дворянские собрания манускриптов и печатных редкостей. Одному из них пришлось арендовать два многоэтажных дома, чтобы разместить все находки до погрузки на корабли.
Известный испанский романист Артуро Перес-Реверте не так давно тоже не устоял перед соблазном написать об охотниках за фолиантами — герои его книги «Тень гильотины, или Добрые люди» в разгар террора (1793–1794 годы) отправляются в Париж, как раз чтобы добыть первое издание «Энциклопедии». Именно на гильотине, кстати, окончил свою жизнь Кретьен де Мальзерб: либеральный чиновник проголосовал в парламенте против казни короля и был вынужден последовать на эшафот за своим прежним сюзереном.
Источник
