Итак, в рассказе о камере ИВС я остановился на санузле.

Этот элемент требует отдельного описания.

В углу камеры слева от двери есть огороженное кирпичной кладкой место размером примерно 1,2 на 0,9 метра.

Ограждение невысокое, до пояса не доходит.

Внутри "чаша Генуя", кран для смыва воды, малюсенькая раковина с холодным краном.

"Чаша" установлена на некотором возвышении, на "подиуме", так что всем всё видно.

Отверстие в "чаше" закрыто двухлитровой пластиковой бутылкой, заполненной водой, чтобы хоть как-то уменьшить запах. Диаметр бутылки чуть больше отверстия "чаши", поэтому перед тем, как сделать свои дела, бутылка убирается и отставляется в сторону, потом, после спуска воды, бутылка опять устанавливается в отверстие. Такая вот рационализация от арестантов.

Все конечно замызгано, так как арестанты на ИВС – люди временные и никто с наведением чистоты не заморачивается.

Для неподготовленного человека такой "санузел" вызывает оторопь и некоторый стресс: как это? меня же все видят? и слышат? что это за каменный век?

Собственно говоря, как я понимаю, ради такого стресса все и так устроено. Чтобы слабый духом сразу забарабанил в дверь и закричал "Старший, выпусти, я все подпишу!!! Бастилию я взял, и Кеннеди тоже я убил!!!"

Конечно, нет никаких проблем поставить нормальный унитаз и поставить нормальные перегородки до потолка. И с безопасностью тоже проблема надуманная. А вот оказать психологическое давление через такой "санузел" – это вам пожалуйста.

Арестанты невольно вынуждены даже в мелочах приспосабливаться к такому положению дел, например, на койке лучше расположиться головой к "санузлу", ногами к решетке, чтобы даже случайно не видеть, как там человек справляется со своими нуждами.

Мой сокамерник Ген Геныч, по виду бывалый и уверенный арестант, словно прочитав мои мысли, тут же взгромоздился и начал вовсю пользоваться туалетом, весело насвистывая что-то веселое. Вроде как пример показал, мол, вот так надо, не стесняйся.

Пообщались с сокамерниками.

У Ген Геныча, по его словам, уже накопилось 27 лет отсидки и 4 или 5 судимостей. Говорил, что за вымогательство, вроде приезжали они к "клиенту" с железным ведром, в котором под крышкой были голодные крысы. "Клиенту" говорили, что бить не будут, а посадят голым задом на это ведро. Все остальное доделывало воображение и "клиент" тут же все, что нужно, подписывал.

Продолжение следует.

Итак, мы остановились возле двери с номером 22, сотрудник, погремев ключами, приоткрыл дверь (она специально полностью не открывается, в целях безопасности) и я со своим матрасом протиснулся в камеру.

Самое первое впечатление, которое навсегда осталось в памяти – сильный запах.

Запах прокуренного вокзального туалета – один в один.

"Черт", подумалось, я же не курю, а этим дышать придется…

Ну ладно.

Навстречу мне с коек поднялось двое.

Я, конечно, из книг, кино и интернета представлял себе самые общие правила поведения в местах заключения, типа: надо здороваться, мыть руки после туалета, поменьше болтать, побольше слушать, ну и вечное "не верь, не бойся, не проси".

Но этими общими вещами мои познания об арестантской жизни и ограничивались. Ничего, думаю, буду узнавать детали прямо по ходу дела.

— Здравствуйте, — говорю. Сказать "добрый вечер" как-то было неловко, чего уж тут доброго-то?

Первый, мужчина лет под 50, лысоватый, с животиком, в золотых очках, протянул руку.

— Здорово! — говорит, — Я Геннадий. Проходи, кидай матрас на любое свободное место.

В камере были две двухэтажные койки (шконки), нижние заняты, а верхние пустые, на правую я и положил матрас со всеми постельными принадлежностями.

— Санек, — представился второй сосед, худой парень лет 25, внешне самый обыкновенный житель городской окраины или промзоны.

— За что тебя? — поинтересовался Геннадий, к которому впоследствии я обращался "Ген Геныч", все-таки в возрасте человек.

— 159-я, часть 4-я, дело заказное, — отвечаю.

— А, ну понятно, — протянул Ген Геныч, — тогда располагайся, ужин уже прошел, угощать нечем.

Я разложил матрас, застелил простынь, одел наволочку на подушку, в общем, начал устраиваться и осматриваться по мере возможности.

Камера № 22 была четырехместной, примерно 5 метров в длину, метра 2,5 в ширину. Напротив двери – окно за двойной решеткой, окно пластиковой с матовым стеклом, поэтому, естественно, ничего не видно.

Рядом с окном две двухэтажные железные койки, жесткие, вместо пружин – сваренные железные полосы, окрашены в бежевый цвет и частично ободраны.

Потом небольшой железный стол, привинченный к полу, рядом 4 железных табуретки, тоже привинченные.

Между столом и дверью небольшой железный же шкафчик. Все покрашено бежевой краской.

На стене вешалка, точнее – крючки для одежды.

Совсем рядом с дверью – огороженный санузел, подробнее я его опишу в следующем посте.

Сверху над дверью – видеокамера.

Пол из покрашенных досок.

На потолке лампочка под матовым колпаком, светит не ярко, скорее тускло.

В целом – довольно тесновато.

Продолжение следует.

Итак, я со своими конвоирами переступил порог ИВС.

Спустя несколько лет, уже после вынесения оправдательного приговора, летом, я прогулялся рядом с этим ИВС, с этими воротами – обычные серые ворота, ничего особенного.

Но тогда, после задержания, зимой, вечером – эти ворота показались мне особенно мрачными.

Для несведущих: ИВС – это изолятор временного содержания. Находится он в ведении полиции, и работают в нем сотрудники полиции. Этим ИВС отличается от СИЗО – следственного изолятора, который находится в ведении ФСИН (федеральная служба исполнения наказаний), и в котором работают сотрудники ФСИН.

Принадлежность к разным ведомствам определяет и некоторые различия в содержании арестантов между ИВС и СИЗО, о которых я еще расскажу.

За серыми воротами располагался внутренний двор, куда заезжают машины с арестантами, но тогда в моей памяти этот двор как-то не остался.

Зашли мы в здание ИВС и мои конвоиры куда-то быстро исчезли.

Внутри первый этаж напоминал обычное отделение полиции: за стеклом с решеткой сидел хмурый дежурный капитан, там у него в дежурке телефоны, блоки с сигнализацией, рабочие журналы. Телефоны звонят, сигнализация мигает, журналы заполняются – ничего особенного.

Дежурный дал мне подписать несколько бумажек, содержание их уже не помню, видимо, что претензий к сотрудникам полиции я не имею.

После этого хмурый прапорщик отвел меня в отдельную комнату, что-то вроде камеры хранения с ячейками, где мне пришлось раздеться, а хмурый прапорщик прощупал все мои вещи и проверил ручным металлоискателем.

Неприятным оказалось то, что в ботинках оказались металлические супинаторы, которые, как оказалось, не положены, и мне пришлось самому же выдирать их из ботинок, надорвав стельки, что меня сильно огорчило, так как ботинки дорогие, почти новые, из натуральной кожи и их просто было жалко.

Из пуховика хмурый прапорщик выдернул все веревочки-резинки, так как никакие веревки в ИВС иметь при себе нельзя, брючной ремень также пришлось сдать в ячейку.

Конечно, никаких квитанций или ключей никто не выдает, тебе просто говорят "ячейка номер 20" или вообще никто ничего не говорит, а ты просто сам соображаешь, что положил вещи в ячейку № 20 и лучше этот номер запомнить, потому что потом никто не будет заморачиваться и искать твои вещи по всем ячейкам.

После этого тот же хмурый прапорщик повел меня в другое помещение, что-то типа кладовой, в которой на стеллажах лежали матрасы, подушки, белье и одеяла.

Все это было довольно разного качества: матрасы и одеяла были и старые, и грязные, в пятнах, и поновее. Я, как новичок, тогда особо не выбирал, взял более-менее приемлемое.

Потом уже, при последующих заездах в ИВС, я, как более опытный арестант, спокойно выбирал лучшее, а на нетерпение сотрудников отвечал, что спать-то мне, а не им, поэтому не торопите меня, я специально время не тяну, но и грязное и рваное не возьму, дайте выбрать нормальное.

Матрас с подушкой свернул и обхватил одной рукой, одеяло, наволочку и две простыни – в другую руку, и таким образом навьюченный я со своим хмурым прапорщиком потопали на второй этаж, где находились камеры. По дороге все этажи разделены решетками, поэтому останавливались открыть-закрыть замки на решетках.

Второй этаж представлял собой длинный коридор с рядом серых железных дверей с замками и глазками, на каждой двери краской нанесен номер. На этаже – свой дежурный сотрудник.

Мы остановились возле двери с номером 22, сотрудник, погремев ключами, приоткрыл дверь (она специально полностью не открывается, в целях безопасности) и я со своим матрасом протиснулся в камеру.

Продолжение следует.