Королева обречённых
В белой мгле! В застывшем стане!
Племя Вечность обитало.
Лишь своей живою кровью
Жизнь собратьев сохраняло.
Приложившись к свежей ране,
На глотки делили жизни!
Лишь немногое мешало
Наступленью общей тризны!
Прервалось младой невесты
Еле слышное дыханье.
Тьма вокруг людей сгустилась,
Погрузился стан в молчанье.
Не смирившийся с потерей,
Отворил на теле рану.
Поделился с трупом кровью,
Тем подал пример он стану!
Каждый кровью поделился,
Кто глотком, кто каплей малой.
И, людской согрето жертвой,
Тело к жизни вновь восстало!
Вновь раскрылись трупа очи!
Отступило онеменье.
И невеста та восстала
От печального забвенья.
Тьма в глазах её мерцает!
Замерло вокруг движенье!
Поселенье замирает,
Началось преображенье!
Родилась во мраке ночи,
Королева обречённых.
Вечной жаждой свежей крови,
Навсегда, теперь, сплочённых.
Произошла кровавая резня
Мы и Они
Она бросает на меня умоляющий взгляд - и тут же об этом жалеет. Снежинки налипают на ее волосы цвета мокрого оникса, тщетно стремясь хотя бы немного высветлить эту ночь. Слеза отчаяния блестит северной звездой, и я бросаюсь на эти скалы. Лишь шепот сигареты, погасшей в сугробе, возвещает о моем движении. Вокруг нее трое - все они говорят на незнакомом мне восточном языке, но и без словаря я узнаю столь знакомые мне аккорды угроз. Под плащом рука нащупывает узловатую рукоять клинка - я ни секунды не верю в мирное разрешение вопроса. Усы их главаря уже тронуло серебро - но, отбрасывая мудрость лет, он рычит и указывает на меня пальцем. Его бойцы выступают мне навстречу, оставляя за собой ее испуганный всхлип. Я вдыхаю ледяной воздух февральской ночи и время замерзает вместе с моими лёгкими. Им не успеть. Сталь скользит сквозь вязкий туман, оставляя аккуратную красную линию поперек сонной артерии. Прежде чем первая капля крови коснется лица напарника, сердце последнего уже будет прошито насквозь. Я взмахиваю мечом, предваряя глухой звук упавших тел.
Она не успокаивается. Она боится его. Через мгновение я понимаю почему. Морщинистую кожу раздирают рога, глаза желтеют, а рот превращается в уродливо симметричную трещину. Я грустно усмехаюсь - ее ревнивый любовник пришел за ней прямиком из Дзигоку. В его красных руках сверкают жуткие сгустки шипов и лезвий, копошащихся подобно могильным червям. Я делаю шаг навстречу - и напарываюсь на одну из бесчисленных игл. О́ни плюет на снег, расплавляя его, и наносит следующий удар. Отвратительный хлопающий звук доносится откуда-то снизу - должно быть, это внутренности. Все вокруг почему-то краснеет. Я с надеждой смотрю на окна дома, думая увидеть обнаженную танцовщицу, манящую меня в переулок, куда не доходит кровавый свет уличных фонарей - но вижу лишь капли и потёки.
Она не кричит. Пытаясь сдержать хрип, стараясь нащупать обрывки вен, я смотрю на нее удивлённо. Почему она не кричит? Её губы, накрашенные в тон пятнам на моей одежде, расползаются в улыбке. Она смотрит куда-то назад. Я поворачиваю голову вслед за ее взглядом, и вижу могильник. Благородные самураи и забытые ронины, бледные юноши и ослабевшие старики, изящные гейши и грубые крестьянки. Огромный, богато накрытый стол из растоптанной любви. Моя собственная сталь проходит между моих ребер, бросая меня к остальным. Её холодный смех стучит по черепице дома. Тук. Меч выходит из моего тела, становясь частью демона. Тук. Он сжимает ее горло когтистыми лапами, втаптывая ее в клоаку боли и похоти, принося ей чистый восторг. Тук. Последняя снежинка тает на моей остывающей щеке.
Непростая жизнь снеговиков ...
Скоро Новый Год...
Кровавая резня снегирями
В предверии зимы достал из архивов такое фото.
Дело в том что снегири и другие птицы предпочитают именно маслянистые семечки, а не богатые углеводами мякоть плодов