ТАЙНЫЕ ПРОРОЧЕСТВА ЖИРИНОВСКОГО: СКРИЖАЛИ БУДУЩЕГО
«Истинно говорю вам! Когда меня не станет, слова мои не умрут. Ибо всё предрешено! Бушует океан истории, но мы знаем, куда он вынесет этот мир!»
Таковы были слова Владимира Вольфовича, записанные его рукой на пожелтевших страницах.
В лютый февраль 2025 года от Рождества Христова, когда снег ложился саваном на холодные улицы Первопрестольной, когда мир сотрясался от тревог и смуты, в московском подвале был найден архив, запечатанный десятилетиями.
И в нём – свитки грядущего, завещание того, кто прозревал времена.
Теперь мы видим, что многие из слов его уже сбылись. Но куда страшнее – что ещё только предстоит…
1999–2010: «Годы ложного света»
"Многие скажут: «Запад – наш светоч!», но свет их – мрак! Они протянут руку дружбы, но в руке этой – капкан! Они накормят нас ложью, и ложь эта опалит нам души.
Будет растерянность, будет раздор, но не вечен хаос! Ибо когда ночь темнее всего – в тот миг уже рождается рассвет!"
➡ Сбывшееся:
• Конец 90-х – Россия в упадке, проданная за стеклянные бусы.
• 2000-е – Запад ликует, но его пир – пир во время чумы.
• 2008 – первый удар по доллару, трещины в мировом порядке.
• 2010-е – Россия восстаёт из пепла.
2011–2025: «Испытание огнём»
"Братья встанут против братьев, подстрекаемые лукавыми. Киев будет пылать, словно свеча, и пламя его будет пытаться пожрать Россию.
Америка зашатается, её стены дадут трещину, и из трещины этой польются страх и смута. Они будут пытаться удержать мир, но мир отвернётся от них.
Будут годы голода, болезни и тревог. Но кто устоит – тот станет сильнее, ибо испытание закаляет!"
➡ Сбывшееся:
• 2014 – Украинский кризис, попытка превратить страну в марионетку Запада.
• Америка дрожит, её царь сменяет царя, но всё без толку.
• Пандемии и хаос – земля вздыбливается под ногами.
• 2020-е – годины тяжкие, но готовящие новую эпоху.
2026–2030: «Последний натиск Запада»
"Враг, смертельно раненый, бросается в бой. Он бьётся в агонии, он хочет утянуть за собой весь мир.
Они скажут: «Россия должна пасть!». Они опутают нас цепями запретов, станут шипеть, как змеи. Но их яд – ослаблен, их клыки – сточены!
Будет смута, будет ложь, будет предательство. Но враг уже проиграл – он просто ещё этого не понял!"
➡ Предсказанное:
• Последние попытки Запада удержать власть над миром.
• Санкции, заговоры, предательство – но Россия устоит.
• 2028 – доллар падёт!, и вместе с ним рухнет старый порядок.
• Россия готовится к новой роли, но ещё не время…
2031–2035: «Время великой силы»
"И вот! Завеса рушится, и мир видит – им правили ложь и тьма!
Америка – прах, Евросоюз – пепел, а из хаоса восстаёт новая сила! Великая страна, Россия, вновь станет опорой, вновь поведёт народы! Не кто-то чуждый, не враг, а тот, кто давно среди нас, поведёт нас вперёд. Он не ищет славы, но его мудрость и сила признаются всеми. Он будет говорить правду – и народы пойдут за ним!
Москва станет светом среди мрака, она воссияет, как Третий Рим! И старые враги придут с покаянием, а кто не покается – исчезнет с лица земли!"
➡ Предсказанное:
• Конец США, власть в мире переходит к новым центрам силы.
• Европа раскалывается, одни идут за Россией, другие – в небытие.
• В России – стабильность и крепость, которая изменит историю.
• Создаётся новый союз народов, перекраивающий карту мира.
• Битва за умы, последняя схватка эпох. Если Россия победит – начнётся её век!
«Истина всегда была с нами, просто не все её видели!» – так говорил Жириновский.
И теперь – его слова звучат, словно голос из будущего.
Смейтесь или бойтесь, верьте или нет.
Но когда придёт день – вспомните, что он предупреждал.
Кусочек колбаски
Когда дядя Вова предлагал кусочек колбаски и хлеба - надо было просто брать
Эдуард Лимонов про Жириновского и Солженицина
17 марта дата - 5 лет со дня смерти Писателя...
Некогда Эдуард Вениаминович Лимонов дебютировал на страницах моего «Нового Взгляда» в жанре, который стал популярен у его последователей (и у жен №2 и №3, и у Славы Могутина) – ИНТЕРВЬЮ С САМИМ СОБОЙ. Подписано было: «сентябрь 1993 года, Париж-Москва». Читать интересно и 30 лет спустя.
В СПИСКАХ НЕ ЗНАЧИТСЯ
«Первым, кажется, жанр самоинтервью употребил Дидро (1713-84), французский философ-энциклопедист. Я обращаюсь к этому жанру, когда мне хочется ответить на мои собственные вопросы, а мне их никто не задаёт, не догадывается.
Или когда нужно врезать моим врагам. Раз в год, но больно.
– В тебе сомневаются, тебя оспаривают, тебя высмеивают, тебя ненавидит интеллигенция. Ты об этом знаешь? Как ты к этому относишься?
– Находиться под надзором, жить круглый год, двадцать четыре часа в сутки под въедливым взором неприятеля есть вторая профессия всякого известного человека. Звёзды, плывущие с общим потоком интеллигентного стада, разумеется, не избегают внимания, но их держат за своих, потому внимание к ним всегда доброжелательно. (Вообще же доброжелательность – чувство слабее ненависти).
Вот, скажем, хитрые Ростропович и Солженицын.
Первый всегда с комфортом жил. Не сидел, не нуждался, выучился на деньги Советской власти, потом фыркал на неё, фрондировал, умно приютил, когда нужно было, у себя Солженицына и тотчас после этого с комфортом отбыл со всей семьёй на Запад. Где его, только что приютившего Солженицына, встретили с восторгом. Ростропович всегда на стороне сильных. Его вместе с Барышниковым и ещё с кучкой эмигрантов-коллоборантов принимал у себя Рональд Рейган. Когда нужно было, немедленно появился под Берлинской стеной с виолончелью, сыграл восторженно похоронный марш миру и покою в Европе. 21 августа 91-го г., движимый сильным инстинктом приспособленчества, прилетел к «Белому Дому», на сей раз российскому. Ростропович – неумный, но изворотливый большой музыкант. Ему везде хорошо. И с Рейганом, и с Ельциным, и с Еленой Боннэр. Бывают такие счастливо устроенные звёзды мировой величины, которые умеют ходить только в ногу со всеми.
Александр Исаевич – тот мрачнее дядя. Самое сильное обвинение Солженицыну исходит от него самого: «Бодался телёнок с дубом». – отличный портрет комбинатора и манипулятора. Солженицын умело использовал своё несчастье: относительно небольшой срок отсидки, сделал из него начальный капитал, с которого он собирает жирные проценты уже сорок лет. Разобидевшись на Советскую власть, не давшую ему Ленинской премии в 1964 г. за «Один день Ивана Денисовича» (Хрущёв, разрешивший самолично печатать «День», дал бы, но Хрущёва убрал Брежнев), Солженицын – человек сильный и мстительный – затаил обиду. (Интересно сравнить его судьбу с судьбой другого писателя лагерной темы – Варлама Шаламова, тот был куда талантливее, но не изворотливый и не мстительный). Опубликовав «АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ», Солженицын вызвал ненависть всего мира к нам, русским. И дал тем самым на десятилетия вперёд карты в руки (доводы, доказательства) врагам и коммунизма, и России. Сторонник русского национального феодализма, он выступил как враг российской империи. В том, что у нас теперь нет могучего государства, а есть рассыпающаяся Российская Федерация – есть его доля вины, и крупная доля. Уехал на Запад с чадами и домочадцами. Жена позднее даже мебель из России вывезла в Вермонт.
Теперь (напомню, это 1993 год - Е.Д.) возвращается из одного красивейшего поместья и вовсе в заповедные места: прямиком на берег Москвы-реки. «Ждёт (цитирую по статье В. Фёдоровского в журнале «Валёр Актюэль» за 9 августа 1993 г.) лишь окончания работ в великолепной даче, которую русское правительство отдало в его пользование. Солженицыны займут виллу, расположенную в берёзовом лесу, о подобной могли мечтать только высшие сановники коммунистического режима. Лазарь Каганович, зловещий исполнитель самых низких поручений Сталина, занимал дачу в этом же районе». Интересно, он понимает, что, принимая подобный дар, уже помещает себя в определённый политический лагерь? Или мания величия застилает ему очи, и он считает, что всё сойдёт Солженицыну? Очень неприятный тип между прочим. Навредил нашему государству больше, чем все сионские мудрецы, вместе взятые. А ведь русский.
– Ты отвлёкся. Я тебя спросил о том, как ты относишься к тому, что тебя высмеивают, оспаривают и ненавидят?
– Насмешка – это не враждебность. Это недоумение, непонимание. Насмешка обращается обыкновенно на объект, который непривычен, непонятен.
Вот пример: Жириновский. Прессе был смешон грозящий кавказцам высылкой, а прибалтам – радиоактивными отходами Владимир Вольфович. Хотя если бы Владимир Вольфович поимел власть привести свои угрозы в исполнение, было бы вовсе не до шуток. Сегодня (напомню, это 1993 год - Е.Д.), когда он-таки стал смешным, потому что не осуществил угроз, опозорился, пустой болтун, кончивший собачкой у сапога Ельцина, над ним не смеются. Ты заметил! Потому что его поняли, он вошёл в сферу нормального, понятного. Хотя именно сейчас он смешон: неудачливый политик, на трибуне на фоне Ельцина, довольно взирающего на Владимира Вольфовича как на блудного сына, возвратившегося к отцу. Ельцин, подперев лицо кулаком, слушает, как Владимир Вольфович убеждает граждан принять его, ельцинскую Конституцию: «Конституция, как ГАИ на дорогах, никто ГАИшников не любит, однако, они нужны. Так и Конституция». Обхохочешься!
Насмешки меня не пугают – это хороший знак. Высшая форма насмешки – анекдот. Найдите мне политического деятеля, который не хотел бы, чтобы о нём ходили анекдоты. Дело в том, что я стал фигурой первого плана, одним из основных актёров на культурной и политической сцене России, стал интеллектуальной силой. Мои мнения и приговоры ценны, они замечаются, с ними считаются, даже если для того, чтобы высмеять или атаковать с крайней ненавистью. (Когда я молчу, меня просят высказаться!)
Ненависти, впрочем, на меня изливается много больше, чем насмешек. Так как коллеги-интеллектуалы – профессионалы пера, потому они свою ненависть имеют возможность выплеснуть читателю. Только за последние несколько месяцев урожай ненависти велик. В «Московских новостях» № 7 писатель Александр Кабаков в своей фантазии «Вид на площадь» расправляется со мной руками и ногами персонажей: «ближайший солдат ударил его носком ботинка в голень под колено»; «Саидов… прямой ладонью ткнул писателя сзади в почки…»
В «Литгазете» № 16 (напомню, это 1993 год - Е.Д.) писатель Виктор Астафьев требует судить меня: «Почему же не судят разнузданных воинствующих молодчиков – Зюганова, Проханова,.. да и Эдичку Лимонова тоже? Ах, он – «не наш»! Он забугорный гражданин и приехал бороться за свободу на русских просторах? И судить его не можно?! За горсть колосьев, за ведро мёрзлых картошек судили, гноили в лагерях русских баб и детей, а тут, видите ли, снизошла к нам стыдливая демократия!» (Демагог Астафьев ошибается, у меня паспорт СССР, как и у него).
Словно сговорившись с «Литгазетой», «Русская мысль» публикует в тот же день произведение Георгия Владимова «По ком не звонит колокол», сочащееся ненавистью ко мне, плохо упрятанной в насмешку. «В кого же вы их (пули) садите, мсье? В артиллерийскую позицию или в крестьянский двор?» – морализирует Владимов по поводу сцены в моём репортаже из Боснии, где я стреляю из пулемёта.
Другой нервный моралист Виталий Коротич в «Новом Взгляде» пишет из Америки: «Лимонов призывает гильотинировать Горбачёва… Попробовал бы кто-нибудь в Америке вякнуть, что хочет ухлопать президента! Уже несколько таких сидит – и надолго». Им так хочется, чтоб меня посадили, бедным!
Маленький Павел Гутионтов в «Московском комсомольце» резюмирует страстную мечту интеллигенции, пишет, адресуясь прямо куда следует: «Прокуратура ОБЯЗАНА возбудить дело по факту публикации парижского писателя в российской газете». (Сейчас разбегутся, милый, им только Лимонова в «Матросской тишине» не хватает!) Потому подобно Пазолини могу сказать: «Для меня известность – это ненависть».
– Может быть, не столько ненависть, сколько зависть? Ведь большинство этих людей – «бывшие». Бывший писатель-диссидент Владимов, кому придёт в голову читать его книги сегодня? Бывший главред эпохи перестройки – Коротич. Бывший «большой писатель» Астафьев… А ты популярен, тебя читают, любая твоя книга, выпущенная любым тиражом, исчезает, раскупается. О тебе говорят: о твоих книгах, твоих жёнах, о твоих войнах, о твоей партии. Слушай, а чем ты объясняешь вот такой феномен: тебя нет ни среди сорока писателей, представленных к премии Букер, ни среди ста политиков, рейтинг их публикует ежемесячно «Независимая газета»?
– Зависть? Наверное. Вся эта публика обсуждает с ревностью мои фотографии, «покрой» моей шинели (у которой нет покроя, шинель да и только), постарел я или помолодел. (И то, и другое мне запрещено ИМИ, надзирателями моих нравов). Владимов пишет о шинели особого покроя, Бенедикт Сарнов в «Новом времени» (№ 7 1993 года) тоже о шинели. Все эти дяди коллеги комментируют мои войны: я «вояжирую по окопам» («Россия» № 17 1993 года), я не туда стреляю (Владимов в «Русской мысли»), не из того оружия («Комсомольская правда» за 13 марта 1993 года) и т.д. и т.п. Наши дяди «интеллигенты» похожи на компанию инвалидов: сидя в колёсных стульях на стадионе, они критикуют атлетов: не так, не туда, слишком сильно! Или ещё одно сравнение, менее лестное, приходит на ум: Астафьев, Владимов, Кабаков и компания очень смахивают на доходяг-импотентов, дающих советы (кто их трогает? я их в упор не вижу) мужику, сношающемуся с дамой: «Не так! Не туда! Потише! Будь скромнее!» В Астафьеве, Владимове и их компании «бывших» скорее ревность – импотентов ревность и инвалидов к человеку живому, Лимонову, совершающему живые поступки и активности. Пока у меня бурный роман с Историей (пусть я у этой дамы и не один), они сплетничают обо мне, как скучные соседи. У них у самих ведь ничего не происходит, не о чем даже поговорить. Они мне деньги должны платить, что я есть. «Савенко-Лимонов, конечно, не Ульянов-Ленин», «Лимонов, конечно, не Маяковский» – чего ж вы меня рядом с ним ставите!
Теперь о сорока буккерах и ста политиках. Прежде всего что такое «Букер»? «Букер» – унизительная колониальная премия, присуждаемая, кажется, каким-то английским гастрономом в поощрение русским туземцам: как бушменам или готтентотам или, кто там отсталый, безлитературный народ: папуасам? Так что я её бы и не взял, не смог бы, пришлось бы отказаться.
А почему меня нет среди названных в кандидаты, об этом следует спросить ИХ: устроителей, выдвигающих на премию журналы. Социальная группа, назовём её по-научному «культурной элитой», сознательно делает вид, что меня нет. Между тем я очень даже есть. Книгу Маканина «Лаз» издательство «Конец века» продаёт (вместе с книгой некоего Борева) в наборе – в качестве обязательного довеска к моему роману «Это я, Эдичка». Ибо «Конец века» затоварился Маканиным и Аксёновым, а с отличным мясом моих романов можно продать всё что угодно, мослы будущих Букеров (Маканин – кандидат) и даже археологические кости Аксёнова. Пока они там кублятся в английском культурном центре или при германском консульстве (потому что Пушкинскую премию присуждают русским писателям германцы!), российские прилавки завалены иностранными авторами. А Лимонова всегда не купить. Находиться же вне литературного официоза мне привычно. Ведь я был вне его до 1989 года. Сейчас сложился из осколков старого новый литературный официоз, где для таких, как я, непредсказуемых и ярких, – места нет. Так что всё хорошо. Я бы очень расстроился, если бы они меня приняли. Я бы заболел, решил бы, что лишился таланта.
Моего имени нет среди «ста политиков» по той же причине: и здесь официоз меня отвергает, профессионалы официоза. В предисловии к списку «НГ» от 4 августа (напомню, это 1993 год - Е.Д.) разъясняет принцип отбора. «Меру влиятельности определяли 50 экспертов – руководители ведущих средств массовой информации, известные политобозреватели и политологи, директора политологических центров… Как нулевая расценивалась роль политиков, фамилии которых оказались вовсе незнакомы экспертам». (Я отказываюсь верить в то, что хоть один из пятидесяти экспертов не знает моей фамилии!) Список «ста» выглядит как иерархическое перечисление функционеров – высших должностных лиц государства. Цитирую начало: 1. Ельцин, 2. Хасбулатов, 3. Черномырдин, 4. Шахрай, 5. Руцкой, 6. Козырев и т.д. Только 23-е место неожиданно занято красочным Джохаром Дудаевым, а 24-е Бабуриным; и опять пошли серыми рядами функционеры: Шейнисы, Бурбулисы и Степанковы…
Напрашивается сразу же несколько объяснений такому количеству функционеров: 1. Наше общество (в лице 50 экспертов) вымуштровано, как отличная армия, и на вопрос «Кто лучшие люди на свете?» без запинки шпарит, стоя по стойке смирно, имена командиров. Сверху вниз. 2. Эксперты страдают чинопочитанием. 3. Эксперты сами не решили, что есть политика.
В списке столько же депутатов, сколько министров. Трудно возразить против того, что депутат – политик. Однако на практике подавляющее большинство из более чем тысячи народных депутатов России каждодневно решают не политические задачи. С ещё большим основанием то же самое можно сказать и о министрах. Можно ли определить как политика Черномырдина? Он – функционер, исполнитель чужой политики. Собственной – нет, или он тщательно прячет её. Маршал Шапошников и генерал Грачёв – профессиональные военные. Оба назначены на должности сверху. Некоторые словари определяют политику как борьбу за власть. Отказавшись штурмовать «Белый Дом», оба – Шапошников и Грачев – совершили выгодный манёвр, выгодный карьеристский шаг. Но делает ли их этот единственный манёвр, определивший их возвышение, политиками? Если, конечно, называть всякие администраторские функции политикой, тогда да, политики и они. 50 мудрецов-экспертов считают, что политик только тот, кто имеет должность? Подобное понимание попахивает гоголевской комедией «Ревизор».
На 89-м месте Солженицын. У этого должности нет, очевидно, политической деятельностью признано его влияние на умы. Но мы все знаем, что ещё три года назад исчезло это влияние в связи с публикацией архаического «Как нам обустроить Россию». Тогда кто вежливо, кто равнодушно, мы поняли, что король-то голый, что История хищным прыжком перескочила через Александра Исаича и его вермонтский садик. Редактор «Известий» Голембиовский на 82-м месте. Получается, что Голембиовский больше влияет на умы, чем Солженицын? Будучи противником последнего, всё же не могу согласиться с этим. И почему тогда, если уж речь зашла о тех, кто «глаголом жжёт сердца людей», нет фамилий Зиновьева и Лимонова? Мы в последние несколько лет, и Зиновьев, и я чрезвычайно популярны в России. И в первую очередь не как писатели, это наши политические идеи и взгляды вызывают бури эмоций и полемики.
Дудаев великолепный тип, кавказский Каддафи, но он что – русский политик? Он сам не согласится с этим, такое звание унизительно для него, я уверен. Дудаеву место среди популярных персоналити.
Алексию II – тоже.
Политик Явлинский? Он неудачливый эксперт в экономике и только. Улыбку вызывает то обстоятельство, что его имя выделено жирным шрифтом. Явлинский – президент? Шутите, эксперты. «Съесть-то он съест, да кто ему…»
Последнее впечатление такое, что список и рейтинг составлен ОДНИМ чинопочитающим чиновником, куда он по блату и за взятки насовал случайных людей и даже своих родственников. Что касается меня, политик5ой я занимаюсь и буду заниматься. Я автор по меньшей мере трёх политических книг (одна из них вышла, две на подходе: «Убийство часового» и «Дисциплинарный санаторий» выпускаются «Молодой гвардией»), я знаю, что влияю и на общественное мнение, и на мир идей. Это мне и в первом МБ (КГБ) ребята-генералы недавно сказали.
В качестве иллюстрации к сюжету вот тебе почти анекдот. 23 июня (напомню, это 1993 год - Е.Д.) я присутствовал в Дзержинском райсовете Москвы на встрече кандидата в президенты Руцкого с народом. Началось с того, что при входе в зал охрана заставила меня расстегнуть куртку. Я показался им типом, способным на покушение? (Узнав, извинились.) Я сел себе тихо в первый ряд и слушал, записывал в блокнот. Должен был уйти, не дожидаясь конца, потому со своего первого ряда пошёл мимо трибуны с Руцким на ней к выходу. Аплодисменты, крики «Лимонов! Эдик! Эдик!», половина зала встаёт, не обращая внимания на Руцкого. Так политик я или не политик? Я только гогочу, читая все эти их списки.
Если ты хочешь знать, в списках меня никогда не было. Ни в каких. В списках советских писателей меня тоже не было. Кто теперь помнит советских писателей? Скоро имена последних затянет илом речки Леты.
Если деятель культуры на карту ставит – в политической игре – свои достижения, он должен быть готов к проигрышу. Для художника стать неудачливым политиком это значит проиграть, потерять реноме создателя чего-то выдающегося. И это не то же самое, что после всенародно любимой мелодии сочинить проходную песенку, нет, в политике другой расклад, там «Акелла промахнулся» и былые заслуги никто не зачтёт.