Донецк. До востребования
...Как описать то, что там творилось? Как описать, чтобы современный человек увидел ситуацию глазами тех, кто там был в самом центре?
Я попробую опереться на воспоминания девочки–санитарки, которая пережила одну из таких «Долин» и дошла до Берлина.
Начало
«Когда я прибыла на фронт с пополнением, то буквально на следующий день для меня, совсем необстрелянной санитарки, прошедшей разве что два курса мединститута, начался ад. Не успев расположиться и познакомиться с теми, с кем буду воевать, как вечером приходит приказ: атакуем в 6.00. Гнетущая обстановка, из «стариков» два врача и четыре санитара, остальные вновь прибывшие – «молодняк», как я.
По разговорам всем всё в подразделении было в общем-то, понятно, их опыт, которым со мной делились, говорил о том, что ничего хорошего из этого наступления не выйдет. Достигнуть результата не получится, не готовы мы, бойцы не обучены, артиллерии мало, но и не атаковать нельзя, потому как приказ. И вот моя первая бессонная ночь перед боем. Атака. Бойцы штурмуют немецкие позиции, попадают под огонь немецкой артиллерии и пулемётов, стараются подобраться достаточно близко к немецким окопам, но не получается – отходят назад. Потери не то, что большие – громадные. Я и остальные санитары работают, вытягивают под непрерывным огнём раненых. Я вытащила двух, но после захода солнца, когда всё успокоилось, узнала, что среди бойцов медсанбата потери 2/3 личного состава. Такие же, если не больше потери в нашем пехотном полку. Спустя несколько дней всё повторяется. Потери растут. Меня, как кто-то хранит свыше. Всех вокруг убивают, а у меня ни царапины. Толком не успеваю знакомиться с пополнением. Утром прибыло двадцать пять человек санитаров, на следующий день после атаки – в живых четверо. Из них трое ранены и увезены в госпиталь. Я в который раз одна с сотней раненых бойцов, которые сами пытаются мне помочь, перевязывая друг друга. Сплю по пять минут, после каждой перевязки. Перевязываю сутки без остановки, без всякой надежды, что быстро пришлют пополнение. Смерть. Кишки. Оторванные руки и ноги, и бесчисленное количество погибших, большей частью даже необстрелянных солдат, которые приняли свой первый и, как оказалось, последний бой. Война продолжается. Я свыклась с мыслью, что каждый день живу, как последний, и каждое следующее утро, как подарок свыше. Опять приказ и бойцы из пополнения опять атакуют и атакуют. Мы выносим и перевязываем. В короткие времена передышки из разговоров становится понятно, бойцы осознают, что из этого степного ада есть только две дороги: либо ко мне в медсанбат и далее в госпиталь, либо в могилу.
Причем могила в нашем случае понятие относительное. Все погибшие лежат слоями прямо на поле брани. Не забирают даже офицеров. По началу пытались, но фашист пристрелял каждый метр перед своими позициями, а ночью пускают бесчисленные ракеты, потому светло, как днём. И лежат солдатики, постепенно дождями и землёй всё глубже смываемыми в землю. Безнадёга и депрессия полнейшая. Подымают нам настроение водкой и частушками. Не всегда, но помогает. К смерти многие относятся, как к избавлению...»
От автора
Вот такой вот, рассказ ветерана из самого центра «Долины Смерти». Сейчас становится понятно, что сложившаяся боевая обстановка дело рук не «тупых командиров». Им приказали, и они долбят в одно и тоже место фашистской обороны. Отказ от того же долбления в одно и тоже место, например в Сталинграде, привёл бы к скорому краху 62 и 64 Армии. Просто такова была военная тактика самого ведения войны в 1942 году. Потому нельзя обвинить командование в тупости. Ведь не начни наступление Красной Армии в ноябре 1942 года – немцы бы выдвинули свои резервы под Сталинград не из Франции, а из-под Ржева. Доехали бы они до места назначения намного быстрее. Немцы и так не верили в такую глубину операции «Уран». Они даже предположить не могли, что русские справятся со снабжением такой массы отмобилизованных войск. Да и кто мог в ноябре 1942-го сказать, что под Сталинградом контрнаступление получится (после стольких-то неудач!), а под Ржевом – нет? Но всё это анализ ситуации с высоты моего дивана, а для солдат Красной Армии Ржев в ноябре и декабре 1942 года выглядел полной безнадёгой. Приказ. Атака. Неудача или минимальное продвижение войск ценой громадных потерь. Заняли деревню. Потеряли деревню. Приказ. Новая атака. И надежды на её успех, столь же мало, как и раньше. Потери сначала десятками тысяч, потом сотнями тысяч. По сути, неисчислимы ни тогда, ни сейчас.
Масштаб этого кошмара наяву я просто не могу описать, но стараюсь.
Продолжение
И вот бабушка Нюра, а когда она мне всё это рассказывала, та санитарка, которая пережила Ржев и войну, была уже бабушкой, продолжает свой рассказ:
«Очередной приказ атаковать. Нас собрал командир пехотной роты. Молоденький такой капитан, Серёжа звали. Собрал и говорит что-то, а мы все вокруг понимаем, что приказ на атаку, это скорее всего смерть. Потому как задача стоит преодолеть рубеж и закрепиться в немецких окопах. Ротный продолжает нам говорить, что, пожертвовав собой, мы, бойцы Красной Армии, позволим другим выиграть немного времени и защитить, ещё не захваченные немецко-фашистскими захватчиками территории, а возможно и отбросить врага назад. Упомянул про заградотряды. Тогда в моей жизни это было впервые. Помню, как у меня случилось небольшое затмение в голове, и начали проноситься воспоминания о мирной жизни, где я, студентка мединститута, влюблена и счастлива, и у меня всё-всё впереди... И тут у меня появляется дикое желание пережить эту атаку. Спасти десяток, нет, два десятка раненых и выжить самой! Мы не преодолели даже половины... В этой атаке большая половина роты погибает на моих глазах. Когда вытаскивала четвёртого солдатика меня зацепил осколок, сделав мне дырку в шее. И вот я чудом, как сказал хирург Степанов, выжила и отправлена в тыловой госпиталь на длительное излечение.
Спустя год, в конце 1943 года я возвернулась на фронт. Ситуация уже поменялась тогда. Наши потери минимальны, а вот у фашистов, которые начинают бросаться в самоубийственные атаки, потери громадны. Часто начали перевязывать попавших в плен немцев, которые выглядят потухшими и безжизненными, и их становилось даже немного жалко. Даже закурить иногда давала, но спустя две недели я увидела освобожденный нашими войсками концлагерь, Шталаг по-ихнему, приняла раненых узников, и после разговоров с ними поняла, что фашистов жалеть нельзя – их надо уничтожать, как бешеных псов!
Всех без исключения!
Моя война продолжается. Атаки. Ползём. Тащим. Перевязываем.
И вот у нас впереди Берлин. На дворе 1945 год. Понимаем, что немцы истощены и бросают в атаки свои последние резервы. Во время одного из уличных боёв в предместье Берлина – Бранденбурге, мне в медсанбат приводят трёх раненых детей – 13-летних бойцов фольксштурма. Два из них умирают от осколочных в живот. Когда умирали, то звали маму. Один в бреду просил принести свою игрушку – деревянного слоника, к тому времени я уже хорошо понимала немецкий. Я его не спасла, это было невозможно, обширное кровоизлияние в живот, но у меня почему-то прошла ненависть к немцам. Не знаю почему. Как рукой сняло. 25 апреля 1945 года поступает приказ о начале берлинской наступательной операции, и мы пошли вперёд. Нам было приказано удержать плацдарм. Бой был страшный, потери опять огромны, на нашем участке оборону мы удержали с помощью трофейной «Пантеры». Как остальные справились – не знаю, но справились.
2 мая 1945 года немецкий гарнизон капитулировал. Война окончена. Я вместе с госпиталем переезжаю в родной Донецк.
Заканчиваю мединститут и работаю в детской больнице, а после работы вместе со всеми жителями восстанавливаю город. А потом вся наша семья переезжает в Таджикистан. Там построили новую детскую больницу и мне предложили должность главного врача. И вот, спустя сорок лет, я в окружении многочисленных внуков, показываю фотографии тех, кого я спасла – вытащила с поля боя, и кто меня нашёл и написал мне письмо, приложив фото. Вспоминаю войну, будь она неладна и проклята, и надеюсь, что она больше никогда не повторится».
От автора
Можете себе представить речь командира роты, о том, что надо пожертвовать собой дабы выиграть время, когда задача не выигрывать, а занять, например, деревню? Понимая, что с высоты командира роты по имени Серёжа, стратегических целей всего происходящего на поле брани не видно вообще. Если подняться на уровень командующего фронтом, тоже не представляю обсуждений в таком варианте «что от этого наступления не будет никакой пользы фронту, но хоть немцев отвлечём от Сталинграда».
Мне и сейчас непонятно, как она могла жалеть немцев, ведь все тогда прекрасно знали, что немцы творили на нашей территории.
Следующий раз я разговаривал с бабушкой Нюрой в 1997 году, как она выразилась «их пинком под зад» вышибли из Таджикистана, лишили квартиры, имущества, денег, работы, многих и жизни, но ей опять повезло, и она возвращается в Донецкую область, где пытается получить гражданство...
Мы ей помогли, конечно. Я не знал, что ответить на её вопрос: «Что это такое вокруг происходит-то?» – когда она видела по телевизору социальную украинскую рекламу, в которой бывший эсэсовец обнимается и целуется с бывшим ветераном Советской Армии.
Бабушка Нюра, не смотря на свои тяжелые ранения, дожила до 2014 года.
Она погибла под руинами собственного дома, спасая своего трёхлетнего правнука Мишку после ночного обстрела «градами» украинской армией. Их засыпало в подвале, она прикрыла его своим телом...
Вот такая вот судьба у человека, у девочки–санитарки, которая пережила Ад войны, Ад погромов в Таджикистане, и не смогла пережить Ад братоубийственной войны на Донбассе.
* * *
Долина Смерти
Первый раз во мне что-то сломалось, когда мы с друзьями проехали по тем местам. Там стоят таблички с тысячами имён... с десятками тысяч имен на каждом клочке земли. Читающему эти строки нужно просто попробовать осознать, сколько людей у которых были свои планы на жизнь, свои мысли и желания, расстались с жизнью, только с одной мечтой – дать всем нам шанс жить полноценной, не рабской жизнью...
...Ельник растет в лесу ровными рядами, значит, здесь есть погибшие, председатели местных колхозов давали указания распахивать места боев тракторами, и плуги тащили как можно дальше от тракторов – иногда срабатывали мины...
Трактора шли прямо по останкам наших воинов. Через год, на этих местах высаживали деревья, как правило – ёлки. Вот они сейчас и выросли на этих полях, своими ровными рядами говоря тем, кто понимает, почему они здесь. Обращайте на такие лесополосы внимание, ведь обычно деревья в лесу растут хаотично – значит, запахивали.
...Очевидцев тех боёв найти сложно – сёла исчезают, свидетели тех далёких событий стареют или переезжают, растворяясь среди других жителей страны. Одна из немногих, с кем встречались – Валентина Степанова, жительница деревни Юдино Островского района теперь живет в Пскове, но еще помнит, как в детстве хоронила солдат:
«Когда брали Псков, недалеко от нашей деревни Юдино были вырыты траншеи. Я уже ходила в 7-й класс. Весной на этих окопах солдаты лежали убитые. И мы ходили с лопатами, переворачивали их, в этот же ров зарывали, который потом трактор запахал. И ещё закапывали убитых в поле. На другой год посеяли здесь овёс. И там, где были солдаты зарыты, вырос овёс зеленый-зеленый, он очень сильно отличался от остальных колосьев. Вот в этих местах лежали мертвые солдаты. Знали, все знали об этом…».
Отрывок из документального, военно-исторического романа "Летят Лебеди" в двух томах.
Том 1 – «Другая Война»
Том 2 – "Без вести погибшие"
Краткое описание романа здесь
Если понравилось, вышлю всем желающим жителям этого ресурса
Пишите мне в личку с позывным "Сила Пикабу" (weretelnikow@bk.ru), давайте свою почту и я всё вам отправлю (профессионально сделанные электронные книги в трёх самых популярных форматах).
Есть печатный вариант в твёрдом переплете
Предыдущие публикации на Пикабу:
