Ещё нормальный!
Сидим с дочкой, смотрим фильм "Большой" с Хэнксом. И случился у нас короткий диалог.
Д: "Папа, а тебе сколько лет? Шестьдесят?"
Я: "Нет, меньше"
Д: "Тридцать?"
Я: "Тридцать семь"
Д: "О, так ты ещё нормальный!"
Сидим с дочкой, смотрим фильм "Большой" с Хэнксом. И случился у нас короткий диалог.
Д: "Папа, а тебе сколько лет? Шестьдесят?"
Я: "Нет, меньше"
Д: "Тридцать?"
Я: "Тридцать семь"
Д: "О, так ты ещё нормальный!"
На вокзале всегда много народу. Кто-то продает горячие сувениры, кто-то – памятные пирожки, а кто-то просто клянчит. Я являлся частью иного сословия: гость проезжий.
Стоя в очереди, среди стариков, родителей с ноющими детьми и хмурыми индивидуумами, загипнотизированными своими телефонами, я оглядывался по сторонам.
Среди вышеупомянутой флоры и фауны в большом зале находились: кафетерий «С теплом», вереница автоматов со сладостями и вредностями, и, конечно же, на радость бездомным, лавки.
В этом ансамбле бесконечной толчеи виделась только одна человеческая единица. Она медленно ходила от одного автомата к другому, подходила к витринам, со скрупулезностью тайного продавца изучала товары и тут же ретировалась, услышав:
– Вам что-то подсказать?
– Куда вам? – услышал я голос кассира совсем рядом.
«Значит, мы все-таки продвигаемся» – сделал я вывод про себя и вернулся к «странной девушке».
Когда-то давно я слышал, что в физике элементарных частиц существует интересная теория. Ученый на полном серьезе говорил, что реальность формируется лишь глазами наблюдателя. Проще говоря, в том момент, когда мы отворачиваемся, мебель в нашей комнате танцует. Возможно, это так, ибо, когда я вернулся к наблюдению, девушка уже исчезла.
– А вы куда едете? – послышался тонкий детский голосок из-за спины.
Каким-то образом она смогла переместиться с одного конца зала на другой в мгновение ока.
– Ты потерялась, девочка? – спросила толстая барышня любопытную в клетчатой рубашке и со спящим котом на руках
– Нет, просто интересно, куда вы едете. Может, я с вами хочу? – ответила она.
– Поехали со мной, – вклинился высокий мужчина из очереди, – я в санаторий еду.
– Не поеду. Вы меня пугаете! – надула губы дочь Евы. – А вы куда? – обратилась она вдруг ко мне.
– Не скажу, – буркнул я и отвернулся.
– Ну и ладно, – фемина махнула волосами и встала за мной.
«Попрошайка очередная, поди» – подумал я и достал телефон.
Взяв билет и освободив окно, я принялся укладывать ценную бумажку в паспорт.
– Мне соседнее с ним место, – проголосила девушка в окно.
– Чегоооооо? – вырвалось из меня.
– Ничего, – повторила девушка тем же тоном и, получив квиток, вновь воспользовалась сверхспособностью телепортироваться. Я же стоял, как потерянное дитя, и не знал что делать.
«Поменять билет? Или поехать завтра? Гостиницы здесь есть»
– Извини, билеты не меняют, – сказал кто-то позади меня. – Придется на месте попросить кого-нибудь из пассажиров.
– Хорошо, – ответила девушка, – не сидеть же молодоженам в разных концах.
Мужчина поцеловал свою невесту в лоб и принялся что-то искать в дорожной сумке.
«Будь что будет» – решил я и отправился на посадку.
Поезд, будто сосуд над неисправным краном, постепенно наполнялся людьми.
«Никого» – проговорил голос в моей голове, пока глаза изучали внутреннее убранство купе: 4 койки, один столик и окно над ним.
Попутчица появилась спустя десять минут с полными пакетами хрустящих гадостей.
– А вот и ты, – поприветствовал я.
– И вам добрый день.
Она уперлась спиной к стенке и занялась своим котом.
– Зачем ты взяла это место? – не вытерпел я.
– А что, нельзя?
– Можно, но зачем?
– Просто, захотелось, – пожала она маленькими плечами.
– Ты вообще совершеннолетняя?
– Ну, билет же мне продали.– Она подняла правую бровь.
Я с шумом выпустил воздух из легких и вернулся к телефону.
Возможно, стоило предпринять какие-то действия: поменяться местами с кем-то, отложить поездку или пожаловаться на это чудаковатую блондинку, но я только пассивно-агрессивно кашлял и тяжело вздыхал, когда ее шуршание мешало моему просмотру сериала.
Я не заметил, как поезд тронулся. К концу серии мы выехали за черту города, и до меня медленно дошли две мысли:
1) Мы будем ехать вдвоем.
2) В дороге не будет Интернета.
«Игнорировать ее будет сложнее»
Решение вновь было подсказано обстоятельствами: дверь чуть открылась, и голова проводника задала вопрос:
– Белье брать будете?
– Нет, спасибо, – ответили мы по очереди, и дверь закрылась, так и не показав нам остального тела вопрошавшего.
Выключив телефон, я отвернулся к стенке и попытался поспать.
Хрусть...
– Ну-ну, тише…
Хрусть...
«Сколько же ест этот кот?»
Сон не шел. Перевернувшись несколько раз и взбив подушку, я уже хотел попытаться снова, но меня остановил вопрос:
– Не спится?
– Ага.
– Тоже в поездах не могу спать. – Она посмотрела в окно и продолжила: – хотя, кто меня спрашивал.
Я прыснул.
– Ничего смешного. Не всем нравится качка.
– Есть такое, – отозвался я. – Часто ездишь?
– Очень, – ответила она на выдохе.
– А, работа...
– Не-а.
– А что тогда?
– Ничего.
«Чегоооооо? – протянулось второй раз за день у меня в голове. – Обычно, принято после отрицания давать верный ответ. Кто так делает вообще?»
– В смысле ничего? Ты же не просто так ездишь?
– А если так? – она вновь подняла бровь.
– То есть, ты просто приходишь на вокзал, спрашиваешь, «куда едете», и если нравится направление – садишься на поезд? Что за бред?
– Важна не цель, – подняла она указательный палец, – а сам путь. И люди, которых ты встречаешь. И котики.
– Больше собак люблю, – процедил я, – они умнее.
– Я тоже. Но их любят не за ум, а за преданность. Иные из них умирают вслед за хозяином, не в силах оставаться в одиночестве. – Её дымные глаза чуть увлажнились. – Мой «свистун» умер через неделю, после отца.
– Свистун?
– Мопс. Он свистел, когда спал.
– Соболезную, – кивнул я.
– Чему?
– Ну, по поводу отца и собаки.
– Они дали мне все, что могли. И отправились в лучший из миров. Или воплотились вновь, чтобы любить и быть любимыми кем-то еще.
«Прям дитя малое» – пронеслось в моей голове.
– И ты решила «пуститься во все тяжкие?» – я попытался поднять одну бровь, но поднялись обе.
– Нет. Продала квартиру, взяла кота и решила посмотреть необъятную.
– Так просто?
– Да, а что?
– Странно это.
– Не страннее, чем жить 30 лет в одной квартире, работая на одном месте, а потом сгинуть, так и не вкусив радости путешествий.
– Каждому свое, – раскинул я руками.
– Ага. Так и езжу. Из города в город, ночуя в хостелах и на вокзалах. Надоест – предприму что-нибудь другое.
– Например?
– Поеду заграницу и стану бомжом! – Она сдвинула брови. – Не знаю. Будет день – будет пища. К чему столь точные планы? Сегодня у меня есть деньги, чипсы и кот. О завтрашнем дне буду беспокоиться завтра.
– Живи быстро, умри молодым? – улыбнулся я.
– Может быть.
Я зарылся рукой в волосы и вновь углубился в размышления:
«Как вообще общаться с такими людьми? Она ж на всю голову... Так уснешь рядом, а потом – вуаля! – проснешься без вещей или еще чего похуже».
Солнечные лучи прыгали по ее персиковой коже и светлым волосам, пока глаза безустанно пытались что-то рассмотреть в пейзаже за окном. Непропорционально маленький нос то и дело дергался, будто желтая звезда, стекло или деревья за окном выделяли пух, щекочущий над верхней губой.
Следующие два часа прошли в тишине. Мы сошли на моей станции и, попрощавшись, отправились по своим делам. Я – на собеседование, а она – к кассам. Больше мы никогда не виделись.
Почему-то то собеседование я завалил. Может, потому что ее слова и стиль жизни никак не выходили из моей головы.
Завтра я продаю свою квартиру...
Конец.- Ты?! Опять ты?! Во имя сатаны, да сколько ж можно?! - истошно заверещал демон, - пятый вызов за эту неделю!
Девушка в пентаграмме напротив немного смутилась, но, улыбалась до ушей.
- Ну, миленький, родненький, ну это последний раз!
Демон вжался в край пентаграммы.
- Да пошла ты нахер, сучка! У нас половина чертей знает твое имя наизусть! Мужика себе найди, кошатница долбанутая!
Демон скреб когтями края пентаграммы, истерично завывая.
- Нет, правда! - воскликнула девушка, - я больше не буду тебя вызывать, последний разочек!
Демон перестал скрести невидимую стену и всхлипнул.
- Ты так говорила два раза назад... И вообще, ты хоть понимаешь, с чем вообще имеешь дело?! - Демон всплеснул когтистыми лапами, - видано ли дело, чтобы демон убирал кошачьи лотки?! У нас в преисподней воняет серой и гарью, но меня даже бесы сторонятся, потому что я насквозь провонял твоими вонючими котами!
Девушка отвела взгляд.
- Ну а кому мне еще поручать... Коли научилась с нечистой силой водиться, надо же и пользу для себя находить...
- Ты... ты... - демон мстительно скривился, - когда-нибудь ты сделаешь что-нибудь неправильно и я с удовольствием разорву тебя на части! И уволоку твою гнилую душонку прямиком в пекло!
Девушка прыснула.
- Ну Астаротик... Мне казалось, мы прошли все эти беспонтовые угрозы еще при первом вызове, - девушка коварно улыбнулась, - знаешь ведь, за угрозы следует наказание.
Демон заметно изменил окраску из ярко-красного в бледновато-желтый.
- Пожалуйста, нет...
- Ну вот и веди себя прилично!
Демон сел внутри пентаграммы, повесив голову.
- Ну и что ты хочешь от меня на сей раз? Помочь с закрутками? Убрать твою стремную лачугу? Удиви!
Девушка улыбнулась во весь рот.
- Я хочу поболтать.
Демон громко и демонстративно выдохнул.
- Ты вызвала меня, властителя воинства сатаны, великого демона, ради... Болтовни?...
- А что?! - возмутилась девушка, - мне не с кем поделиться переживаниями.
- Обещай, что это последний вызов, - погрозил пальцем демон.
- Обещаю, обещаю. Ну так, слушаешь?
Демон обреченно кивнул.
- Так вот, вчера я встречалась с парнем.
- С настоящем, или из sims? - лениво поинтересовался демон.
- Не перебивай мне тут! - воскликнула девушка, - а то заставлю тебя голубей на площадке разгонять!
- Ладно, молчу, - произнес демон и добавил шепотом, - истеричек злить себе дороже.
- Ну вот. Он мне очень понравился, прям такой весь милаха, еще и накаченный, ух.
- Ну? И как ты все испортила на этот раз?
Девушка замялась.
- Ну-у-у... Возможно, я ляпнула, что общаюсь с демонами...
Демон вскочил.
- О великий люцифер! Кажется, у нас есть победитель! Гениально, деточка! Умно, отважно, восхитительно! Если бы я мог выбраться отсюда, непременно вручил бы тебе гребаный приз за вселенскую тупость.
- Ну мы так хорошо разговорились, он сказал, что хочет знать обо мне все...
- Ну да. Это ведь однозначная причина для того, чтобы выложить ему все свои скелеты в шкафу! Знаешь, девочка, рано или поздно, единственным скелетом в твоем шкафу будет твой собственный, обглоданный твоими котами...
- Да что ты издеваешься?!
- А ты ожидала чего-то иного от демона? Притом, от демона, которого ты достала уже!
- Ну, сочувствия, - девушка всхлипнула, - понимания. Вам, демонам, тоже ведь бывает одиноко?
Демон хмыкнул.
- Нас около трехсот миллионов там. Одиноким себя почувствовать сложно.
- Да, но, знаешь... Порой можно почувствовать себя одиноко даже в окружении сотен подобных тебе. Просто потому что среди них нет ни одной родной души.
- Ты опять философские трактаты читала? - лениво вякнул демон.
- А ты как хотел? Пока найдешь нужные слова для вызова вашего брата, философии начитаешься с три короба. Но ведь это действительно так, верно?
- Не. Ты просто долбанутая на голову стервозная истеричка, вот и все.
- Сам такой, - обиженно буркнула девушка.
- Детка, я воплощение зла, - демон развел руками, - я-то по определению мразь, а вот ты сама выбрала себе такую тропинку.
Девушка скрестила руки на груди.
- С людьми слишком сложно. С вашим братом мне проще - вы просто зло и все. А люди... Многие притворяются злом, а сами только и ждут обнимашек. А иные - притворяются хорошими, а за спиною держат нож. Знаешь, я думаю, людям просто некуда деться. У них нет четкой установки и понятия, как жить, зачем. Поэтому, получается, что притворство - вечная стезя человека. Думаю, у человека вообще нет конкретной личности, мы все просто обречены вечно скитаться, пытаясь найти себя...
- Вы мечетесь между добром и злом - это факт, - рассуждал демон, - однако, у вас есть больше, чем когда-либо будет у нас. Мы не можем стать лучше, чем мы есть, а вы - можете. Пусть даже это притворство, но вы можете сделать из себя все, что захотите... По этой причине демоны много времени проводят среди вас. Наблюдают. И тихо завидуют, ведь у них выбора нет.
- Астаротик, а женись на мне, - ляпнула девушка.
- Та-а-ак, разговор идет в нехорошее русло... - демон попятился.
- Я хочу быть демоном. Одной из вас. Лучше быть однозначным злом, чем постоянно пытаться понять, а кто же я.
- Да иди ты лесом! - воскликнул демон, - повторяю - ты половину преисподней уже задолбала! Хватит страдать херней, найди себе мужика и воспитывай детей! И выбрось все эти книжки про демонов, хватит мучить несчастных созданий.
- А разве я смогу? - грустно сказала девушка, - я слышала, что один раз попробовав связаться с демонами, от последствий не отвяжешься никогда.
Демон подвел глаза к потолку.
- Поверь мне, милая, как только ты откажешься от общения с нашими, вся преисподняя выдохнет с облегчением и никогда тебя не побеспокоит...
- А я все равно хочу быть одной из вас. Мне там место! - настаивала девушка.
- Да сколько можно! Так! Живо отправляй меня назад!!!
Девушка пожала плечами.
- Как скажешь. До встречи, Астаротик!
- Так, стоп. Какое до встречи?! Ты обещала, что это последний вызов!
- Ну да, - хлопала глазами девушка, - последний. На этой неделе, - она лукаво улыбнулась и произнесла слова отсылания.
- Ах ты ж лживая сучкаааааааа, - послышался отдаляющийся голос, сопровождающий ввинчивающегося в бетонный пол демона.
Девушка встала и причмокнула губами.
- Мандаринку хочу, - задумчиво произнесла она.
После похорон моего брата мы сидели у меня на кухне, докуривая оставшиеся в пачке сигареты. На Амелии было чёрное платье, она сидела на табуретке, облокотившись на небольшой столик позади неё. Стройные ноги на чёрных каблуках она закинула друг на друга. Она была моей хорошей подругой, и после поминок я предложил её подвезти. Но ни она, ни я не хотели в этот вечер оставаться одни, а потому оказались у меня на кухне. С водкой на столе и пустотой внутри.
В большинстве своём, мы молчали. Нам просто нечего было сказать друг другу. Этот день вымотал нас морально. Похороны, поминки, скорбящие родственники. Всё это здорово ударяет по психике.
Я допил остатки водки в рюмке и налил нам ещё. Мел нагнулась, взяла рюмку и молча выпила её.
— Вы были близки с братом? — вдруг спросила она, нарушив звенящую тишину.
— Не особенно, — сказал я, затянувшись сигаретой, — мы почти не общались. Так, поздравляли друг друга с днём рождения, с новым годом. Виделись раз в несколько лет.
— Хреново, — Мел снова откинулась на стол, поправив свои короткие тёмные волосы, и выдохнула дым от сигареты.
Я молча кивнул и сделал ещё одну затяжку.
— И что ты думаешь о смерти? — спросила она.
Я усмехнулся.
— Думаю, что она неизбежна, — ответил я, — если ты к тому, что боюсь ли я её — нет, её не боюсь. Иногда даже жду.
— Ждёшь? — Мел не особенно удивилась. Точно также она могла отреагировать на сообщение о том, что я жду повышения или Нового года.
— Иногда это не самый плохой вариант, верно? — я пожал плечами.
— Суицид? — она задумчиво промычала, словно тоже не раз об этом задумывалась.
— Я не думаю, что когда-нибудь его совершу, — сказал я, — но от навязчивых мыслей ведь не избавиться, да?
— Да, — хладнокровно ответила Мел.
Я выпил содержимое рюмки и налил в обе рюмки ещё. В этот раз Мел не торопилась пить.
— А как бы это было? — спросила она.
— Было что?
— Твоё самоубийство.
— Думаю, что спрыгнул бы с крыши. Другие варианты мне совсем не нравятся, — я выдохнул клубы дыма.
— Предсмертная записка? — продолжала расспрос она.
— Записка? — я заливисто засмеялся, но улыбка с моего лица сползла, когда увидел её серьёзное лицо и карие глаза, словно пытающиеся заглянуть внутрь меня.
— Я вот, например, когда-то писала предсмертную записку.
Амелия увлекалась творчеством и часто писала рассказы на различные темы. Поэтому я не сильно удивился, что она уже писала записку.
— Ненастоящую, — добавила она, — вещала от лица мужчины. Придумала несуществующие причины, добавила парочку вымышленных имён.
— И как? — спросил я. — Понравилось?
— Нет, — резко ответила она, — это не то. Нужна настоящая.
— Настоящая? — усмехнулся я. — Зачем?
— Чтобы стало легче, — Мел пожала своими хрупкими плечами, — чтобы разобраться в себе. Назвать причины, из-за которых бы ты спрыгнул с крыши, если бы собрался прыгать с крыши. Только потом не умирать, а исправить их. И людей тоже не придумывать. Тыкнуть их, как котёнка в это дерьмо, если они к этому хоть как-то причастны.
Амелия взяла свою рюмку и залпом выпила её. Я повторил за ней.
— Давай напишем? — спросила она, как-то дьявольски улыбнувшись.
— Напишем настоящую предсмертную записку? — я посмотрел на неё исподлобья. — А потом что?
— А потом прочитаем друг другу. Удалим или выкинем. Поможем разобраться друг другу в жизни.
Я усмехнулся. Но то ли из-за того, что был уже пьян, то ли из-за того, что действительно хотел посмотреть, что из этого выйдет, я согласился.
— Давай, — я махнул рукой, — похуй.
Я достал телефон. От руки я был неспособен написать ни строчки. Экран плыл у меня перед глазами, я сосредоточил взгляд на приложении и нажал открыть. Мел взяла в свободную от сигареты руку свой телефон и тоже начала что-то писать. Так. Суицид, значит. Причины, по которым я прыгаю с крыши. Люди, которым хочу признаться в том, в чём не признался бы при жизни. В своей пьяной голове я набросал приблизительный план, как на уроке литературы в школе и начал тыкать на нужные буквы. Ближайший час прошёл в полнейшем молчании. Кажется, мы написали записки. Кажется, допили водку. И, кажется, отрубились прямо на кухне.
***
Противный звук дверного звонка заставил меня открыть глаза. В мою голову словно положили огромный камень, который перевешивал её на одну сторону. Туманным взглядом я посмотрел на бардак на кухне. Пепельница, полная окурков, пустая бутылка из-под водки, валяющийся на полу телефон. Амелии рядом не было. А с той стороны двери кто-то настойчиво продолжал трезвонить, отчего голова болела ещё сильнее. Я поднялся, походкой зомби подошёл к двери и, даже не посмотрев в глазок, открыл дверь.
Первое, что пробилось в моё сознание какой-то вспышкой — полицейская форма. Неужели меня всё-таки на чём-то поймали? Вторая вспышка — знакомое лицо. До боли знакомое лицо. Уставившееся на меня, как на идиота, с жалостью во взгляде. Два фактора смешались в моей похмельной голове, и я понял, что передо мной стоит Рассел. Старый знакомый моей матери. Да, в моей копилке знакомых у меня есть полицейский. Вот только что этот самый полицейский делает у меня на пороге? Поняв, что на мне лишь трусы и расстёгнутая чёрная рубашка, я несколько смутился.
— Кристиан, — спокойно сказал наконец он, — Кристиан, ты дурак?
Не успел я ничего ответить, как он сделал шаг в мою квартиру.
— А что… что происходит? — спросил я ему вслед.
— Мне твоя мать позвонила, — сказал он, проходя в квартиру, — переживает.
— Переживает?
Рассел не удостоил меня ответом. Он осмотрел бардак на кухне, тяжело вздохнул, прошёлся по коридору и заглянул в спальню. Женские ноги на чёрных каблуках свисали с кровати. Я приоткрыл дверь и увидел Мел, которая плашмя лежала на кровати на животе.
— Я вижу, ты в порядке, — медленно сказал Рассел, посмотрев на меня.
У него была короткая стрижка, он как-то по-отечески смотрел на меня добрым и в то же время строгим взглядом. Руки он сложил перед собой.
— А зачем ты так свою мать пугаешь?
— Да как?! — почти вскрикнул я, чем заставил Рассела отпрянуть.
Если раньше в нём была уверенность, что я что-то от него скрываю, то теперь он понял, что я и правда не знаю, что произошло.
— Она позвонила мне после того, как прочитала твою запись у тебя на стене.
— Запись?!
Твою же. Мать.
Нет.
Нет-нет-нет.
По моему взгляду он понял, что я вспомнил, что случилось и просто покивал головой.
— Ну, я пошёл, — он хлопнул меня по плечу и ещё раз посмотрел в спальню, — разбирайся со своими проблемами.
Как только дверь за Расселом захлопнулась, я побежал на кухню. Споткнувшись в коридоре, я всё же долетел до кухни, снёс табуретку, схватил с пола телефон и сел на пол, облокотившись на холодильник. Пальцы судорожно забарабанили по экрану. Я открыл свою страницу в социальной сети и мои глаза готовы были вылезти из орбит.
ФАК.
Один пост. Десятки комментариев. Десятки уведомлений о новых записях. Несколько пропущенных вызовов.
ФАК. ФАК. ФАК.
Я не публиковал эту записку!
Телефон резко зазвонил, от испуга я содрогнулся и выронил его из рук.
Сидя на полу, я посмотрел на экран, на котором было высвечено имя звонящего — «мама». Зеленая кнопка дрожала на экране. Что я ей скажу?!
Я в дерьме. В полнейшем дерьме.
Дрожащими руками я всё же ответил на звонок.
— Да? — неуверенно ответил я.
— Кристиан! — вскрикнули на том конце провода. Судя по голосу, мама плакала. — Что происходит?!
— Послушай, — затараторил я, — послушай, это не то что ты подумала. Никто не собирался ничего делать, это просто… просто записка. Я не хотел…
Мама начала что-то кричать в трубку ревущим голосом, я отвёл телефон от уха и пролистал записку.
«Я безмерно люблю своих родителей, и благодарен им за всё, что они для меня сделали. Но я всю жизнь словно прожил в клетке из условностей. До двадцати трёх лет живя с ними, я понял, что они заперты в каком-то своём микромире, из которого настойчиво не хотят выбираться. Они не впускают в свою жизнь ничего нового, огораживаются ото всех невидимой стеной и продолжают изо дня в день смотреть бездумные сериалы. Всё это время я был заперт с ними в этой клетке. Я считал это поведение нормой, смирился с этим маленьким миром…»
Твою ж мать.
— Мам, прости, — перебил её я, — я не думаю ничего подобного, просто…
С той стороны телефона был какой-то шум, а после послышался резкий голос отца.
— Придурок! — прорычал он. — Твоя мать только что похоронила сына, а ты выкидываешь подобное дерьмо. Ты хоть представляешь, что нам пришлось пережить, ты, конченный идиот! Нам звонят твои друзья, родственники, — отец тяжело вздохнул, — немедленно удаляй это дерьмо или я приеду и тогда…
— Да, конечно, — быстро ответил я, — конечно, удалю. Пап, это… прости.
— Потом поговорим.
В трубке послышались короткие гудки.
Сука.
На рабочем столе висели десятки пропущенных. От родителей. От девушки. От друзей. Кто-то уже успел поскорбеть у меня на стене. На глаза невольно начали наворачиваться слёзы, когда я читал записку.
«Нельзя всю жизнь прожить, черпая идеи, мораль и жизненные принципы из прочитанных книг. Все мои представления о мире, можно сказать, ограничивались книжными сюжетами, фразами любимых персонажей, изречениями писателей. Что есть во мне от меня? Что во мне есть настоящего?»
Теперь, утром, мне это не то что бы казалось бредом, но это явно была не причина прыгать с крыши. Удивительно, как человек может оправдать собственную смерть, но не может найти ни одной причины, чтобы жить.
Я встал с пола и начал расхаживать по кухне, держа телефон в руке.
— Крис, — послышался тихий хриплый голос.
В дверях стояла Мел. Её волосы были разлохмачены, взгляд блуждал из стороны в сторону, платье было задрано.
— Что случилось? — спросила она, запустив руку в копну своих чёрных волос.
— Мы в дерьме! — крикнул я. — Вот что случилось!
Молча она подошла к столу, облокотилась на него одной рукой и отпила воду прямо из графина. Вода стекала у неё по подбородку и капала на платье.
Снова дверной звонок.
Настойчивый дверной звонок.
— Мел, иди в комнату и закрой дверь, — сказал я ей и пошёл к входной двери.
Передо мной стояла Эми. Длинные светлые волосы, белая майка, короткие шорты. Классический набор Эми. К моему удивлению, она набросилась на меня не с кулаками, а с объятиями. Она так резко прыгнула ко мне, обняв меня, что я отпрянул. Я положил руки ей на спину и уткнулся в волосы.
— Прости, — тихо сказал я.
Она резко отпустила меня, размахнулась и залепила мне пощёчину.
— Это правда? — спросила она, готовая вот-вот разрыдаться.
— Правда… что? — непонимающе уставился на неё я. — Эми, давай пройдём на кухню и обо всём поговорим.
Взглянув на меня в упор, Эми молча прошла на кухню.
Всё ещё держа телефон в руке, я за несколько секунд, пока шёл за ней, попытался узнать, что имела ввиду Эми.
«Эми, я люблю тебя. Прости, что всё вышло именно так. Из всех людей, кто будет помнить обо мне после смерти, больше всех мне жаль тебя. Ты единственная не заслуживаешь этого. Ты — воплощение красоты, доброты и святости. Спасибо тебе за всё. Ты лучшая.»
О чём она говорила тогда?
«Есть ещё один человек, которому я готов признаться в любви. Этот человек всегда был рядом со мной. Человек-душа. Человек, который понимал меня на каком-то эмоциональном уровне. Мне с ним никогда не быть вместе, но он всё время маячит где-то поблизости. Не знаю, будет ли она скорбеть после моей смерти, не знаю, знает ли она о том, что я храню её в самом сердце. Но спасибо тебе…»
Телефон резко вырвали из моих рук. Эми уставилась в экран и села на стул.
— Это правда? — уставилась она на меня.
Я не знал, что ей сказать, и был явно не в лучшем положении для оправданий. Я открыл миру свою душу, но мир оказался к этому не готов. Попробуйте всем подряд говорить правду, что вы о них думаете. Результат не заставит себя ждать. И этот результат сидел у меня на кухне. И ещё десятки результатов были в моём телефоне.
Я лишь развёл руками.
— Что ты хочешь услышать? — спросил я, встав напротив и облокотившись о стол.
— Что это первоапрельский розыгрыш, — серьёзно ответила Эми.
— Сейчас июль.
— Ты правда думал о суициде?
— Нет! — резко вскрикнул я.
Эми подалась вперёд, схватила мою руку и засучила рукав.
Я засмеялся и выдернул руку.
— Вены резать слишком неэффективный способ, если ты не знала.
— Господи, — она села обратно на стул и закрыла лицо руками.
— Эми, прости, — я подошёл к ней и обнял её.
На мгновенье мне показалось, что ещё можно всё исправить. Ещё ничего не потеряно. Родители меня простят, с Эми я всё улажу. С друзьями — думаю, они меня поймут. В конце концов, это просто записка. Просто записка, которая разрушила мою жизнь. Но все мои иллюзии развеялись, когда на кухню влетела Амелия, размахивая телефоном словно флагом.
— Крис, ты серьёзно?!
Эми увидела «помятую» девушку у меня дома, её потрёпанное платье, поняла, что я провёл с ней ночь, сложила дважды два, резко вскочила со стула и, толкнув Амелию, вылетела из квартиры.
***
Всё вернулось к исходной точке. Я, Мел, кухня и сигареты. Жаль только бутылка была уже пуста. Она точно также села на стул и закинула ногу на ногу.
— Прости, — впервые за день извинялся не я, — не подумала, что тут Эми. Просто прочитала твою вчерашнюю запись и не сдержалась.
— Забей, — я отмахнулся от неё.
— Человек-душа, значит? — спросила она, едва улыбнувшись.
Я откинулся на стену и зажёг сигарету.
— А то ты не догадывалась, — ответил я.
— Были подозрения, — сказала Мел.
Я выдохнул дым от сигареты. Между нами повисла неловкая пауза.
— И что мы будем делать? — спросила она.
— Мы? — удивился я. — Уже ничего. Моя жизнь скатилась на дно из-за этой грёбаной записки.
Она промолчала.
— Знаешь, — продолжил я, — иногда людям легче чего-то не знать. Каждый живёт со своими убеждениями, принципами. Каждый заперт в своём микро-мире, как мои родители. А эта записка только выставила на свет мою душу, плюнула в лицо всем едкой правдой. Господи, как можно было перепутать приложение заметок с социальной сетью. Сколько же мы вчера выпили?
Мел усмехнулась.
— Родителям не стоило знать, что я про них думаю. Эми не стоило знать про тебя. А тебе… — я сделал паузу, — лучше было не знать про душу. Я бы просто пиздострадал по тебе дальше.
Затянувшись сигаретой, я взял телефон и удалил запись.
— Кстати, — осенило меня, — а где твоя записка?
Мел прямо передёрнуло на этих словах. Она достала из сумочки, валяющейся на столе, телефон и несколько раз тыкнула в экран.
— А, удалила значит, — сказала она, — может, ты и прав. Иногда людям проще чего-то не знать.
Создалось ощущение, что меня обманули. Словно мы с ней насчет три договорились прыгнуть в воду, но я прыгнул, а она так и осталась стоять на мосту.
«Намокнув», я понял, что нельзя играться со смертью и с чувствами других людей. В большинстве случаев, молчание куда полезнее правды, которую мы каждый день держим в себе и не рассказываем близким.
Мел посмотрела на меня и выдохнула дым от сигареты.
Нет, ничего у нас не выйдет. Я люблю Эми.
А ключ от сундука с душой нужно выбросить и забыть об этом, как о страшном сне.
Стал невольным слушателем беседы двух мужчин лет 50:
- Ну как отпуск?
- Полное гавно, если честно. Номер - холодный, водка - дерьмо, бабы - не красивые.
- Так ты не в том порядке употребил!
Акт 4. Сцена 1
«Небо находилось словно под пыльным стеклом, через которое пробивался тусклый, кремового оттенка солнечный свет. Ная лежала у меня на коленях, смотря безэмоциональным взглядом на облака. Её бело-фиолетовые дреды она перебирала в руке, будто чётки.
— Знаешь, когда-то люди мечтали научиться летать, — говорит она.
Я делаю затяжку и выдыхаю облако сигаретного дыма.
— Да, — отвечаю я, — человечество всегда смотрело в будущее с надеждой на лучшее. Технологии, полёты, телепортация, — я закрываю глаза, предаваясь воспоминаниям, — люди всегда верили в волшебство.
— Кто бы мог подумать, — задумчиво говорит Ная, — что их будущее окажется нашим прошлым.
— Давай не будем о грустном.
— Мы можем об этом и не говорить. Но ты посмотри вокруг, — она вертит головой и делает взмах рукой, в которой зажата сигарета, — это пепелище.
Мне всегда нравились метафоры Наи. Этот город действительно можно было назвать пепелищем. Последствиями того, что осталось от наших лучших времён. Заброшенные дома, опустевшие улицы, брошенные машины. После того, как здесь пропала магия, многие просто принялись в бега.
Они взлетали не по щёлчку пальца, а убегали на своих двоих. Не телепортировались в другие районы, а пользовались своими погребенными под сугробами снега машинами. Уверен, многие уже и забыли даже, как их заводить. Человечество для нас вернулось в средневековье. В то средневековье, где приходилось работать на благо государства, готовить, делать покупки в магазинах, катая перед собой огромные тележки и стоять в пробках по утрам.
Некоторые в этом новом мире, мире без магии, просто бросались с крыш. Они не хотели жить, зная, что лучше уже не будет. В городе вот-вот бы объявили военное положение. Теперь даже для того, чтобы умереть, нужно было приложить усилия.
— Представь, что мы единственные выжившие, — говорю я Нае, — представь, что мы смогли бы построить новый мир. Возродить его из пепла.
На её устах появляется улыбка.
— Дурачок ты, — смеётся она, — мы умрём скоро, а ты пофантазировать решил.
— Даже умереть можно красиво, — улыбаюсь я.
Пока с остальными разделываются военные, асфальт или острые лезвия, мы умрём, сидя на лавочке, куря последние в этом городе сигареты и смотря на облака.
Вот уже как несколько месяцев на место магии пришли более действенные вещи. Такие, как оружие. Никакое заклинание против пули теперь не сработает. Маленький кусочек свинца прямо сейчас впивается кому-то в голову. Без шансов на спасение. Без осечек. Без компромиссов. Теперь пуля — самый убедительный аргумент в этом мире.
От тех, кто не принимал новые законы, от тех, кто пытался пойти против системы, от тех, кто до сих пор верил в волшебство просто избавлялись. Избавлялись, как от ненужного хлама.
— Знаешь, — говорит Ная, пряча руки в свою длинную тёплую толстовку белого цвета, — я тут кое-что поняла для себя.
На нас начинают падать мелкие капли дождя. Может, хоть дождь сможет потушить десятки пожаров, которые прямо сейчас полыхают в разных точках города.
Я надеваю на Наю капюшон, чем заставляю её улыбнуться.
Наверное, со стороны мы выглядим, как парочка наркоманов, у которых кончились деньги на дозу.
На самом деле, у нас кончился смысл в существовании.
— И что же ты поняла? — спрашиваю я, делая ещё одну затяжку.
— Боюсь, что ты сочтёшь мои мысли пережитком прошлого.
Я молчу, уставившись в небо. На солнцезащитные очки капает дождь, размывая видимость.
— Магия есть даже сейчас, — говорит Ная, едва улыбнувшись.
— Да?
— Да, только заключена она в другом.
Я опускаю руку ей на шею и вожу большим пальцем по её щеке.
— Мы всегда думали, что магия в том, чтобы своими собственными руками творить волшебство. Разгонять плохую погоду, летать, подобно птицам, создавать еду из ничего, творить добро и верить, что когда-нибудь мы станем богами.
Дождь с каждой секундой все усиливается, но нам нет до этого дела.
— Но мы забыли главное.
— И что же?
— Мы забыли быть счастливыми.
Я опускаю на неё взгляд, она бросает сигарету на землю и поднимается с моих колен.
— Всё это время вся магия была заключена здесь, — она тыкает пальцем мне в голову. — И здесь, — она кладёт руку себе на сердце.
— Всё это время магия была просто в попытке быть счастливым. В том, чтобы улыбаться. В том, чтобы любить. Радоваться тому, что у нас появилась такая возможность — возможность колдовать, летать и делать многое из того, что наши предки видели лишь во снах.
— Может, ты и права, — отвечаю я, пожав плечами.
Я уже давно ничего не чувствовал. С тех пор, как магия исчезла, я, как и многие, превратился в робота. Только в отличие от остальных мне не хватило смелости ни на суицид, ни на побег. К тому же, здесь была Ная.
И мне просто было комфортно находиться рядом с ней.
— Посмотри на меня, Тим! — почти кричит она
Я поворачиваю голову, смотря на неё стеклянными глазами. Её толстовка промокла до нитки. С её лица ручьём стекает дождь. Возможно, я увидел бы, как она плачет, если бы не этот дождь. Ная ещё не разучилась плакать. Не разучилась чувствовать.
— Ты помнишь, каково это? Любить?
Я лишь мотаю головой. В небе раздаётся раскат грома.
— Каково это — чувствовать? Каково это — плакать или смеяться?! — ну же, Тим, — она наклоняется ко мне и трясёт меня за плечи. — Давай напоследок оставим хоть что-нибудь хорошее в этом мире!
Из-за угла ближайшего дома, разваливающегося на части, вываливаются несколько людей с автоматами наперевес. Боковым зрением я замечаю, как они что-то говорят в рацию и начинают двигаться в нашу сторону.
— Ная… — говорю я, не зная, что ей ответить.
«Может, магия действительно заключается в неловких прикосновениях?» — хочу спросить я и накрыть своей ладонью её руку.
«Может, мы никогда и не знали настоящей магии?» — хочу спросить я и наклониться, чтобы поцеловать её.
«Может, мы и смогли бы построить новый мир с нуля?» — хочу спросить я, но лишь молчу.
В следующую секунду её лицо с таким грустным и искренним взглядом, её голова с мокрыми от дождя дредами, её белая толстовка — всё это превращается в сплошной фонтан крови, который брызжет на меня. Ная, словно самодельная взрывчатка, прямо передо мной разлетается на части. То, что остаётся от неё, с хлюпающим звуком падает в лужу возле лавочки.
Твою-то мать.
Я поворачиваю голову влево, где уже в нескольких метрах от меня бегут солдаты, превратившие своими убедительными аргументами Наю в удобрение. Ещё секунда и я отправлюсь вслед за ней.
«Если мир катится в пропасть, подтолкни его. Если реальность выворачивается наизнанку, пошли её к чёрту» — прочитал я как-то в одной русской книге.
Мира давно уже нет. Как нет и магии. Как нет хоть капли человеческого в том, что осталось от этого города. Он медленно начал превращаться в новую зону отчуждения.
Перед моими глазами даже не проносятся мгновенья жизни, как в киноплёнке. Потому что у меня и не было её. Этой чертовой жизни. Всё сводилось лишь к потреблению и блядскому волшебству. Это ли есть жизнь?
Люди научились летать.
Но не научились падать.
И в следующее мгновенье кусок свинца влетает мне в переносицу, разбивая пластиковые очки, вкручиваясь мне в череп и превращая мои мозги в кучу склизкого жира, который уже скоро смоет дождь.»
Был у друга в гостях в другом городе. И у него тоже гостил его отец.
На утро после хороших посиделок,у отца и девушки друга состоялся диалог.
- Мне звонила ваша жена спрашивала почему телефон отключен у вас
- ААаа я отдыхаю
- А если она подумает что вы ей изменяете, ходите по девкам
открывая шкаф
- Я?! ПФФ мне это так лееениво, я лучше водочки выпью (с)
:)
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Мы слишком заигрались. Наш эксперимент уже давно вышел из-под контроля. Нам больше нечего было делать здесь. Но изо дня в день мы продолжали проживать свои бессмысленные жизни, работать в офисах с девяти до шести, закупаться в супермаркетах и забываться с помощью алкоголя по пятницам. Наша жизнь превратилась в рутину, в болото, из которого нам нужно было скорее выбираться. Но отчего-то мы не торопились, мы продолжали просто существовать и каждое утро встречаться снова.
Тем летним утром стоял туман, было на удивление холодно. Изо рта при каждом выдохе выходил небольшой клубок пара. Я встретил её на платформе. Она стояла, укутавшись в бордовое пальто, и смотрела вдаль в ожидании поезда. На её спине висел миниатюрный черный рюкзак.
— Привет, — сказал я, подойдя к ней.
Она обернулась, искренне улыбнулась и вытащила белые наушники из ушей.
— Доброе утро, — мило ответила она, скрещивая руки на груди.
Не было смысла даже спрашивать «Как дела?». Всё и так понятно. К тому же, за полгода нам надоели эти бессмысленные фразы, высосанные из пальца диалоги, разговоры ни о чём. У нас была конкретная цель, но прошло уже достаточно времени для того, чтобы мы забыли о нашей миссии, и просто плыли по течению, катаясь на электричках в свои серые офисы и мозоля друг другу глаза каждые утро и вечер.
Как только мы сели в вагон, она включила видео на телефоне, я наклонился, уронил голову на руки и попытался заснуть на ближайшие пару часов.
Через пару часов она тыкнет меня в бок или толкнет в плечо, я проснусь, мы не спеша пройдем к выходу, выйдем через турникеты, пожелаем друг другу хорошего дня и разойдёмся по своим коробкам. До вечера. Вечером доедем до дома и на следующий день запустим эту цепочку вновь.
Это затягивает. Затягивает, подобно болоту, из которого уже не выбраться. В болоте в принципе обычно не шевелятся. Нам было лень что-либо менять снова. Эта идея изначально была плоха. Но теперь уже всё. Теперь уже поздно.
— Что ты там смотришь? — однажды спросил я, когда проснулся в электричке за полчаса до приезда.
Вагон был полупустой. Я сел напротив неё, кинув рюкзак рядом. За окном творилось настоящее чудо. Небо было окрашено в бледно-желтые цвета, где-то на горизонте еле виднелось солнце. В такую погоду можно было только артхаусные фильмы снимать с мистическим сюжетом и романтично-трагичными персонажами.
— Я больше слушаю, — улыбнулась она и подняла на меня взгляд.
Её темно-карие глаза вкупе с миниатюрной и какой-то детской улыбкой всегда вызывали у меня восторг. На ней — черная кофточка в обтяжку, мешковатые джинсы. Её тёмные пышные волосы волнами ложатся на плечи, вылезая из под её шляпы. На правом предплечье виднеется большая тату в виде бабочки.
— Лекции? — спросил я.
— Ага, — ответила она, скручивая наушники вокруг телефона.
— По бизнесу?
— По личностному росту.
— Ну и как? Работает? — язвительно поинтересовался я. Но, справедливости ради, в отличие от меня, она хотя бы пыталась сделать из себя правильного, полноценного, самостоятельного, взрослого человека.
— Да, прикольные вещи говорят.
— Никогда этого не понимал, считал полнейшей ерундой.
Она пожимает плечами.
— Каждому своё, но мне тогда очень помогло. Я начала копаться в себе, решила множество проблем в своей жизни.
— Решила просто тем, что покопалась в себе?
— Это бывает полезно. Когда ты находишь причину того, что тебя тревожит, то тебе становится легче.
Я смеюсь, откидываясь на спинку сиденья.
— Если я докопаюсь до того, что я сам во всём виноват, мне станет легче?
— Конечно, — едва улыбается она.
— Но я это и так знаю, — ухмыляюсь я.
— Нужно не просто знать, нужно копать глубже, анализировать, выяснять причины своих поступков.
— Не знаю, это сомнительная штука. Так можно докопаться до суицида.
— Не до суицида, но до истерики точно, — улыбка с её лица сползает, — зато потом всё изменится. Сама проверяла. И очень долго плакала, когда покопалась в себе.
— Некоторым людям просто нужно оправдание собственных поступков, — я пожимаю плечами.
Она всегда была донельзя оптимистичной девушкой. Любила жизнь. Радовалась первому снегу, лучам солнца или божьей коровке, которая могла сесть ей на руку. Видела в людях только хорошее. Не верила в зло. В отличие от меня, того, кто предпочёл зло своей профессией. В её мире в принципе не было зла.
— Ты видишь в людях только плохое, — вдруг говорит она.
— Конечно, — обороняюсь я, — я не верю в людей.
— Ты так ничему и не научился. Хотя бы постарался увидеть что-нибудь светлое в этом мире, в людях.
— Я не привык к такому. Я во всём вижу зло, подвох. Еще у меня случаются приступы паранойи или необоснованного страха.
— Ну, так ты задумывался почему они происходят? — она выжидательно смотрит на меня своими большими глазами.
— Потому что мир так устроен, — отвечаю я, — в нём слишком много дерьма.
— Мир устроен так, как ты этого хочешь. Как ты относишься к миру, так и он к тебе.
За окном пролетали дома, деревья и бесконечные поля. Небо словно опускалось всё ниже, желая всё вокруг погрузить в свою пучину.
— А вот тут готов поспорить, — отвечаю я, подняв указательный палец, — миру плевать на моё мнение. Буду я считать людей за дерьмо или буду принцесской, как ты, некоторые вещи всё равно произойдут. Хорошие они или плохие.
— Если ты будешь с улыбкой относиться к миру, то и он будет улыбаться тебе, а не поворачиваться попой.
Я не верил во вселенную, в судьбу, в карму, во всякие неосязаемые штуки. Я верил в человеческий фактор. Мной руководила логика, ей — летающие единороги. Впрочем, сам не раз убеждался, что к этому светлому человеку порой тянутся люди. Совершенно незнакомые люди — предлагают её сфотографировать, делают комплименты, улыбаются в ответ.
— Пока всё, чему я научился — это тому, что нужно быть готовым ко всякому роду неприятностям.
— Ты как бабушка моей знакомой, — смеется она, — та постоянно одержима паранойей насчет открытых форточек ночью или незапертых дверей. «А вдруг к нам вломятся? Выбьют дверь? Залезут в окно?». Что это вообще такое? Откуда это в её голове? Какие бандиты? Какие воры?
— Ну, а вдруг…
— Если ты этого ждёшь и постоянно думаешь об этом, это произойдёт. Так почему нельзя думать о хорошем?
Ну вот опять, думаю я, сила вселенной. Чепуха.
— Нельзя никогда упускать вероятность плохого исхода.
Она закатывает глаза.
— Понимаешь… — начинаю я.
— Есть классная штука, — перебивает она меня, делая жест рукой, — осмотрись вокруг.
— Что?
— Осмотрись вокруг, — она описывает рукой круг, — сколько ты видишь чёрного?
Я смотрю по сторонам. Рядом с нами развалился мужчина средних лет, который наверняка уже устал от наших эмоциональных разговоров. Другие пассажиры мило болтают между собой или залипают в своих смартфонах. Для меня всё всегда серое, нейтральное. Черт, что вокруг есть черного?
— Твои волосы чёрные, — говорю я, посмотрев на её волосы.
— Ещё?
— Обивка дверей в вагоне черная…
— Не обязательно озвучивать, просто смотри.
Черные джинсы. Черные надписи. Черные спинки сидений. Черные окурки на полу. Черная кожанка. Черные тучи на небе, если посмотреть в противоположное окно. Небо с нашей стороны все ещё ярко-желтое.
— Ну? — спрашиваю я.
— Теперь закрой глаза.
— Что за перформанс? А дальше что будет?
— Просто закрой глаза.
Я опрокидываю голову на ладонь и закрываю глаза.
— Сколько ты видишь синего? — слышу я её голос.
— Что? Сейчас? Сейчас я вижу лишь пустоту.
— Нет, вокруг. Сколько ты запомнил синего?
— Эм… — мямлю я, — ничего не запомнил синего. Мне можно уже открывать глаза?
— Можно.
Она улыбается широкой улыбкой.
— Наушники твои синие, — она тыкает пальцами на большие JBL, висящие у меня на шее, — джинсы синие, — она показывает на соседа, — наклейки синие на дверях.
Я понимаю, к чему она клонит. Но я не понимаю смысл.
— Понимаешь, — говорю я, — проблема-то в том, что чёрное как было, так и осталось ЧЕРНЫМ, — почти кричу я, — оно не исправилось на синее, не перекрасилось. Оно. Осталось. Чёрным.
— Ну, так и суть не в том, чтобы оно перекрасилось. А в том, что видишь именно ты.
— Какое техническое задание, такой и ответ, — ухмыляюсь я.
Она тяжело вздыхает и отводит взгляд.
— Ты привык только разрушать, — говорит она.
— Так я и не отрицаю. Мне нравится это. Нравится всё вокруг разрушать. В том числе и свою жизнь.
— Нельзя же всегда воевать. Если ты будешь с улыбкой относиться к миру, то и оружие не понадобится.
— А я не воюю, — на моих устах появляется улыбка, — я готов к войне. Это разные вещи, — говорю я, поддерживая этот парад метафор.
Времена войны действительно прошли. Но, даже будучи здесь, всегда нужно быть на чеку.
Она не находит что ответить.
— Как говорится, — я развожу руками, — надейся на лучшее, но готовься…
— Вот опять… — перебивает меня она, — откуда это в твоей голове? Кто тебе это сказал?
— Кто мне сказал эту пословицу?
— Да.
— А какая разница, это же просто пословица.
— Это не просто пословица, вот такие фразы и программируют твое сознание. Подобные вещи тебе вбивают в голову на протяжении всей жизни. А потом ты видишь в этом вагоне только чёрное.
Она, казалось, приняла мое мировоззрение слишком близко к сердцу. Мне даже стало её жаль. Мужчине, сидящему рядом, видимо мы уже надоели. Он встает и, тяжело вздыхая, уходит.
— Ладно, — я поднимаю руки в сдающейся позе, — сойдёмся на том, что каждому своё. Мне нравится разрушать. Тебе — любить.
Она едва заметно улыбается.
Скоро мы подъезжаем к нужной станции. В тамбуре собирается народ. Открыв двери, в тамбур вваливается толпа подростков. Один из них, будучи достаточно пьяным, начинает приставать к людям и выкрикивать какие-то несвязные фразы. На нём чёрная толстовка, рваные джинсы и грязные кроссовки. За спиной болтается расстегнутый наполовину рюкзак.
— Я надеюсь, — кричит он своему другу, — нас сегодня встретят.
До его друга, тощего подростка, кажется, не доходит смысл его слов.
— Я говорю, — громче повторяет тот, — этот город. Сегодня. Нас. Встретит.
Тот хлопает его по плечу.
— Девушка, — говорит он, дотрагиваясь до её плеча, — можно познакомиться?
— Нет, — отвечает она.
— Девушка, — подросток хватает её за руку, но я резко беру его за воротник и отталкиваю к противоположным дверям.
Тот даже не пытается сопротивляться. Я смотрю этому алконавту в глаза. Не вижу в них жизни. В них лишь пустота. Почти такая же, как и в моих.
— Пойдем, — тащит меня за рукав девушка.
Я отпускаю подростка, и мы выходим из электрички.
— Нам, кажется, больше нечего ловить в этом городе, — говорю я, когда мы поднимаемся на железнодорожный мост, — он прогнил изнутри.
— А по-моему, здесь не так уж и плохо, — улыбается она.
— Не удивлюсь, если ты даже в этом подростке увидела что-то светлое.
— Конечно, он же просто был пьяный. Он не хотел никому причинить вреда. А вот ты, — она показывает на меня пальцем, — злой.
Я лишь тяжело вздыхаю и развожу руками.
— Небо сегодня красивое, — я смотрю на желтую пелену, расстилающуюся над нами. Моросит мелкий грибной дождь.
Она соглашается.
— Видишь, я тоже могу замечать хорошее.
— Делаешь успехи.
Мы останавливаемся у перил моста и, в отличие от других пассажиров, никуда не бежим. Мы просто любуемся закатом.
— Ну, так может вернемся? — спрашиваю я, смотря на облака. — Обратно. Наверное, зря мы спустились на землю.
Эксперимент, как я и говорил, был неудачный. И чем больше мы здесь, тем больше вероятность, что мы не сможем покинуть свои коробки, не сможем выбраться из болота, поглощающего нас. Даже наша любовь на этой земле сошла на нет. Хотя… вряд ли она меня когда-нибудь любила по-настоящему.
— Ты просто так ничему и не научился, Арес. Мы жили идентичными жизнями, но я даже в своем офисе находила нечто красивое, светлое. А вот ты…
— А мне не хватает войны, ты права.
— Ладно, — соглашается она, — давай вернемся, пока ты всё тут не разнёс.
— А ты пока окончательно не влюбилась в этот серый город, Афродита.
— Может, хоть там мне получится убедить тебя в своей правоте, — улыбается она.
— Не дай Бог, — говорю я и мы разражаемся громким смехом.