Мой дед, Десантник!
Мой дед, тоже был Десантником!
Жаппаров Мажит Насырович
он слева на первом фоте
За ВДВ !
мой любимый дедушка...
Мой дед, тоже был Десантником!
он слева на первом фоте
За ВДВ !
мой любимый дедушка...
В детстве завидовал обладателям бабушек и дедушек. У друга бабушка пекла самые вкусные в мире пирожки с курагой, я до сих пор помню их вкус. Другой друг все выходные проводил у бабушки и возвращался, полный впечатлений, как до ночи смотрел с дедом телевизор, или хвастался, что бабушка отдала ей невероятной красоты колокольчики.
А у меня не было даже самой малюсенькой бабушки. Вернее, были и бабушки, и дедушки, но жили они далеко, нужно было лететь на самолете, потом ехать на поезде, потом на оленях, потом еще на автобусе, а там километров сто, и рукой подать до хутора. Но я все равно помню, как пас с дедом баранов. И удивлялся, как он их между собой различает.
Помню бабушкин цветастый фартук и вкус жареной картошки, запитой парным молоком. Я не пил молоко в детстве и до сих нор не пью, единственным исключением было молоко, которое надоила бабушка.
У моей дочки Наташи есть дед. Он долго мечтал о внуках, страдал, что не может хвастануть в Одноклассниках фотками упитанных младенцев, приходится хвастаться уловом с рыбалки. Дождался. Мы с братом осчастливили его внучками.
Наташа и раньше прекрасно ладила с дедом, а сейчас у них любовь. Она говорит ему: «Ты мой помощник, обожаю тебя». А потом предлагает: «Давай твой диван соберем? Ты с нами будешь спать. А то тебе же плохо одному». Восхищается дедом: -Откуда ты все знаешь?» Учится у него: «Смотрите, я храплю, как дед!» У нас с дедом бывают разногласия во взглядах на воспитание, и я предложил ему почитать книги психологов о воспитании. Он говорит: «Мы как-то без книг тебя вырастили. Вам надо воспитывать — читайте, воспитывайте. А я буду просто ее растить».
Однажды мы проснулись от какого-то грохота. Оказалось, это подпольщики или партизаны взорвали немецкий склад боеприпасов, расположенный у подножия горы Змейка со стороны города Минеральные Воды. Склад горел. Но дыма было не очень много. После первого мощного взрыва в течение нескольких дней и ночей почти непрерывно поодиночке взрывались снаряды. Немцы не могли погасить пожар, так как разлетавшиеся осколки снарядов не позволяли пожарным подъехать к складу. После этой диверсии немцы ожесточились. На улицах города увеличилось число патрулей, часто стали проводиться облавы. Мы, и взрослые, и дети, на улицу не показывали носа. Это событие застало нас у бабушки, где нам пришлось задержаться.
Вскоре к грохоту разрывающихся снарядов добавились другие звуки ‑ стала слышна артиллерийская канонада. С каждым часом она становилась громче и ближе. Это наступала Красная Армия, наступали "наши". В направлении на северо-запад над городом группами пролетали наши самолеты с красными звездочками на крыльях. Они бомбили железнодорожные станции и мосты в тылу врага. Особенно много самолетов было 10 января. В городе стало известно, что в этот день они разрушили мост через реку Широкая, которая протекает западнее города. Из-за этого немцы не успели вывезти много снарядов, оружия и продовольствия. На станции города Минеральные Воды скопилось около десятка железнодорожных составов с этим немецким добром.
11 января 1943 года нашими войсками ударом с юга, со стороны Кавказских гор, был освобожден город Кисловодск, и начались бои за город Ессентуки. Другая группировка наших войск, действуя с юго-восточной стороны, в тот же день освободила город Пятигорск и повела бои за освобождение Железноводска и Минеральных Вод. На Минеральные Воды двигались пехотные, кавалерийские и танковые части. Танкисты быстро прорвались в центр города и к железнодорожной станции. Гитлеровцев как корова языком слизала. Они в панике бежали, бросив на станции эшелоны с танками, боеприпасами, оружием и продовольствием.
По нашей улице в сторону аэродрома лихо промчался отряд кавалерии. Следом пролязгал гусеницами танк, на броне которого сидели солдаты. Затем пошли пехотинцы. Все население высыпало на улицу их встречать. Солдат зазывали в дома отдохнуть и погреться ‑ все же была зима, и давали себя знать ее "два друга" ‑ мороз да вьюга! В бабушкин маленький домик набилось 11 человек, целое пехотное отделение со своим командиром. Бабушка захлопотала у плиты, готовя чай, а солдаты, поскольку стульев было мало, расстелили на полу свои шинели и отдыхали, сидя "по-турецки". Командир отделения сказал, что на станции раздают населению продукты из оставленного немцами состава. Туда пошел дедушка. Его долго не было. Наконец, когда уже стемнело, он вернулся.
Дедушка принес две стеклянные, как нам казалось, необыкновенно красивые банки компота, пачку печенья, кокосовый орех размером с футбольный мяч и что-то непонятное в цилиндрической серебристой упаковке. Компот открыли сразу. Он оказался вкуснейшим, а сироп очень сладким и густым, что было очень кстати: его разбавили кипяточком, получилось много сладкого чая, которого хватило всем ‑ и нам, и солдатам.
Орех пытались разрезать ножом, потом солдатским штыком, но он оказался очень твердым и не поддавался. Его оставили на утро. С печеньем все было ясно, его тоже оставили на завтрак. А серебристую упаковку долго вертели-крутили, пытаясь прочесть, что же по-немецки написано на этикетке, но ничего не поняли. Разорвали фольгу. Под ней столбиком были сложены дискообразные пластины-брикеты коричневого цвета толщиной в палец с запахом, слегка похожим на давно забытый кофе. Попробовали откусить ‑ вкусно и сладко. Потом кто-то догадался ‑ это почти готовый солдатский эрзац-кофе. По запаху и вкусу решили, что в брикетах спрессованы немного кофе, молотые жареные желуди, какие-то сушеные травы и сахар. Попробовали растворить один брикет в котелке с кипятком ‑ получился отличный сладкий и душистый напиток. Упаковку этого кофе мы потом очень экономно использовали почти месяц.
Ночью мы спали плохо. Солдаты хором храпели на своих шинелях, расстеленных на полу. Разноголосый и громкий храп стоял в доме всю ночь. Но мы солдат не ругали, даже в мыслях. Мы понимали, что в боях они очень устали. Они принесли нам свободу, и даже я, маленький мальчишка, чувствовал какое-то душевное облегчение: ведь теперь не надо будет скрываться, и бояться лишний раз выйти на улицу.
Солдат подняли очень рано. Еще было темно, только чуть-чуть небо посветлело. Они пошли воевать дальше, освобождать другие города.
После завтрака дедушка снова взялся за кокосовый орех. Долго ковырял его ножом. Потом принес в дом топор, но он отскакивал от ореха. Тогда дедушка положил орех на табурет и замахнулся топором изо всей силы так, как будто рубил дрова. Но удар пришелся по краю ореха. Топор отковырнул кусок коричневой кожуры и врезался в доску табурета, а орех слетел с него и укатился под кровать. За поврежденный табурет дедушке пришлось выслушать от бабушки упреки, а я тем временем выкатил из-под кровати орех, покрытый пятнами пыли. Его вымыли, осмотрели. В месте сколотой кожуры виднелась белая твердая мякоть. Дедушка снова положил орех на табурет, но теперь, чтобы орех не скатывался, обложил его полотенцем, и снова изо всей силы ударил по нему топором. Орех раскололся, и из него неожиданно во все стороны брызнула белая жидкость. Она залепила мне глаза, и поначалу я ничего не видел. А когда протер глаза увидел, что у мамы забрызгано платье, пол и постель покрыты мокрыми белыми пятнами. Никто из нас раньше не знал, что такое кокосовый орех, и не предполагал, что в нем может быть молочко. Хорошо, что не все оно расплескалось. Нам удалось его попробовать. Оно понравилось почти как коровье, только слаще. А сердцевину ореха мы ели долго, она оказалась твердоватой. Это был первый и последний случай, когда я видел в натуре и ел кокосовый орех.
Если тебе не нравится то место, где ты находишься - смени его, ты же не дерево
Находясь сейчас в Норвегии в подвешенном положении беженки, я, конечно как и многие, сомневаюсь. Сомневаюсь правильно ли я поступила, надо ли было уезжать так далеко, не будет ли мне здесь хуже, чем дома. Но оглядываясь назад, на свою родословную, я вижу, все большинство моих предков поступали так же. Уезжали из родных мест в поисках лучшей доли, уезжали от скудного и бесперспективного существования. Мне захотелось рассказать историю моей семьи, по своему интересную. Строго прошу не судить, я не гуманитарий. В последний раз с литературой имела дело в школе.
Пани Хелена
Итак, начнем с начала, с царских времен. Прабабка моя Елена Сигизмундовна (по паспорту Елена, но в семье ее называли на польский манер Хелена) была полькой, но жили они на территории современной Литвы. Семья была большая, жили не богато. Не голодали, но на одежду денег не хватало. Были одни сапоги на троих - кто-то на улицу пошел, другие дома сидят. Вот и поехала моя прабабка на заработки в столицу, столицей тогда был Петербург. Устроилась работать горничной. Сначала в одну семью, но там с ней плохо обращались, потом устроилась к другой барыне, там хорошо было. Делала домашнюю работу, выгуливала хозяйских собачек. Барышня она красивая была, с тонкими чертами лица, умела со вкусом одеваться. Когда гуляла с собачками в парке, столичные кавалеры знакомиться подходили. Но нет, аристократов у меня в роду не появилось. Замуж прабабушка вышла за литовца Павла Вайчунаса, с которым познакомилась в католическом соборе Успения Пресвятой Девы Марии.
Прадед мой Павел Игнатьевич Вайчунас отслужил в царской армии. Служба была не тяжелой - был денщиком у князя (как звали князя теперь уж не узнать). После службы в армии пошел служить в пожарную охрану Санкт-Петербурга. С прабабкой моей встретились, обвенчались. В 1915 году родилась старшая дочь Мария, а в 1921 моя бабушка Елена. Санкт-Петербург стал Петроградом, а потом и Ленинградом, но революция, гражданская война, репрессии обошли семью стороной. Жили они на улице Чернореченской, в большой богатой квартире, разделенной между несколькими семьями. Прадед работал пожарником, прабабка была домохозяйкой.
Дочери Мария и Елена выросли как и многие советские девушки того времени - учились, занимались спортом, ходили на танцы. Старшая сестра Мария вышла замуж, родила сына. Моя бабушка устроилась после школы на работу, любила танцы, оперетту, ну и, конечно, кино. Ухажеров много было, но замуж не спешила. 22 июня 1941 года ей не было еще и 20 лет.
Все разрушила война.
Итак, семья моей бабушки оказалась в блокадном Ленинграде. Как и все ленинградцы хлебнули горя. Бабушку отправили рыть окопы на подступах к городу. Чтобы согреться жгли мебель. Съели кота Маркиза. Потом в их дом попала бомба и он сгорел. Прадед Павел умер в январе 1942 от голода. И потом всю жизнь бабушка жалела, что осталась без отца, без защиты и опоры. Бабушку полуживую вывезли по дороге жизни. Отправили в г. Соликамск на Урал. Там она и познакомилась с дедушкой. Как дед попал в Соликамск это уже следующая история.
Остальная бабушкина семья - мама Елена Сигизмундовна, сестра Мария, сын и муж сестры, - все пережили блокаду и остались жить в Ленинграде.
На ударную стройку.
“А я лапотник смоленский” - говорил про себя мой дед Александр Устинович. Родился он в с. Лыкошино на смоленщине. Когда он был еще совсем маленьким, его отец Устин Николаевич поехал на заработки на Украину, работал плотником. Вскоре забрал на Украину всю семью. Сначала жили в Молочанске. Потом перебрались в г. Запорожье, Днепрогэс строить. Дед говорил, что сегодняшние пропагандисты врут. Никого там на стройке насильно не держали, никаких тысяч заключенных не было. Деньги платили и жилье давали - вот и вся кабала. Прадед в начальники вышел, квартиру новом красивом доме получил. Все каникулы дед с друзьями проводил на Днепре, рыбачили, купались. Дед очень хорошо научился плавать, и это спасло ему жизнь на войне. Дед закончил школу и, осенью 1940 года его призвали в армию.
Пока не началась война дед служил в Азербайджане. Охраняли аэродром, служба была не тяжёлая. Кормили их из одного котла с лётчиками, только шоколад не давали. Потом началась война, повоевал дед как следует. Но рассказывать про это не любил. Вот только 2 эпизода знаю.
Участвовал он в Керченской десантной операции. В Крыму обороняться пришлось не только от немцев, но и от татарских банд. Дедушкин друг на посту стоял и его татары зарезали. Так что татар, конечно жалко, но выселяли их из Крыма за дело. И вот неудачной вышла Керченская десантная операция. Отступили они к Керченскому проливу. Корабли всех людей эвакуировать не успели. Немцы подошли уже почти к побережью и обстреливали берег, не давая подойти кораблями и забрать оставшихся людей. Не имея возможности подойти к берегу советские корабли (в основном рыбацкие) курсировать в море в примерно в километре от берега подбирая тех, кто смог сам доплыть. Кто на бревне, кто на шине люди плыли туда. Деду ничего не досталось, поплыл так. А вода в мае ещё не слишком тёплая, руки-ноги судорога сводит. Но дед хорошо плавал, и кое-как доплыл до своих. Его вытащили на борт, ножом раскрыли сцепленные зубы, влили в рот полстакана известного русского лекарства…
А потом был Сталинград. Там уже дед как опытный боец стал зам. политрука. Как там что было он не рассказывал. Только однажды, уже в 1960х на 9 мая, выпив n по 100 грамм, рассказал как смотрел на прибывавших зелёных новобранцев и ему было страшно. Понимал, что жить этим тысячам неопытных солдатиков недолго осталось. Он то уже опытный был, а новобранцев гнали на смерть. А 20 ноября 1942 как раз в день начала контрнаступления под Сталинградом у деда случился второй день рождения. Возле него упала мина, несколько его друзей убило, а его тяжело ранило.
На войну дед уже не вернулся - комиссовали. После госпиталя уехал в г. Соликамск Пермского края к семье, которая эвакуровалась туда.
В Соликамске встретился с моей бабушкой, той которую из блокадного Ленинграда вывезли. Расписались, после войны вернулись в Запорожье.
Сибирские дали
Мой второй дед был коренной сибиряк. По паспорту был русский, а по лицу сибирский татарин. Он родился в с. Елфимово на границе Новосибирской и Кемеровской областей. Когда дед был ещё ребёнком, они переехали в г. Таштагол. По сибирским меркам не далеко - меньше 500км. С жильем там проблем не было. На окраине села вырубили тайгу. Из полученных бревен сложили дом. На освободившемся месте посадили картошку. Бывало зимой 3 раза в день ели жареную на сале картошку. Там дед учился в школе. Старшеклассником в качестве подработки мыл золото в окрестных горах. За лето намыл 2 грамма, сдал, накупил домой вкусностей, конфет, колбасы.
В армию дед попал уже к концу войны. Освобождал Чехословакию, Венгрию, Австрию. Был связистом. Большое впечатление на парня с Алтая произвела Вена. Он восхищался прекрасной архитектурой. Там же он впервые посетил зоопарк, увидел слона.
После войны его семья переехала из Сибири на Кавказ. Дед поступил в институт, выучился на инженера-металлурга. Сначала работал в г. Мангышлак в Казахстане, потом ехал на Урал в г. Краснотурьинск. Там он и встретился с моей бабушкой.
С Урала
Когда началась война, моей бабушке, Галине Александровна, было 9 лет. Они жили в маленьком поселке Бисерть Свердловской области. Ее отца перед войной посадили. Он работал стрелочником на железной дороге, поезд сошел с рельс, виноватого нашли быстро. Он единственный в моей семье, кого с натяжкой можно считать репрессированным. Из тюрьмы он вернулся уже после войны, прожил не долго - здоровье было подорвано. Во время войны, даже в тылу на Урале без кормильца жить было тяжело. Спасало хозяйство, ягоды, грибы, пиканы. Знаете, что такое пиканы? Это мясистые черешки листьев, вроде сельдерея. Их варили в солёной воде и ели.
Уроки приходилось учить при свете лучины, но училась бабушка хорошо. После школы поехала учиться на учителя. По распределению попала в г. Краснотурьинск, где и встретилась с моим дедушкой. Там они прожили несколько лет, родилась моя мама. Дали квартиру. Но настали хрущевские времена. Начались перебои с продуктами, муки не было, люди покупали макароны и из них оладьи пекли. И ещё деду на заводе премию перестали платить, а премия в те времена была существенной. А тут деду на Украину предложили переехать. В это сейчас трудно поверить, но в те времена, уровень жизни на Украине был выше. Да и климат лучше. Собрались и поехали, молодая семья с двухлетним ребёнком.
Вот так в 1957 году все мои предки в Запорожье оказались. Жили, работали, писали письма родственникам на родину. Иногда приезжали в гости. То мы в к ним, то они к нам.
Ну а дальше вы знаете, что было. Помню, на 9 мая 1985 года, как всегда было застолье. Разумеется, зашла речь про политику, дед сказал про свеженазначенного Горбачева: "Этот молодой, много чего успеет сделать". Кто ж знал, что эта сука столько успеет сделать и столько проживёт.
Однажды летним днем, когда солнце светило ярко и все казалось спокойным, у моей бабушки произошли самые невероятные обстоятельства. Бабушка, зовут её Мария Васильевна, была энергичной и любознательной женщиной, которая в свои 75 лет просыпалась с первыми лучами солнца и проживала каждый день полным ходом.
В этот день она решила отправиться в свою старую деревенскую хату, которая находилась в глубине леса. Хата была ее уединенным местом, где она могла отдохнуть от городской суеты и провести время с природой. Шелест листвы и пение птиц приветствовали ее по приезду.
Но удивительные обстоятельства начали происходить, когда она подошла к своему верандному креслу, чтобы расслабиться и насладиться красотой окружающей природы. Внезапно, она услышала странный звук, который показался ей знакомым. Это был звук скрипа деревянных ступенек.
Бабушка поднялась с кресла в возбуждении и пошла по звуку. Все ступени были надежно закрыты, и она не могла объяснить, что может вызвать звук. Она решила пройти по коридору своего дома и проверить, не идет ли кто-то по лестнице на второй этаж.
Она открыла дверь в спальню, и удивленно замерла на месте. Там, на ее кровати, лежал человек, которого она не видела с десять лет. Это был ее сын, который уехал в город много лет назад и потерял связь с семьей. Бабушка не верила своим глазам и на всю комнату заполнилось тихое дыхание удивления и радости.
Разрываясь между слезами счастья и волнением, Мария Васильевна обняла своего сына и сказала, что скучала по нему каждую минуту. Сын объяснил, что он решил вернуться, чтобы провести время с матерью и отпроситься за все годы, которые упустил.
Бабушка и сын провели несколько дней, восстанавливая свою утраченную связь. Они делали прогулки по лесу, готовили вкусные блюда, обмениваясь воспоминаниями о прошлом. Бабушка была заполнена радостью, видя, что ее сын стал взрослым и уверенным человеком.
Но самым удивительным обстоятельством из всех было то, что их воссоединение произошло именно в этот день и в их доме в деревне. Бабушка верила, что это было чудо, и счастливо улыбалась каждый раз, когда думала об этом.
И еще она сказала, что завтра после работы обязательно зайдет в полицию и расскажет о нас. Ночь сном красна, но мы ночью плохо спали. А утром, как только дочь хозяйки ушла из дома, мама собрала наши вещи в сумку, зашла к хозяйке и сказала, что мы сходим к знакомым на соседнюю улицу и через час вернемся. Сами же пошли в другую сторону, направляясь к бабушке. Мама нас поторапливала: а вдруг дочка зайдет в полицию не после работы, а утром? Как в воду глядела. Только мы прошли два квартала и собрались повернуть в узкий неприметный переулок, как позади услышали звук мотоциклов. К дому, из которого мы только что вышли, на двух мотоциклах подъехали немцы. Они зашли в дом. А мы, чтобы нас не заметили, быстренько повернули в переулок. Немцы явно будут ждать нашего возвращения, ведь хозяйка им скажет, что через час мы должны вернуться. А к бабушке немцы не поедут, так как хозяйка, к нашему счастью, бабушкиного адреса не знала.
Нам нельзя было бежать, так как можно было привлечь внимание патрулей. Но хотелось идти быстрее. Мы шли улицами и переулками, где не было автомобильной дороги и, следовательно, не могли проехать мотоциклисты (в те годы автомобильная дорога была только на одной улице, идущей от автостанции и рынка на север города и далее к селу Александровское). С трудом преодолели железнодорожные пути – там, где мы их пересекали, путей было много. На путях стоял длинный состав, обойти который было невозможно. Пришлось лезть под вагонами. Хорошо, что состав не охранялся, а то бы часовой мог бы нас задержать, или, еще хуже – застрелить.
Миновав состав, мы все облегченно вздохнули. Как-будто бы состав был прочной стеной, за которой остались наши невзгоды. Мама взяла нас за руки, и мы зашагали дальше. Но мы рано радовались. Нам еще предстояло перейти несколько путей. Вдруг впереди слева мы увидели двух немецких солдат с автоматами – патруль. Они шли нам наперерез по дороге вдоль железнодорожных путей в сторону аэродрома. Увидев их, мама побледнела. Вдруг они нас ищут? Получается, что мы от беды бежали, да в другую попали. Что делать? Бежать нельзя. Немцы стреляют без предупреждения по всякому, кто убегает. Скрыться некуда, везде открытое пространство, бесконечные ленты железнодорожных путей. Мама немного свернула влево, надеясь пересечь дорогу позади патруля. Не тут-то было. Немцы, заметив нас, остановились, поджидая. Один из них подал знак рукой, чтобы мы подошли. Мама крепко сжала наши руки и дрожащим голосом сказала, чтобы мы ничего не боялись, а если будут спрашивать – ничего не говорили, отвечать будет она. Чувствовалось, что ей самой было страшно, но она старалась не подавать вида, и решительно пошла прямо к патрулю.
Один из немцев еще издали, направив на нас автомат, потребовал:
‑ Аусвайс!
Мы подошли ближе, и мама показала ему паспорт. Немец бегло взглянул на фотографию в паспорте и вернул его маме.
‑ Wohin wollen sie gehen1? – спросил немец.
1 – Wohin wollen sie gehen? (немецкий язык) – Куда вы собираетесь идти?
Мама с трудом подбирая немецкие слова, видимо, вспоминая школьный курс немецкого, ответила:
‑ Wir gehen zu Grossmutter. Sie haben hohes Fieber2.
2 – Wir gehen zu Grossmutter. Sie haben hohes Fieber (немецкий) – Мы идем к бабушке. У нее высокая температура.
Немец посмотрел на нашу сумку, как кот на сало.
‑ Курка, яйка, мильхоко3? – спросил он, показывая на сумку.
3 – Курка, яйка, мильхоко ? – Курица, яйца, молоко ? (последнее слово, видимо исковерканное немецкое Milch – молоко).
‑ Nein. Das ist Kinder…Kinderklei…Kinderkleidungabteilung4, ‑ с трудом выговорила мама.
4 – Nein. Das ist Kinderkleidungabteilung – Нет. Это детская одежда.
Немец, видимо, не очень поверил ответу и заглянул в сумку. Убедившись, что в ней ничего съестного нет, махнул рукой, мол, ступайте. В душе не веря такому счастью, не веря, что нам удалось избежать неприятностей, мы пошли дальше, еле сдерживая желание побежать. Наверное, помог мамин, хотя не очень грамотный, немецкий язык. Да и немец, проверявший паспорт, был невнимательный. Он не посмотрел отметку о прописке, где был штамп города Пятигорска, но не было штампа Минеральных Вод.
Миновав небольшой переулок, мы попали на кладбище. Здесь было пустынно и тихо. Тропинка шла между густых кустов сирени. Со стороны дороги, где шли патрули, нас не было видно. Мы остановились, отдышались, успокоились. Затем прошли пустынными дорожками через кладбище, и вышли на Гражданскую улицу прямо к бабушкиному дому. Еще не прошло и часа, как мы вышли из дома «на той стороне». Немцы, что приехали туда на мотоциклах, наверное, еще ожидали нас в доме хозяйки, а мы уже были от них далеко.
Бабушка с дедушкой пили чай. Пригласили и нас к столу. Но долго мы не засиживались. Нужно было торопиться и уходить от бабушки: а вдруг наша прежняя хозяйка все же узнает у кого-нибудь адрес бабушки или немцы найдут адрес, ведь хозяйка знает и фамилию, и имя бабушки. Через минут десять мы уже шли на другую улицу к еще одним знакомым. Договорились, что новым хозяевам ни мама, ни бабушка, ни мы, дети, ни в коем случае не должны говорить о том, почему мы ушли из Пятигорска. А почему мы не живем у бабушки? Очень просто – потому, что у нее очень маленький домик, каким он и был на самом деле, и нам в нем тесно.
У нас тогда, кроме небольшой сумки с одеждой, ничего не было. Как говорится, ни кола, ни двора, ни рогатого вола. Но мир не без добрых людей. На этот раз мы поселились в доме недалеко от рынка у Колесниковых. Они снабдили нас зимней одеждой, постелью. У них, а потом рядом, в соседнем доме мы прожили до освобождения Минеральных Вод нашими войсками.
Полицейские здесь никого не тревожили. На «той стороне» они чуть ли не каждую неделю делали обход, проверяя, нет ли посторонних у кого-нибудь. Как только полицейские, а они ходили парой, появлялись на одном конце улицы, о их приходе знали все: соседи быстро сообщали об этом друг другу, а собаки начинали громко лаять и не умолкали до ухода полицейских с улицы. Пока полицейские подходили к нашему жилью, мы успевали спрятаться в сарайчике. У жильцов в каждом доме полицейские проверяли документы, а затем требовали что-нибудь в качестве «оброка»1: табак, хлеб, сало, соленья или что-нибудь другое. Так что, пройдя всю улицу, они набирали столько, что еле-еле могли унести.
Теперь мы жили недалеко от рынка. Может быть, здесь полицейские были не такие ретивые, как на «той стороне»? А может, им достаточно было того «оброка», что они собирали на рынке? И им незачем было терять время на обходы домов? Не знаю. Во всяком случае, здесь нам жилось спокойнее. Лишь однажды обход провела полевая жандармерия2. У каждого немца на груди поверх шинели висела большая металлическая бляха. Они ходили из дома в дом, проверяли документы и искали кого-то: не то подпольщиков, не то партизан, а может скрывающихся наших бойцов или командиров. Но мама успела от них спрятаться, а на детей они не обращали внимания.
Мы постепенно осмелели. Мама подрабатывала вышиванием, а когда хозяева смогли достать ей масляные краски – стала рисовать небольшие картины. Мне они нравились. Мы с сестренкой нашли себе друзей среди соседских ребят, часто играли с ними.
Несколько раз мы ходили в гости к бабушке. Однажды она пригласила нас на деликатес3. Оказалось, что с неделю назад она купила два стакана пшеничных зерен. Высыпала их в глубокие тарелки, налила в них немного воды, накрыла чистенькими тряпочками и поставила на подоконник. Вскоре зернышки проросли, пустили корешки, а когда тряпочки убрали – вверх полезли тоненькие стебельки. В тарелках образовались маленькие зеленые лужайки. Было очень красиво и неожиданно – ведь была зима! После того, как мы налюбовались красотой маленьких лужаек, бабушка переложила проросшие зерна в ступку1, растолкла их и угостила нас получившейся сладковатой кашей из сырых проросших зерен. Она пояснила, что в такой каше много витаминов. Мне показалось, что ничего вкуснее этого я никогда не ел. Может быть, действительно было очень вкусно, а может, так только казалось из-за того, что от постоянного недоедания я всю войну чувствовал себя очень голодным.
Был еще один незабываемый деликатес. Как-то бабушка достала где-то крупную сахарную свеклу. Внешне она похожа на обычную, красную свеклу, только сердцевина ее белая. А сахарной ее называют потому, что из нее делают настоящий сахар. Бабушка долго варила эту свеклу в чугунке2, потом порезала на дольки и угостила всех нас. Дольки были слаще конфет, а вода, в которой варилась свекла, стала густой, тягучей и сладкой, как мед. Это было великолепно! Ведь с начала войны мы не только не пробовали, но даже не видели конфет и сахара! Говорят, где нет фруктов, и свекла сойдет за апельсин. Наша свекла оказалась лучше апельсина. И мы были благодарны судьбе и бабушке за эту маленькую радость.
Сегодня День Памяти и скорби. Я хочу рассказать о тагильчанине, помощнике командира 208 танковой дивизии 13 механизированного корпуса 10 армии, воентехнике 2 ранга Закусине Николае. Я никогда его не видела, он мне не родной. Можно сказать, стал родным, пока я искала о нём информацию. Это двоюродный дед мужа, который пропал в самом начале Великой Отечественной войны.
Информации о нём не было никакой и родственники ничего о нём не знали до 11 мая 2023 года, потому что архивы были открыты не так давно...
...Мехкорпус, в котором служил Закусин Николай Иванович, несмотря на то, что был недоукомплектован оружием и техникой, принял на себя тяжёлый удар в первые часы войны, так как находился рядом с границей на Западном фронте. Армии Гудериана и Гота шли по нашей земле, нагло и уверенно, уничтожая всё на своём пути, у них было очевидное преимущество в технике, разведке, численности и авиации. Шансов у наших армий, третьей и десятой, не было никаких, они были оберечены. 22 июня 1941 года в 8 утра 13 мехкорпус в схватке за Браньск столкнулся с усиленными войсками Гейера, завязались ожесточённые бои. Но при абсолютно несоизмеримых возможностях наши танковые дивизии 13 корпуса не только удерживали противника до последнего, неся тяжёлые потери. Они умудрялись контратаковать и сражались самоотверженно, до последнего. Братья Кричевцовы, музыканты и артисты, били врага тридцатьчетвёркой, их танк летал по полю, пока его не подожгли. Но братья не сдались, перед тем, как погибнуть, они пошли на таран, уничтожив технику врага и личный состав. Бились наши солдаты отчаянно, упорно. Не отдавая врагу ни пяди земли. И каждая пядь земли той без преувеличенния полита кровью наших воинов. Но несмотря на героизм и самопожертвование, к вечеру 24 июня 13 мехкорпусу пришлось отступить из-за больших потерь в личном составе и технике. 24 и 25 июня они с боем удерживали реку Нарев и Нуржец. С 25 июня отходили по дороге Белосток-Слоним, «Дороге смерти», названной так советскими солдатами за огромное количество убитых людей и развороченной техники на пути. 27 июня остатки 13 мехкорпуса покинули Белосток и вели бои у Волковыска и Зельвы, чтобы дать отойти остаткам 10 армии. 28 июня Волковыск был захвачен немцами и 13 мехкорпус отступил к Слониму, а потом к Барановичам. У них ещё был шанс прорваться на восток к Минску через Столбцы. Но они ещё не знали, что крышка Белостокского котла захлопнулась. Со всех сторон ждала только смерть. Самые ожесточённые бои здесь были 29-30 июня 1941 года. Советские бойцы бились так отчаянно, что, по словам немецкого начальника генштаба Гальдера, сковали весь центр и часть правого крыла немецкой 4 армии, и немцам пришлось вызывать в качестве подкрепления 10 танковую дивизию...
Я узнала, что Закусин Николай Иванович был захвачен в плен фашистами 29 июня 1941 года под Минском и отправлен в Офлаг 62. И больше не смогла найти ничего, а в карточке военнопленного не было ни записи о побеге, ни записи о переводе в другой лагерь, ни записи о смерти. Я долго искала в списках других лагерей, шталагов и дулагов, читала очерки выживших очевидцев, узнала много такого, чего знать бы не хотела никогда. Мне снился холод бараков, лай овчарок и колючая проволока концлагеря в свете прожектора. Найти помкома не смогла, но не сдалась. Мне помогли на сайте www.sgvavia Ольга и Александр, за что им огромное спасибо и низкий поклон.
Я сделала запросы в Мемориальный архив, архивы Арользена и Берлинский Бундесархив. Николай Закусин был переведён из Карлсбадского гестапо в концентрационный лагерь Флоссенбург на границе с Чехией. Там он был казнён и сожжён в печи, как и многие другие узники.
За что был расстрелян Закусин Николай? Согласно исследованиям Елены Макаровой и опытным поисковикам с сайта Авиация СГВ существовало в Офлаге при Хаммельбурге советское антифашистское Сопротивление, состоящее из полковников. Это было офицерское братство, которое поддерживало наших воинов в тяжелейших условиях плена морально и материально, предупреждало переход на сторону фашистов. В начале 1943 года верхушку Сопротивления пытали в гестапо и расстреляли. Документально не подтверждено, но судя по датам доставки в концлагерь и казни, указанных в вещевых картах других военнопленных лётчиков и инженеров, Закусин Николай Иванович был одним из участников Сопротивления из младших офицеров. Он и его соратники отказались работать на военных немецких заводах, они прекрасно помнили немецкие бомбы под Минском и убитых товарищей. Их отправили в трудовую бригаду на каолиновое производство в Оттовице, где они попытались совершить побег, но были пойманы гестапо. А дальше их ждал страшный Флоссенбюрг. Но и там они не склонили головы перед эсэсовцами, поставив офицерскую честь дороже жизни. Вот за что был убит и сожжён Закусин Николай.
И нет на мемориале том ни имени, ни фамилии, только холм «Пепельная пирамида», в котором прах всех убитых... На Флоссенбургском мемориале лежит могильная плита с количеством убитых красноармейцев. Знаете, а ведь там довольно много плит: с погибшими англичанами, поляками, чехами, итальянцами, евреями... Да что плиты! У меня на руках списки расстрелянных в концлагере. Вы думаете, там одни Иваны? Как бы не так. Там Штефан, Лазло, Людвиг, Лоренцо, Василиос, Теодор, Отто, Петро, Йозеф, Лео, Ян, Петер, Мыкола... и я не знаю, как можно забыть и простить такое фашистам. Как можно допустить ношение эсэсовских нашивок и повторение речёвок тех, кто абсолютно осознанно издевался над вашими дедами и жестоко убивал их...
Из статьи Елены Макаровой «Совестью не торговавшие»:
«О том, как проводились казни в концлагере Флоссенбюрг, известно из показаний унтершарфюрера СС Кристьяна Мохра. Их дополняют показания Ерхарда Вольфа. «Мы получали приказы иногда по телефону, иногда лично от командира или адъютанта. <…> Вейхе или я сам брал заключенного из клетки. Если он боялся, то мы говорили ему, что он должен раздеться сам. Потом мы его руки фиксировали за спиной с помощью наручников или проволоки. При этом приговор ему зачитывал Кюблер. Затем он выводился во двор.
При расстреле заключенный ставился лицом к стене, а затем был застрелен мною или Вейхе из винтовки 22-го калибра. <…> При расстрелах мы стреляли в шею с расстояния примерно от 10 до 20 см. Если надо было расстрелять более чем одного человека, тела расстрелянных оставались на месте, пока все живые не были расстреляны. В концлагере Флоссенбюрг убийства узников проходили каждый день. Зимой 1943 г. было казнено 30 советских военнопленных, их убивали группами. Сначала расстреляли 8 человек, затем 10 и 12 человек. В этих расстрелах поочередно принимали участие все охранники лагеря».
Читала очерки об Офлаге и была поражена тем, как в нечеловеческих условиях наши люди поддерживали друг друга (хотя их всячески разъединяли и подзуживали доносить), устраивали подпольное антифашистское движение, бежали из плена, сохраняли человеческое достоинство и в плену запутывали фашистов, давая им неверные данные, разгромили будку предателей, где те чертили схемы заводов. Железные люди...
82 года назад назад в этот день мехкорпус 208 танковой дивизии тагильчанина Николая Закусина уже поднят по тревоге и уже вступил в неравный бой с фашистами под Браньском. Он отдал свою жизнь за наши. Помните его.
Мне хотелось что-то сделать для человека, которого стёрли с лица земли фашисты, не оставив от него ни имени, ни фамилии. Поэтому я рассказываю здесь о нём вам. Поэтому я написала о нём стихотворение. Это единственное, что я могу сделать: рассказать о нём как можно больше, чтобы все знали, что такой человек был, какой тяжёлый и героический путь он прошёл, и что он не был побеждён фашистами.
Закусин Николай
Простой тагильский парень Закусин Николай
На Малой Кушве вырос среди ребячьих стай.
Служил в Гайновке в армии (был белорусским край),
Училище военное закончил Николай.
Помощник командира он в танковом полку,
«Военный техник» должность присвоили ему,
В тринадцатый мехкорпус направлен лейтенант,
Но пересёк границу фашистский оккупант.
В июне сорок первого спала ещё страна.
Двадцать второго в полночь нагрянула война.
Убийцы едут весело: Гудериан и Гот
И фоткают с улыбочкой, как гибнет наш народ.
И ночью по тревоге мехкорпус поднят был,
На помощь разведбату на танках он спешил.
Убиты все разведчики под Браньском бой идёт,
Огнём рычит-плюётся немецкий пулемёт.
А с неба бомбы сыплются, и крик стоит, и вой.
В атаку корпус бросился, вступив в неравный бой.
Грохочут панцерфаусты и танки наши бьют,
Горят танкисты заживо, но город не сдают.
И гибнут, гибнут сотнями защитники от ран,
Танкисты гибнут юные, но едут на таран!
Три дня стеной железною мехкорпус там стоял,
Ценою жизней собственных он Браньск оборонял.
Фашисты силы свежие сумели подвести
И нашему мехкорпусу пришлось скорей уйти.
Дорогой смерти страшною, где горы мертвецов,
По Белостоку корпус шёл, чтоб не попасть в кольцо.
Изранены, измученные встали на пути
Фашистов, чтобы армии сумели отойти.
Но Волковыск захвачен был, захлопнулся котёл.
И смерть кругом, одна лишь смерть, куда бы ни пошёл...
Июнь двадцать девятое. И больше жизни нет.
Прошло всего-то восемь дней, а будто восемь лет
С момента наступления и яростных боёв,
Но не сдадимся, а врага – в могилу заберём!
Тогда был самый страшный бой. На смерть, а не на жизнь,
И из последних сил бойцы мехкорпуса дрались.
Отчаянно сражались советские бойцы,
Врага сковали намертво у Зельвы храбрецы.
Мосты и Берестовица, Ружаны, Волковыск,
И Слоним – всё красным-красно там от кровавых брызг...
Фашистов стая чёрная голодная гиен
Под Минском захватила бойцов советских в плен.
В Офлаг при Хаммельбурге, где русских ждал расстрел,
Везли фашисты пленных... всех, кто дожить сумел.
С нашивкой вместо имени под злой овчарок лай
В бараке оказался Закусин Николай.
На страшный Хебертхаузен везли наших солдат
Из этого Офлага. Мишенью, говорят,
Стал каждый наш прикованный друг к другу офицер –
И каждый там в эсэсовский немой попал прицел.
Людей морили голодом: лишь брюква да вода,
А хочешь жить и вкусно есть – переходи тогда
К фашистам надзирателем и русских убивай.
Но не пошёл на это Закусин Николай.
Бежал он из Офлага куда глаза глядят,
Но был СС он пойман, отправлен в Карлсбад:
Измученный, голодный попал фашистам в лапы,
В застенки смертоносного немецкого гестапо.
В гестапо палачи его и били, и пытали,
Но оказался, видимо, наш Николай из стали:
Не стал даже под пытками «Хайль Гитлер» им кричать,
Не сдался тагильчанин фашистским палачам.
В концлагерь в Флоссенбурге отправили его,
Как тяжкого преступника на гибель прямиком.
Там каждый день – последний день в эсэсовский террор:
Расстрелы и «Arbeite macht frei» на входе приговор.
Февраль сорок четвёртого. Холодный страшный год.
На помощь наша армия всем узникам идёт,
Фашиста бьёт безжалостно и гнев её священ!..
Погиб в плену жестоком помком Закусин Н.
Застреленный эсэсовцем, в печи он был сожжён,
Сожжён, как вещь ненужная... но не был побеждён!
И только пепел по ветру, а человека нет.
А Николаю было всего-то тридцать лет!
Прошло с войны той более восьмидесяти лет,
О Николае нашем нигде известий нет.
Не дождались родители, сестра не дождалась.
И только в двадцать третьем его судьба нашлась
Средь карт военнопленных, среди архивных дат:
Остался на чужбине тагильский лейтенант.
Под камнем безымянным лежит, сгорев дотла,
Бесстрашный тагильчанин Закусин Николай.
Вы спросите, зачем я вам об этом говорю,
Зачем я из небытия всё это достаю.
От воина тагильского остался только прах.
Я память сохраню о нём для всех в своих стихах.
Пусть вечно жив он будет, пусть знают все о нём,
Пусть память о Закусине не порастёт быльём.
Ведь не для казни Николай был матерью рождён,
Пусть знают все, что он погиб, но не был побеждён!
А если кто-то скажет, что пили бы сейчас,
Мы пенное баварское, когда б разбили нас
Фашисты в Сталинграде, ты духа не теряй,
Ты расскажи, как умер Закусин Николай.
---------------------------
Помните тех, кто прошёл войну,
Помните тех, кто погиб в плену.
Цветных трико у них нет, не спорю,
Но они – настоящие супергерои.
Вечная вам память!
Пока Каменская элитка тянет на себя драное одеяло, я, пожалуй, порассуждаю над реалиями современного бытия. Итак, что мы имеем и в какие места. А имеем мы сообщество людей, которые абсолютно не знают кто такая моя двоюродная племянница. Обвинения в алкоголизме и наркомании от внебрачного отпрыска родственников своего папаши, она уже выгребла. За сие умозаключение спасибо, конечно, огромное, но едем дальше. Ибо это самая не интересная деталь бытности провинциального городка. Куда интересней господа поэты и дрыматурги. Вот данные индивиды пытаются ей впарить левых людей в качестве якобы родственников. Вопрос на засыпку: нахрена? Вот этот рыжий поэтический анонимус? Заело. А зачем было женщине после операции хрень писать? Ну нравился, ну читала. Однажды, громко посланный нахер, человек, назад не возвращается. Ибо "на хер" - это больно и неприятно. Смею заметить, как только местные кумушки творят гадости, тут же занавешивают страничку портретами заслуженных предков. Заслуженных и у нас хватает, впрочем не заслуженных тоже. Что там вменяется покойной тетке Нине в вину? Посылание подальше некоего гражданина из села Грязновка. Таки стоп. На фото внимательно посмотрите, пока я обосную правильный ответ. Оба гражданина бывшего ныне Союза ССР были родственниками по женской линии. Ну как-то так. Понимаете: воины, революции, детские приюты. А теперь, пожалуйста, не е*ите мозг пенсионеру. В данном случае мне. Как говорил один хороший учитель: не знаешь анатомию - учи географию. Почему-то вспомнилось, что у хутора Мелиховка, Дон изгибается в виде крюка. Второе такое место есть на Донце. А вот третье под Нововоронежем недалеко от села Архангельского. Именно так выглядит с высоты птичьего полёта место, куда успела добраться моя племянница, пока всё не продали. А теперь продавайте, сколько хотите. Пусто там. Душа ушла. Наверное это о мистике. В неё мало кто верит. Все думают о какой-то сраной коммуникации между то-ли зеками, то-ли ещё кем. Да чхать она хотела на эту коммуникацию, ясно же сказала женщина: и левых, и правых не уважаю. Так зачем наседать со своей сраной политикой. Кто-бы ещё мозги промыл этим контуженным девочкам-анимешницам. Фу. Не могу понять чем, но они омерзительны. Японская культура - это Миадзаки, а не вот это чернушное говнецо.