"Здесь ты никто" ч. 2
Мне 37, и я в тюрьме. Всё вокруг резко оборвалось. Хотя нет. Осталась надежда. Как в ящике Пандоры, всё зло сконцентрировалось вокруг меня. И только надежда на справедливость дает силы выжить. Мы постоянно ошибаемся. Годы идут, и мы приобретаем опыт. Но каждый раз новые и новые обстоятельства ставят нас перед фактом. Перед тем фактом, что на самом деле мы ничего не знаем об этой жизни. Справедливость. Какой расплывчатый термин! Кто-то требует жестокого наказания для преступника, взывая к справедливости. Сам "преступник" ищет справедливости и ждет, когда правда по сфабрикованному делу восторжествует. Кто же манипулирует правдой, кто между этими людьми? Почему, почему, почему? Тысяча вопросов и вечный поиск ответов.
Тюрьма дает ответы. Если не всё ты понимаешь, ты понимаешь главное, ты зришь в корень. Здесь всё, как на ладони. Говорят, в тюрьме и на войне люди видят суть жизни, отбрасывая ненужную шелуху. До своих 37 я жил, как и многие, в относительно благополучных условиях. В обществе потребления живут ради одной цели. Все эти политические игрища, смены курсов, национальные конфликты в этом обществе неинтересны. Мы двигаемся к достижению личного счастья, улучшению быта. Мы мечтаем о комфортной уютной жизни.
Тюрьма на Кавказе открыла совсем другую жизнь, совсем другую культуру, иное представление о жизни. В маленькой камере собраны совершенно разные люди. Разные национальности. Молодые и среднего возраста, старики, больные и здоровые, нервные и спокойные, преступники и попавшие по глупости, но переведенные следствием в ряд матерых уголовников. Разные представления о жизни, разное воспитание или полное его отсутствие. Здесь ты узнаешь жизнь всех слоев этого такого многонационального российского общества. Ты узнаешь мысли, поймешь культуру разных народностей, их приоритеты. Ты начинаешь понимать, что всё, что вбивали в твою голову через телевизор, радио и всевозможные СМИ – всего лишь глупая агитка, далекая от проблем людей.
Откуда появляются мерзавцы? Видимо, вся дрянь начинает вылезать из человека, когда он живет только ради своих интересов, думает только о своей выгоде, и плевать ему на окружающих. «Мы защищаем государство!» – пафосно заявил следователь, когда я в лоб задал ему вопрос, зачем они всё это делают. Мой вопрос висел в воздухе на протяжении всего так называемого следствия. Суть вопроса всегда была одна: «Почему, почему вы день за днем бумажка к бумажке, кропотливо фабрикуете против меня это дело?» С годами – прошли уже годы – я понял: никогда подчиненный не наплюёт на начальника, и так – по возрастающей.
Они защищают государство. Они сажают невиновных, отдавая отчеты наверх другому начальству. Они гордятся своими заслугами. Они делают из хулиганов бандитов, вешая за драку в пьяном виде тяжелые статьи за грабеж и разбой. Они сажают бомжа за кражу ста рублей или бутыли водки из супермаркета. Они сажают наркомана, убивающего своё здоровье, как наркоторговца, вешая на него статьи, за которые предусмотрено до пожизненного. Он не торговал, торгуют совсем другие, но их не сажают: они несут золотые яйца своим кураторам. Нужен план. И тюрьма не испытывает недостатка в сидельцах. Кого здесь только нет! Сидят все. Те, кто защищает государство, скоро будут его защищать от самих себя. Их сообщество четко знает, как сажать, кого сажать и какую из этого можно извлечь выгоду. Есть заказ – решения начальства будут выполнены точно и в срок. Нужен отчет наверх о проделанной работе? И по вертикали потекли вверх рапорты. За ними – сломанные судьбы.
Система отлажена. Но нет в ней ничего человеческого. В тюрьме есть все, от бомжа до депутата. Сообщество зеков. Это новая социальная среда. Здесь надо забыть про прошлую жизнь. Здесь есть «до» и есть «сейчас», ничего другого здесь нет. Объединяет только одно – борьба за выживание, борьба за сохранение чувства собственного достоинства, которое у тебя пытается забрать система. Система – хорошо отлаженный механизм, предназначенный для подавления твоей воли. В Ставропольском СИЗО я впервые испытал это на себе так отчетливо. Каждый раз, выезжая с конвоем в судилище, ты проходишь через комнату обыска. Унизительная процедура – полный обыск. У тебя проверяют все личные вещи, разбирают шариковые ручки, спичечные коробки, пачку сигарет, всё вытаскивается и бросается на стол. Осматривают каждый лист документов по уголовному делу, которые ты постоянно возишь с собой. Ты стоишь в одних трусах на грязном полу, а в это время прощупывают твои носки, штаны, майку. Всё это грудой навалено на столе. Тебе кричат: одевайся, и быстрей, быстрей.
Это уже как данность. Но перед этим тебя обыскивают совершенно диким способом. Тебе предлагают спустить трусы до колена и сделать в таком виде три приседания, потом поднять мошонку и заглядывают, не спрятал ли ты там что-нибудь запрещенное. Смысл этого действа с приседанием без трусов я не пойму до сих пор. Были, конечно, случаи когда зеки проносили в заднем проходе запретное, вплоть до мобильных телефонов, но ни разу я не слышал чтобы что-либо вывалилось из задницы при приседаниях. У сотрудников, проводящих обыск, есть специальные приборы, которыми, проводя вдоль тела человека, можно обнаружить спрятанные предметы. Наркотики прибор, конечно, не определит, но это отдельная история, и к ней я вернусь позже. Их в СИЗО проносят при помощи самих же служителей закона, здесь обоюдный интерес. Таким образом, при попадании в тюремные стены эстетика и этика сразу становятся анахронизмом. Тебя начинают "ломать" сразу, с самого начала. Час за часом, день ото дня ты забываешь, что ты – человек. Здесь ты становишься собственностью системы. Ты – никто!
Для человека, впервые попавшего в тюрьму с воли, это, безусловно, шок. Я не представляю, что пытаясь выставить это унизительное действо за соблюдение режима содержания, сами тюремщики готовы подчиняться подобным законам даже в случае попадания их самих за решетку. Ну представьте чисто теоретически главу УФСИН Реймера, приседающего со спущенными штанами на виду у десятка своих подчиненных. Любит же у нас глава МВД показывать всё на личном примере. Пусть и глава УФСИН покажет, что ничего зазорного здесь нет! Итак, моя естественная реакция – отказ. Впрочем, я никого не удивил, это была лишь спичка, поднесенная к бочке с порохом. Оскалясь рандолевыми зубами, сотрудник администрации, больше похожий на матёрого уголовника, переодетого в форму, заорал: «Ты чё, а***л, сука?! Да я тебя...» И подскочив ко мне вплотную, замахнувшись, ударил ладонью в ухо. Никак не мог предположить, что меня могут ударить.
Знал, конечно, что это бывает, читал, видел в кино, но не мог поверить в происходящее здесь и сейчас. Всё казалось нереальным. Второй удар по уху, садистская ухмылка перед моими глазами. «Что происходит со мной?» – промелькнуло в голове. Я огляделся по сторонам, ища поддержку. В комнате обыска, помимо нас с невменяемым сотрудником, было ещё несколько человек из администрации СИЗО. Они с интересом наблюдали за происходящим. Мой мучитель раздухарился, видя невмешательство своих коллег, и продолжал напирать, выкрикивая всякие гадости в мой адрес, размахивая при этом кулаками. Скажу, что крайне неловко ощущать себя раздетым, стоя в одних трусах, босиком на грязном полу, перед кучкой отморозков в камуфлированной форме с тяжелыми берцами, одетыми на ноги. Фантазия нарисовала картину валяющегося на грязном бетонном полу тела, пинаемого сапогами. Сбросив с себя наваждения, я резко оттолкнул от себя эту наглую рожу, готовясь в случае необходимости постоять за себя. Рожа опешила, застыв на мгновение, и в этот момент подключились его коллеги, безучастно стоявшие до этого в стороне.
Град ударов посыпался на голову: так меньше остается следов. Били кулаками, ключами от тюремных камер. Впоследствии, познав все хитросплетения тюремной жизни, узнал, увидел и кое-что испытал на себе. Бьют по ступням резиновой дубинкой, бьют сзади по почкам, подло так бьют, когда ты стоишь у стены на растяжке спиной к сотруднику. Система не любит непокорных, её задача – не перевоспитать человека, её задача – сломать волю, привить животный ужас и страх. Не успев отдышаться от побоев, я увидел, как комната обыска наполнилась другими сотрудниками, в глаза бросилось, что в руках уже были резиновые дубинки. Глаза. Я запомнил их глаза. В них я увидел то, что принято называть кровожадностью, и мой нелепый жалкий вид не вызвал у них никакого сочувствия. Они шли подавлять бунт. В комнату вошел замначальника по безопасности.
– В чем проблема? – зло спросил он.
Я сбивчиво пытался объяснить, что здесь произошло. В нем я надеялся найти человека, принимающего справедливые решения. Иллюзиям не суждено было сбыться.
-– Тогда снимай трусы, нагибайся и раздвигай жопу, а я посмотрю, что ты там спрятал! – заорал зам. по безопасности.
Я опешил. И в этот момент, как по команде, двое дюжих молодцев сбили меня с ног и начали охаживать дубинками по спине и ногам. Тут я действительно испугался. Испугался не побоев: мне было страшно, т.к. я был один, я был беззащитен перед этой системой. Закрыв текст постановления рукой, зам. по безопасности подозвал меня к столу.
– Подпиши! – сказал он.
– Мне нужно ознакомиться с текстом, – ответил я. И град ударов посыпался с новой силой...
– Подпиши!
Всё когда-то кончается. Кончился и этот кошмар, подошел тюремный фельдшер, зафиксировал применение физических средств воздействия на арестованного. Я посмотрел в его глаза. Как нужно мне было увидеть сочувствие, как я искал его! Один, совсем один! Неужели нет ни одного человека, в котором я увижу простое человеческое сочувствие? Фельдшер с отстраненным взглядом осмотрел меня. Подошел сотрудник с дубинкой и, ухмыляясь, сказал, обращаясь к фельдшеру:
– Что-то мало у него на ногах синяков, – и, размахнувшись, пару раз ударил меня по ноге,
– Вот теперь полный порядок!
Брошенная в лицо тюремная роба, два этажа вверх по лестничному пролёту, по дороге пара подзатыльников. Я в карцере. Комната 2 на 2 метра, пристегнутые к стене сбитые из досок деревянные нары, туалет типа параши, окно с просверленными отверстиями в пластиглазовой вместо стекла, форточке. Кто додумался просверлить там отверстия? Сквозняк. Холодно, тонкая х\б роба совсем не греет. Тело ломит от побоев. Но что это по сравнению с тоской? Сильный приступ тоски. Ты один, и нет никого рядом, кто мог бы поддержать в эту минуту, в момент горькой досады, в момент потери веры во всё человеческое. Мой дом, моя семья, все те, кого любил я, кто любил меня, далеко за этими стенами. За 2000 км отсюда мой дом. Если бы знал я тогда, какие испытания ещё впереди, возможно, пережил бы всё с легкой иронией. Я до сих пор не могу понять, почему в наш 21 век, в человеке живет допотопный петикантроп? Дай только ему слабину, и он вырвется наружу.