Игры со временем
Хотел оставить коммент и тут вижу такое... Уважаемые разрабы пикабу, пожалуйста, не надо играть с временными парадоксами. Нам только во временной разрыв провалиться осталось под новый год.
Хотел оставить коммент и тут вижу такое... Уважаемые разрабы пикабу, пожалуйста, не надо играть с временными парадоксами. Нам только во временной разрыв провалиться осталось под новый год.
Дисклеймер: История вдохновлена легендой об исчезновении трёх смотрителей маяка на острове Эйлин-Мор в 1900 году, в Великобритании. Все имена вымышлены. Все совпадения случайны.
Дневник Грегори Фрэйзера, одного из смотрителей маяка на острове Скидвен, Великобритания. 15 декабря 1898 года. Последняя запись:
«Если бы кто-нибудь спросил, что я думаю обо всём случившемся, я бы честно ответил – не знаю. И подкрепил бы свои слова фразой, вычитанной в третьесортном мистическом рассказе. “Вряд ли найдётся хоть один человек, – гласит она, – способный узнать, какие тайны скрывает обыденность нашего мира, и сохранить при этом рассудок. Помимо видимой вселенной есть сотни других, а грани, отделяющие нас от неизъяснимого, столь же хрупки, сколь и наше сознание”.
Раньше я думал, что эта фраза написана лишь для нагнетания жути. Однако теперь я в этом не уверен.
Я не могу с полной достоверностью сообщить, что случилось с Джейкобом Робинсоном и Стефаном Смитом. Есть определённые догадки. Однако, чтобы разобраться, я должен записать всю историю целиком. Туман клубится за окнами и липнет к стеклу. Время от времени в нём слышатся чьи-то голоса. Вижу очертания корабля, потом ещё одного. “Это всего лишь иллюзия”, – думаю я. Карандаш дрожит в руках. Слегка нажимаю на него, и острый грифель дырявит бумагу. “Не иллюзия, – шепчет тонкий голос в моей голове. – Правда”.
Старший смотритель уплыл в Норт-Уист и обещал вернуться к Рождеству. Я не уверен, что продержусь так долго.
Странности начались два дня назад, 13 декабря 1898 года, в десятом часу вечера. Именно тогда погода начала портиться. Джейкоб спустился к берегу, чтобы покрепче привязать лодку. Стефан приболел и не выходил из своей комнаты. Я сидел на скамейке перед маяком и курил трубку. Темно было хоть глаз выколи. Я едва различал очертания Джейкоба и лодки, а горизонт полностью тонул в туманной мгле. Только слышно было, как беснуются свинцовые волны.
– Заканчивай с лодкой и пойдём! – крикнул я Джейкобу. – Холодно очень!
Вдруг со стороны моря послышался целый хор голосов.
– Эй! Э-э-эй!
Джейкоб выпрямился и застыл. Я первым делом оглянулся на маяк. Он горел исправно. Стефан вначале недоумевал, как моряки видят луч нашего маяка за много миль от берега, однако линза Френеля хорошо усиливает свет. Высокое здание на одиноком пустынном острове. Трудно пропустить такой ориентир.
Голос показался мне странно приглушённым. Я прищурился, но ничего не смог разглядеть.
– Ты видишь кого-нибудь? – крикнул мне Джейкоб.
– Никого! – ответил я.
Неожиданный порыв ветра заглушил мои слова. Я быстро загасил трубку и направился к маяку. Джейкоб вскоре присоединился ко мне. “Кто бы там ни был, – сказал он, – надеюсь, они не напорются на риф. Потому что в такую погоду ни один дурак не поплывёт к ним на помощь”. И я мысленно с ним согласился.
– Что случилось? – испуганно спросил Стефан, встретив нас у самого входа в маяк. – Вы это слышали?
– Конечно, слышали, – буркнул я. – Мы бы даже сказали тебе, кто кричал, если бы хоть что-нибудь видели.
Ночь выдалась неспокойной. Ветер шумел всё сильнее. Я долго не мог заснуть. Меня не оставляла мысль о том, что туман скрывал нечто странное… Нечто сверхъестественное.
Наутро я спустился на кухню и застал Джейкоба, сидящего за столом со стаканом крепкого бренди в руке. Я тяжело вздохнул. Ещё три года назад он был убеждённым трезвенником, но служба на маяке не прошла для него бесследно.
Увидев меня, Джейкоб со стуком поставил стакан на стол.
– Да пропади оно пропадом! – прорычал он. – Я даже на улицу выйти не могу! Видал, что там творится?
Он поёжился, словно сама мысль о бушующей за окном стихии пробирала его до костей. Затем глотнул ещё бренди и сказал:
– Стефан наверху. Керосин в лампе меняет. Проведай его, пока он там не навернулся.
Я взобрался на самую вершину маяка. Стефан уже заправил лампу и устанавливал её обратно внутрь линзы.
– Идём, – сказал я. – Скоро завтрак. Потом вместе поработаем.
Стефан повернулся ко мне. Он хотел что-то сказать, но с северной стороны моря вдруг послышался звук. Мощный, зычный, трубный. Пароход. Это был гудок парохода.
Не сговариваясь, мы со Стефаном бросились к окнам. Свет маяка выхватил из белесой мглы очертания огромного корабля. Ни разу в жизни мы не видели таких больших судов. В небо взмывали чёрно-белые трубы, у кормы расположилось более десятка окон, на стальном корпусе смутно виднелось название – я не смог его прочитать.
Корабль медленно проплыл мимо острова. Я даже заметил силуэты людей, столпившихся на палубе. Стефан застонал и вцепился в мою руку. Я положил ладонь ему на плечо, и в тот же самый момент громадина начала исчезать. Растаяли люди на палубе, растворилась в тумане стальная обшивка корпуса, замерцали и пропали трубы. Остался только ряд маленьких квадратных окон, висевших в воздухе, точно улыбка Чеширского кота. А потом они исчезли, одно за другим, словно чья-то невидимая рука натянула на них белое покрывало тумана.
– Это какая-то чертовщина, – пробормотал я. Стефан шептал что-то себе под нос. Кажется, молился. Я схватил его в охапку и потащил вниз, к Джейкобу.
День тянулся невыносимо долго. Джейкоб то и дело прикладывался к бутылке. Стефан призывал всех известных ему святых “рассеять сумрак над нашим островом”. Их поведение меня раздражало. Наверх мы почти не поднимались, лишь изредка проверяя, ярко ли светят лампы. Вечером Джейкоб всё же вышел на улицу и тут же вернулся обратно. Лицо его побледнело, глаза были широко раскрыты, а на бороде и густых бровях виднелись капли морских брызг. Мы спросили его, сумел ли он что-нибудь разглядеть в море, но он не ответил. Лишь сделал пару дежурных записей в своём журнале и ушёл на кухню. Когда я спустился проведать его, он был уже совершенно пьян.
– Я видел… – проговорил он, нервно стуча костяшками по столу. – Честно, не могу объяснить, что я там видел. Будто что-то прорывается в наш мир… извне.
Он изобразил в воздухе бесформенную фигуру, но руки у него задрожали, и он согнулся над столом, запустив пальцы в волосы.
– Не говори глупостей, – проворчал я. – У нас просто галлюцинации. Слишком плотный воздух, ядовитые испарения. Нелады с пищеварением. Да мало ли что могло послужить причиной.
– Чёрт возьми, Грег! – взревел Джейкоб. – Я спускался к берегу. Там, по линии горизонта, тянется чёрная полоса! Я разглядел её сквозь туман! Это словно дыра в пространстве, клянусь тебе! И там, в этой дыре…
Последние его слова утонули в неистовом ураганном вое. Громко задребезжали стёкла. Мне показалось, что даже пол под ногами завибрировал.
– Ты пьян, – как можно спокойнее произнёс я. – Пойдём спать. Может, завтра погода улучшится.
Джейкоб нехотя поднялся из-за стола. Его покачивало. Я помог ему добраться до спальни. Он повалился на постель и тут же захрапел. Рядом, на своей кровати, сидел Стефан и бормотал под нос молитвы. Я с трудом подавил желание взять его за шкирку и хорошенько встряхнуть. Меньше всего мне сейчас нужен был человек, одержимый глупым суеверным страхом.
Мне вновь не спалось. Я порылся в залежах старых книг и обнаружил потёртое издание “Флатландии” Эбботта. Однако приключения Квадрата в мире других измерений показались мне невероятно скучными по сравнению с тем, что происходило за стенами маяка, и я быстро уснул.
Я до мельчайших подробностей помню свой сон. Мне снилось, будто остров и море стали плоскими, как лист бумаги. Маяк уменьшился до размеров карточного домика. Я стоял на самой его вершине. По левую руку от меня рядами громоздились старинные корабли: парусники, каравеллы, драккары, фрегаты, пакетботы… На другом конце листа всё было покрыто тьмой, но я различил силуэты пароходов, подобных тому, что видел накануне. А потом края листа начали сами собой сворачиваться. Вздыбились волны, поднялись к самому небу корабли. С каждым витком им становилось всё теснее. Они наседали друг на друга, ломали борты, носы, паруса, скрипели и скрежетали. Мир превращался в двусторонний свиток. Затем острая длинная игла пронзила насквозь левую сторону свитка, прошла над моей головой, из одного окна в другое, и воткнулась в его правую часть. Я вскрикнул и тут же проснулся.
– Кошмар? – спросил Стефан, когда я тяжело перевернулся набок, вытирая со лба пот. Он сидел в той же самой позе, скрестив на кровати ноги и сцепив руки на груди. Похоже, он даже не ложился.
– Кошмар, – подтвердил я, но тут же осёкся. Я вдруг понял значение своего сна. Старинные корабли – прошлое. Громадные пароходы – будущее. Маяк – точка их соприкосновения.
– Время, – сказал я тихо. – Оно сворачивается. Мы видим то, что было… И то, что будет.
Стефан промолчал. Я сел на кровати. “Флатландия” упала на пол, но я, погружённый в свои мысли, даже не заметил этого.
Я долго не мог уснуть. Задремал лишь перед рассветом и вскоре проснулся вновь, оглушённый давящей тишиной. Не было слышно ни воя ветра, ни шума волн, ни раскатов грома. Стихли даже крики чаек. Из окон пробивался мягкий солнечный свет, однако большие настенные часы показывали полшестого. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что стрелки не двигались. На соседней кровати мирно спал Джейкоб. Стефана нигде не было видно.
Я растолкал старшего помощника, и мы вдвоём взобрались на вершину маяка. Стефан уже успел там поработать. Лампа исправно горела, а на полу рядом с линзой лежала влажная тряпка.
– Может, он на улице? – предположил я. Мы спустились вниз, открыли входную дверь и тут же увидели Стефана. Он стоял на тропе, ведущей к лодке. Берег тонул в молочно-белых клубах. Всё было тихо. Я не слышал даже плеска волн.
– Смотри, – прошептал Джейкоб и указал рукой куда-то вдаль, на море. Я пригляделся и обомлел. У самого горизонта раскинулся город. Башни, церкви, шарообразные стеклянные крыши и огромное чёртово колесо. Город висел в воздухе, мерцающий и полупрозрачный, словно замок Фаты Морганы.
– Что это? – прошептал я. Хотя, конечно же, знал ответ на свой вопрос. Здесь, у острова Скидвен, часто возникали миражи. Но зимой – никогда. Да и дома были чересчур высокими для ближайшей деревушки.
Тут Стефан двинулся к берегу. Мы с Джейкобом бросились за ним.
– Стой! – закричал я, догнав парня и схватив его за плечи. – Мы не знаем, что там, внизу, в этом тумане!
Стефан обернулся. Взгляд у него был отрешённый. Лицо расплылось в широкой глуповатой улыбке.
– Время сворачивается, так ведь ты сказал? – проговорил он. – Мы видим то прошлое, то будущее? Так вот: это – Лондон будущего!
И тогда я заметил рядом с колесом знакомую башню с часами. Неподалёку виднелось Вестминстерское аббатство. Его остроконечные крыши терялись среди непомерно высоких зданий, подобных которым я никогда не видел в Лондоне. А позади всего этого великолепия высились чёрные дымящиеся трубы заводов. Открывшийся перед нами городской пейзаж потихоньку таял, и сквозь него проступал горизонт с широкой чёрной полосой посередине.
– Он исчезает! – неожиданно воскликнул Стефан. – Пусти, я хочу посмотреть на него поближе!
С этими словами он вырвался из моих рук, ринулся вниз по склону и исчез за белой пеленой. Мы побежали за ним, однако не успели пройти и десяти шагов, как дорога стала мокрой и скользкой, в лицо ударили солёные брызги, а в ушах засвистел ветер. Мираж пропал, словно его не было, осталась только чёрная дыра с рваными краями. Джейкоб крепко сжал мою руку, и мы нырнули в туман, надеясь отыскать там своего товарища.
В этой белесой тьме я услышал эхо чьих-то голосов, звон шпаг, стук копыт, выстрелы из пушек. Мы с Джейкобом оказались в гуще невидимой битвы. Вместо людей – силуэты, вместо зрительных образов – запахи и звуки. Стефан исчез бесследно. Во мгле я различил лодку: волны захлёстывали её целиком, а ветер натянул верёвку, обвязанную вокруг кнехта¹, и грозил её оборвать.
Джейкоб грязно выругался.
– Иди за мной! – крикнул он мне. – Надо вытащить лодку наверх, подальше от воды.
Он отпустил мою руку и помчался вниз, к лодке. Я не сделал ни шага. Вокруг клубились тени, кричали солдаты, ржали лошади. Меня парализовала сама невозможность происходящего. Джейкоб достиг лодки, обернулся ко мне, что-то проорал и вдруг исчез под нахлынувшей на берег огромной волной. Когда она отступила, я увидел лишь лодку, со скрипом покачивающуюся на воде. Джейкоба поглотило море.
Тогда я бежал прочь от воды, ориентируясь на слабый свет маяка. Не помню, как сумел так быстро взбежать вверх по мокрой и грязной дороге. Не помню, как захлопнул за собой входную дверь и поднялся по лестнице к нашей спальне. Помню лишь туман, сгустившийся у окон моего убежища. Куда бы я ни спрятался, он всегда будет ждать меня снаружи. Он насылает иллюзии. Рвёт в клочья время и пространство. Он погубил моих товарищей, а теперь жаждет добраться до меня.
Карандаш сильно затупился. Я смотрю в окно. Там, вдалеке, смутно виден корабль. Кто-то зовёт меня по имени. Крики слышны так отчётливо, будто доносится из соседней комнаты. Я узнал голос отца, брата, умершей три года назад матери. Теперь я уверен, что помешался. Ни один дьявольский туман не сможет забраться в голову человеку и вытащить оттуда личные воспоминания.
Теперь до меня доносятся отчаянные возгласы сына. “Папа! Папа!”. Противостоять этому зову решительно невозможно. Мальчик попал в тюрьму ещё до совершеннолетия, и я не виделся с ним много лет. Убеждаю себя, что сын никак не мог оказаться здесь. Бесполезно. Голос слишком отчётливый. Откладываю карандаш. Иду вниз, навстречу иллюзиям. Терять-то мне уже нечего».
∗ ∗ ∗
– Так что вы об этом думаете? – спросил старший смотритель у частного детектива Джона Уайта, когда тот дочитал последнюю строчку и закрыл дневник.
– У меня есть два предположения, – сказал Уайт. – Начну с самого вероятного. Джейкоба Робинсона и Стефана Смита смыло в море во время шторма. Тогда всё, что написано в этом дневнике, следует интерпретировать как плод воспалённого разума несчастного смотрителя. Полицейские обыскивают маяк сверху донизу. Возможно, ваши коллеги хранили у себя не только бренди, но и опиум. А может, и другие вещества. Просто они более тщательно их прятали.
– Полагаете, он покончил с собой? – задумчиво сказал смотритель.
– Полагаю, что рассудок его был повреждён задолго до этой ужасной бури, – уклончиво ответил детектив.
Смотритель нахмурился.
– Но если в дневнике написана чистая правда, – невозмутимо продолжил Уайт, – то в таком случае, дорогой Горацио, мы многого не знаем об этом мире.
Примечания:
¹Кнехт - здесь: тумба для швартовки судна.
Для того, чтобы путешествовать во времени, не надо никаких высокотехнологичных приблуд. Всё гораздо проще. Надо быть моряком.
В данный момент мы двигаемся из американского порта Портланд в сторону Японии. И находимся на полпути прямо посреди Тихого океана. Сегодня у нас среда 17 ноября, а завтра будет пятница 19 ноября. А четверга у нас не будет. Такая вот загогулина. С ней вроде впервые повстречались ребята из команды Магеллана. Ну, по крайней мере те, кто уцелел.
Но это ещё не вся история. Согласно плану, в середине декабря мы поедем с грузом ветряных мельниц из Китая в сторону панамского канала. А ехать там 4 недели. И Новый год будем встречать тоже посреди океана. ДВАЖДЫ! Ибо мы 31 декабря в полночь выпьем шампанского и пойдём спать. А проснёмся опять 31 декабря.
А значит опять встречать Новый год и пить шампанское. А вы так не хотите?
1)
- Не столкнись с прошлым собой, иначе создастся временной парадокс. - Сказала Сузу важно.
- В Steins;Gate, очевидно, используется многомировая интерпретация Эверетта, либо интерпретация, основанная на ней. - Начал говорить Солум задумчиво. - А теперь объясни, пожалуйста, каким образом вы можете создать парадокс, если по Эверетту при путешествии в прошлое и изменении хода событий мы просто создаём новую вселенную, оставляя изначальную нетронутой?
2)
- Хооин, я тут кое-что странное заметил.
- И что же? - Спросил Окабе Солума.
- Считывающий штейнер ведь переносит твои воспоминания из изначальной мировой линии в новую, в тот же самый момент времени, в котором ты находился?
- Верно. И что же тебя беспокоит?
- Почему СШ не стирает твои воспоминания после временного прыжка, когда ты доходишь до того момента, с которого ты совершил прыжок?
- ...
На момент истории мне было лет 5-6, в школу я не ходил, а в садик я не пошел, потому что заболел. В детстве я вообще был болезненным ребенком, и любой простудифилис лип ко мне, как банный лист. Сестра, обычно остававшаяся со мной в таких случаях тоже заболела. И мама взяла меня на работу. На самом деле я был в восторге, ведь моя мама работала не скучной чиновницей в ОГА, не продавщицей в магазине, и даже не трактористкой в колхозе. Моя мама была Метеорологом. Именно так, с большой буквы М. Если вы никогда не были на метеостанции, напроситесь и посетите это место.
Метеостанция — ужасно атмосферна. Непонятного назначения приборы возвышаются на рабочих столах, скрипят, пищат, тикают, выполняя свою такую нужную, но абсолютно непонятную "гражданскому" не посвященному в таинства метеорологии работу. В дальнем углу обязательно найдется ртутный столб, и тут он будет не метафорой, а всамделишней метровой колбой, заполненной ртутью. Загляните с разрешения метеоролога в ИВО, прибор, определяющий высоту облаков. Старые советские, но надежные его версии напоминают гибрид осциллографа и игрового автомата "морской бой". Резиновая туба обнимет ваше лицо, когда вы прижметесь к ней, и, вдохнув неповторимый запах нагретого, живого прибора, вы погрузитесь в небо, а невидимый луч будет вашим проводником. В другом углу мерно тикают барографы (суточные и недельные), под столом покоится радиометр, способный предупредить город о надвигающемся апокалипсисе.
Метеостанция обычно находится в малозаселенном районе города, где-нибудь на выселках. Вообще оно технически нужно, чтобы получать максимально точные погодные данные, плотная городская застройка простую температуру воздуха может увеличить на 5-7 градусов Цельсия, вот и наша находилась в самом старом районе города (здесь его даже называют деревней К., хотя официально еще с 30 годов прошлого века это улица К-ая). Исторически, с этой улицы и пошел весь город, а на том месте, откуда я сейчас пишу, был непролазный лес. Напротив метеостанции находилась (да и до сих пор там стоит) старинная церковь Успения Богородицы, по легенде собранная без единого гвоздя. Собственно, единственный нормальный туристический объект во всем городе.
Да, метеостанция — не магазин. Работает она круглосуточно. В зависимости от количества сотрудников и воли местного начальства в 4 смены, в 2 по двенадцать часов, или как в песне Цоя — сутки через трое. В девяностые метеоролог много не зарабатывал, но моя мама профессию не бросила и как раз вышла на очередные "сутки", вместе с мелким мною. За день я навозился с котенком, напросился с мамой на площадку, меня чуть не задушил щенок, я попилил детской пилой настоящие дрова, "помогал" маме с приборами, крутя ручки настройки под ее чутким руководством, учился определять облака по атласу пятидесятых годов с офигенными цветными фотографиями неба. Сейчас такое времяпровождение сочли бы издевательством над ребенком, а я был доволен, как царь Соломон. В общем, к девяти вечера я завалился спать без задних ног в комнате отдыха, обняв недовольного кота и завернувшись в древний овчинный тулуп.
Проснулся я глубокой ночью, за окном истерически бушевала осенняя гроза, а мама передавала телеграмму "шторм" в головной отдел по телефону. И сначала я успокоился и вновь начал засыпать под ее ЩЕСИД, ЩЕСМЬЮ и прочие метеокоды. Мне показалось, что прошел час, когда я вновь проснулся. Свет нигде не горел, гроза уже не бушевала, слышался лишь шорох дождя на улице, мамы нигде не было. Я понимал, что, скорее всего, она ушла на площадку, но от чего-то вдруг стало очень страшно, и я побежал искать котенка, чтобы обнять его и вновь вернуться под спасительный тулуп. Котенка нигде не было, а вот наружная дверь в сенях была открыта. Я прекрасно знал, что это ненормально — на метеостанции с этим строго, тем более улица К. не совсем благополучный район, полный алкашей и других опасных личностей. С улицы раздавалась музыка, причем очень странная, я взрослый сказал бы, что это восьмибитка, но в то время о восьмибитке вряд ли кто слышал, да и кто бы и на чем мог ее играть почти в деревне? До появления в России MP3-плееров было еще лет 20. Я выскочил на улицу, и что самое странное, страх пропал. Дальше я подошел к забору, вглядываясь в темноту. А вот на другой стороне дороги, аккурат над забором (уже церковным) и находилось нечто действительно странное. До сих пор сложно это описать, но я попытаюсь.
Примерно метрах в трех над церковным забором висел шар. Ну как висел... Самого шара видно не было, но какой-то шарообразный объект там был. Дождь, натыкаясь на невидимую преграду, просто стекал с него, как будто бы это был воздушный шарик или полиэтиленовый пакет, только размером примерно с две коровьих головы, или даже больше. Свободное от дождя пространство слабо светилось фиолетовым светом и пульсировало, то сжимаясь, то расширяясь в такт музыкальным звукам.
Я заворожено смотрел на это, а внутри поднималось чувство теплоты. Хотелось побежать к шару, обнять его, прижаться.
И тут меня кто-то резко схватил за плечо. Это оказалась моя мама, она неожиданно грубо буркнула мне что-то типа "не смотри" и волоком поволокла меня обратно в здание станции.
Наутро пришли какие-то люди в бушлатах, ходили по метеостанции, тыкали всюду странными приборами с длинными щупами, а меня осматривала добрая врачиха в белом халате и с густо напомаженными ярко-красными губами.
Эта история не стоила бы упоминания, если бы я в недавно прошедший день метеоролога не заговорил о том дне со своей матерью. Мама сказала, чтоб я меньше пил и курил, это все глупости, мне, мол, приснился дурацкий сон. И полароидную фотографию котенка мне показала, говоря, что дымчатых пушистых котов на метеостанции отродясь не было, а котенок был гладкошерстный и полосатый. С фотографии на меня смотрел действительно полосатый рыжий желтоглазый кот.
Но почему я помню дымчато-серого пушистого котенка с зелеными глазами? И откуда взялась у мамы фотография кота, если никто из маминых знакомых или сотрудников метеостанции фотографией не увлекался, да и фотоаппарат-полароид в те годы мог себе позволить разве что какой-нибудь директор завода или сотрудник спецслужб?
Не обнял ли я тот шар на самом деле?
Автор - Tolik-punkoff, Мракопедия
Вспоминая старую игру Принц Персии: Схватка с судьбой, я задумался над темой возвращения во времени.
По технике, если главный герой получал повреждение, то используя песок времени он мог вернуться во времени и восстановить утраченное здоровье. Парадокс в том, что возвращая тело времени, нейронные связи, они же память, тоже должны были исчезнуть, то есть принц должен был попасть в петлю времени, когда он получал увечье, возвращался назад и т.к. не знал о том что произойдет должен был снова получить урон.
Короткая версия перевода-Она говорит ему, что это не правильно, что когда она его целует, то словно брата поцеловала. А потом говорит, что ей похер и они продолжают, после чего у них происходит секс. Далее Марти прибегает к Доку и говорит, что переспал со своей мамой, тот говорит, что как это так и почему ты ещё здесь, тот отвечает хз. Потом Док говорит ему мол, точно, мы отправим тебя в прошлое, где ты остановишь себя и у вас не будет секса. Он отправился в прошлое, но вместо того, чтобы остановить самого себя, трахнул и себя и мать, проще говоря мжм. Потом снова прибегает к Доку и по новой, а финал уже в конце видео