Глава финальная. Которую лучше бы никому не читать, а мне никогда не писать
Джокер оставил этот мир в ночь на первое июня две тысячи четырнадцатого. Последние дни ему становилось все хуже, болезнь его прогрессировала. Бедняга несколько раз писался в квартире, задыхался и довольно тяжело ходил на прогулки.
В ту ночь он спал с нами в кровати и внезапно стал резко и часто дышать. Я подумал, что он написает сейчас в постель, подхватил его на руки и понес в ванную, ругаясь, что он не сполз хотя бы на пол. В этот момент на моих руках Джокер издал последний вздох и ушел навсегда.
Я не смогу описать того ужаса, тоски и горя, которые рухнули на меня в ту ночь. Маринка обвинила меня в смерти нашего любимого пса. Я тоже ощущал себя виноватым. А Джокера уже просто не было.
Мне удалось отпроситься на работе, я сидел в парке около дома на лавочке и пил коньяк из горла бутылки, а слезы просто не останавливаясь лились из меня, но легче не становилось. Я позвонил тогда самарским друзьям и около часа мы разговаривали, это позволило мне хотя бы не впасть в истерику, аффект или что-то подобное.
Бедный, бедный мой пес, ты прожил всего десять лет, как же это ничтожно мало, как несправедливо и как тяжело это было осознавать. Я второй раз терял собаку и знал, что этот раз не последний.
Мы с Маринкой отвезли Джокера на кремацию, оставив в ветклинике в морозильнике в шесть утра, разбудив дежурного врача. Все было кончено быстро и буднично, как, наверное, часто бывает в такие времена.
Со временем мы потихоньку отошли от острого стресса, успокоились, жена меня перестала обвинять в случившимся, и сам я немного отпустил ситуацию.
Жизнь наша более-менее наладилась, мы ездили за границу, объехав за несколько лет почти всю Европу, нашли хорошую гостиницу для собак на время наших путешествий, регулярно посещали Волжский Утес и Самару, были в Нижнем Новгороде, Владимире и Ярославле. Мы начали вести видеоблог про собак в две тысячи семнадцатом, который ныне совсем заброшен, к сожалению. Маринка даже завела группу в ВК, участники которой первыми читают теперь мои тексты. Много было всякого, но я считаю не честным писать здесь об этом, ведь наша история про Джокера и компанию, так что многие обстоятельства и подробности мы оставим за пределами нашего повествования.
Летом две тысячи семнадцатого у нас появилась Маня. Подробности этого события возможно я когда-нибудь опишу в отдельной истории, скажу только, что Манькино появление почему-то вызвало крайне негативную реакцию моих родителей, которых вроде бы это не касалось от слова «совсем», вплоть до того, что они повесили трубку в середине разговора и несколько месяцев не общались с нами. Мы же исходили из очень простой и известной идеи: хочешь продлить жизнь возрастным собакам, заведи им в компанию щенка.
Надо признать, наши собаки здорово оживились и было от чего. Бусинка, та вообще вспомнила все свои материнские инстинкты и занялась вплотную воспитанием малышки, попутно прививая ей свои собственные привычки и модели поведения, от чего у нас теперь Маня – дамочка вздорная и замысловатая, но своего никогда не упустит. Таким образом, у нас снова было три собаки, но это счастье продлилось совсем не долго.
К осени Бусина совсем заболела. У нее был диагноз, о котором я не хочу говорить, ей сделали операцию еще в шестнадцатом году, но она не решила всех проблем и Буська-Котик начала стремительно угасать.
Это было одно из самых тяжелых времен в нашей жизни. Не прекращающийся ад с больной собакой, которой становилось все хуже, ее приходилось подсаживать на лестнице, а потом и вовсе выносить гулять на руках, что было не тяжело физически, она совсем исхудала, но морально просто невыносимо. Редкие минуты, когда ей становилось лучше, она ласкалась и пыталась поиграть, не приносили совсем облегчения. В нашем доме повисла тяжелая атмосфера, мы почти перестали шутить и смеяться, общаться с друзьями и только количество употребляемого алкоголя росло.
Параллельно приходилось заниматься поиском, потом переоформлением квартиры для родителей, с которыми мы готовились воссоединиться в Москве. Если добавить сюда то, что квартиру смогли купить только в наглухо убитом состоянии, и пришлось организовывать ремонт с обдиранием отделки до кирпичей, полной заменой проводки, сантехники и прочего. А если еще добавить, что работу нам никто не отменял, и там постоянные стрессы и авралы, а также запущенный в семнадцатом году процесс реновации жилья, угрожающей превратить наш район из зеленого малоэтажного уютного уголка в бездушный бетонный мешок, без права выбора нами вариантов переселения, думаю вы легко себе представите, как сложно и невыносимо для душевного здоровья проходил для нас тот период жизни.
К новому году несчастная собака совсем сплохела. Ее мучили боли, обезболивающие мало спасали, и она днем тихонечко плакала, от чего стервозная соседка из соседнего подъезда, жившая по диагонали от нас, все время подбивала жильцов нашего дома написать на нас коллективную жалобу. Мои объяснения ей, что мы просто несем свой крест, и всеми силами пытаемся огородить их от своего присутствия и не причинять беспокойства, но решить проблему иным способом мы никак не можем, не давали никакого результата. Отдельно странным было то, что ни нашего соседа через стену, ни соседку снизу шум не беспокоил, я специально их спрашивал все время, видимо у них находились другие дела, кроме как изводить окружающих людей претензиями. Через год эта же мадам начнет доставать меня, что у нас шумный кондиционер, и я предложу ей заказать измерение децибел, чтобы я смог обратить по гарантии, поскольку кондиционер сертифицирован, и она сольется, а потом и съедет из нашего дома, но это только через год, а тогда она активно добавляла нам проблем и нервотрепки.
В один из февральских дней две тысячи восемнадцатого, Бусе стало совсем плохо, она не могла встать, лежала и тихонечко, но надрывно верещала от боли, никакие лекарства не помогали. Это был конец. Даже простые прикосновения ладони причиняли собаке невыносимые страдания. Нам не осталось ничего, кроме как вызвать врача, который погрузил ее в глубокий сон, а потом прекратил ее мучения. Мне очень сложно писать это, я не могу подобрать слова, и очень тяжело справляюсь с эмоциями. Никогда еще мне не приходилось ни принимать таких решений, ни присутствовать при их выполнении. Полагаю, я никогда не смогу объяснить, что я чувствовал в тот момент, как это пережил, и тем более мне не понять, что ощущала Маринка.
Мы отдали тело нашего полосатика на кремацию, конечно отказавшись от видео-подтверждения, все же нам рекомендовали этих людей уважаемые ветеринары, а смотреть на такое заставить себя мы уже не могли.
Вот так, тяжело и с невероятной болью и страданиями, покинул этот мир наш любимый Бусенька-Котик. Очень странно, но я пишу эти строки двадцатого апреля, в ее день рождения, и сегодня ей могло бы исполнится шестнадцать лет. Но наша полосатая красавица немного не дожила до своих двенадцати.
Проводив Бусину, мы не могли находиться дома и весь день вдвоем с Маринкой пили в машине, сидя у подъезда, пили и плакали. Переносить уход собак становилось все сложнее, единственное, что помогло нам как-то удержать эмоции, это то, что через две недели мы улетели в Амстердам, где уже была весна, уютные спокойные каналы, добродушные голландцы, и съемки видео для нашего канала. Это конечно не убрало боль, но хоть как-то отвлекало.
Век американских стаффордширских терьеров частенько короток. Увы, немногие представители породы доживают даже до пятнадцати лет, так что долгожителями их никак не назвать. Может быть со временем бридинг обратит внимание на такой фактор, и секционируют собак с надежными организмами, но пока об этом не приходится и мечтать.
Наша Агаша прожила без Бусинки совсем не долго, меньше полугода. Она выглядела в целом здоровой, хотя, конечно седой и степенной. Еще осенью, когда Котик был с нами, мы весело отметили Агашкино двенадцатилетие, о чем засняли добродушный ролик для своего канала, и ничего не предвещало беды. Там был печеночный торт, воздушные шарики, рассказы из Агашкиной жизни и все по-домашнему милое, и этот ролик тоже ставит своего рода большую точку в истории нашей троицы, если он когда-нибудь вам попадется, посмотрите его, думаю, не пожалеете (не сочтите за рекламу, ссылку оставлять не буду, да и канал давно лежит на боку).
Агаша ушла внезапно. Утром из гостиной, где ночевали Агашка и Манечка раздался грохот и мы сразу поняли с Маринкой, что случилось что-то плохое. Агашка сдавала немного, и мы знали, что у нее проблемы с сердцем – не редкость для крупненьких собак, но ничего не предвещало такого скорого исхода. Мы прибежали из спальни, точнее Маринка прибежала, а я приковылял: отлеживался дома после операции. Агаша лежала на полу бездыханная. Видимо случился приступ и она рухнула с дивана, на котором обычно спала. Все было кончено.
Мы вызвали крематорщиков, попрощались с любимицей как смогли, в мешок, куда пакуют тело собаки, я положил ее любимую игрушку – синий грейфер, и курьер-азиат заплакал вместе с нами.
А потом мы остались с ничего не понимающей Манькой и тихо плакали весь день. Мне после операции даже выпить было запрещено, и Маринка, проявляя солидарность, тоже переживала без «успокоительного».
Скажу вам откровенно, мне было очень тяжело, настолько уже, что вспоминая Агашу, даже просто на бытовом уровне, у меня тупо лились слезы еще два года после ее ухода.
Здесь, в память о ней, я хочу привести два своих стихотворения. Одно я написал об Агаше в далеком две тысячи четырнадцатом, второе о ней же, но и обо всех наших собаках в семнадцатом:
Агаше
У нас проживает Агаша,
Но, если сказать честней,
Наша живет Агаша,
А мы проживаем с ней.
Нет веселей и краше,
Тот еще обормот.
Ко мне подойдет Агаша
И носом в коленку ткнет.
«Носочки» у ней и «гамаши»,
«Манишка» и белый живот.
Если позвать Агашу,
Она придет и лизнет.
Любит поесть Агаша
Побольше и от души.
А после на спинку ляжет –
Ты пузо ей почеши.
Стремительно мчится, отважно,
В небо подпрыгнув, летит!
А вечером в ножках вальяжно
Заляжет и носом сопит.
Прости, моя радость, Агаша,
Что в суете своих дней.
Из миски жизненной каши,
Так мало даю тебе.
Ты все понимаешь, Агаша,
Меня больше всех любя.
Идем, поцелую в мордашку
И обниму тебя.
***
Давай поваляюсь с тобою, мой сладкий,
Заляжем в кровати вдвоём.
Потом поиграем игрушечкой красной,
И вместе канат пожуём.
Тебя почешу по упругому брюшку,
И круглый поглажу бочок.
Поправлю неровно залегшее ушко.
Лизнет меня твой язычок.
Одна целый день ты лежала, дремала,
И в комнате был полумрак.
Надеюсь скучала, но хоть не страдала,
Какие там сны у собак?
И я о тебе в глупом офисе шумном
Украдкой нет-нет вспоминал.
Потом с головой, от работы чугунной,
Вприпрыжку до дома бежал.
Пришел, скинул сумку, принес тебе хлеба,
А ты мне виляешь хвостом.
Течет бессловесная наша беседа
Об этом, о том и о сём…
Вот такой печальный финал нашей истории, спасибо всем, кто нашел в себе силы его прочитать и пережить вместе со мной, тем, кто понимает, что было бы не правильно не написать его прямо честно, каким он был, тем, кто подставит плечо, потому что сколько бы времени не прошло, а вспоминать все это мне и Маринке больно до сих пор.
На тех же, кто не набрался духу прочесть эту главу, я не держу зла, слабость – вполне обычная человеческая черта, а вовсе не грех.
ЭПИЛОГ
С ухода Бобы прошло больше восемнадцати лет, с ухода Джокера - уже почти восемь, с ухода Бусинки – четыре с небольшим, с ухода Агаши – почти четыре. Стало ли мне легче? Наверное да. Смог ли я заживить душевные раны? К сожалению, нет. В комментариях мне написали, что грусть должна перейти в светлую, но этого со мной не происходит. Либо я не очень понимаю, что такое светлая грусть.
Для меня светлая грусть – нечто совсем иное. Попробую объяснить на примере. Когда то давным-давно, в далеком девяностом году, когда деревья были большими, Союз – советским, а колбаса стоила три пятьдесят, но по талонам, мне тогда было шестнадцать лет, и я с одноклассницей ходил на выставку художников-авангардистов в Самаре, которая тогда была еще Куйбышевым. Там на этой выставке было много всякого, но меня впечатлила по-настоящему одна картина. Вроде бы ничего особенного, изображала она зимний вечер, фонарь, заснеженный склон, и панельные дома где-то на фоне. Но вот бывает такое, я вдруг как будто ощутил щекой порыв морозного ветерка, услышал уличный гомон, и меня словно перенесло в детство, когда зимой катаешься на санках с горки, штаны с начесом заледенели, такие же обмерзшие уже и варежки, но тебе не холодно, просто весело, и синий-синий вечер вокруг, с желтым уютным электрическим светом, и тебе скоро домой, а там на кухне бабушка печет пироги, мама пьет чай и жалуется бабушке на свои производственные проблемы, а папа в большой комнате с газетой на коленях смотрит по ламповому телевизору какую-то советскую неинтересную передачу. И от этого всего домашнего и милого, так тепло и хорошо на душе.
Когда я вспоминаю такие вечера, мне становится немного грустно, сорок лет прошло, несколько лет уже я не был в тех краях, и в нашей квартире живут чужие люди, бабушки давно нет с нами, а родители теперь даже старше, чем она была тогда. Но мне все равно тепло и приятно это вспоминать, как будто грусть здесь всегда на втором месте, а тепло, уют и доброта на первом. Вот это я и назвал бы светлой грустью. Когда же я вспоминаю милых наших собак, меня всегда за горло берет тоска и пустота сосет под ложечкой. Мне их не хватает ровно так же, как и ушедших моих близких, и ничего с этим поделать я не могу.
Возможно, написание этих заметок, которые я имел удовольствие представить вам, от части помогает мне примириться с утратой, и мне было хорошо, когда со страниц оживали они снова, дышали мокрыми носами, пучили глаза, пыхтели и, конечно виляли хвостами. Пусть они и дальше будут для всех нас живыми на этих самых страницах, которые, как я надеюсь, когда-нибудь мы все захотим перечитать вновь.
А теперь я хотел бы сделать пару зарисовок по воспоминаниям о наших прекрасных собаках, которых, увы, уже с нами нет…
Боба, мой первый стаффорд, полосатенький и старотипный. С него началось мое собственное собаковладение, с него начинались и мои собаковладельческие заметки. Уверен, вы его прекрасно помните!
…Я лежу на диване в своей однокомнатной «хрущевке», я молод, одинок, и пребываю в печальном настроении, которое по недоразумению часто считают депрессией. На кресле рядом валяется Боба. Лапки раскинул по сторонам, пятнистое пузо выставил под падающие узким потоком через окно прямые солнечные лучи. Греется.
Я сажусь на диване с ногами, беру сигареты и тянусь за зажигалкой. В это время газета, которую я читал пикирует с дивана на пол в дальнюю от меня часть комнаты. Гадство просто! Я щелкаю зажигалкой, смотрю на газету и мучительно ленюсь встать и вернуть ее обратно. Иногда бывает такие мелкие житейские случайности ужасно злят, но ну меня другое настроение, мне становится ну просто совсем печально. Настолько, что я начинаю говорить вслух:
- Боб, ну что это происходит такое… как оно вообще устроено. Несправедливый мир, в котором я один одинешенек торчу дома в воскресенье. А кругом сплошная безысходность, человеческий эгоизм и экономический кризис. У меня вот только ты и есть, Боб, но толку то от тебя, лежишь себе пузо греешь…
Боба, заслышав мою речь, одним хитрым поворотом, которому обучены только собаки и коты, вращая вокруг своих осей в противоположных направлениях попу с задними лапами и грудь с передними, с рывком подскочил в кресле и пришлепал к моему дивану.
- Ты конечно, красивый мальчик, и приятный во всех отношениях, Боб, но разве ты меня понимаешь по-настоящему?
Боб делает вид, что понимает, смотрит внимательно, уши развернул навстречу моим словам.
- Был бы ты поумнее немножко, поговорил бы со мной, или.. не знаю, может быть газету хоть мне принес и подал.
Тут Боба разворачивается, шлепает к газете, подбирает ее зубами, несет мне и кладет на край дивана. После чего спокойно с достоинством удаляется, вспрыгивает на кресло и опять разваливается пузом к солнышку.
Если вы когда-нибудь задумывались, а что такое в реальной жизни означает театральное: «немая сцена», то вот она тогда случилась со мной. Эта, знаете, такая секунда в сознании, когда тебе одновременно хочется закричать от удивления, смеяться, зарыдать, вскочить и побежать во все стороны сразу, видимо поэтому организм человека принимает здравое решение не делать вообще ничего, а со стороны кажется, что человек завис на пару секунд. Наверное и я в тот момент выглядел так же. Понимаете, я Бобу никогда не дрессировал, он максимум через пень колоду выполнял «сидеть», да знал команду «место», более ни о чем таком дрессировочном, как «рядом», «ждать», а уж тем более об апортировке, и не слыхивал. То есть, что у него там сложилось в сознании, как он понял, чего я от него хотел, и понял ли вообще, или это было какое-то невероятнейшее уникальное совпадение, как это узнать. Единственное можно сказать однозначно – поражен произошедшим я был до самой глубины души.
Для красоты истории можно было бы написать, что моя печаль моментально улетучилась, и я обрел бодрость духа и веселое настроение, но я ничего такого не помню, а вот хулиганское выражение мордахи Бобы в тот момент запомнил навсегда.
Другой чем-то похожий случай с Бобой приключился в той же квартире, только я уже жил там с Маринкой в первый год нашей семейной жизни.
Диспозиция была все та же: мы сидели на диване, Боба валялся в кресле, выходной день, только было прохладно, и Бобчинский лежал на пузе «горкой», умостив щекастую морду на передние лапы.
Было утро, и мы с женой решали главную проблему молодой семьи: чем будем питаться сегодня. Надо сказать, жена к семейной жизни была немного не подготовлена, и готовить почти не умела, но честно старалась научиться, и мы периодически устраивали «кулинарные эксперименты» из незатейливых продуктов, которые могли себе позволить. Но успешны они бывали не всегда, хотя лично я в еде не привередлив и мне нравится порою даже то, что среднестатистический человек употреблять не станет.
В тот день Маринка предложила несмело, может быть попытаться испечь блинчики? Несмело, потому что какой-то из недавних раз приготовления блинов вышел не самым успешным. Но мне очень хотелось блинов. А кому не хочется? И я с энтузиазмом согласился.
Маринка этому почему то обрадовалась, и стала говорить в предвкушении:
- Ураа! У нас будут блинчики. Блииинчииикиии. Боба, ты хочешь блинчик?!!
Боба вздрогнул, приподнял голову, поглядел на нас недоуменно, и тут же опустил морду, прикрыв глаза передними лапами, словно в ужасе.
Вот тут уже немой сцены у нас не было, веселились мы искренне и о души, хохотали, скакали по квартире, повторяя: «Боба! Ты хочешь блинчик?!!» Точнее мы повторяли, а Боба просто скакал, и похоже точно знал, от чего нам стало так весело. Да уж, насмешить наши собаки всегда умели, отдельно в этом деле отличался Джокер.
Малыш Джокер. В детстве, имея кукольную внешность: бровки домиком, большие треугольные глазки, нос пятаком «на пол лица» и велюровые брыльки, также при смене зубов приобрел два больших белых передних резца, от чего был ужасно похож на зайца. Особенно забавно это выглядело, когда он улыбался, подтягивая брыльки – эдакий обаятельный заяц-отличник из мультика. Тогда только лишь я по настоящему понял, что амстаффы – это собаки, любящие и умеющие улыбаться.
С юных лет, будучи обходительным и интеллигентным, он не ввязался ни в одну драку, наоборот, на выгулах всегда разряжал обстановку, предлагая разного рода поведенческим девиантам игры, или мячик. Несмотря на свое гиперкусачее детство, вырос Джокер в добродушного тюфяка, позитивно относящегося ко всем зверюшкам и людям в целом, но особенно обожавшим женщин. С детства приученный Маринкой лазать на ручки, он всегда растекался своей небольшой тридцати пяти килограммовой тушкой по своему человеку, ну или по гостю, например, это уж как случится.
Однажды, забравшись на Маринку, по обыкновению, Джокер ворковал что-то, и ласково лизался. Очень любил он полизывать и покусывать нежно мочку уха. Такой вот ловелас. И вот, значит, заняты они каждый своим делом, Джокер ухо муслякает, Маринка кино смотрит по телеку, идиллия такая семейная у них, ну понятное дело. Так вот, в моменте берется Маринка непроизвольно за ухо свое, и вдруг понимает, что что-то не так, сразу от кино отвлекается, щупает мочку, а сережки нет. Другое ухо щупает, может забыла как сняла, но вторая серьга на месте. Стаскивает она с себя тушку черно-белую, мясисто-шерстяную. Залазает ручками в пасть слегка слюнявенькую, а там вот она сережка под брылькой. Выплюнуть трофей она собаку, конечно, заставила, но ругать не стала, смешно больно было и даже трогательно. И с тех пор наш добрый молодец принялся лазать на красных девиц, включая гостей, и сережки незаметно с них снимать, да рядом сплевывать. Чем снискал всеобщее восхищение и большой, основательный респект. А Маринка с тех самых пор сережки почти не носит.
Вот кому бы точно пошли сережки – это Бусине. Уж кто-кто, а эта девочка-дамочка-чокнутая мамаша имела в себе максимально женственности, кошачьей грации и потрясающего сочетания бестолковой непосредственности и утонченной житейской хитрости на грани легкого коварства. Я много рассказывал здесь, как она научилась выбираться из клетки, открывала двери и воровала творог, но чуть было не упустил один забавный эпизод, связанный вовсе не со всеми вышеперечисленными качествами, а с удивительно схожим с Джокеровским, совершенно ручным Бусиным характером, что обусловлено скорее всего постоянным тисканьем людьми ее на ручках с самых ранних щенячьих времен. У нас Бусинка активно развивалась в этом направлении, и порою существовать иначе как на моих, или Маринкиных коленях напрочь отказывалась.
При этом всем, в отличие от Джокера, Буся обладала иногда встречающимся у собак свойством «размазываться» по тебе, создавая максимальную площадь соприкосновения, и даже в жаркую летнюю погоду предпочитала пыхтеть и страдать от жары, но не уступать ни миллиметра контакта.
Одним прекрасным днем сидели мы с Бусиной на диване, еще в нашей самарской квартире, я тупил в ноутбук, а Бусина привалилась ко мне бочком и размазалась. Сидели мы так, сидели, радовались комфорту домашнего очага, и Бусинка тут решила между прочим гигиенические процедуры устроить себе, ну знаете, как девочки любят, пока кино идет ноготочки подпилить, или подкрасить педикюрчик. Стучу я, значит, себе по клавишам, а Буся вылизывается, и тщательно так, старательно, она всегда такая аккуратная. Бочок вылизала и тянется дальше, а сама от меня не отлипает, и постепенно в такой бублик сворачивается, ко мне прислоненный. Я уже от ноута оторвался и смотрю на этот бублик бусинский, очень уж он странный, вроде и собака, а вроде – натуральное колесо полосатое. И вот Бусинка, пытаясь дотянуться куда-то там еще ниже, вдруг открывается от меня, и катиться в сторону по податливому дивану, как настоящее колесо. Мне показалось прямо пару оборотов успела проехать, прежде чем подскочила, распрямившись в воздухе и сиганула с дивана, выпучив глаза от удивления. Очень жаль, Маринка не видела этого шоу домашних акробатов, она в другой комнате была за компьютером, ну да ничего, я ей сразу рассказал во всех подробностях.
Забавная девочка Буся, трогательная и милая, хоть и врединка. Почти полная ее противоположность – Агаша. Милая мордочка плюшевого щенка скрывала под собой душу откровенной девочки – пацанки. Лихая дырочка на ухе – последствия неудачного рывка ошейником в детстве, где-то вывихнутый палец, о чем мы узнали, когда на нем перестал стачиваться коготь и торчал как у динозавра велоцераптора. С возрастом она сильно сточила зубы по своей привычке беспрерывно что-то грызть-жевать, очень уж деятельный нрав у собаки.
С детства охочая до еды Агаша знаменита тем, что однажды в очередной раз получив несанкционированный доступ к мешку с кормом, ела столько, что раздулась как дирижабль, мы были уверены, что ей станет плохо, а ничего обошлось. Просто, пардон, какала она потом объемами небольшого деревенского стада коров.
Темперамент ее доводил иногда и да неприятностей. Однажды в Волжском Утесе мы оставили Агашу дома на весь день, и зная об этом наша соседка по доброте душевной пыталась с Агашей через дверь разговаривать. Агаша от радости и возбуждения этими разговорами размолотила об стены коридора хвост и забрызгала кровью всю квартиру, и Маринка по возвращению долго отмывала и дом, и саму Агашу.
Когда мы выходили на прогулку в Утесе, Агаша обожала как конь хряпать на ходу растения и жевать их с довольным видом вышагивая по тропинке. А отдельное гастрономическое удовольствие доставляли ей саранча и кузнечики, которых она ловила и трескала за обе пухлые мохнатые щеки. Мы не особенно поощряли такое, опасаясь за желудок собаки, но она всегда умудрялась улучить момент, и сожрать что-нибудь интересненькое.
Однажды, когда мы приехали забирать ее из собачьей гостиницы, увидели на двери Агашкиной комнаты табличку "не ставить на первый выгул", оказывается наша балбесина, будучи предоставлена сама себе на прогулке, сожрала на выгуле все дрессировочные снаряды, а вот нечего было им там расслабляться! Хулиганочка наша, но все равно милая, бесконечно любимая Агаша...
Бодрый и общительный нрав ее понуждал всегда включаться в любую активность, играть в какие хотите игры, куда угодно путешествовать и по возможности во всем принять действенное участие.
Помню, на один из дней рождения Джокера мы наполнили прихожую воздушными шариками, которые он обожал и всегда лопал на улице. Представляете, полная прихожая удовольствия! Когда Джокера выпустили туда одного, он на секунду обомлел от счастья, а за следующие две перелопал все это разноцветное облако со счастливой мордой, и как будто спросил, нет ли еще? Агашка тогда сильно расстроилась, что ее не взяли в игру, именно поэтому мы, вспомнив об этом через несколько лет, устроили такой же праздник для нее на улице, но уже в Москве.
Помню Буська боялась грозы и салютов, всегда пряталась под стол, а Агаша наоборот, всегда на шум проявляла любопытство. Джокер, тот вообще на ОКД проходил тест на выстрел, и весьма успешно, впрочем, об этом я, кажется уже рассказывал.
Помню, Агаша обожала купаться, Буська любила играть в прибрежной воде, а Джокер совсем ленился и плавать и бегать, и все норовил усесться попой в набегавшую волжскую волну с умильным видом, типа зачем бегать, жизнь и так прекрасна, а я смотрите какой хорошенький вообще.
Помню, наши собаки никогда не ссорились из-за еды, или игрушек.
Помню, Джокер при всей своей сибаритской натуре всегда уступал девочкам лучшие места на кровати, диванах, или креслах.
Я помню, помню, помню… Я правда все помню, помню, как будто это было вот только что...
И пока пишу эти строки, наши собаки совсем живые и веселые стоят у меня перед глазами, такие разные, такие замечательные и любимые, такими они навсегда останутся для меня. Такими они обязательно будут и для вас, когда вы вдруг захотите еще раз перечитать эту нашу историю. Про Бобу, Джокера, Агашу и Бусинку.