Воспоминания моего дедушки(заключительная часть)
В ноябре 1941 года я был вынужден покинуть страну, т. к. полиция блокировала мою квартиру и осуществляла круглосуточную демонстративную слежку. Советский Посол А.М.Коллонтай, вручив мне дипломатический паспорт и дипкурьерский лист ночью на своей машине доставила меня на аэродром «Бромма», откуда через линию фронта я с дипломатическим багажом, где были все отснятые к тому времени материалы «К», на английском самолете был доставлен в Англию.
10 ноября 1941 года мы прибыли в шотландский город Глазго, откуда караван судов должен был двинуться в путь, На рейде мы увидели множество различных кораблей. Вечером порт, а равно и весь город, были погружены в полную темноту, в связи с тем, что в это время Англия все еще подвергалась интенсивным налетам немецкой авиации.
На судне под названием «Стелла Полярис» - это было флагманское судно в составе каравана, нас очень дружелюбно встретили представители Королевских Воздушных Сил (РАФ) Англии половник Халиэр и майор Гудвин. Устроили нас в каюту с достаточным комфортом, который только возможен в этих практически фронтовых условиях. Теперь начались томительные дни ожидания начала движения каравана, что диктовалось как погодными условиями, так и боевой обстановкой на этот театре военных действий.
Многочисленные подводные лодки фашистской Германии, которые начали действовать в Северном море для того, чтобы блокировать пути союзных кораблей, доставляющих в северные порты СССР различного рода оборудование и вооружение. Кроме того, базы немецких Люфтваффе, которые дислоцировались на севере Норвегии, контролировали проход судов союзных стран в северные порты Советского Союза.
Наконец, 24 ноября караван в несколько десятков судов двинулся в направлении Исландии. В порт Рейкьявик мы прибыли через несколько дней, где к нам должно было присоединиться еще около 20 судов.
Оттуда наш караван двинулся в долгий, чреватый многими опасностями путь до Архангельска, где нас ожидал и шторм Северного, Белого и Баренцева Морей, а также фашистские подводные и надводные корабли, и соединения Люфтваффе, расположенные на нескольких базах Северной Норвегии.
Но разыгравшийся в Баренцевом море жесточайший шторм и глубокая полярная ночь оказались нашими хорошими союзниками , так как они не только затрудняли, но делали невозможным какие-либо военные акции немецко-фашистских боевых кораблей и авиации.
Правда, на всех кораблях нашего каравана были созданы боевые расчеты, которые постоянно, сменяя друг друга, ежесуточно дежурили на палубах своих кораблей. На нашем судне штормом повредило крепления на палубах Харрикейнов, в трюме сорвался с крепления один из танков, что привело в отчаяние английского капитана.
Вскоре караван втянулся в пределы наших территориальных вод, это как-то прибавило всем настроения, хотя военные сводки с фронтов, которые нам постоянно приносил радист-англичанин,не радовали, в самом разгаре была битва под Москвой.
Находящийся на борту американский корреспондент газеты «Геральд Трибюн» Нигли Фарсон, побывавший в России еще до революции, предсказывал, что скоро русский генерал-мороз покажет немца, что такое воевать в России в зимних условиях, и как специально, буквально через день — 5 декабря — началось наступление наших войск под Москвой.
Вот тут уж на корабле наступил настоящий праздник. Английский капитан накрыл праздничный стол, появились виски и джин, и вся команда английских матросов и офицеров ликовала и радовалась вместе с нами успехам Красной Армии. Сводки о боевых действиях английский радист приносил почти каждый час, появилась примитивно сделанная карта нашей Родины, где отмечались города и деревни, отвоеванные у немецких фашистов воинами наших вооруженных сил.
А между тем, наше путешествие продолжалось уже в советских территориальных водах, но, тем не менее, опасность для каравана все еще не миновала, поскольку все еще не исключались атаки со стороны немецкой авиации, равно как и действия подводных лодок и надводных кораблей.
Капитан корабля и вся его команда по-прежнему на высоком профессиональном уровне продолжали нести свою вахту на корабле. Корабельный радист продолжал почти каждый час приносить сводки советско-германского фронта, и особенно радостно встречались новости об успешных операция частей Красной Армии под Москвой. Все это прибавляло оптимизма команде судна и настраивало ее на боевой лад.
Тревоги обычно следовали одна за другой по установленному прежде порядку. Стояла полярная ночь, сильный шторм не прекращался. До Архангельска, конечной цели нашего каравана, оставалось чуть меньше двух суток. Вдруг на корабле объявили тревогу, все выскочили на палубу, кто еще способен был двигаться, не будучи подвержен морской болезни.
Я оказался на палубе, майор Гудвин, ка обычно, рядом со мной. Вдруг он начал меня трясти и говорить: «Видишь, вдали огонек». Да, справа по борту действительно стремительно приближался какой-то светящийся предмет и это был уже не огонек, а целый прожектор. Ну, думаю: «Немецкий Люфтваффе, сейчас бомба — и конец нашему путешествию». Вот он все ближе и ближе, и, казалось, вот уже скоро все смешается в бурных волнах Северного Ледовитого океана.
Самолет уже сосем рядом, но почему же он не ведет огня, молчит и наш палубный зенитный пулемет. Самолет облетает нас с правого борта. Но в кромешной темноте нельзя рассмотреть его опознавательные знаки. Обойдя наш корабль, он появился вновь с другого борта, и включенный на нашем корабле прожектор осветил его, и мы увидели на крыльях Красные Звезды нашего советского самолета.
Каким же громом раздалось в этом бушующем океане многоголосое «Ура!» в русском и английском звучании. Облетев весь караван, самолет удалился, видимо на свою базу, под веселый и громкий крик английских моряков во главе с его отважным и всегда несколько суровым капитаном. Не прошло и нескольких часов, как вдали на горизонте в темноте снова показался мощный прожектор.
Нам навстречу шел надводный корабль. Вновь боевая тревога. Капитан вызвал своего радиста и спросил нет ли радиосвязи с русскими, тот ответил отрицательно. Что же это за корабль? Опять, возможно, встреча с фашистскими морскими охотниками. И, поскольку мы были флагманским кораблем, нам самым первым было суждено или погибнуть или ощутить радость встречи с дружеским судном.
И вот корабли стремительно сблизились, прожекторы осветили друг друга, капитан посмотрел бинокль и вдруг произнес громко на всю палубу: «Айсбрейкер Сталин» - ледокол «Сталин». Я стал пристально всматриваться в темноту и попросил майора Гудвина одолжить бинокль. Капитан любезно предоставил мне свой бинокль, и я четко увидел крупными буквами на носу судна было написано «Ледокол Сталин».
Вот тут нашей радости казалось не было предела, поднялся невообразимый шум. Вся команда англичан (матросов и офицеров), сопровождавших технику, выскочила на палубу. Кто-то запустил ракету, кто-то произвел несколько выстрелов в воздух. С борта ледокола в рупор стали раздаваться голоса. Потом установилась четкая связь, и через несколько минут у нас на корабле уже был молодой советский морской офицер, который в качестве лоцмана должен был проводить нас до Архангельска.
Это было настоящее боевое, солдатское братство, которое успешно продолжалось на суше, море и в воздухе долгих четыре года, и закончилось после полного разгрома фашистской Германии, апофеозом которой была встреча на Эльбе и подписание акта капитуляции в поверженном союзными войсками Берлине. Это был первый караван, который не имел никакого боевого охранения, пришел в Архангельск без существенных потерь.
Здесь нас встретил Герой Советского Союза генерал Мазурук. Английские моряки и офицеры были размещены гостинице, а мы на поезде продолжили наше путешествие до Москвы.
На этом моя миссия в Стокгольме закончилась. 30 декабря 1941 года я прибыл в Москву и привез с собой все полученные мною от «К» документы, которые подверглись потом дополнительной проработке квалифицированными переводчиками в нашем Центральном аппарате.
За эту операцию несколько позднее в 1943 году я был награжден орденом Отечественной войны 1-ой степени. Другие старшие и высшие начальники были награждены более высокими наградами. Я был в то время лишь старшим лейтенантом. Надо отметить, что никто никогда не вспоминал об истории «К», как будто ее никогда и не было. И лишь сравнительно недавно по инициативе т.т. Сироткина Михаила Васильевича и Бочкова Евгения Семеновича, она получила какое-то признание.
А кто был действительным исполнителем этой, в своем роде уникальной операции, до сих пор никто не знал. Всего за время работы с агентом «К» было получено около 6000 документов, представлявших большую ценность для Советского Военного Командования. Эти документы отражали динамику военных действий на советско-германском фронте в первый период Великой Отечественной войны от Баренцева до Черного морей.
При этом, освещались действия всех родов войск: сухопутных, военно-морских сил и военно-воздушного флота, а также в той или иной форме вскрывались планы и намерения военного командования германских вооруженных сил. На всех германских документах обычно стоял гриф: СЕКРЕТНО. ОСОБОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВАЖНОСТИ (Гехайм штатзахе), а на других: СЕКРЕТНО. ОСОБОЙ ВОЕННОЙ ВАЖНОСТИ (Гехайм командозахе) и, кроме того, под этим грифом стояло: «передавать только через офицера». Такова была важность этих документов. В Ставке Верховного Командования Красной Армии велась отдельная карта по данным «К».
В одной из книг, выпущенных в Швеции после войны о деятельности иностранных разведчиков в ходе Второй мировой войны, среди самых опасных разведчиков называется моя фамилия.