Музей Прорыв блокады Ленинграда
Сегодня посетили музей прорыва блокады Ленинграда.В нем есть собрание военной техники ,а так же две диорамы.Одна диорама была открыта в 1983 году,вторая - в 2018.
Современная диорама поразила своей детализацией.
Блокадный Ленинград
Попался пост про блокадный Ленинград. И не оставил равнодушной. Хочу рассказать историю из жизни.
Работаем с девочкой,дружим,хохлушка,весёлая,добрая,семья замечательная. Бабушка, Раиса Ивановна с ватрушками ,борщем и с историей. Как в войну детей потеряла ,как искала, потом нашла . Второй раз замуж вышла, сына родила. И все хорошо. Умирает бабулька, оказывается Ракелью Исааковной, и ни кого она не теряла, а сидела за то что хлебом торговала в блокадном Ленинграде. И после смерти Сталина нашла девочек в детдомах, забрала . Я , внучка своего деда,который вывозил блокадный Ленинград по дороге жизни, и у которого сына расстреляли за горсть зерна(могу потом если будет интересно рассказать) как так то?
Он написал её портрет (блокадный Ленинград)
Пост в продолжение https://pikabu.ru/story/mat_proshchaetsya_s_docheryu_pered_y...
Они дружили еще со школы, Петр и Лизавета. Петр тайно любил Лизу еще с 5-ого класса, но только никогда ей в этом не признавался. Шли годы, дружба их крепла, но о его любви Лиза так и не узнала. Даже через годы, когда Петр уже закончил Ленинградскую Школу Живописи, а Лизавета вышла замуж за своего соседа Николая, Петр так и не признался в своём чувстве, лишь тайком написал её портрет. В память о любви, о своей любви. Как раз тогда, когда у Лизы и Николая родилась дочка Олюшка.
21 июня 1941 года в семье Ивановых отмечали радостное событие - 5-тилетие любимой дочурки. А 22 июня страшной бедой по радио зазвучали слова диктора "...вероломно напали..."
- Что?.. Как?.. Где?.. Почему?.. - Как молотом по наковальне, стучали в голове слова, - Война! Война! Война!
Николай Иванов сразу же ушёл добровольцем на фронт. Это были рубежи родного города. Из осажденного Ленинграда началась эвакуация жителей, в основном по железной дороге.
Лизавета с 5-тилетней Олюшкой на руках вот уже несколько дней ночевали на вокзале. Здесь повсюду во все щели проникал страх и тревога, которые сливались в общий гул с криками, слезами, стонами и безысходностью.
Наконец-то Лиза с дочкой дождались своей очереди. Олюшку удалось посадить в вагон, а Лизавете никак не удавалось влезть вслед за дочерью. Многолюдная толпа всё оттесняла и оттесняла её. Дочка плакала, звала маму, и мать тоже плакала и рвалась к дочери. Всё было напрасно. Дали сигнал, и поезд медленно стал двигаться, набирая скорость, увозя дочь всё дальше и дальше. На Восток.
У Лизаветы будто земля враз ушла из-под ног, она упала здесь же на перроне, в беспамятстве, возле единственного чемодана, в который собрали впопыхах самое необходимое.
Она с трудом приходила в себя, вокруг стояли какие-то люди, кто-то что-то говорил, но она ничего не понимала, не соображала, и только, даже не понимая, что делает, собирала вещи в раскрывшийся чемодан.
- Следующим поездом поедете, - успокаивали её, но Лизавета ничего не слышала, не слушала, а только брела куда-то, волоча свой полураскрытый чемодан. Вдруг где-то там, в стороне, где находится вокзал, послышался взрыв. Это снова налетели немецкие самолеты, отрезая все пути к спасению. Поезд с Олюшкой был уже далеко. А Лиза тут же, от взрыва вздрогнула, встрепенулась и пришла в себя.
Она упала на колени и стала молить только об одном:
- Господи, спаси мою дочь! Господи, спаси мою Олюшку! Она даже не заметила, как долго простояла на коленях. С трудом поднялась и побрела домой со словами:
- Я обязательно тебя найду...Я выживу... Я обязательно тебя отыщу...
Несмотря на стойкость и отчаянное сопротивление защитников города, почти все подступы к Ленинграду были в руках фашистов. У них был приказ стереть город Ленина с лица земли. Начались долгие-долгие дни тяжелой блокады.
Девятисотдневный кошмар выживания под бомбежками и обстрелами, в голоде и в холоде, без отопления, воды и света, без транспорта. В городе, в котором, казалось, царила смерть,
каждый ленинградец мог подписаться под словами: "Ленинград никогда не был и не будит в руках врага".
Лизавета до войны работала учителем, но в сентябре 41-ого
дети не пошли в школы. Здания были отданы под госпитали, под воинские части. Лиза пришла в один из таких госпиталей санитаркой, где день и ночь ухаживала за ранеными. Она валилась с ног, засыпала тут же за столом на часок-другой.
И снова бинтовала, стирала, носила, успокаивала, провожала на фронт или в последний путь. Не было слез, не было страха, только монотонные движения, заученные слова, фразы... Лишь в глубине, где-то далеко-далеко в глубине что-то невидимое жило само по себе и всё твердило и твердило "Я выживу...",
"Я отыщу...", "Я обязательно тебя найду..." Это была её душа.
Как-то раз, в редкие часы, когда Лизавета уходила домой,
она встретила мальчонку лет семи-восьми. Он вёз на саночках
в бидончике воду от колонки домой.
- Давай помогу, - предложила Лиза.
- Спасибо, я спешу, меня ждут мои младшенькие.
- Кто? - Не сразу поняла Лизавета.
- Брат и сестрёнка, близняшки. Они у меня совсем малые, им по три года.
- А мама где?
- Померла мамка...Отец погиб, а я вот за старшего. - Вздохнул, как старичок, и побрел дальше.
- Как рано повзрослели дети... - Подумала Лизавета. Проводила мальчонку до его дома.
Она часто стала их навещать, приносить какую-то пайку, а потом и вовсе забрала их к себе. Они стали семьей. Младшенькие почти сразу стали называть Лизовету мамой.
Старший долго сам себе сопротивлялся, а потом и он стал звать её мама Лиза. Всем вместе им легче было выживать.
Олюшку, о которой так ничего и не смогла узнать Лизавета,
и еще многих эвакуированных из блокадного Ленинграда увезли на Урал. На станции, изможденных голодом детей, которые ехали без родителей, отправили в детские дома, многих забирали в семьи. Олюшка в пути заболела, и женщина, которая в последствии стала ей матерью, несла её домой на руках. А дома, в старой избе, таких же спасенных детей у Агрепины было уже 12 человек. Олюшка стала тринадцатой. Тринадцатой! Это стало её счастливым числом. Агрепина её выходила, вылечила и как-то раз спросила:
- Как же тебя звать-величать, дочка?
- Олюшка я, Иванова. Папу Колей звали, а маму Лизой. А теперь ты - моя мама. Мама Агрепина.
Обняла её Олюшка тоненькими ручонками и поцеловала в щёку. Смахнула женщина набежавшую вдруг слезу и сказала:
- Живы будем - не помрём. Есть в нас такая невиданная сила духа! Всех врагов одолеют наши воины, не отдадут врагу землю русскую!
В большой семье все жили дружно, поддерживали друг дружку, Агрепине помогали. Как говорится "В бедности и нужде, зато по правде и в труде". Вскоре радостное событие прошло по всей стране и пришло в их Уральский городок.
- Конец Войне! - Кричали все.
- Победа! По-бе-да! - Радовались люди.
Прошло полтора десятка лет после войны. Многие из Агрепининых детей выросли, разъехались по разным городам. А Олюшка здесь, при матери осталась, выучилась, в школе работает.
Как-то раз приехали в их городок художники-блокадники,
организовали в музее выставку картин "Блокадный Ленинград". Олюшка, Ольга Николаевна, привела своих учеников в музей. И вдруг что-то как будто бы подтолкнуло её к портрету красивой молодой женщины. Что-то странное творилось в её душе, так внутри всё всколыхнулось:
- Что это? - Подумала Ольга. - Почему так колотится сердце, вот-вот выскочит. Почему непрошеные слезы вдруг набежали на глаза? Почему эта женщина так на меня похожа? Как-будто это в зеркале моё отражение... Сзади кто-то тихо подошел:
- Вы так на неё похожи.
Ольга оглянулась и увидела немолодого седого мужчину.
- Простите, я.., наверное, вас напугал... Это я написал этот портрет. Её зовут Лизавета. А вас...мне так кажется...может я ошибаюсь...зовут Олюшка?
- Да, я - Олюшка, - только и смогла сказать Ольга Николаевна и, помолчав некоторое время, добавила, - это моя мама. Я на всю жизнь запомнила её родные черты.
- Ваша мама жива. Отца нет, он геройски погиб, защищая наш легендарный город, наш любимый Ленинград.
Мерно стучали колеса поезда, мелькали за окном вагона города и села, леса и поля, озёра и реки. А в голове Ольги роились вперемешку воспоминания детства и события тяжёлого военного времени. Все спали, и только Олюшка никак не могла уснуть. Она ждала встречи с мамой. Ведь их так надолго разлучила война. Она ещё не знала, что он, художник, который всю жизнь любил её мать, теперь навсегда был с ней рядом.
Он, который когда-то написал её портрет.
Про котиков
27 января в Питере помпезно и с парадом отметили 75-летие полного снятия фашистской блокады города. Радует, конечно, что не забыли. Моя мама не дожила ... В начале 1941 года девушке Нине было 16 годков, жила она в Ленинграде на улице Шкапина, заканчивала учебу в школе и готовилась к поступлению в Педагогический институт. Но, грянула война, началась блокада. Мама рассказывала мне, что поначалу не было большого страха, все верили в скорую победу Красной Армии. Голода никто не ожидал, да и кольцо блокады сомкнулось не сразу. Но потом немцы плотно окружили город, начались массированные бомбежки и артобстрелы, люди начали тысячами погибать в своих домах и на улицах. Но, оказалось, что это не самое страшное ... Страшное началось после того, как фашисты разбомбили Бадаевские склады - главный стратегический запас продовольствия Ленинграда. Склады горели много дней, после этого в Ленинграде наступил голод. Моя мама и многие ленинградцы еще долго ходили на пепелище, выискивая там съестное. Мама приносила домой землю, пропитанную сгоревшим сахарным песком, эту землю вымачивали и пили вместо чая. В квартире на улице Шкапина у мамы жил любимый котик, звали его Ластик. Ласковый и очень добрый был кот. Ему тоже было тяжело, он тоже голодал - мышей и крыс съедали люди ... И вот однажды бабушка сказала моей маме: "Сегодня у нас праздник - супчик из кролика!". Мама была поражена, но от супчика не отказалась. Может быть, этот супчик спас ее жизнь ... А потом дом на улице Шкапина фашисты разбомбили (к счастью мама и бабушка были в бомбоубежище). Мама пережила эту ужасную блокаду, и я благодарен ей за это своим рождением. Вот только котика жалко ... Каждый год 27 января я вспоминаю свою маму (тем более, что в этот светлый день у нее именины), а также поминаю миллионы ленинградцев, погибших от голода и холода в блокадном городе. Вечная память!
Паразиты в блокадном Ленинграде
22 июня 1941 года тысячи Ленинградцев выстроились в очереди возле военкоматов. Но были и другие — те, кто поспешил к продуктовым магазинам. Они запасались сахаром, консервами, мукой, салом, растительным маслом. Но не для того, чтобы прокормиться, а для того, чтобы потом продать все эти запасы или обменять их на золото и драгоценности. За буханку хлеба или банку сгущенного молока спекулянты заламывали астрономические суммы. Горожане считали их едва ли не самыми страшными из преступников, действовавших в Ленинграде в дни блокады.
Блокада
...Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна...
Кронштадтский злой, неукротимый ветер
в мое лицо закинутое бьет.
В бомбоубежищах уснули дети,
ночная стража встала у ворот.
Над Ленинградом - смертная угроза...
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом и мольбой.
Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады -
мы не покинем наших баррикад.
И женщины с бойцами встанут рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда.
Руками сжав обугленное сердце,
такое обещание даю
я, горожанка, мать красноармейца,
погибшего под Стрельною в бою:
Мы будем драться с беззаветной силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,
от имени российских матерей.
Ольга Берггольц, август 1941
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Не забыть вкус той каши...
В один из сентябрьских дней 1941 года Марковы поехали в центр Ленинграда за покупками. Ходили по магазинам и болтали о пустяках. Купили покрывало. По улицам маршировали солдаты, привычно постукивали проезжающие мимо трамваи, куда-то торопились люди. Это был обычный день. Немного тревожный, но всё-таки относительно мирный.
Внезапно послышался свист, а затем чудовищные взрывы. Всё громыхало, дымилось, а обломки зданий разлетались во все стороны. Люди в ужасе разбегались в поисках укрытия. Настя с мамой побежали прятаться в церковь, которая оказалась неподалёку. Переждав обстрел, сразу же отправились домой. В центр города они больше не ездили…
Отца эвакуировали ещё летом в Новосибирск, вместе с заводом, на котором он работал. Детей в семье было двое – Настя и её младшая сестра Катя. Разница в возрасте – всего два года. В середине тридцатых отец, Пётр Андреевич Марков, приехал из деревни в Ленинград. Там он устроился работать на стройку, а когда получил отдельную комнату, перевёз и семью. В 1939 году Петра Андреевича забрали на войну с финнами. Вернувшись, устроился на завод. Дети росли, родители работали. И вот – война.
Мама Насти, как и многие другие, думала, что война продлится недолго. Бросать целых две комнаты и уезжать неизвестно куда она не хотела. Работала Елена Андреевна в институте охраны материнства и младенчества. Во время блокады там начали размещать раненых, так что фактически это был уже госпиталь.
Знала ли тогда пятиклассница Настя Маркова, как и другие дети, что неведомый Гитлер уже принял решение стереть её город с лица земли вместе со всем населением и подвергать бомбёжкам до тех пор, пока последнее здание не сравняется с землёй? А ведь она, Настя, её мама и сестрёнка как раз и есть это самое население.
Ленинград оказался изолирован от внешнего мира. Центральное отопление отсутствовало, водопровод и канализация не работали. Город постепенно засыпало снегом. На улицах замерли трамваи и автомобили. Лишь ходили измученные люди, волоча за собой санки с дровами, с телами умерших родных.
Двухэтажный бревенчатый дом, в котором жили Марковы, находился на окраине. Мимо их окон на кладбище ежедневно возили тела погибших или умерших ленинградцев. Есть было нечего. Уже давно не было в городе кошек, собак…
Однажды, когда мама была на работе, в гости зашла соседка Мария Ивановна. «Так, девчонки, скорее берите сумки и пойдём!» – сказала она Насте и Кате. Но те не захотели никуда идти. Мария Ивановна настояла на своём, и девочки согласились.
В итоге они целый день проходили по полям, что на краю города, собирая капустные листья. Вечером вернулась мама и сильно удивилась работе своих дочек за день. Благодаря соседке Марии Ивановне, у них теперь было хоть что-то съестное. Елена Андреевна немедленно засолила капусту в кадке, которая была спрятана в сарае. По вечерам она незаметно наскребала замёрзшей капусты и снова маскировала кадку, закладывая её дровами. Варила на печке суп. На ужин в гости приходили соседские дети и ели вместе с Марковыми капустный бульон.
Немцы бомбили город регулярно. На всех улицах были установлены громкоговорители. Когда радиовещание замолкало, по городу транслировался метроном. Быстрый ритм означал начало обстрела, медленный – отбой. Звук метронома стал пульсом целого города.
Многие не выдерживали обстрелов, голода, мороза и уходили из Ленинграда. Кто на лыжах, кто пешком.
В марте сорок второго Елене Андреевне выдали эвакуационный лист. Так как её муж работал в Новосибирске, их должны были вывезти из города к нему. Марковы собрали всё, что было предписано взять с собой, и рано утром прибыли на Финляндский вокзал.
Грузовики, всю зиму перевозившие продукты и снаряды по «Дороге жизни», прибывали один за другим. Марковых повезли к Ладожскому озеру. Прибыли в эвакуационный пункт уже затемно, их определили в один из бараков. Настя с Катей прижались к маме, а та обняла их, накрыв ватным одеялом. Уже утром повезли по льду. Местами колёса грузовика утопали в воде.
На другом берегу эвакуированных сразу начали кормить. Выдали две булки хлеба и печенье. У Марковых была с собой трёхлитровая алюминиевая кастрюля, в неё им положили пшённой каши, залив сверху маслом. Елена Андреевна поставила кастрюлю на колени. Насте даст ложку каши, Кате и сама съест.
– Мам, дай ещё!» – сквозь слёзы умоляли её голодные, исхудавшие девчушки.
– Нельзя сразу много, от этого можно умереть. Потерпите, пожалуйста, мои хорошие, – ласково отвечала мама. – Будет у нас теперь еда. Будет.
Они сидели на берегу, тщательно прожёвывая маленькие порции каши, и смотрели на дорогу в город, в котором остались одноклассники и Мария Ивановна. Те же, кто в первые часы наелся этой каши досыта, так и не смогли покинуть того берега…
Полтора месяца их везли на поезде в Новосибирск, к отцу. Сколько было радости и слёз, когда папа зашёл в свою комнатушку и увидел дочурок с женой целых и невредимых! Наконец-то вся семья в сборе и безопасности!
…872 дня блокады Ленинграда закончились 27 января 1944 года. Это был настоящий праздник. Метроном давно умолк. Диктор Михаил Меланед, полюбившийся за это время ленинградцам, с радостью сообщил, что блокада с города окончательно снята.
О Дне Победы Анастасия Петровна узнала ранним утром. Марковы тогда жили напротив госпиталя, где лежали раненные и покалеченные фронтовики.
Было около шести утра 9 мая 1945-го, когда соседка закричала Елене Андреевне: «Лена! Смотри, что вытворяют!». На крыше госпиталя собрались мужики: кто на костылях, кто весь перевязанный. В распахнутое окно стало слышно, как они кричат: «Победа! Победа!». Фронтовики обнимались и неуклюже размахивали костылями.
Родители вместе с Катей снова уехали жить в Ленинград. От дома, в котором жили Марковы, ничего не осталось. Всё та же Мария Ивановна, чудом пережившая блокаду, помогла им устроиться в разрушенном и некогда оставленном городе. А вот Анастасия Петровна решила остаться в Новосибирске, где вскоре вышла замуж.
Много лет прошло, но даже сейчас, едва сдерживая слёзы, Анастасия Петровна говорит, что никогда ей не забыть вкус той пшённой каши на берегу Ладожского озера в марте сорок второго. Ведь она была такая вкусная…
Беседовал и записал
© Иль Канесс