«The Unexpected Virtue of Ignorance» — «Неожиданная ценность невежества».

Представьте, как вы выходите из темного зала театра, где всего пару часов назад слышались шепоты репетиции, и внезапно осознаёте: реальность никогда не была настолько зыбкой. Я впервые увидел «Бёрдмэн» поздно вечером, когда листал программы кинофестиваля, и то, что должно было быть простым экспериментом в жанре «одного непрерывного кадра», превратилось в настоящее погружение в хаос человеческой психики. С первых же кадров камера Эммануэля Любецкого скользит по кулисам, словно живая сущность, и вы оказываетесь то за спиной Риггана Томсона, пытаясь разглядеть назойливые голоса в его голове, то странным образом вовлечены в публику, затаившую дыхание в партере.

Майкл Китон в роли Риггана — бывшей звезды кино о супергерое «Бёрдмэне», ныне отчаянно пытающегося доказать себе и миру, что он больше, чем маска из детства. Его внутренняя борьба читается в каждом жесте: когда он шепчет сам себе «Who am I?», вы ощущаете сдвиг в собственном сознании. А Эдвард Нортон, готовый взорвать сцену своим безумным Бёрдмэном-внутренним-голосом, действует как катализатор — его безудержная энергия словно ставит под сомнение все границы между искусством и сумасшествием.

Визуальный поток повествования — это не просто дань театру одного кадра; это символ бесконечного потока мыслей, не дающих спать. Каждая смена планов — это как новая мысль, всплывающая в сознании Риггана, а музыка Антонио Санчеса, барабанящий импровизированный саундтрек к его внутреннему монологу, не отпускает до финального взрыва эмоций. Вы то и дело ловите себя на вопросе: «А что из этого — спектакль на Бродвее, а что — спектакль моего разума?»

И когда занавес наконец опускается, вас уже не отпускает едва уловимое ощущение: мы все играем роли, которые сами себе придумываем, и иногда единственный выход — принять свою «невежественную» свободу от ожиданий. «Бёрдмэн» остаётся с вами как тихий, но настойчивый шёпот, заставляющий усомниться в собственных масках и задаться вопросом: может ли обычный человек перестать летать, если он верит в то, что обладает крыльями?

Подписывайтесь на ТГ канал t.me/kinodi_chat Буду рад видеть)

Я никогда не ощущал неловкости, когда при просмотре кого-нибудь фильма в кинотеатре на экране появлялись обнаженные тела и сцены секса. Но на сеансе «Бердмэна» все было по-другому. Только эротика и секс тут не при чем. Я был ошеломлен, каким образом зал реагировал на определенные моменты в фильме. Похоже, что без закадрового смеха мы оказались беспомощными, точно младенцы. Мы разучились самостоятельно отделять веселье и драматизм.

У нас куда-то запропастилось осознание того, что шизофрения – это не смешно, так же как личностный кризис и отчаяние. Во время просмотра этого фильма зрители охотно и абсолютно беспочвенно хохотали над любыми проявлениями тем «ниже пояса». При этом они основательно игнорировали тонкую самоиронию героев, отказывались от сочувствия к персонажам, не замечали трагикомизма их образов. А позже, выползая из темноты зрительного зала, не скупились на бранные слова по типу: «Зачем мы только на эту чушь пошли!? Я ни черта не понял!».

После этого я пил в течение двух с половиной дней.